В Фэрфаксхолл мы отправились пешком, мать толкала коляску с отцом. Если бы Господь пожелал, чтобы двое мужчин сочетались браком, ворчал отец, Он женил бы Иисуса на Иоанне Крестителе. Мы с матерью с тревогой переглянулись. В последнее время отец постоянно ссылается на религию. Признак старческого маразма? Не дай бог, он еще вообразит, что сейчас 1953 год, и потребует, чтобы чай ему наливали в кружку с символикой коронации[81].
Мы несколько раз останавливались передохнуть и обрадовались, когда сквозь деревья замаячил Фэрфаксхолл. Явились мы как раз вовремя, чтобы увидеть торжественное появление Найджела и Ланса в лимузине с наемным шофером. Выглядели они отлично, оба в одинаковых голубых костюмах, но я сразу увидел, что Найджел не в настроении. Спросил его, в чем дело. Оказалось, сегодня в половине восьмого утра на Ланса напал мандраж и он предложил отменить свадьбу.
– А ты расскажи ему почему! – взвизгнул Ланс.
Дернув за поводок собаку-поводыря, Найджел рявкнул:
– Я только велел ему не стоять у алтаря с отвисшей челюстью. Не хочу, чтобы его приняли за умственно отсталого!
– Как ты узнаешь, открыт у него рот или нет? – спросил я.
– Я слышу, как он дышит! – бесновался Найджел. – Я просил его вырезать аденоиды перед свадьбой!
Все почувствовали себя неловко, однако моей матери удалось развеять тучи. Она рассказала, как у нее перед свадьбой сдали нервы:
– Накануне вечером Джордж заявил, что не хочет иметь детей. Мол, они портят сексуальную жизнь и обезображивают женские фигуры.
– И разве я был не прав, Полин? – вставил отец.
Мать невозмутимо закончила:
– Но он не знал, что я уже была беременна Адрианом.
Церемонию вел добродушный дядечка из местного отделения регистрации актов гражданского состояния. Он отметил, что это первый брак, заключаемый в Фэрфаксхолле. На мой вкус, тон у него был чересчур сладостным.
– Когда ты одинок, – вещал он, – твое сердце бьется, словно крылья крошечной птички, но когда ты объединяешься в союз с другим человеком, ваше общее сердце становится сильным, как у орла, и, подобно этому благородному существу, вы воспаряете высоко в небо!
Лично я не доверил бы собаке охранять обручальные кольца. Это обязанность шафера, то есть моя. Мало приятного в том, когда собака рычит, обнажая клыки, стоит тебе попытаться вынуть кольца из золотистого мешочка, висящего у нее на шее.
В какой-то момент я был вынужден повернуть голову вбок: тяжелое аденоидное дыхание Ланса в сочетании с открытым ртом придавало его лицу идиотическое выражение, и смотреть на это было невыносимо. На виске Найджела билась вена, напоминая червяка в конвульсиях.
Отвернувшись, я увидел Георгину. Она стояла позади, в черном костюме, с планшетом в руках. Она коротко улыбнулась мне и отвела глаза. Я страшно гордился моей женой. Свою первую свадьбу в Фэрфаксхолле она организовала безупречно. А это нелегко, учитывая, что половина гостей – геи, славящиеся своей требовательностью.
Когда на свадебном обеде я поднялся, чтобы произнести речь шафера, меня приветствовали овацией стоя. Я был ошеломлен. Найджел пробормотал мне в ухо:
– Они аплодируют твоему раку, Моули, и тому обстоятельству, что твоя жена дала деру. Ничего личного.
Я постарался говорить коротко, но с юмором, рассказав, что Найджел был единственным мальчиком в школе, который пользовался дезодорантом, прежде чем выйти на футбольное поле. Кроме того, я зачитал текстовое сообщение от Пандоры:
Жаль, я не с вами, но в Запретном городе.
Много-много любви мистеру и миссис Найджелу и Лансу.
Пандора.
– Под Запретным городом Пандора не имеет в виду Ливерпуль, – сострил я. – Она возглавляет нашу коммерческую делегацию в Китае.
Моя мать засмеялась, но к ней мало кто присоединился.
Воскресенье, 20 апреля
Утро провел с Грейси, мы рисовали за кухонным столом. Она изображала одну принцессу за другой, я – мой идеальный сад.
Бернард приготовил завтрак – неизменную яичницу с беконом. Перед тем как приняться за еду, Грейси попросила салфетку. Я подал ей кухонное полотенце.
– У тебя нет нормальных столовых салфеток? – сдвинула она брови.
Днем я повел ее к ручью и разрешил, сняв носки и туфли, побродить по ручью, вода ей доставала до щиколоток. Мы построили плотину, взяв со дна камни, отполированные течением.
За дочкой приехала Георгина.
– У тебя усталый вид, – посочувствовал я.
– Работаю по четырнадцать часов в сутки, – ответила она.
– Надеюсь, тебе хорошо за это платят.
– Мы не начисляем себе зарплату, – скороговоркой пояснила Георгина. – Всю прибыль вкладываем обратно в бизнес.
Выходит, он эксплуатирует мою жену задарма!
Понедельник, 21 апреля
Мать договорилась о встрече в Лестере с редактором издательства «Меланхолия». Они заинтересовались ее «Девочкой по имени Срань»!
По словам матери, предварительное обсуждение по телефону уже состоялось:
– Они настаивают на том, чтобы я изменила название. Но я сказала, либо «Девочка по имени Срань», либо ничего!
Вечером
Мать вернулась от редактора. Ее книга теперь называется «Дочь картофельного фермера».
Я спросил, не покажет ли она в «Меланхолии» кое-что из моих неопубликованных работ. Мать согласилась, но без должного энтузиазма.
Вторник, 22 апреля
Позвонил отец из дома и попросил принести «ту банку с фасолью».
– Зачем она тебе? – поинтересовался я.
– Это что, допрос? – разорался он. – Ты теперь работаешь на хреново ЦРУ?
Абсурдно резкая реакция на столь простой вопрос. Я понес ему банку. Бретт сидел дома с отцом. Матери не было, но ее незримое присутствие ощущалось: на дверцу холодильника она прилепила листок бумаги размером А4, на котором крупными черными буквами было написано:
