Л. Толстой и Ф. Достоевский. Религия

В этом смысле он для нас больше, чем великий писатель. Он - как бы живой, облеченный в плоть и кровь символ достоинства печатного слова» (9)

Это высказывание о Толстом властителя дум того времени Н. Михайловского, подхваченное многими журналистами, стало камертоном, задавшим общую тональность публикаций о маститом юбиляре.

Почти целиком перепечатывает статью Михайловского о Л.Н. Толстом авторитетная газета «Русские ведомости», выделив тезис: Лев Толстой «как бы живой, воплощенный в плоть и кровь символ достоинства печатного слова». Автор статьи предлагает читателю «взвесить эти слова». Он утверждает, что значение Толстого «не исчерпывается для нас одним художественным. Толстой является великим моралистом, неизвестным до сих пор в России <…> независимо от того, согласен ли с ним читатель”. ( 10)

Эту же мысль о Л. Н. Толстом неоднократно высказывал и В.Г. Короленко: «Он поднял печатное слово на недосягаемую высоту». Его приветственная телеграмма «великому художнику и великому человеку, поднявшему на недосягаемую высоту значение русского слова» была перепечатана едва ли не всей столичной и провинциальной печатью (11).

Русское общество начала ХХ в. увидело в Льве Толстом высокий нравственный авторитет. «Когда в литературе есть Толстой, то легко и приятно быть литератором.., так как Толстой делает за всех. Его деятельность служит оправданием тех упований и чаяний, какие на литературу возлагаются <…> пока он жив, дурные вкусы в литературе, всякое пошлячество, <…> озлобленные самолюбия будут далеко в тени, – признавался А.П. Чехов. <…> Только один его нравственный авторитет способен держать на известной высоте так называемые литературные течения и настроения» (12).

Именно в Л. Толстом увидел высокий нравственный авторитет и для журналистов молодой, начинающий тогда исследователь русской цензуры и печати М. Лемке, обратившийся к писателю от имени журналистов: « Вы <…>наш, журналистов, старший товарищ, старейшина. Одно сознание: «Да, ведь, я по профессии товарищ Толстого» – я убежден, спасло не одного журналиста от нравственного падения» (13).

В это время А.С. Суворин записал в своем дневнике: «Два царя у нас: Николай II и Лев Толстой. Кто из них сильнее? Николай II ничего не может сделать с Толстым, не может поколебать его трон, тогда как Толстой несомненно колеблет трон Николая …».(14)

В этот период особенно ясным стало значение Льва Толстого для русского общества. Толстой-мыслитель, публицист стал для русской печати проверкой гласности, «свободы слова».

В легальной и бесцензурной печати Толстой выступает со статьями и воззваниями. Его мощный голос звучит на весь мир. Обличительный пафос его произведений вызывает огромный резонанс, он участвует в формировании оппозиционных настроений у себя дома и за границей.

Материалы русской прессы живо и ярко свидетельствуют, что в начале 1900-х гг. на первый план выходит именно критический пафос выступлений Л.Н. Толстого. На сознание современников оказывает влияние именно его личность, его демократические устремления, нравственная мощь проповеди, общественная деятельность, свободное слово.

Так, в канун революции 1905 г., видя, что «развязка» приближается, Толстой в письме Николаю II в 1902 г., говоря о нищете и голоде, о всеобщем недовольстве правительством и враждебном отношении к нему, о религиозных гонениях, о цензурных преследованиях («цензура дошла до нелепостей запрещений, до которых она не доходила в худшее время – сороковых годов»), предостерегал царя: «Мерами насилия можно угнетать народ, но не управлять им».

«Я кричу и умоляю» – настойчиво обращался Л. Толстой к русскому обществу. На весь мир звучало бесстрашное слово «апостола правды», не желающего мириться с окружающим злом, и голос евангельского пастыря, для которого несомненна заповедь непротивления злу насилием, «закона любви».

Провозглашенный Толстым путь ненасильственной революции был услышан многими, но накануне революции 1905 г. наибольший резонанс получили именно обличительные высказывания Толстого.

