Понедельник, 5 ноября Ночь Гая Фокса 4 страница

– За электронными книгами будущее, – сказал Хайтиш. – На «Амазоне» ими вовсю торгуют.

– Да какой от этой хрени кайф! – вскипел Бернард. – У электронных книг нет запаха, и их нельзя читать, когда чертовы батарейки сядут.

Вошла женщина с тысячью пакетов, ей требовался подарочный экземпляр «Улисса»:

– У вас есть первое издание с автографом Джеймса Джойса?

– Не устаю поражаться невежеству публики! – воскликнул Бернард. – Мадам, вы в курсе, что речь идет о семидесяти тысячах фунтов? Впрочем, у меня имеется подписанный экземпляр из тиража издательства «Пингвин».

Посетительница уселась на диване, разложив там же свои пакеты. Бернард исчез в подсобке, откуда появился спустя несколько минут с «Улиссом». Раскрыв книгу на титульном листе, он показал посетительнице подпись автора – четкое написание букв удивительно напоминало почерк Бернарда.

– Потрясающе, просто зашибись, а? – сказал Бернард. – Надо же, сам великий мастер прошелся по этой странице своей ручкой!

– Я-то книг не читаю, – пояснила дама. – Это для моего сына. Он как бы книжный червь. У него вся комната забита вонючими старыми книгами, я даже не могу там толком прибраться. Я предлагала ему кашемировый свитер в качестве рождественского подарка, но нет, ему подавай «Улисса». Говорит, это шедевр, – снисходительно засмеялась она.

Наверное, я должен был вмешаться, однако я молча наблюдал, как Бернард берет с посетительницы 30 фунтов. Расплачиваясь, она поинтересовалась:

– Джеймс Джойс проводит встречи с читателями в «Уотерстоунз»?

– Он бы с радостью, мадам, – ответил Бернард, – да только с 1941 года его нет в живых. Умер 13 декабря, поистине черный день календаря.

 

Когда она удалилась, шурша многочисленными пакетами, Бернард, глядя ей вслед, покачал головой. А потом спросил, читал ли я «Улисса».

Я ответил отрицательно.

– Я тоже не читал, – вздохнул Бернард. – Сломался на третьей странице.

– Попробуйте снова, – подбодрил нас Хайтиш. – Это слегка напоминает сборку шкафа из ИКЕА. Сначала кажется, что в этой куче деревяшек, винтов, болтов и прочей ерунды ничего не разберешь, но если приложить усилия, изучить схему и взять правильную отвертку…

– Мать честная! – взревел Бернард. – Что такое, на фиг, ИКЕА?

Он самый духовный человек, каких я знаю.

 

Вторник, 4 декабря

 

Зашла мать с номером «Вестника Лестера» и показала фотографию на третьей странице: я стою между Пандорой и госпожой мэром в плотном окружении больных раком. Заголовок гласил: «Несгибаемые пострадавшие рассказывают о борьбе с раком».

На снимке глаза у меня закрыты, рот открыт, а левая рука висит плетью. Георгина, увидев, расхохоталась:

– Ты похож на клоуна, который собирается чихнуть.

Дневник, у меня нет ни единой приличной фотографии. Фотообъективам я определенно не нравлюсь. Моя мать на снимках вылитая Скарлетт Йоханссон, хотя в жизни она выглядит на девяносто три года.

 

Среда, 5 декабря

 

На терапию в «мазде».

 

Салли сообщила, что Энтони взял отпуск и улетел в Канаду поработать в качестве добровольца. Он будет собирать подписи под петицией, составленной неким энтузиастом, с требованием к канадскому правительству профинансировать программу разведения волков. В результате этого начинания на свет появятся десятки тысяч волков, которые затем будут выпущены на волю в тундру.

Расторгнута ли помолвка, осведомился я и услышал:

– Не могу же я растоптать его мечту, правда, Адриан?

Лично я надеюсь, что Энтони разорвет на куски стая злобных волков. Сурово, я понимаю, но все мы когда-нибудь умрем, и, по-моему, Энтони будет только счастлив погибнуть от клыков размножившихся тварей.

 

Получил по почте рождественскую открытку от отца с матерью. Зачем тратиться на марку? Они живут за стенкой.

 

Проспал до обеда, а потом пришлось бегом бежать в школу за Грейси. Застал ее плачущей в кабинете миссис Булл. По словам директрисы, Грейси говорит, что она неделю ничего не ела и что у нас в доме вообще нет продуктов. Разумеется, я опроверг дочкины россказни и пригласил миссис Булл пойти с нами домой, чтобы проинспектировать нашу кладовую и холодильник. Она отказалась, но я чувствую, директриса считает, что мы уделяем Грейси недостаточно внимания. По дороге домой я добивался от Грейси ответа, зачем она выдумала столь несусветную ложь, но девочка лишь повторяла:

– Я хотела есть.

Завтра в школе родительский час, боюсь там показываться.

 

Четверг, 6 декабря

 

Терапия.

 

Салли в основном помалкивала. Разве что попросила ни звуком не упоминать ни об Энтони, ни о Канаде.

 

Из больницы на работу – вход в магазин перегораживала пачка поваренных книг Найджелы Лоусон. Попросил Бернарда убрать их.

– И не мечтай, старикан, – покачал головой Бернард. – Я уделал себе спину. Дождись нашего шустрика-мумрика Хайтиша.

В половине третьего от Хайтиша пришло сообщение: он сломал лодыжку, упав с кровати.

Рассказал Бернарду, тот прокомментировал:

– Где этот малый спал – в чертовой кабине подъемного крана?

В общем, из-за моей изнурительной слабости и больной спины Бернарда книжки мисс Лоусон так и остались нераспакованными. К несчастью, пока мы с Бернардом сортировали в подсобке новые поступления, в магазин заглянули Найджел и Ланс Ловетт. Оба упали, споткнувшись о пачку. Не понимаю, почему Найджел так разозлился, физически он нисколько не пострадал. Однако отреагировал он с истерической, на мой взгляд, чрезмерностью, пригрозив подать в суд на своего старинного и лучшего друга, якобы нанесшего ему непоправимый ущерб.

Впрочем, Ланс великодушно принял мои извинения:

– Я уже привык отбивать себе задницу. Мы, слепошарые, ужасно неуклюжие.

Следуя моим четким инструкциям, Ланс поднял пачку и забросил ее в подсобку.

А Найджел продолжал разоряться. Я не выдержал и заметил ему, что он сам виноват в том, что споткнулся на входе, и впредь ему не следует выходить из дома без собаки, белой трости или зрячего сопровождающего, который указывал бы ему дорогу.

– Мы пришли к вам за рождественскими подарками, – с издевкой ответил Найджел, – а теперь я думаю, не оставить ли денежки в «Марксе и Спенсере».

Но, отдохнув на диване и выпив кофе, он подобрел и, самое смешное, купил шесть экземпляров «Экспресс-кухни» Найджелы Лоусон.

 

Георгина не успевала на родительский час, пришлось идти мне.

– Во многих отношениях Грейси чудесная девочка, – начала мисс Натт. – Несмотря на ее… хм… эксцентричность, она легко заводит друзей, и, по всей видимости, ей нравится учиться. – Далее учительница нахмурила лоб: – Однако на прошлой неделе я предложила детям нарисовать их родных, а затем под их диктовку я сделала подписи к рисункам.

Кивком головы она указала на большой рисунок красками, висевший на задней стене: две весьма схематичные фигуры лежали плашмя на чем-то вроде травы; на одной фигуре были очки, другая, с красным ртом и в туфлях на шпильках, держала в руках бутылку. Мисс Натт подписала картину (под диктовку Грейси): «Мои мамочка и папочка пьют много водки, все время лежат и кричат на меня».

