Терапия.
Принес Салли в подарок коробку шоколадных конфет с рождественской символикой. Она их не взяла – согласно правилам, больничному медперсоналу не разрешается принимать подарки от пациентов.
Я пытался всучить ей конфеты:
– Положите их в сумку, никто не узнает.
– Я узнаю, Адриан.
Начинаю понимать, почему Энтони предпочитает ей волков.
В магазине наблюдалась обычная предрождественская суматоха. В 5 вечера к нам начали вбегать люди и в панике хватать первое попавшееся. Мы продали всего Джейми Оливера и Найджелу Лоусон, а одна очумевшая женщина молотила кулаком в дверь в половине шестого, когда мы уже закрылись, умоляя ее впустить.
Я сжалился над ней. Ворвавшись в магазин, она запричитала:
– Сестра приезжает из Шотландии, она сообщила об этом только сегодня утром. Она уходит от своего проклятого жуткого мужа – опять. У нее пятеро детей, младшему год, старшему семь. И при чем тут я? Мы с ней не ладим, и ей известно, что я не выношу детей. Мы с Дереком собирались тихо, спокойно отпраздновать Рождество – немного копченого лосося, парочка бокалов шампанского и праздничный выпуск «Жителей Ист-Энда».
Я предложил ей сесть на диван передохнуть. Выбрал пять подходящих книжек и велел Хайтишу завернуть их в подарочную бумагу.
– Как вы любезны, – поблагодарила посетительница. – В новом году я – ваша постоянная клиентка.
– Увы, мадам, – встрял Бернард, – ничего постоянного нет, этот почтенный старый магазин закрывается. Конец эпохи. Придите в «Уотерстоунз» или в «Бордерз» – будут ли отпирать вам двери и заворачивать книги в красивую бумагу? Дождетесь ли вы такого обслуживания от прыщавых юнцов, которых они нанимают?
Когда она ушла, я вызвал такси. Угрюмый человек на другом конце провода сообщил, что оплата двойная по причине Сочельника.
Таксист был в шапке Санты.
– Простите, приятель, – обратился к нему Бернард с заднего сиденья, – но разве вы не последователь ислама?
Водитель обернулся к нему:
– Ну да, но детишки ведь любят Рождество, так?
– Рождество теперь не такое, как было раньше, – посетовал Хайтиш.
Бернард хлопнул его по плечу:
– Хайтиш, дубок ты наш столетний, Рождество осталось таким же, как было, это ты изменился.
Мистер Карлтон-Хейес живет в Стоунигейте, в огромном доме начала прошлого века. На его улице многие особняки превратили в дома для престарелых или в общежития для условно освобожденных. Дверь нам открыл поджарый пожилой мужчина с роскошной седой шевелюрой, в белом джемпере. Сняв одну из желтых хозяйственных перчаток, он пожал нам руки:
– Я – Лесли, друг мистера Карлтон-Хейеса.
Мы вошли в просторную прихожую. Стены были сплошь закрыты книжными полками.
– Проводи их в гостиную, дорогой мой, – раздался голос мистера Карлтон-Хейеса.
Лесли привел нас в комнату, увешанную аляповатыми рождественскими украшениями. Мистер Карлтон-Хейес выглядел несколько странно – он сидел в инвалидном кресле в стеганом халате и галстуке. Отсвет от серебристой искусственной елки, украшенной лампочками и шарами слепяще-ярких расцветок, падал ему на лицо.
– Здравствуйте, мои дорогие. Прошу, садитесь, – приветствовал нас хозяин. А когда мы уселись, он сказал своему другу: – Пожалуй, мы выпьем шампанского, дорогой мой.
Пока Лесли ходил за шампанским, Бернард разглядывал бумажные гирлянды, обвивавшие камин, и связки воздушных шариков, болтавшиеся под потолком.
– Веселая у вас обстановочка, мистер К.
– Да, довольно забавно, – сдержанно согласился мистер Карлтон-Хейес.
– По-моему, чуток вульгарности никогда не повредит, – продолжил Бернард. – А эту минималистскую, выпендрежно-артистическую, голодосочную и тощезадую ерунду от «Хабитат» я презираю.
– У моей мамы на лестничных перилах весь год висят гирлянды с разноцветными лампочками, – вставил Хайтиш.
– И это правильно! – воскликнул Бернард.
Будучи поклонником «Хабитат» и голых досок, я помалкивал. Мы заговорили о том о сем. Вернулся Лесли с бутылкой шампанского из «Маркса и Спенсера» и четырьмя бокалами. Беседа постепенно увядала, пока совсем не засохла.
Все дружно делали вид, будто слона не замечают, – о том, что книжный магазин Карлтон-Хейеса, торговавший новыми, подержанными и антикварными изданиями, прекращает свое существование, никто и не заикнулся. Спас положение Бернард, пересказав байку о своем неудавшемся самоубийстве. Он старался сделать эту историю как можно смешнее, и, хотя никто не смеялся, мы по крайней мере убили несколько минут. Лесли вышел и вернулся с подносом «вкусностей», как он выразился, – крошечными бургерами с мясом и миниатюрными сладкими пирожками.