Позиция великого писателя, отрицавшего су­ществующий строй, вызвала к нему острую ненависть самодержавия, которое «в течение многих лет практиковало над писателем изнуряющую административную опеку». Сочинения Толстого запрещались; близкие люди, распространявшие его сочинений, преследовались, как преступники. Один за другим следовали циркуляры о запрещении публикаций о нем в печати. Причем, не дозволялись к печати не только статьи, осуждающие, скажем, отлучение Толстого от церкви, но даже такие, казалось бы, безобидные известия, как о поездке Толстого на лечение в Крым в 1901 г.

Показательно отношение властей к болезни недавно отлученного от Церкви Л. Толстого. Был издан циркуляр Министерства внутренних дел, который доказывает, что правительство ожидало в 1902 г. «кончины Л. Н. Толстого», и поэтому требовало от всех редакций газет соблюдения «необходимой объективности и осторож­ности» в статьях, «посвященных его жизнеописанию и ли­тературной деятельности».(15) О том, как соблюдалось это требование официальными лицами, говорят архивные документы того времени. Категори­чески запрещались всякие демонстрации, торжественные собрания и даже сообщения в местной печати о возможной «кончине вышеупомянутого графа». Предписывалось священникам в случае «кончины этого еретика» отменить «всякие службы».

Русская пресса 1902– 1903 гг. показывает, что статьи, посвященные юбилеям Толстого, появились в атмосфере открытого преследования, травли писателя, достигшей апогея в «отлучении» его от Церкви (1901 г.). В сборник помещены и статьи, имеющие явно антитолстовскую направленность.

На характере публикаций сказались «исключительные цензурные меры» по отношению к писателю и проповеднику. От журналистов требовалось соблюдение «объективности и осторожности». Не препятствуя обзору литературной деятельности и жизнеописанию» юбиляра, цензура стремилась статьи к юбилею Толстого или вовсе устранить, либо так обесцветить, чтобы они перестали быть тенденциозными и не воздействовали на «возбужденную аудиторию рассказами ко дню 50-летия литературной деятельности – чем занимается Лев Толстой в Ясной Поляне» (16).

Запрещение цензурой в печати имени Толстого привело в начале 1902 г. к такому курьезному факту, когда в приложении к массовому журналу «Нива» обзор русской литературы ХIХ века появился без портрета «гордости русской литературы» Л. Толстого. Причем не был помещен его портрет даже «в маленьком виде в компании Горького, Потапенко, Короленко, Авсеенко …».(17)

К газетам и журналам, печатавшим сообщения о Л. Толстом, неоднократно применялись репрессивные меры – запрещение розничной продажи («Петербургской газеты» за напечатание известия о выезде Толстого в Крым в 1902 г.) вплоть до конфискации тиражей. Не раз подвергались цензурным гонениям такие издания, как «Русские ведомости», «Новое время», «Русь», «Русское слово» и др.

Центральная и провинциальная российская пресса по-разному реагировала на многочисленные предписания и запрещения правительственных учреждений. Официальные издания замалчивали существование Толстого. Многие провинциальные газеты (например, «Туркестанская правда») вообще не отозвались ни на 50-летие творческой деятельности Толстого, ни на 75-летие со дня его рождения. Некоторые издания ограничились сухими краткими информационными заметками.

Однако провинциальные газеты, сотрудниками которых были в боль­шинстве своем представители передовой интеллигенции края, критики, близкие к марксизму, рассматривали публицистические выступления Толстого как мощное средство пробуждения общественного сознания, вос­питания гражданского отношения к жизни. Именно такие мысли прозвучали в статьях, приуроченных к юбилею Тол­стого, на страницах таких изданий, как «Уралец», «Русский Туркестан», «Приднепровский край», «Северный край», «Саратовский листок», «Волжский вестник» – некоторые из этих публикаций помещены в настоящий сборник.