Я взглянул на соседнюю картину, нарисованную Абигайль Стоун. Надпись гласила: «Всей семьей мы ездили на Алтонские башни и устроили там пикник. В машине мы пели».

– Уверяю вас, мисс Натт, – сказал я, – ни моя жена, ни я не пьем водку. Удивляюсь, откуда Грейси вообще знает это слово.

– Ну, она его наверняка где-то слышала, и ей определенно известно, как проявляется неумеренное потребление алкоголя. Она – единственный ребенок в классе, нарисовавший родителей в горизонтальном положении. А вчера, – продолжила учительница, – Грейси явилась в школу в каких-то обносках.

Прокурорские нотки в ее голосе меня ничуть не насторожили.

– Это был наряд Золушки, мисс Натт, – объяснил я. – Догадайся вы вывернуть его наизнанку, получилось бы бальное платье.

– Впредь, – поджала губы мисс Натт, – если на Грейси не будет школьной формы, ее не допустят к занятиям. До сих пор мы были к ней чересчур снисходительны, но этому нужно положить конец.

 

Из школы я вышел в тоскливом настроении и, сопротивляясь ветру, двинул к «Медведю». Я собирался выпить стаканчик и тут же уйти, но Тони и Венди Уэллбек так настойчиво зазывали меня к своему столику, что пришлось подсесть к ним.

– Насчет шаров… – пробормотал я.

– Да забудьте вы про шары, – замахал руками Тони. – Что было, то прошло. Сегодня у Венди день рождения – что будете пить?

Не знаю почему, но у меня вырвалось:

– Водку.

Тони направился к бару, а Венди сказала:

– Я рада, что мы с вами здесь встретились. Не будете ли вы так любезны прочесть то, что я написала. Вы ведь почти профессиональный писатель, правда?

С тяжким предчувствием я наблюдал, как она достает из своей вместительной сумки папку с рукописью, отпечатанной на машинке, и сует ее мне. Я прочел название – «Первоцвет и щеночки» – и первые несколько предложений.

 

У меня было счастливое детство. В доме, где я родилась, не стихал смех. Отец держал нас в строгости, но сердце у него было чистое золото. А мама так заразительно улыбалась, и ее нежные руки были все время чем-то заняты.

 

Вздохнув про себя, я закрыл папку. Я подозревал, что, если доберусь до первоцветов и щенков, меня стошнит.

– Мне так понравилось сочинять, – поделилась своей радостью Венди. – Прочтите мое произведение, прошу вас, и скажите, что вы о нем думаете, ладно?

– Ладно, – промямлил я.

– Но поклянитесь, что скажете мне чистую правду. – Венди погрозила пальцем. – Вы должны быть безжалостно откровенны.

Вернулся Тони с водкой – кажется, с тройной порцией в фирменном бокале «Смирнофф». Только я сделал первый глоток, как в бар вошла мисс Натт с коллегами. Проходя мимо нашего столика, она бросила цепкий взгляд на меня и мой стакан.

 

Георгина была уже дома, когда я вернулся. Сидела в темноте и слушала Леонарда Коэна. А на кухонном столе лежала записка.

 

Дорогой Адриан,

«Шоу Джереми Кайла» показывают завтра утром, поэтому я попросила Дуги Хорсфилда подбросить тебя до больницы.

С любовью,

мама.

 

 

Пятница, 7 декабря

 

Дуги приехал слишком рано, что, по-моему, наглость с его стороны. Он сидел в машине с включенным двигателем, пока я принимал душ, одевался и сражался с Грейси, натягивая на нее школьную форму.

 

Когда я сел в такси, Дуги первым делом сказал:

– Отвезу вас – и сразу домой, хочу посмотреть это шоу Кайла. Моя супружница позвала кое-кого из соседей, будем глядеть вместе.

Салли заметила мою нервозность, и я признался ей, что сегодня утром мои родители, сестра и бывший любовник матери появятся на «Шоу Джереми Кайла». Я ожидал, что она ужаснется, но она воскликнула:

– Обожаю вашу маму!

