Лев Толстой о литературе и критике

В издании «Посредника» появился на днях роман фон Поленца «Крестьянин» с предисловием Л.Н. Толстого, горячо рекомендующего этот роман.

В прошлом году мой знакомый, вкусу которого я доверяю, дал мне прочесть немецкий роман «Бютнер-бауэр» фон Поленца. Я прочел и был удивлен тому, что такое произведение, появившееся года два тому назад, никому почти не известно.

Роман этот не есть одна из тех подделок под худо­жественные произведения, которые в таком огромном количестве производятся в наше время, а настоящее художественное произведение. Роман этот не принад­лежит ни к тем, не представляющим никакого инте­реса описаниям событий и лиц, искусственно соединен­ных между собою только потому, что автор, выучив­шись владеть техникой художественных описаний, желает написать новый роман; ни к тем, облеченным в форму драмы или романа, диссертациям на заданную тему, которые также в наше время сходят в публике за художественные произведения; не принадлежит и к произведениям, называемым декадентскими, особенно нравящимся современной публике именно тем, что, бу­дучи похожими на бред безумного, они представляют из себя нечто вроде ребусов, отгадывание которых со­ставляет приятное занятие и вместе с тем считается признаком утонченности. <…>

Но мало того, что роман этот есть настоящее худо­жественное произведение, он еще и прекрасное худо­жественное произведение, соединяющее в себе в высо­кой степени все три главные условия настоящего хоро­шего произведения искусства. <…>

Роман этот, несомненно, прекрасное произведение искусства, с чем согласится всякий, кто прочтет его. А между тем роман этот появился три года тому на­зад, и хотя он и был у нас переведен в «Вестнике Европы», он прошел совершенно незамеченным и в России, и в Германии. Я спрашивал нескольких, встречен­ных за последнее время, литературных немцев про этот роман, – они слышали имя Поленца, но не читали его романа, хотя все читали последние романы Золя, и рас­сказы Киплинга, и драмы Ибсена, и д'Анунцио, и даже Метерлинка.

Лет 20 тому назад Мэтью Арнольд написал пре­красную статью о назначении критики. По его мнению, назначение критики в том, чтобы находить во всем том, что было, где бы и когда бы то ни было писано, самое важное и хорошее и обращать на это важное и хорошее внимание читателей.

Такая критика в наше время затопления людей га­зетами, журналами, книгами и развития рекламы, мне кажется, не только необходима, но от того, появится ли и получит ли авторитет такая критика, зависит вся будущность просвещения образованного класса нашего европейского мира.

Перепроизводство всяких предметов бывает вредно; перепроизводство же предметов, составляющих не цель, а средство, когда люди это средство считают целью, – особенно вредно.

Лошади и экипажи, как средства передвижения, одежды и дома, как средства защитыот перемен погоды, хорошая пища, как средство поддержания сил организма, очень полезны. Но как только люди начи­нают смотреть на обладание средствами как на цель, считая хорошим иметь как можно больше лошадей, до­мов, одежд, пищи, – так предметы эти становятся не только не полезными, но прямо вредными. Так это слу­чилось с книгопечатанием в достаточном кругу людей нашего европейского общества. Книгопечатание, несом­ненно, полезное для больших малообразованных масс народа, в среде достаточных людей уже давно служит главным орудием распространения невежества, а не просвещения.

Убедиться в этом очень легко. Книги, журналы, в особенности газеты стали в наше время большими де­нежными предприятиями, для успеха которых нужно наибольшее число потребителей. Интересы же и вкусы наибольшего числа потребителей всегда низки и грубы, и потому для успеха произведений печати нужно, что­бы произведения отвечали требованиям большого чис­ла потребителей, то есть чтобы касались низких инте­ресов и соответствовали грубым вкусам. И пресса вполне удовлетворяет этим требованиям, имея полную возможность этого, так как в числе работников прессы людей с такими же низкими интересами и грубыми вкусами, как и публика, гораздо больше, чем людей с высокими интересами и тонким вкусом. А так как при распространении книгопечатания и приемах торговли журналами, газетами и книгами эти люди получают хорошее вознаграждение за поставляемые ими и отве­чающие требованиям массы произведения, то и яв­ляется то ужасное, все увеличивающееся и увеличи­вающееся, наводнение печатной бумаги, которая уже одним своим количеством, не говоря о вреде содержа­ния, составляет огромное препятствие для просвещения.