Обще-демократическое направление этих газет, их оппозиционность по отноше­нию к правительственным указаниям проявились и в том, как много внимания они уделяли Толстому. Если пра­вительственные органы соблюдали «объективность и осторожность» в освещении жизни и деятельности Толстого, то оппозиционная передовая русская печать заметно увеличила количество статей и заметок о нем. Буквально через два-три номера читатели мог­ли узнавать о состоянии здо­ровья писателя, тогда тяжело болевшего. Затем тревожная рубрика «Болезнь Толстого» сменилась оптимистической – «Здоровье писателя», в которой с удовлетворением сообщалось об улучшении его здоровья. Когда же появились новые слухи об опасной болезни Толстого, сотрудники многих изданий специально по­сещали Толстого, и газеты публиковали многочисленные интервью с Толстым:«В Ясной Поляне», в которых обязательно подробно сообщалось о состоянии здоровья писателя, подчеркивался его бодрый дух.

Журналисты различных общественно-литературных убеждений стремились в Ясную Поляну и в московский дом в Хамовниках, чтобы взять интервью у великого писателя и «оригинального» мыслителя. Л. Толстой был первым, кого проинтервьюировали русские журналисты, и эти публикации вызывали подчас справедливое недоумение читателей. «Можно было бы сказать, что странные мнения высказал Толстой, если можно было быть уверенным, что это, в самом деле, его мнение, а не искаженные до неузнаваемости в передаче какого-то добровольца, вероятно, не понявшего хорошо того, что ему говорило знаменитый писатель», – замечали журналисты других изданий, несмотря на это жадно перепечатывающие любые, зачастую недостоверные, нелепые сведения о Л. Толстом.

Боль и негодование читателя вызывает публикация в газете «Курьер» (при этом сочувственно и с уважением относящейся к писателю) небольшого отрывка из весьма сомнительных воспоминаний конца 1890-х гг. о Толстом, как «пришепетывающем» старике» (18). Но она была перепечатана очень многими столичными и провинциальными газетами и охарактеризована ими как «очень интересная».

Погоня за правом первого напечатания нового произведения Л.Н. Толстого, сведений о нем приводила к спекуляции именем Толстого. Хотя присутствие живого Толстого все же накладывало некоторую степень ответственности на журналистов, в отличие от посмертных публикаций о нем.

Некоторые газетные и журнальные материалы о Л. Толстом говорят лишь о стремлении к сенсационности. Подобная бесцеремонность газетчиков огорчала писателя: «Да что же это пишут про меня?! Я ведь еще жив…» (19)

Поэтому столь важны немногие газетно-журнальные материалы, сохранившие правку, внесенную рукой самого Толстого. Особенно поражает деликатное отношение великого писателя к просьбе журналиста просмотреть корректуру статьи, извиняющийся тон Толстого, когда он считает необходимым внести в нее исправления. В этом смысле интересна статья Ю. Беляева в «Новом времени», помещенная в настоящем сборнике.(20).

По хрестоматийной схеме празднования юбилеев первым шагом естественным было бы издание собрания сочинений юбиляра. Но на родине «великого писателя земли русской» не было юбилейного издания ни текстов художественных произведений Толстого, ни уж тем более публикации его новых сочинений, о которых русская печать из-за цензурных запретов могла упомянуть лишь вскользь: «Толстой занят новым сочинением по социально-экономическим вопросам».

Зато печать пестрела перечислением цифр тиражей изданий художественных произведений Толстого и литературы о нем, изданной к этому времени в России и за рубежом. Эти библиографические данные были восприняты русским обществом, как сенсационные и перепечатывались газетами. (21) Поэтому много места на страницах различных изданий отводилось сообщениям о международном значении Толстого. Русская печать начала ХХ в. приводила все новые свидетельства роста авторитета, мировой славы писателя и мыслителя, которая происходила на глазах его современников. Об этом свидетельствует перепечатка всеми газетами сведений о популярности Л. Толстого. В статьях приводятся явно впечатляющие читателей цифры, говорящие о количестве изданий сочинений Толстого во всем мире, переводов его произведений на различные языки. И здесь зачастую журналисты позволяют себе реплику о том, что запрещенные в России произведения Толстого расходятся огромными тиражами за границей, называют и книги иностранных авторов, посвященные его нелегальным сочинениям.