Мы что, больше не нуждаемся в частной жизни? Было время, когда люди не болтали о своих проблемах с кем ни попадя.

Растянувшись на высокой койке с оголенным низом живота, я подумал, что готов остаться здесь навсегда. Вся моя энергия куда-то испарилась. После процедуры Салли пришлось помочь мне слезть с кушетки. Она отвела меня в коридор, усадила в кресло. Через полчаса мне стало немного лучше, и я потащился на работу. В витрине магазина «Сони» я увидел родителей на огромном телеэкране. Мать выглядела чрезвычайно гламурно, отец в инвалидной коляске казался бесконечно жалким. Лукас и Рози сидели рядом, держась за руки. Лицо отца показали крупным планом, когда одна-единственная слеза потекла по его левой щеке. Оросив усы, слеза исчезла.

Ноги сами понесли меня в магазин в отдел телевизоров. Я оказался среди сотни экранов, и каждый показывал «Шоу Джереми Кайла». Ко мне приблизился продавец. Судя по бэджику, его звали Мухаммед Анвар.

– Все в порядке, сэр? – тихо спросил он.

– Собираюсь приобрести пятидесятидюймовый плазменный телевизор, – соврал я.

Продавец подвел меня к гигантскому экрану:

– В первый год вы ничего не платите…

– Хотелось бы проверить качество звука, – перебил я.

Вынув из кармана пульт, он включил звук.

– Ты лгала мне все эти годы, мама! – кричала на экране Рози.

– Так, Полин, – рычал отец, – а откуда мне знать, мой ли сын Адриан?

Джереми Кайл проворно обернулся к матери:

– Адриан – это ваш сын, Полин?

Мать кивнула.

– Я хочу, чтобы его проверили на ДНК, – бушевал отец. – Мне нужно знать, мой ли он!

– Полин, вы уверены, что Адриан рожден от Джорджа? – допытывался Джереми.

– На семьдесят процентов, – фыркнула мать.

– На семьдесят! – воскликнул я. – И только?

Продавец рассмеялся:

– И где они берут этих людей?

– Ума не приложу, – ответил я.

Мухаммед опять принялся нахваливать 50-дюймовый плазменный экран. Я опять соврал, сказав, что должен подумать.

Продавец вздохнул:

– Никто больше ничего не покупает. У всех уже все есть. – Он замер на секунду, словно пораженный какой-то мыслью. – А что будет, если ваще перестанут покупать? Меня выпрут с работы.

 

По пути в магазин я припоминал то, что однажды услыхал от своей матери. Речь шла о фермере, разводившем опарышей. Звали его Эрни, и мать была в него сильно влюблена. Она цитировала наизусть любовные стихи, которые он сочинял в ее честь. С отцом она познакомилась, когда еще встречалась с Эрни. Уж не сын ли я этого опарышного фермера? И не от него ли я унаследовал литературный дар? Очевидно, что с отцом у меня нет ничего общего. Он полагает, что стихи пишут только тюфяки и педики. Однако я к нему привязан. И для меня было бы ударом узнать, что мы не одной крови.

 

Полночь

Не могу много писать. Я совершенно разбит. Мать отказалась отвечать на мой вопрос, является ли тот, кого я последние тридцать восемь лет называю папой, всего лишь человеком, за которого она вышла замуж. Вместо ответа она велела мне связаться с Эрни и попросить его предоставить образец ДНК для тестирования.

 

Суббота, 8 декабря

 

Терапия.

 

Бернард принимал заказ от преждевременно облысевшего молодого человека на книгу, изданную в Америке, под названием «Дерзновенность надежды», автор – некий Барак Обама. Когда молодой человек назвал свое имя, Дрю Читси, Бернард хохотнул:

– С такой кликухой в жизни непрухи не оберешься, а?

Дрю Читси озадаченно посмотрел на него:

– Прошу прощения?

