Для духовной и культурной ситуации современного человечества характерна свобода от всего, что ограничивает, сдерживает естественную природу человека. Таким образом, выпускается на волю множество разрушительных сил, которые, становясь нестесненными нормами, оборачиваются разрушением самого человека.
Г. Киселев
Табу как абсолютный запрет, опирающийся на внутренний самоконтроль и личную ответственность, подвергся глубоким изменениям в историческом развитии, его требования стали естественной природой культурного человека, страх и ужас при нарушении табу вытеснен в бессознательное, с его проявлениями встречаются психиатры и психоаналитики. Им же приходится встречаться и с проявлениями необузданной сексуальной агрессии. Но главное в том, что сексуальность в культурном развитии человечества прорастает в состояние любви как целостного человеческого чувства, или «проявляется» как любовь, сливаясь с духовной интенцией человека как «божественного творения».
Уже в античности выделяются виды, уровни любви. Платон, понимая двойственную (тело и душа) природу человека, в любви видел главную силу душевного развития, говоря: «Если бы мы были богами – мы бы не любили»[60].
В метаисторической концепции мира и природы человека Д.Андреева сфера половых чувств названа «ваятельницей нашей» (рода человеческого), которая связана с деятельностью высших слоев бытия. «В этом смысле сексуальность вполне оправдана как способ развития живого существа на Земле. Однако демонические силы внесли «семя дьявола» -- эйцехоре (термин древнееврейской мистики). Это была катастрофа. С тех пор все цепи рода, формируемые высшими слоями, воспринимают в себя нечто от этого элемента. Известно, что в античной древности на Кипре, культ богини любви распался в свое время на две противоположности: возвышенный культ Афродиты Урании, духовной, творческой поэтизируемой и поэтизирующей любви, и культ Афродиты Пандемос, что можно перевести выражением Афродита Всенародная. (У Лосева А.Ф. – Афродита «пестрая» или «вульгарная»). Первый культ развивался и поддерживался философами и поэтами (например, диалог Платона «Пир»). Второй культ широко разливался в народных низах, проявляясь в оргиастических праздненствах и благославляя разврат как священную дань богине. Аналогичный процесс раздвоения и поляризации когда-то слитных начал знают и некоторые другие культуры. Еще больше таких культур, где взору историка предстает более поздний этап: культ разврата под лживой личиной божественного. Ритуальная проституция в Ханаане, Вавилонии, Индии и других странах»[61].
Наука ХХ века осознала феномен сексуальности как фундаментальное проявление физиологии, психологии, бессознательной деятельности человека. Огромный вклад в эту область знания был сделан З. Фрейдом, К. Юнгом и последующими психоаналитическими школами, философией, психологией. Термин «либидо» -- сексуальное влечение – становится научным понятием.
Современный теолог и философ Пауль Тиллих пишет, что в «либидо заключен положительный смысл! Нам удалось защитить его от Фрейда, который обесценивал это понятие, описывая либидо как бесконечное побуждение с вытекающей отсюда неудовлетворенностью и инстинктом смерти. Мы считаем это приемлемым для описания либидо в условиях отчуждения, но не для понимания его творческого значения. Без либидо жизнь не могла бы выходить за свои пределы! В Библии это показано ничуть не хуже, чем в современной глубинной психологии. Мы должны быть благодарны тому, что проникновение в глубины человеческой природы заново открывает перед нами библейский реализм, скрытый несколькими слоями моралистического и идеалистического самообмана. Библейскому реализму известно и то, что либидо принадлежит к сотворенной существенной благости человека, и то, что оно искажено и двусмысленно в состоянии отчуждения. Либидо становится неограниченным и подпадает под тиранию принципа удовольствия. Оно использует бытие другого не как объект воссоединения, но как орудие получения удовольствия. Сексуальное желание не является злом само по себе, также как и ломка условностей. Но сексуальное желание и сексуальная автономия становятся злом, когда они пренебрегают ядром другой личности, то есть когда они не соединены с двумя другими качествами любви и не подходят под высший критерий агапе. Агапе ищет другого в своем собственном средоточии. Агапе видит его так, как его видит Бог. Агапе возвышает либидо и возносит его в божественное единство любви, силы и справедливости».[62]