Если в наше время умному молодому человекуиз народа, желающему образоваться, дать доступ ко всем книгам, журналам, газетам и предоставить его самому себе в выборе чтения, то все вероятия за то, что он в продолжение 10 лет, неустанно читая каждый день, бу­дет читать все глупые и безнравственные книги. По­пасть ему на хорошую книгу так же маловероятно, как найти замеченную горошину в мере гороха. Хуже же всего при этом то, что, читая все плохие сочинения, он будет все более и более извращать свое понимание и вкус; так что, когда он и попадет на хорошее сочине­ние, он уже или вовсе не поймет его, или поймет его превратно.

Кроме того, благодаря случайности или мастерству рекламы, некоторые плохие произведения, полу­чают не оправдывае­мую своими достоинствами большую известность. Эта же большая известность заставляет все большее и боль­шее количество людей читать такие книги, и слава нич­тожной, часто вредной, книги, как снежный ком, все вырастает и вырастает, и в головах огромного боль­шинства людей, тоже как снежный ком, образуется все большая и большая путаница понятий и совершенная неспособность понимания достоинств литературных произведений. И потому, по мере все большего и боль­шего распространения газет, журналов и книг, вообще книгопечатания, все ниже и ниже спускается уровень достоинства печатаемого и все больше и больше погру­жается большая масса так называемой образованной публики в самое безнадежное, довольное собой и по­тому неисправимое невежество.

На моей памяти, за 50 лет, совершилось это пора­зительное понижение вкуса и здравого смысла читаю­щей публики. Проследить можно это понижение по всем отраслям литературы, но укажу только на неко­торые, более заметные и мне знакомые примеры. В рус­ской поэзии, например, после Пушкина, Лермонтова (Тютчев обыкновенно забывается), поэтическая слава переходит сначала к весьма сомнительным поэтам Май­кову, Полонскому, Фету, потом к совершенно лишен­ному поэтического дара Некрасову, потом к искусствен­ному и прозаическому стихотворцу Алексею Толстому, потом к однообразному и слабому Надсону, потом к совершенно бездарному Апухтину, а потом уже все ме­шается, и являются стихотворцы, им же имя легион, которые даже не знают, что такое поэзия и что значит то, что они пишут и зачем они пишут.

Другой поразительный пример английских прозаи­ков. От великого Диккенса спуск сначала к Джорджу Эллиоту, потом к Теккерею.От Теккерея к Троллопу, а потом уже начинается безразличная фабрикация Кип­лингов, Голькенов, Ройдер Гагартов и т. п. То же еще поразительнее в американской литературе: после вели­кой плеяды – Эмерсона, Торо, Лойеля, Уитиера и др. вдруг все обрывается, и являются прекрасные издания с прекрасными иллюстрациями и с рассказами и рома­нами, которые невозможно читать по отсутствию в них всякого содержания.

В наше время невежество образованной толпы до­шло уже до того, что все настоящие великие мысли­тели, поэты, прозаики, как древности, так и XIX века, считаются отсталыми, не удовлетворяющими уже вы­соким и утонченным требованиям новых людей. На все это смотрят или с презрением, или с снисходительной улыбкой. Последним словом философии в наше время признается безнравственная, грубая, напыщенная, бес­связная болтовня Ницше; бессмысленный, искусственный набор слов, соединенных размером и рифмой, разных декадентских стихотворений считается поэзией высшего разбора; на всех театрах даются пьесы, смысл кото­рых никому, не исключая и автора, неизвестен, и в мил­лионах экземпляров печатаются и распространяются, под видом художественных произведений, романы, не имеющие в себе ни содержания, ни художественности.