В прессе того времени указывается также на обилие библиографических изысканий о Толстом. Так, журнал «Вестник Европы» вместо статьи к толстовскому юбилею поместил на своих страницах ряд рецензий на книги о писателе. Внимание журнала привлекла библиографическая работа помощника библиотекаря Императорской публичной библиотеки П.Д. Драгоманова. Рецензию на это издание журнал помещает в качестве юбилейного материала к 75-летию Толстого (22).

Журнал явно гордится своим сделанным некогда замечанием о славе и популярности, «какими пользуется во всем свете гр. Л.Н. Толстой», они «впервые выпадают на долю русского писателя». Вся книжка наполнена свидетельствами всемирной известности Л.Н. Толстого. Литературный обозреватель «Вестника Европы» задается риторическим вопросом: «Какой ж другой русский писатель был переводим в таком обилии, приобрел такую широкую славу?». Затем объясняет причину того, что за границей Толстой «чуть ли не в 3 раза популярнее, чем в самой России». По мнению журнала, это происходит потому, что во всем «безвозбранно печатаются все произведения» Толстого, в России они запрещены. «Это прискорбная черта в положении писательской деятельности гр. Толстого», – справедливо заключает рецензент «Вестника Европы».

В сборнике невозможно представить все материалы о Л.Н. Толстом, появившиеся в русской прессе в 1902–1903 гг.: их более тысячи.

Неосуществимость этой задачи привела к необходимости ограничиться лишь наиболее важными, часто перепечатываемыми в прессе материалами. Это письма Л.Н. Толстого, отрывки из дневников писателя, «открытые» письма к нему, а также очень важные для исследователей русской журналистики письма Л.Н. Толстого в редакции газет, журнально-газетные материалы о писателе, позволяющие судить об общественно-литературной позиции издания.

Интересно проследить эволюцию критических отзывов о Л.Н. Толстом, появляющихся в русской прессе. Так, если в 1898 г. немногочисленные публикации о писателе по случаю его 70-летия сводились преимущественно к цитированию известного предсмертного письма Тургенева, в котором он просил «великого писателя Русской земли» <…> «вернуться к литературной деятельности», то спустя пять лет, в 1902–3 гг. в прессе ясно прозвучала мысль о том, что Л. Толстой – «великий гражданин земли русской», признавалась огромная значимость его общественно-публицистической деятельности.

В 1902–3 гг. юбилей Толстого воспринимался как праздник не только литературный, но и общественный, несмотря на высказанное многими публицистами «несогласие» с взглядами писателя.

О Л. Толстом-художнике в русской печати появилось материалов немного. Наибольшее внимание журналистов вызвала небольшая заметка Н. Бочарова в «Русском слове» об истории создания романа «Войны и мир»: фрагменты из нее дали многие газеты. В «Новом времени» перепечатали из журнала «Русский архив» за 1868 г. статью «Несколько слов по поводу книги «Война и мир» Л. Н. Толстого»; причем эта публикация появилась в газетах под броскими заголовками: «Статья гр. Л.Н. Толстого по поводу книги «Война и мир», «Л. Толстой о задачах исторического романиста», без указания на почти полувековую давность, но – статьи! – писателя.

Ряд изданий публикуют материалы об общественной деятельности Толстого: о его деятельности в качестве мирового посредника в 1860-е г., о защите Толстым рядового Василия Шибунина – «Лев Толстой как судебный защитник». В ряде материалов русской прессы приводились новые подробности об участии писателя в переписи населения в 1882 г., когда он, столкнувшись с городской беднотой, написал свое знаменитое обращение «О переписи в Москве», в котором он призывал «просвещенных людей», людей «достаточных классов», подобно библейскому Закхею, помочь жителям городских трущоб. Сведения о публикации этой статьи-воззвания в газете «Современные известия», об отношении редактора газеты Н.П. Гилярова-Платонова к Толстому, его «Исповеди», которые привел в своих воспоминаниях С.К. Эфрон, (23) вызвали интерес журналистов многих изданий.