Одна из проблем исследованная сексуальности связана с гармонией естественного и социально-производящего начал человека. Сошлемся на позицию известного немецко-американского философа и социолога ХХ века Г. Маркузе, изложенной в книге «Эрос и цивилизация»[63]. Он считает, что цивилизация отнимает энергию любви у человека, за счет бесконечных форм производства и воспроизводства средств к жизни. Г. Маркузе, опираясь на психоаналитическое учение З. Фрейда и на меняющуюся действительность, полагает, что существует конфликт между человеческой инстинктивной природой и цивилизацией, представленной запретами, репрессирующими эту природу, причем конфликт этот не фатальный. Исходя из фрейдовской характеристики современной цивилизации (диагностика общего расстройства) Маркузе считает, что репрессивность присуща не цивилизации как таковой, но лишь «специфически исторической организации человеческого существования. Отправным пунктом рассуждений Маркузе становится гипотеза Фрейда (в работе «По ту сторону принципа удовольствия») о двух фундаментальных инстинктах в человеческой природе – влечение к жизни (и удовольствию как прекращению раздражения, страдания) и влечения к смерти, Эросе и Танатосе. Беспрепятственное удовлетворение этих влечений несовместимо с цивилизованным существованием, и поэтому общество подавляет их, ставит их себе на службу путем сублимации сексуального влечения (Эроса) и переориентации деструктивных импульсов (Танатоса) на внешний мир в форме труда, т.е. овладение природой и ее преобразования, и на внутренний мир в форме совести».
Однако, как утверждает Маркузе, принцип удовольствия противится не цивилизации как таковой, но исторической форме принципа реализации в нашей цивилизации. Дело не в самом факте нужды, но в том, что в интересах господства, в интересах привилегированной группы индивидов на плечи остальных возлагается дополнительное подавление. Есть, например, русская пословица: «Бедному жениться – и ночь коротка». Маркузе вводит понятие «прибавочной репрессии», а историческую форму принципа реальности называет «принципом производительности». Таким образом, цивилизация питается энергией, отнятой у Эроса, посредством ее десексуализации и сублимации, и, следовательно, ведет к фатальному ослаблению Эроса в пользу Танатоса, поскольку Эрос уже не может связать все деструктивные импульсы. Прогресс цивилизации оборачивается против самой же цивилизации.
Маркузе опирается на феномен, указанный Фрейдом, – на фантазию, как на психическую деятельность, которая в значительной степени свободна от власти принципа реальности. Она является представителем принципа удовольствия в сознании и обладает собственной истинной ценностью, опирающейся на собственный опыт преодоления антагонистической действительности. Миф, искусство, сфера эстетического – здесь фантазия хранит и осуществляет свои истины. Поскольку производительность стала основной ценностью Западной цивилизации, то ее культурным архетипом и героем является Прометей. В поисках альтернативой экзистенциальной установки Маркузе обращается к иным мифологическим архетипам: к образам Нарцисса и Орфея. Именно в них наиболее полно выражается примирительное, не экспансивное (захватническое) отношение к природе своего чувства. Это образы радости, нирваны как отсутствия напряжения, победы над временем и единства Эроса и Танатоса.
