ЗАБОЛОЦКИЙ Николай Алексеевич [24 апреля (7 мая) 1903, Казань — 14 октября 1958, Москва], русский поэт

Годы учения

Родился в семье земского агронома. Детство и годы учения в Уржумском реальном училище прошли в с. Сернур, где отложились первые впечатления от вятской природы и от деятельности отца. В 1920-25 учился в Московском университете, затем в Петрограде, где окончил отделение языка и литературы Педагогического института им. Герцена. В 1926-27 служил в армии.

«Столбцы»

Заболоцкий говорил, что поэзия для него имеет общее с живописью и архитектурой и ничего общего не имеет с прозой. Предположительно, он написал две первые части декларации обэриутов (1928), где поэтов призывают: «Посмотрите на предмет голыми глазами, и вы увидите его впервые очищенным от ветхой литературной позолоты». Заболоцкий в этой декларации характеризуется как «поэт голых конкретных форм, придвинутых вплотную к глазам зрителя».

В первом сборнике поэта «Столбцы» (22 стихотворения) город представлен чуждым и зловещим, но по-особому живописным. Обыватель изображен сатирически («Вечерний бар», «Новый быт», «Свадьба»), с элементами черного юмора («Обводный канал»). Мир живого показан как униженный и оскорбленный («Движение»). Широко используются фантастика, гротеск («Офорт», «Красная Бавария»). Отмечен «оккультизм», вероятно, заимствованный у Хармса: так, слова «Звезды, розы и квадраты» суть символы тайных учений.

Заболоцкий использует эмоциональность высоких слов («Лицо коня», «Цирк»), контрастно сочетая их со стилистически сниженными: «Тут девка водит на аркане Свою пречистую собачку» («Народный дом»). Поэт переосмысляет традицию оды и анакреонтической лирики Ломоносова и Державина («Часовой», «Прогулка»). Отмечаются отзвуки Пушкина, так, вариант «Прогулки» содержал парафраз из «Брожу ли я вдоль улиц шумных...»: «Перед ним сияют воды, льется сумрак голубой, и веселая природа бьет о камень гробовой». Складывается и поэтика индивидуальных контекстов, например, образ коня обретает свое значение в общем контексте «Лица коня», «Движения», «Торжества земледелия».

Натурфилософские» поэмы

Чувство родства с «косноязычной» природой, жаждущей понимания, явленное в «Смешанных столбцах», нашло здесь полное выражение. Три поэмы тесно связаны по содержанию и поэтике. Вселенная в них как бы только возникает из первобытного хаоса, преображается — в этом глубинная связь с «Фаустом» Гете, отмеченная применительно к «Торжеству земледелия» (1929-30) уже в 1936; о ней говорит и эпиграф из «Фауста» в черновике «Безумного волка» (1931), смыкаясь с цитированными в примечаниях к «Деревьям» (1933) идеями В. Вернадского и Г. Сковороды.

В крестьянском мире Заболоцкий видит не патриархальную утопию, но пытливость крестьянского ума, разбуженного от вековой дремоты и мыслящего о строении Вселенной, о бессмертии души. Становление человеческой цивилизации воспроизводится в животном мире, где «Волк ест пирог и пишет интеграл. Волк гвозди бьет...». Дискуссионные собрания в животном или растительном мире происходят с участием человека или без него. Волк-студент («Безумный волк») как идеолог «трезвого мира» продолжает линию Солдата из «Торжества земледелия», а Безумный Волк развивает тему Хлебникова, героя «Торжества...», о том, что «мир животный с небесами Тут примирен прекрасно-глупо».

Если в трех поэмах фантазия изобретательна, а поэтическое чувство «заперто», то «Лодейников» (1932-1934, 1947) — это скорбь духа, потрясенного «вековечной давильней» натуралистически изображенной природы, что косвенно отражает и социальную жизнь страны.

Выход «Торжества земледелия» (журнал «Звезда», 1933) вызвал критические обвинения как «пасквиль на коллективизацию» и «циничное издевательство над материализмом... под маской юродства и формалистических вывертов», и подготовленный к этому времени сборник стихов не увидел света. Средства к жизни доставляла работа в детской литературе (Заболоцкий сотрудничал в детских журналах «Еж» и «Чиж»), переводы и переложения для детей книг Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», де Костера «Тиль Уленшпигель» и «Витязя в тигровой шкуре» Руставели (в 1950-х гг. был сделан полный перевод).

Е годы

Еще до 1929 стихотворения «Обед» и «Руки» обозначили новую, «классическую», эстетику Заболоцкого, о которой он писал: «... спокойно должно быть и лицо стихотворения. Умный читатель под покровом внешнего спокойствия отлично видит все игралище ума и сердца».

В начале 1932 Заболоцкий знакомится с работами Циолковского, близкими его представлению о мироздании как единой системе, где живое и неживое находится в постоянном взаимопревращении. Элегия «Вчера, о смерти размышляя...» (1936), полемически развивая традицию Боратынского, начинаясь с темы «нестерпимой тоски разъединенья» человека и природы, восходит к апофеозу разума как высшей ступени эволюции: «И сам я был не детище природы, Но мысль ее! Но зыбкий ум ее!». Заболоцкому дорога идея бессмертия. В «Метаморфозах» (1937), как и в «Завещании» (1947), которое восходит к «Завету» Гете: «Кто жил, в ничто не обратится», — через смерть завершается круг развития, а вечная обновляемость показана как залог жизни духа.

В 1936 поэт был вынужден принять участие в дискуссии о формализме, где, не отрекаясь от ранних произведений, он называет стихотворение «Север» как опубликованный образец своей «простой, доступной для широкого читателя» поэзии. В 1937 вышла «Вторая книга» (17 стихотворений). В 1938 Заболоцкий был арестован по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации, на следствии проявил редкостное мужество. До 1944 отбывал наказание в лагерях Дальнего Востока и Алтайского края (стихов не писал), с весны до конца 1945 в ссылке в Караганде (работал чертежником), где завершил работу над поэтическим переводом «Слова о полку Игореве» (1938, 1945), оказавшим благотворное влияние и на его судьбу — как произведение, прошедшее в печать, и на творчество — как образец уникальной поэтики.

Московский период

В 1946 Заболоцкий был восстановлен в Союзе писателей, сначала жил в Переделкино, затем, наконец-то, получил жилье в Москве, зарабатывал переводами. В оригинальном творчестве подъем 1946-48 сменился спадом в 1949-52 и новым подъемом в 1956-58, когда было создано около половины стихотворений московского периода. Возобновляется «натурфилософская» тема («Читайте, деревья, стихи Гезиода...», «Я не ищу гармонии в природе...»), включающая искусство в картину естественного бытия («Гомборский лес», «Бетховен») по формуле «мысль—образ—музыка».

Новый этап знаменуется вниманием к человеческой личности и ее этике, что проявилось в ранее несвойственной ему автобиографичности («В этой роще березовой...», цикл «Последняя любовь»), в посвящении памяти обэриутов «Прощание с друзьями», в психологизированных портретах («Портрет», «Некрасивая девочка») с элементами драматического сюжета («Жена», «В кино», «Старая актриса», «Где-то в поле возле Магадана»). Начатая в стихотворениях 1938 года («Север», «Седов») тема человеческого созидания, вписанного в творчество природы, развивается в «Творцах дорог», «Городе в степи» (оба — 1947) и других произведениях, основанных на впечатлениях от восточных строек. Интерес к истории и эпосу соседствует в поэме «Рубрук в Монголии» (1958) — о путешествии монаха-миссионера 13 в. — с характерными для лирики поэта мотивами отчуждения и одиночества.