Но особенно много внимания уделила русская пресса деятельности Толстого по оказанию помощи голодающим крестьянам в голодные годы. И в 1873 г., и, конечно, 1891-93 гг., когда немолодой уже писатель с мировым именем встал во главе помощи голодающим, и первым поднял на страницах русской печати «страшный вопрос» – есть ли в России голод? Ведь и спустя десятилетие этот вопрос вновь звучал весьма актуально: на страницах правительственной и охранительной прессы голод по-прежнему именовался «неурожаем», как и прежде правительство стремилось не допустить «под покровом» частной благотворительности «внесения в население политической смуты». И вновь либеральная и демократическая пресса прибегала к авторитету писателя: «Недаром же самая светлая страница в истории последних голодовок отмечена именами гр. Льва Толстого и Короленко» (24).

Весьма симптоматично в ряде публикаций русской прессы 1902-3 гг. сопоставление имени первого русского публициста А.Н. Радищева и Л.Н. Толстого, данное в статье ведущего публициста «Русского богатства» В. Мякотина, и подхваченное журналистами многих изданий. А.И. Богданович в журнале «Мир Божий», публицисты «Русских ведомостей» И. Игнатов и В. Якушкин и газеты «Северный край» А. Вергежский (Тыркова) подчеркивали, что эти писатели, разные по степени художественного таланта, близки друг другу напряжен­ными поисками истины и нравственного смысла жизни.

В. Мякотин – автор знаменитой статьи о Радищеве «На заре русской общественности» – в только что вышедшей книге «Из истории русского общества» отметил, что оба писателя сознательно посвятили свою жизнь и творчество служению народу, «главный герой их произведений – правда». «Празднуя знаменательные юбилеи настоящего года, русская литература может с законной гордостью подчеркнуть эту непрерывающуюся в ней традицию служения народу».(25). Критик, несмотря на свое несогласие с идеями Л. Толстого-мыслителя, находит черты, роднящие «родоначальника русской публицистики» и великого писателя.

Важно, что в год юбилея русской печати имена первого и даже спустя 100 лет после смерти опального русского публициста и Л.Н. Толстого стояли рядом.

Вся русская печать была единодушна в хвалебно-восторженных высказываниях в адрес Толстого-художника, но критики различных направлений подчеркивали свое несогласие со многими взглядами Толстого. Степень неприятия проявлялась по-разному: одни это делали в осторожной и деликатной форме: другие – достаточно резко: «во многом мы с вами решительно не согласны», или «многое из ваших взглядом кажется нам неисполнимым еще на долгие столетия» и даже «мы сами на очень многие вопросы нравственности и социальные держимся диаметрально противоположных взглядов» (26).

На страницах русских изданий журналисты не только сообщали о том, «как живет и работает» великий писатель, но и часто приводили суждения Толстого о русской прессе, рассказывали о том, какие он читает газеты и журналы.

В предреволюционные 1900-е гг. Л.Н. Толстой вызывает особенное внимание журнала «Образование». Его редактор А.Я. Острогорский неоднократно бывал у писателя, переписывался с ним, посылал свой журнал в Ясную Поляну. Он дорожил мнением писателя, просил о сотрудничестве. Иногда возникали недоразумения, например, в связи с публикацией в журнале легенды Костомарова «Сорок лет», объявленной как рассказ Л. Толстого. Это вызвало недоумение современников (27), резкую отповедь Михайловского: «О том, как г. Острогорский превратил рассказ Костомарова в рассказ Л.Н. Толстого». (28)

К юбилею Л. Толстого в журнале была опубликована обстоятельная статья за подписью редакции.