Другая сторона проблемы сексуальности, напротив, связана с культурно-нравственным ограничением в форме нравственно-правовых общественных установлений. Основная тенденция развития нравственной регуляции всегда в большей или меньшей степени воспроизводит запретительную (императивную) функцию табу. Даже в самой либеральной культурной модели существуют неписаные правила полового поведения, его интимности, непубличности. Когда общественные устои расшатываются в силу разных политических, экономических причин, это, в первую очередь, сказывается на заметном снижении роли ценностей, духовно-нравственных, в первую очередь. Вернее сказать так: когда общественные идеи, идеология перестает соответствовать нравственным, общекультурным принципам бытия, тогда начинается экономический и прочие кризисы. Показателем кризисного состояния оказываются не только снижение уровня жизни, но и снижение «порога» дозволенного нормами и традициями сексуального поведения. Увеличивается число правопреступлений, в первую очередь, сексуальных преступлений. Становится возможным то, что еще недавно казалось недопустимым. Об этой общественной проблеме Д. Андреев писал так:
«Инстинкт морально-общественного самосохранения держит, со времен родового строя, самодовлеющую сексуальную стихию в строгой узде. Но вряд ли выдержала бы эта узда, если бы она выражалась только во внутренних самоусилиях человека; если бы общественное самопринуждение не приходило ей на помощь в виде социальных и государственных узаконений. Здоровый инстинкт самосохранения говорит, что снятие запретов со всех проявлений сексуальной стихии без разбора чревато разрушением семьи, развитием половых извращений, ослаблением воли, моральным растлением поколений, и в конце концов, всеобщим вырождением – физическом и духовным. Инстинкт морально-общественного самосохранения силен, но не настолько, чтобы предохранить общество от этой опасности без помощи государственных законов, юридических норм и общепринятых приличий. Здоровый инстинкт силен, но когда с инстинкта сексуальной свободы срывается внешняя узда, этот второй инстинкт часто оказывается сильнее. Не следует бояться правды, следует признать: следует признать, что этот центробежный инстинкт потенциально свойственен, в той или иной мере, большинству людей. Его подавляют внешние противовесы и внешнее принуждение, он угнетен, он дремлет, но он есть. О, сексуальная сфера человека таит в себе взрывчатый материал невообразимой силы. Центростремительный инстинкт морально-общественного самосохранения притягивает друг к другу, сливает элементы личной жизни каждого из нас: благодаря ему, личная жизнь среднего человека являет собой некоторую систему, некоторую элементарную стройность, подобно тому, как в микромире нуклоны образуют плотно спаянное ядро атома. Но если найти убедительное и обаятельное учение, которое убаюкало бы человеческий страх перед снятием узды с инстинкта абсолютной сексуальной свободы, произойдет моральная катастрофа, подобных которой не происходило никогда. Высвобождение центробежной энергии, заложенной в этом инстинкте, могло бы, переходя в цепную реакцию, вызвать такой сокрушительный общественно-психологический переворот, который сравним с высвобождением внутриядерной энергии в области техники»[64].
Пожалуй, самой характерной иллюстрацией этого процесса «снижения» нравственной культуры общества являются изменения в средствах массовой информации, особенно телевидения, печати. Многих рассмешила в начале перестройки российская участница телевизионного моста, когда гордо заявила, что в Советском Союзе «секса нет». Но ведь всем, журналистам и политикам, кто потом много раз обыгрывал эту фразу, было очевидно, что хотела своим неловким высказыванием заявить женщина. Нет публично представляемого сексуального действия, ибо это табуизировано в любой человеческой культуре. Подоплека, конечно, была. В тоталитарном обществе сексуальная жизнь подвержена большому стеснению, поскольку контроль над личной жизнью человека дает власти большие преимущества.
А теперь обратимся к мыслям по поводу сексуальности и человеческой культуры к другому известному философу и психологу Виктору Франклу, пережившему концлагерь, посвятившему свою жизнь врачебной и научной деятельности, автору замечательной книги «Человек в поисках смысла». Франкл ставит проблему проявления сексуальности, которая коррелятивна с агрессией человека (и как ее следствия – преступности), в зависимость от поиска жизненного смысла. Он ссылается на международного эксперта Р.Д. Лифтона, который в книге «История выживания человечества» пишет: «Люди наиболее готовы к самоубийству, когда они находятся в смысловом вакууме».
Отсутствие ценностного (суть культурного) отношения к жизни, «экзистенциальный вакуум», приводит к разрастанию сексуальности. Эта гипертрофия, в свою очередь, повышает готовность к невротическим сексуальным реакциям, в конечном счете, преступным. Франкл подчеркивает, что чем сильнее человек стремится к сексуальному наслаждению, тем сильнее оно от него ускользает. «Десятилетия клинического опыта дают мне смелость утверждать, – говорит ученый, – что нарушение потенции и оргазма в большинстве случаев происходит по мере того, как усиливается сознательная направленность на сексуальность и внимание к ней. (Наши дети и подростки, часами сидящие у телевизора, становятся заложниками бесконечных однообразных сексуальных действий на экране – Т.Т.). Далее, - продолжает Франкл, - «чем больше внимание смещается с партнера на сам половой акт, тем больший ущерб наносится именно акту, следствием чего являются фригидность и импотенция. Эта опасность возрастает, поскольку возрастает сексуальная свобода. Сегодня мы сталкиваемся с сексуальной инфляцией и девальвацией»[65].