Я так много хотел сказать мистеру Карлтон-Хейесу: как я его люблю, как мне будет его не хватать, как я преклоняюсь перед его познаниями в литературе, как восхищаюсь его неизменно хорошими манерами. С целью чем-нибудь занять себя я собрал тарелки, бокалы и отнес их на кухню, где застал Лесли – он стоял, сгорбившись над раковиной и обхватив голову руками.
Я спросил, что с ним, и он повернул ко мне залитое слезами лицо.
– Может, это его последнее Рождество со мной, – осипшим голосом произнес Лесли, – но он по-прежнему держит меня на расстоянии от своих друзей. Почему? Он что, стыдится меня? Я вел здесь хозяйство, старался изо всех сил. Когда он приходил домой, ему всегда подавался добротный ужин. Не знаю, что будет со мной, когда он умрет. Я не могу начинать все сначала, не в моем возрасте.
К моему ужасу, он снял с головы волосы и вытер лысину платком. Я уставился на кудрявый седой парик. Лесли удалось меня провести. Надев парик, он посмотрелся в сверкающую дверцу микроволновки.
– Так, – пробормотал он себе под нос, – держи спину, Лесли. – После чего зашагал обратно в гостиную.
Пытаясь протянуть время, я ополоснул бокалы с тарелками, оглядел кухню. Книг на полках было больше, чем кухонных принадлежностей. Нехотя я вернулся к остальным. У Хайтиша, не привыкшего к шампанскому, развязался язык, и он пустился рассказывать о том, как у одного преподавателя из колледжа, где он учился, сильным ветром сдуло парик и как все, кто был в кампусе, этот парик ловили. Лесли поправил свою «прическу» и переглянулся с мистером Карлтон-Хейесом.
– Не понимаю, зачем эти кретины носят парики, – подхватил тему Бернард. – Их же всегда отличишь от настоящих волос.
Я поднялся на ноги:
– Пожалуй, мне пора домой. Можно вызвать такси?
– Я вас подвезу, – предложил Лесли. – Мне все равно нужно купить фарша на завтра.
Я пожелал мистеру Карлтон-Хейесу самого веселого Рождества.
– Мы обговорим все после празднеств, дорогой мой, – сказал он на прощанье.
Я собирался пожать ему руку, но вдруг наклонился и поцеловал его.
Машина Лесли пропахла хвоей, на зеркале заднего вида болталась сосновая веточка. Мы высадили Хайтиша у дома его родителей в Эвингтоне, и он неровной походкой поплелся к входной двери. Когда мы выехали за город, я вспомнил, что до сих пор не предупредил жену насчет Бернарда. Звонить в его присутствии я, разумеется, никак не мог, и Георгина узнала о том, что у нас гость на Рождество, только когда Бернард возник на нашей кухне.
Полночь
Рождество официально вступило в силу. С Бернардом Георгина поздоровалась крайне прохладно, но, когда пришли мои родители и были откупорены бутылки, жена подобрела. Приказав Бернарду вымыть руки, она доверила ему начинять индейку. Мы выставили на улицу блюдце с молоком и обгрызенную морковку для оленей и положили в камин початый пирожок поверх стакана виски, после чего мать с отцом ушли к себе, а я постелил нашему гостю спальный мешок на диване. Бернард не захватил с собой ни пижамы, ни зубной щетки, ни смены белья, поэтому я отправился к родителям одолжить кое-какие вещи у отца, у него с Бернардом один размер. Мать еще не спала. Волосы у нее были накручены на гигантские бигуди, а на лице была зеленая маска, сделанная, по ее словам, из морской капусты и огурца. Она назвала Бернарда «чумовым» и выразила надежду, что с ним мы отпразднуем Рождество веселее, чем обычно. На цыпочках мать вошла в комнату отца, взяла пижаму, туалетные принадлежности и отдала мне.
Когда я вернулся домой, Бернард уже спал со «Счастливым принцем» Уайльда на груди.
Главным подарком для Грейси был мини-батут. Открыв коробку от фирмы «Игрушки как мы», я обнаружил внутри восемьдесят различных компонентов, однако инструмент, без которого быстро и надежно эту чертову конструкцию не собрать, блистательно отсутствовал. Надпись на коробке – «За считанные минуты батут готов, а ваш ребенок счастлив и здоров!» – звучала сущим издевательством. В половине второго ночи, чуть не плача от усталости, мы с Георгиной внезапно поняли, что подсоединили пружины не тем концом. Георгина глянула на меня с ничем не омраченной ненавистью:
– Нормальный мужчина уже давно бы сообразил, как нужно крепить пружины.
С этими словами она, громко топая, отправилась спать. Лишь к трем часам утра я закончил сборку этой проклятой сволочной гадской штуковины.