Но их тесному сотрудничеству препятствовала цензура. В декабре 1902 г. Толстой посылает в редакцию журнала «Образование» свою статью «Что такое религия и в чем сущность ее?», дав ей название «Мысли о современном человечестве», но она не была разрешена к публикации. Также был запрещен перевод Толстого статьи Эдуарда Джемса о духоборах из журнала «Cooperative».(29)

Но, пожалуй, особенно много публикаций самого Л.Н. Толстого и материалов о нем было в «Журнале для всех». На протяжении 1902-3 гг. здесь печатаются письма Толстого о воспитании, о смысле жизни, отрывки из его дневников под заглавием «Из писем и бумаг Л.Н. Толстого». Причем редактору журнала В.С. Миролюбову удается провести через цензуру те материалы, которые не смогли появиться ни в «Посреднике», ни в «Образовании». На страницах журнала помещались портреты Л.Н. Толстого, его семейные фотографии, что было затруднительно для многих других изданий. Ведущий критик журнала Е. Соловьев-Андреевич (Мирский) печатает серию статей о писателе.

Письма Миролюбова к Л.Н. Толстому свидетельствуют, что это было время особенно настойчивых просьб редактора к писателю о сотрудничестве в журнале (30), несмотря на то, что к 1903 г. тираж журнала достиг 80 тыс., экземпляров, что для России было невиданным делом.(31)

В декабре 1902 г. Миролюбов от лица частного комитета по устройству чествования 200-летия русской печати, членом которого он состоял, просил Толстого подписать резолюцию, которая должна была быть зачитана 3 января 1903 г. на юбилейном банкете. Толстой отказался, ибо его отношение к подцензурной прессе было достаточно скептическое: «А писание подцензурное, либеральное одно из самых вредных писаний. Моск(овские) вед(омости) делают меньше вреда, прямо восхваляя то, что они восхваляют, чем либеральн(ые) органы, не договаривающие там, где читатель хочет и робеет и не умеет сам договорить и оттого предполагает, что что-нибудь неясно и трудно там, где все ясно и просто». (32)

Свое отношение к либеральной прессе Л.Н. Толстой высказал в знаменитом «Письме либералам» (А.М. Калмыковой) еще в 1896 г.: «<…> в печати они намекали на то, на что позволено было намекать, молчали о том, о чем было велено молчать. Но печатали все то, что велено было печатать. Так что всякий читатель, получая либеральную газету и журнал, не будучи посвящен в то, что говорилось потихоньку в редакциях, читал изложение без комментарий и обсуждений самых жестоких и неразумных мер, и часто даже восхвалению их…» (33)

Заметим, что Л. Толстой даже утверждал, что предпочел бы участие в реакционно-охранительной прессе, открыто выражавшей свои взгляды. «Я часто думаю, что если бы мне надо было печатать и можно выбирать, я печатал бы в «Московских ведомостях» и «Московском листке». Вносить хоть немного света в мрак читателей этих органов – доброе дело». (34)

В целом, можно констатировать, что «единомышленного» органа печати (подобно «Свободному слову» В.Г. Черткова в Англии или «Северному вестнику» в 90 гг.) в это время у Л.Н. Толстого не было. Однако он переписывается и общается с журналистами и редакторами многих периодических изданий. Своим корреспондентам Толстой сообщал, что он может поместить свои произведения и близких ему авторов в «Курьере», «Русских ведомостях», «Ниве», «Неделе».

Но при том, что имя Толстого не сходило со страниц русской прессы – это все же был преимущественно лишь «внешний» взгляд на жизнь и деятельность писателя. Сложная внутренняя духовная, отраженная в его дневника, письмах, в новых, преимущественно философских публицистических произведениях, так и не увидевших свет на страницах отечественной легальной печати, оказалась за рамками дозволенного цензурой.

В русской прессе 1902-3 годов почти ничего не говорилось о публикации новых работ Толстого в бесцензурном издательстве «Свободного Слова» в Англии. Это статьи «О веротерпимости», «Что такое религия и в чем сущность ее?», «Обращение к духовенству», «Солдатская» и «Офицерская памятка», «К политическим деятелям», «К рабочему народу», «О разрушении ада и восстановлении его». В издании «Свободного слова» появилась и брошюра Л.Н. Толстого: «Мысли о воспитании и обучении, собранные Вл. Чертковым» (лишь частично перепечатанные русской прессой). Это был запрещенный в России Лев Толстой.