– Родители на вас точно отыгрались, – продолжил Бернард. – У вашей матери были тяжелые роды?

Челюсть мистера Читси поползла вниз. Он повернулся ко мне, взглядом моля о помощи.

– Бернард, – пояснил я, – имеет в виду устаревшее обозначение полового акта, «дрючиться». Ну как в выражении «Иной раз дрючиться все равно что поле пахать».

Читси, которому на вид едва перевалило за двадцать, сказал:

– Никогда не слышал такого термина.

– А я раньше частенько его употреблял, – беззаботно продолжал Бернард. – Бывало, звоню кому-нибудь из подружек: «Привет, Глэдис (или Марсия, или как там ее звали, эту дуру), слабо подрючиться вечерком?»

Лицо Дрю Читси побелело как простыня. Похоже, он переосмысливал всю свою предыдущую жизнь.

– Вчера я записывался в библиотеку, – бесцветным тоном произнес он, – и теперь понимаю, почему пожилая библиотекарша хихикнула. А на моей свадьбе… викарий… когда он спросил: «Согласны ли вы, Дрю Читси…» – прихожане громко засмеялись.

Когда Читси ушел, я упрекнул Бернарда:

– Впредь, пожалуйста, не комментируй имена и внешность посетителей. Они в нашем магазине антикварная редкость.

– Это ты мне говоришь, – отозвался Бернард. – Да я в эскимосском борделе видел больше клиентов, чем здесь за целый день.

Когда я усомнился в осведомленности Бернарда насчет эскимосских борделей, он обиделся:

– Я представлю документальное свидетельство.

 

Воскресенье, 9 декабря

 

Под давлением Грейси согласился выйти из дома и купить рождественскую елку (я считаю неправильным ставить и наряжать елку ранее последней недели перед Рождеством). Одолжили у матери «мазду», и Георгина повезла нас в первый из трех садовых центров. Мать по-прежнему отказывается вписывать нас в автостраховку, и нервы мои всю дорогу были на пределе. Я каждую минуту ждал, что нас остановит полицейский. Почти все елки были затянуты в зеленую сетку, как индейки, и невозможно было определить, насколько ровные и симметричные у них ветки.

 

В третьем садовом центре Георгина вспылила:

– Адриан, если мы сейчас же не выберем елку, клянусь, завтра я куплю в «Вулвортсе» синтетическую.

Мы сидели в кафе в окружении людей среднего возраста, одетых в практичные и удобные для автомобилистов куртки и обувь. Я так устал, что мог бы запросто уснуть, положив голову на стол. Сказал жене, пусть она выберет елку, любую, а мы с Грейси подождем ее в машине. Георгина, печатая шаг, вышла через автоматические двери и вскоре затерялась среди хвойных деревьев. Вновь мы увидели ее, когда уже стемнело. Рождественская елка была слишком большой и не влезала в машину, пришлось крепить ее сверху на крыше. Веревку мы нашли в багажнике.

Возникает вопрос: зачем мать держит в багажнике мотки старой веревки? Кажется, такого сорта запасливость свойственна только маниакальным убийцам?

 

Несуразно высокая елка упирается в потолок. И фея, насаженная на верхушку, горбится, как Квазимодо. Гирлянды с лампочками ярко сияли, пока мы методично развешивали игрушки и шары. А когда мы сели полюбоваться проделанной работой, лампочки перегорели.

Неужели у нас ничего не может быть хорошо?

 

Понедельник, 10 декабря

 

Терапия.

 

Салли пытается забронировать билет на самолет в Канаду. Энтони попал в больницу, и она хочет за ним ухаживать. Я успокаивал ее: современные пластические хирурги отлично восстанавливают поврежденные ткани на лице. А про себя надеялся, что ей не удастся купить билет. Она нужна мне здесь, в Лестере.

 

Позвонил мистер Карлтон-Хейес спросить, как Бернард и Хайтиш восприняли известие о том, что мы закрываемся. Я признался, что до сих пор ничего им не сказал.