– Что мне читать, чтобы дополнить свое образова­ние? – спрашивает молодой человек или девушка, окон­чившие высшую школу.

О том же спрашивает выучившийся читать и по­нимать читанное человек из народа, ищущий истинного просвещения.

Для ответа на такие вопросы, разумеется, недоста­точна наивная попытка опроса выдающихся людей: ка­кие сто книг они считают лучшими?

He помогает этому тоже существующее в нашем ев­ропейском обществе, всеми молчаливо признанное, под­разделение всех писателей на разряды: первого, вто­рого, третьего и т. д. сорта, на гениальных, очень талантливых, талантливых и просто хороших. Такое де­ление не только не помогает истинному пониманию достоинств литературы и отысканию хорошего среди моря дурного, но еще более мешает этому. Не говоря уже о том, что самое деление это на разряды очень часто неверно и держится только потому, что очень давно сделано и всеми принято, – не говоря об этом, такое деление вредно потому, что у писателей, призна­ваемых первосортными, есть очень плохие вещи и у пи­сателей самого последнего разбора – вещи превосход­ные. <…>

Ответить на важнейший в наше время вопрос ищу­щего образования юноши образованного сословия или человека из народа, ищущего просвещения, может только настоящая критика, – не та критика, которая существует теперь и которая поставляет себе задачей восхвалять произведения, получившие известность, и под эти произведения придумывать оправдывающие их туманные философско-эстетические теории, и не та кри­тика, которая занимается тем, чтобы более или менее остроумно осмеивать плохие или чужого лагеря произ­ведения, и еще менее та критика, которая процветала и процветает у нас и задается целью по типам, изобра­жаемым у нескольких писателей, определять направле­ние движения всего общества или вообще по поводу литературных произведений высказывать свои экономи­ческие и политические мысли.

Ответить на этот огромной важности вопрос: что читать из всего того, что написано? – может только настоящая критика, та, которая, как говорит Мэтью Арнольд, поставит себе целью выдвигать и указывать людям все, что есть самого лучшего как в прежних, так и в современных писателях.

Оттого, появится или нет такая критика, бескорыст­ная, не принадлежащая ни к какой партии, понимающая и любящая искусство, и установится ли ее авторитет настолько, что он будет сильнее денежной рекламы, – зависит, по моему мнению, решение вопроса о том, по­гибнут ли последние проблески просвещения в нашем, так называемом образованном, европейском обществе, не распространяясь на массы народа, или возродится и оно, как оно возродилось в средние века, и распростра­нится на большинство народа, лишенного теперь вся­кого просвещения.

Неизвестность среди публики прекрасного романа Поленца, точно так же, как и многих других, тонущих в море печатного хлама, хороших произведений, тогда как бессмысленные, ничтожные и даже просто гадкие произведения литературы обсуждаются на все лады, неизменно восхваляются и расходятся в миллионах экземпляров, вызвала во мне эти мысли, и я пользуюсь случаем, который едва ли еще мне представится, чтобы, хоть вкратце, высказать их.

4. «Русский Туркестан», 1902, № 24.

[По поводу предисловия Л. Толстого кроману фон Поленца «Крестьянин»]

Великое спасибо графу Л. Толстому за то, что он рекомендовал русской публике роман фон Поленца «Крестьянин», снабдив его перевод напутственным словом.

Благодаря рекомендации гр. Л.Н. Толстого романы фон Поленца печатает журнал «Русская мысль», «Образование».

 

5. «Известия по литературе, наукам и библиографии, 1902, №№ 8–9 (май, июнь)

Организационный комитет по устройству празднования двухсотлетнего юбилея печати выделил из своего состава бюро, в которое вошли: А.С. Суворин, П.Н. Исаков, С.Н. Сыромятников, С.М. Проппер, Н.М. Лисовский, В.В. Сабанин и В.А. Тихонов. На обязанности этого бюро будет лежать, главным образом, сношение с учреждениями и лицами, причастными к печати.

 

6. «Русское богатство», 1902, № 8 (август)

Литература и жизнь: О г. Розанове, его великих открытиях,<…> его