В то же время газеты пестрели сообщениями о работе Толстого над новыми художественными произведениями: – из времен декабристов или эпохи Николая I – повестью «Хаджи-Мурат», а также о первом представлении «Власти тьмы» в Московском Художественном театре. Взахлеб сообщалось о большом успехе постановки «Воскресения» в инсценировке А. Батайля на сцене парижского театра «Одеон». Целиком или фрагментарно во многих изданиях было напечатано «Предисловие» Л. Толстого к роману фон Поленца «Крестьянин», по определению журналистов, это было «напутственное слово» писателя (35).

В печати 1902–3 гг. много публикуется писем Л. Толстого к разным лицам. Необходимо отметить, что сегодня эти письма требуют особого внимания: не все из них вошли в полное собрание сочинений писателя, а датировка иных нуждается в уточнении.

Показательна публикация в первом номере только что появившегося журнала «Новый путь» пяти писем Л. Толстого к М.А. Новоселову (1886 – 1890-х гг.), одно из которых не вошло в полное собрание сочинений писателя. И хотя они появились в отделе «Литературный архив»(36), их появление было злобой дня. Всего лишь год назад, после отлучения Л.Н. Толстого от церкви в журнале «Миссионерское обозрение» и отдельной брошюрой было опубликовано «Открытое письмо графу Л.Н. Толстому от бывшего его единомышленника по поводу ответа на постановление Святейшего Синода» М. Новоселова. Эпитет «бывший» означал всего лишь десятилетнюю давность близости и расхождения с писателем недавнего студента Московского университета. Распространение М. Новоселовым запрещенных сочинений Толстого, создание толстовской земледельческой общины, участие вместе с писателем в помощи голодающим в 1891-2 гг. – эти события были еще на памяти многих.

Теперь, в контексте грозных толков об отношении Л. Толстого и церкви, Новоселов оказался среди хулителей своего бывшего учителя. Его новые единомышленники – весьма «авторитетные обличители» Л. Толстого, выступающие с «разборами» его учения на страницах церковной печати – митрополит Санкт-Петербургский Антоний, ректор С.-Петербургской духовной академии, епископ Ямбургский Сергий и редактор журнала «Миссионерское обозрение» В.М. Скворцов. Теперь они вместе участвуют в заседаниях Религиозно-философских собраний, протоколы которых печатаются в «Новом пути». (см. комментарии)

Свой поход против великого писателя и мыслителя продолжала реакционная пресса. В юбилейных заметках «публицисты Страстного бульвара» дружно скорбели о «прежнем» Толстом, о его «погибшем» художественном таланте».(37) Редактор «обновленного» журнала «Русский вестник» призывал пресечь «разрушающее влияние Льва Толстого» на русское общество. (38)

В борьбе с возрастающим воздействием идей Л. Толстого на умы своих современников правительство использовало различные способы травли великого писателя – донос, преследование последователей, издателей и распространителей запрещенных сочинений Толстого и цензурные карательные меры.

В церковной печати – в основном – звучали в адрес писателя откровенные яростные нападки: от намеков переходили к прямой угрозе: «… Толстого могла бы образумить скорбь тюремного уединения, как она образумила многих, например, и декабристов». (39)

Постоянная антитолстовская пропаганда, которая велась со страниц «Миссионерского обозрения», «Московских церковных ведомостей» и следовавших их примеру «Тульских епархиальных ведомостей», издававшихся на родине писателя, усилилась в 1902-3 гг.

Публикации газеты «Московские ведомости» и богословского журнала «Вера и разум», приуроченные к юбилею писателя, также содержали яростные выпады против его учения, в котором усматривали «крайне разнузданный социализм, облаченный в евангельские одежды». В них прозвучали характерные формулы: скорбь о «погибшем» художественном таланте Толстого сменялась нападками на Толстого-проповедника и завершалась выражением крайней обеспокоенность силой воздействия идей «отпадшего» от Церкви Толстого на умы его современников.

Но иные публицисты стремились в увещевательном тоне разъяснять смысл «отлучения» Толстого, как факта, засвидетельствовавшего отпадение его от церкви, а также призвать к покаянию. Осторожность в выборе слов, интонации обусловливались задачей: не только «разоблачить», но и вернуть Толстого в «лоно православной церкви».