– Ах ты господи, – вздохнул он, – значит, придется мне самому это сделать. – Я принялся извиняться, но он меня остановил: – Я не должен был вас об этом просить, дорогой мой, у вас доброе сердце, и мне следовало предвидеть, что столь огорчительное поручение причинит вам боль.

Пообещал мистеру Карлтон-Хейесу, что в конце рабочего дня Бернард и Хайтиш узнают, что в новом году контракт с ними продлен не будет.

 

Полночь.

Я не смог. Скажу им завтра, прямо с утра.

 

Вторник, 11 декабря

 

После терапии мать подбросила меня до работы. Хайтиш ковылял по залу в гипсе, Бернард сидел на диване и читал «Ярмарку тщеславия» (книгу, а не журнал). Я попросил их внимания и выложил новость: магазин закрывается.

Лицо у Бернарда вытянулось:

– Так вот, значит, как. Пойду и довершу смертоубийство. Англия не нуждается в старых пердунах вроде меня, геморрой и гнилостный запах изо рта здесь не приветствуются. Синие пти-и-цы-ы над скалами Дувра-а^[60]…

– Мне положена компенсация по сокращению? – перебил Хайтиш.

– Я это выясню, – ответил я.

– А я встречу Рождество в работном доме, – сказал Бернард.

И тут я пригласил его провести Рождество со мной и моей семьей.

Зачем? Зачем? Зачем я открыл рот и позволил этим словам сорваться с языка?

Бернард отвесил мне поклон:

– Премного благодарен, юный сэр. За мной бутылка.

 

Позже я погуглил «действующий закон о компенсации» и сообщил Хайтишу, что ему ничего не положено, поскольку он проработал у мистера Карлтон-Хейеса менее двух лет.

– У одного моего родственника франшиза KFC^[61], – задумался Хайтиш. – Попрошу его взять меня на работу.

– Что такое KFC? – полюбопытствовал Бернард. – Крысиный футбольный клуб?

Мы смеялись дольше и громче, чем того заслуживало невежество Бернарда. Наверное, нам просто нужно было расслабиться.

В магазин ворвалась мать и спросила, можно ли оставить у нас пакеты с рождественскими подарками. Я помог ей дотащить покупки до подсобки. Она взяла с меня честное слово не заглядывать в пакет из «Маркса и Спенсера». Уже уходя, она заметила:

– У вас здесь ужасная атмосфера. Вы что, девочки, поссорились?

Я сказал ей, что магазин закрывается.

– Ничего удивительного, – откликнулась мать. – Где у вас тут дамское чтиво и биографии знаменитостей? А ваша витрина похожа на библиотеку мисс Хэвишем^[62], паутины только не хватает. Ягоды с омелы осыпались, а остролистник с плющом высохли, как промежность монахини.

 

Позже я заглянул в пакет из «Маркса и Спенсера». Мать купила мне бледно-лимонный, на 100 процентов акриловый джемпер слишком большого размера.

Надеюсь, она сохранила чек.

 

Пятница, 14 декабря

 

Куча грязного белья растет, утром с трудом нашел пару чистых трусов. В процессе поисков открыл ящик, где хранится белье Георгины, и обнаружил там три новых комплекта кружевных лифчиков с трусиками черного, красного и белого цветов. Они на порядок качественнее ее старых, некогда белых трусиков и посеревших от стирки лифчиков.

Мои трусы нашлись в стопке для глажки.

И когда Георгина наконец постирает? Это же просто – нужно всего лишь забросить белье в машину, положить таблетку моющего средства в сетчатый мешочек и нажать кнопку. И все дела. Погладить тоже не проблема, любой дурак способен провести утюгом по ткани, разве не так?

 

По дороге на терапию спросил у матери совета, что подарить жене на Рождество.

– Сумку «Марк Джейкобс», – не раздумывая, ответила мать. – Модель «Бруна» – классические формы, зеленая расцветка с металлическим отливом и золотая фурнитура.