Сексуальность обесценивается в той мере, в какой она обесчеловечивается. Ведь человеческая сексуальность – это больше, чем просто сексуальность. На человеческом уровне сексуальность обладает важной функцией. Она выступает выражением любовного отношения, вспомним кантовский «второй шаг, который сделал человек в своей истории. Человеческая сексуальность, следовательно, является элементом культуры, из которой ее нельзя вырывать.Будучи самодостаточной и своевольной, она диктует человеку поступки, противоречащие нормам жизни в обществе, что означает переступание этих норм, регресс. Однако, – продолжает В. Франкл, – «в таких отступлениях находит свой единственный шанс, свой уникальный бизнес индустрия сексуальных развлечений. И начинается танец вокруг золотой свиньи. Опасным здесь с точки зрения профилактики сексуальных неврозов (и преступлений, добавим мы) является принуждение к сексуальному потреблению, исходящее от индустрии просвещения. Мы, психиатры, постоянно видим у наших пациентов, насколько же они под давлением этой индустрии «просвещения», манипулирующей общественным мнением, чувствуют себя прямо-таки обязанными стремиться к сексу ради него самого, развивать интерес к сексуальности в ее неодухотворенном, дегуманизированном обличье. И того, кто видит свое исцеление в рафинированности любовной техники, эта техника лишает остатков той спонтанности, той непосредственности, той самостоятельности, той искренности, которая является условием и предпосылкой нормального сексуального функционирования и в которой как раз так нуждается человек. Поскольку любовное отношение одно из важнейших смыслов жизни»[66].
Известная писательница Мариэтта Шагинян, автор книги «Человек и время» говорит о том, что эротическая энергия разлита во всем человеческом теле, даже маленькие дети испытывают удовольствие от поглаживания. Но смысл сексуального воспитания она видит в том, чтобы уберечь источник этой энергии, сохранить его как основу будущих глубоких любовных отношений. На уровне ощущений, говорит писательница, можно испытывать удовольствие, но счастье, блаженство человек испытывает как чувства, которые должны созреть, развиться. Чувства – это опыт переживания, принятия решений, это особое для каждого состояние и связь самых различных эмоций по поводу своих влечений и, самое главное, отношения к другому человеку в свете собственных чувств.
Ограничение, заложенное в модели полового поведения всех практически цивилизованных народов, единственный путь сохранения сексуальной полноценности людей, залог будущего счастья взрослого человека, состоявшийся смысл жизни. Поскольку сексуальное действие предполагает партнера, то самоограничение есть сознательное чувство ответственности за другого. Это уже нравственное отношение, без которого невозможно саморазвитие человека. Перечитайте повесть И. Бунина «Митина любовь» или повесть современного писателя Фридриха Горенштейна «Чок-чок» о трагедии преждевременной любви «по-взрослому».
Философ Кутырев, рассуждая о духовной деградации современного общества, замечает, что «с распадением души утрачивается способность к любви. Тем самым утрачивается аура жизни, ее магнетизм, разлитость жизненного начала в теле и вокруг его. Чувственность сосредоточивается на физиологическом уровне и конкретном органе. Потому людям так трудно сближаться. Они одиноки, ибо их влечение не имеет силы выйти вовне, проникнуть в другого человека, который в свою очередь, тоже не имеет души и ауры. Двигаются рядом как размагнитившиеся куски железа. Заняты духовной мастурбацией, а ее результаты поверяют книгам и “публике”. Это же одна из причин “извращенности” человека. Гомосексуализм, феминизм, трансвестизм и прочее – это любовь к себе, перенесенная на другого. Вместо любви к другому. Сексуальной энергии для преодоления аутизма и взаимной отчужденности хватает только на ближайшее состояние – лиц своего пола. Или на себя. Самолюбы, гомолюбы»[67].
Но вернемся к тому, с чего начались наши рассуждения. Запад пытается учитывать уроки своей сексуальной революции, ее феномен и последствия стали предметом огромного числа научных исследований. Многое изменилось в сексуальной идеологии. Средства массовой информации западных государств находятся под мощным правовым и нравственным контролем. Но мы, похоже, в вопросе половой свободы опять оказались «впереди планеты всей». Лоббирование сексуальной распущенности осуществляется недвусмысленно на высшем государственном уровне, в средствах массовой информации[68], например. Киселев Г.Г. пишет: «Мало что говорит так убедительно о нравственно-интеллектуальной ущербности человека современного массового общества, как характер потребностей, которые он удовлетворяет с помощью новейших технических достижений. Взять хотя бы Интернет – поистине невиданное чудо, обеспечивающее океан информации и мгновенную информацию между людьми, где бы они не находились. И как же пользуются им в начале ХХi века? С самого начала существования всемирной сети львиная доля активности пользователей приходится на онлайв-интим. По данным британской компании N2H2 – производителя программ-фильтров – число сайтов, которые можно идентифицировать как порнографические, выросло с 14 млн в 1998 г. до 260 млн в 2003 г. (рост на 1800 %); до 80% всего интернет-трафика приходится на порносайты. Достаточно одного этого примера, хотя можно было бы много сказать и о той безотрадной картине, которую представляют собой коммерциализированные СМИ и особенно телевидение»[69].
Кризис, в котором мы находимся, имеет глубинные причины. Одна из них -- разрушение культурно-нравственных основ этоса[70]. Другая – секуляризация религиозного сознания, его, через религиозную этику, охранительного начала. Обратимся к культурологу С. Аверинцеву. В статье «Брак и семья: несвоевременный опыт христианского взгляда на вещи» (по нашему мнению, это необходимый сегодня взгляд, вполне отвечающий насущным современным проблемам) он пишет:
«Христианское учение о плотском естестве человека – сплошная проза, разочаровывающая романтиков. Христианская интуиция говорит, что тут не все так радужно – однако и не так безнадежно. Даже в самом лучшем, самом благополучном случае остается насущная нужда в очищении и освящении. Даже в самом тоскливом случае путь очищения не может быть окончательно закрыт. Природа человека испорчена грехом, она именно испорчена, а не дурна изначально. Грязь, как известно, это субстанция не на своем месте; к реальности пола это приложимо до того буквально, что и не решишься выговорить. Зло безбожной и бесчеловечной похоти – это зло духовное, а не сущностное, оно укоренено в «самости», в эгоизме, в ложном выборе, а не в онтологических структурах. …Для христианина нет какой-то особой сексуальной этики – есть просто этика, единая и неделимая: скажем, супружеская неверность дурна потому же, почему дурно всякое вероломство по отношению к доверившемуся. Нельзя лгать, предавать, нельзя самоутверждаться за счет ближнего, нельзя увлекаться эгоцентрическим самоуслаждением, все равно собственным плотским или душевным, – в этих отношениях, как и в любых других»[71].
Сегодня утрачен подлинный смысл целомудрия, тогда как в нем заключается понимание целостности, внутреннего единства души и тела. Вот как об этом пишет философ о. П.А. Флоренский в книге для юношества «Столп и утверждение истины». «Слово «грех» приравнивается к слову «о-грех», так что «грешить» значит «ошибаться», не попасть в цель, «…дать мимо»… Но мимо чего все же ведет нас грех?.. Мимо той нормы бытия, которая дана нам Истиною. Не попадаем в ту цель, которая дана нам правдою… Грех есть извращение. Это рас-путство, т.е. шагание по разным путям… Это блуд, потеря своей настоящей стези… Каков же истинный путь? …Это – целомудрие. И само слово-то указывает на цельность, здравость, неповрежденность, единство и вообще нормальное состояние внутренней жизни личности. Целомудрие – это простота, т.е. органичное единство. Противоположностью целомудрия является состояние раз-врата, т.е. развороченности души»[72].