В данный сборник включена обстоятельная статья архимандрита Сильвестра «Современные искатели полной свободы совести пред судом православной Церкви и государства (опыт критического решения этого вопроса)», опубликованная в журнале «Вера и разум».(40) В ней с позиций богословской и юридической разъяснялась позиция Церкви и государства по отношению к писателю. Автор утверждал, что о свободе совести «заговорили со времени отлучения гр. Л. Толстого от Православной Церкви», когда «учредились в Петербурге религиозно-философские собрания и возник журнал «Новый путь».

Статья скорее «увещевательная», чем «ругательная»: в ней автор не провозглашает привычное: «лжеапостолам анафема да будет!», не указывает на Толстого как на антихриста, а настоятельно подчеркивает «долготерпение Церкви к своему злейшему и открытому врагу», хотя государство, напоминает автор, «может выслать открыто отпадшего от Церкви из пределов России».

В русской печати циркулировали слухи о готовящихся репрессиях против Толстого, его возможной высылке из России. Тем не менее охранительная газета «Московские ведомости» пыталась это опровергнуть, называла их вздорными» и нелепыми выдумками либералов, которые «сознательно лгут на Россию». (41)

Нападки на Толстого в юбилейные дни исходили не только со стороны правительственной и церковной печати.

Весьма своеобразным подарком к юбилею великого писателя в 1902 г. явилась публикация в журнале «Мир искусства» книги Д. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский»(42), написанной «в духе нескрываемой враждебности» к писателю. Труд Мережковского вызвал резкую отповедь ведущего публициста той поры Н.М. Михайловского и многих других критиков. Отзвуки этой критической оценки Толстого достаточно ощутимы во многих публикациях 1902 и 1903 г., что нашло отражение на страницах данного сборника. Тем не менее эта работа Мережковского, в которой он, по его признанию, «несколько погорячился» по отношению к писателю (см. комментарии), и сегодня бесконечно цитируется, перепечатывается, включается во все сборники критических работ о Л. Толстом.

В связи с именем Л. Толстого в печати часто обсуждались вопросы нравственности, этики журналиста. В декабре 1902 г. многие газеты перепечатывают письмо Толстого в редакцию «Русских ведомостей» (43) с просьбой не сообщать сведений о состоянии его здоровья. Письмо было опубликовано с искажением: газета напечатала и зачеркнутую писателем часть текста. Это вызвало затем целую полемику о профессиональной журналистской этике. На страницах популярных изданий журналисты бурно обсуждали – важную и сегодня – этическую проблему: надо ли было исполнить просьбу писателя или, выполняя свой профессиональный долг, следовало сообщать читателям о состоянии здоровья великого русского писателя.

В год юбилея русской печати на страницах всех газет и журналов жарко обсуждалось и ее правовое положение, поэтому журналисты дружно отозвались на сообщение в газете «Право» о запрещении к слушанию в казанском юридическом обществе реферата Н.В. Рейнгардта «Роман гр. Л.Н. Толстого «Воскресение» и вопросы уголовного права, им возбуждаемые». В преддверии юбилея печати сообщения о цензурном запрещении сочинения Толстого обсуждает даже весьма умеренный, законопослушный журнал «Вестник Европы». Комментируя этот инцидент, журналисты различных направлений размышляют о свободе печати, о необходимости консолидации литературных сил и даже приходят к мысли об учреждении Московского общества журналистов.

Важно, что и в публикациях о Л.Н.Толстом русская печать, отмечающая 200-летний юбилей, выразила свои чаяния о свободе слова, о необходимости объединения, о профессиональной этике.

Важно, что именно в Л.Н. Толстом журналисты в начале ХХ в. увидели не только великого писателя, но – с гордостью – своего авторитетного коллегу; Л.Н. Толстой воспринимается ими, вслед за Михайловским, как «живой, воплощенный в плоть и кровь символ достоинства печатного слова».

3. «Приднепровский край», 1902, № 1465 (22 февраля)