– А это не слишком дорого? – усомнился я.

– Ну, не дешево, – нехотя согласилась мать. – Но она о такой сумке мечтает.

Я был благодарен матери. Она сэкономила мне кучу времени, которое я потратил бы, прочесывая магазины. Вручил ей карту Visa и попросил заказать сумку по Интернету.

 

Энтони перевезли в частную больницу в Лестере, где ему делают пересадку кожи. Его родители продали одну из своих овощных лавок, чтобы заплатить за лечение сына.

– С их стороны это очень великодушно, – заметил я Салли.

– Не совсем. Они его боятся.

 

Суббота, 15 декабря

 

Утром в машине мать спросила:

– Ты собираешься поучаствовать в расходах на бензин?

Я был ошарашен. Ее меркантильность не знает границ.

Напомнил матери, что скоро я окажусь безработным и в данный момент должен беречь каждый пенни.

– Но покупать не глядя сумку «Марк Джейкобс» для работающей жены ты можешь себе позволить, – съязвила мать. Она протянула мне мою карту: – «Секьюрикор» доставит сумку сегодня. Отец примет заказ и запрячет твой подарок так, что Георгина точно не увидит его до Рождества. Что-что, а это отец делать умеет.

«Секьюрикор»! Почему они взяли на себя доставку дамской сумочки? Ведь они занимаются только по-настоящему дорогими вещами.

 

Гленн и Финли-Роуз обручились. Сын позвонил, когда я ехал на терапию:

– Если меня в Афгане хлопнут, Финли будет получать вдовью пенсию.

По-моему, в своем прагматизме они заходят слишком далеко.

 

Воскресенье, 16 декабря

 

Поливая гусиным жиром запекавшуюся картошку, я поинтересовался у Георгины, нарезавшей морковь, что подарить матери на Рождество. Замерев на секунду с ножом в руке, она ответила:

– Ей бы понравилась серебряная цепочка с кулончиком из розового кварца.

– И где я такое добуду?

– На сайте «Тиффани».

– «Завтрак у Тиффани», – припомнил я. – Это та же фирма?

– Точно, – кивнула Георгина. – Твоя мать ждет, когда твой отец подарит ей что-нибудь от «Тиффани», с 1961 года, с тех пор, как они посмотрели этот фильм. Выходя из кинотеатра, Джордж пообещал, что если она выйдет за него замуж, то на каждый день рождения он будет дарить ей украшение от «Тиффани».

Я сунул картошку обратно в духовку:

– Первое из длинного ряда обещаний, которые он не сдержал.

Как можно более непринужденным тоном попросил Георгину нарезать морковь поровнее, а то некоторые кусочки у нее получаются почти прозрачные, зато другие слишком толстые. Но моя жена не выносит даже намека на критику. Она мгновенно взбесилась и забегала по кухне, угрожающе размахивая нашим самым острым ножом. От «моркови» она мигом перешла к моей «зацикленности на себе», затем к доктору Пирс и, конечно, Пандоре. Остановилась более подробно на моей одержимости «старыми вонючими книжками», а затем рывком перескочила к личным отношениям:

– Ты потерял ко мне всякий интерес – эмоциональный, сексуальный и романтический! – На этом она умолкла и разразилась горестными слезами.

Вошла Грейси и с упреком посмотрела на меня:

– Если мамочка будет из-за тебя плакать, тебя посадят в тюрьму.

Я велел ребенку прекратить говорить глупости, никого не сажают в тюрьму за то, что они кричат.

– А вот и сажают, – стояла на своем дочь. – Я видела передачу по телевизору. Называется «По закону. Раздел 5»^[63].

– Мы даже не можем поругаться спокойно! – взвыла Георгина. – То Грейси вмешается, то твои родители станут подслушивать через стенку!

– Почему ты вдруг начала покупать кружевное белье? – заорал я в ответ.

Георгина ухватилась за мои слова, чтобы злобно порассуждать о моем «скупердяйстве», «антисоциальном поведении и вечных подозрениях», а затем, что было непростительно с ее стороны, выкрикнула:

– Твоя писанина, это же смешно! На твоем фоне Барбара Тейлор Брэдфорд^[64] выглядит нобелевским лауреатом. Дальше ящика стола твоим рукописям хода нет! Задумайся, Адриан, почему никто не хочет ни публиковать, ни экранизировать то, что ты пишешь вот уже более двадцати пяти лет?

Ответом я ее не удостоил. Надел самую теплую куртку, перчатки, шарф, балаклаву и вышел из дома, обронив, прежде чем хлопнуть дверью:

– Не знаю, когда вернусь.

 

К сожалению, в половине четвертого на улице почти темно, поэтому я прошелся несколько раз до изгороди и обратно, а потом вернулся домой. К моему удивлению, часы показывали только 4.05.

 

С Георгиной я весь вечер не разговаривал. Разве что сунул ей карту Visa со словами:

– Расплатись за цепочку.

 

Понедельник, 17 декабря

 

На терапии сообщил Салли, что испытываю серьезный дискомфорт, когда избавляюсь от жидкостей.

– Насколько серьезный по шкале от одного до десяти? – строго спросила она.

– Я – писатель, Салли, и выбираю выражения очень тщательно.

– Но вы также склонны к преувеличениям, Адриан.

Почему с женщинами так трудно? Мужчины никогда меня не переспрашивают, не обсуждают мой характер и не обвиняют в сексуальной холодности.

 

В магазине застал толпу народа – вот уж чего я никак не ожидал. Все посетители оказались закадычными приятелями Бернарда, те, с которыми он выпивает. Он пообещал им 50-процентную скидку на все рождественские книги. Я подметил, что многие выбирали названия, связанные с алкоголем. Один из них, мужчина с объяснимо красным носом (все-таки сейчас зима), купил для своей матери киносценарий «Дни вина и роз».

 

Вторник, 18 декабря

 

Мы с Георгиной все еще не разговариваем, и это начинает доставлять неудобства. Мы как двое глухонемых – объясняемся жестами и хмыканьем. Очень скоро придется нарушить молчание, поскольку нам необходимо обсудить приготовления к Рождеству.

 

По пути в больницу спросил мать, хороший ли я писатель, по ее мнению. Она долго не отвечала, потом лиса перебежала дорогу перед нашей машиной, и мать нажала на тормоза. Когда мы снова двинулись с места, я повторил свой вопрос:

– Так я хороший писатель, мам?

– Кое-что из твоих вещей мне нравится.

Я потребовал, чтобы она назвала хотя бы одну.

– «Кран». Я его очень люблю. – И она процитировала: – «Кран течет и не дает уснуть. К утру на кухне будет жуть».

– Тебе нравится банальное стихотворение, которое я написал в возрасте тринадцати лет и девяти месяцев! – воскликнул я. – А как насчет моих более поздних сочинений?

Дневник, я испытывал сильное искушение признаться, что читал «Девочку по имени Срань», и порекомендовать матери поставить крест на этом явно обреченном проекте, но благоразумно промолчал.

 

Из больницы мы с матерью отправились в начальную школу Мангольд-Парвы на рождественское представление. Георгина была уже там, в первом ряду, вместе с отцом и его инвалидной коляской. Отец держал в руках видеокамеру. Между ним и Георгиной обнаружилось свободное место, куда я и сел. К моей досаде, явился и мой тесть, Майкл Крокус, – все такая же неряшливая борода и все тот же свитер с оленем ручной вязки. Мать изготовилась снимать происходящее на дешевенький фотоаппарат. На сцену вышла миссис Булл и попросила тишины. Одета она была в дурно сшитый зеленый костюм, в котором всегда ходит на работу, но ради праздника директриса подмазала губы оранжевой помадой. Просьба ее не была сразу услышана, и миссис Булл повысила голос: