Понедельник, 5 ноября Ночь Гая Фокса 1 страница

 

^[50]

Все финансовые эксперты, включая Роберта Пестона на Би-би-си, предрекают нам экономический кризис. Проценты за ипотеку непременно вырастут.

– Я говорила твоей матери, что надо брать ипотеку с фиксированным процентом, но она меня не послушала. Поверила всему, что наплел ей этот смазливый ипотечный брокер. Все они мерзкие торгаши, Адриан, – кипятилась жена.

– В свое время ты была счастлива переехать сюда, – напомнил я.

– Я была беременна Грейси. И передо мной стоял выбор: либо свинарник с выгребной ямой в саду, либо муниципальный гадюшник, где даже у младенцев имеются татуировки.

– Как же тебе не повезло в жизни, – с иронией заметил я, – мне очень жаль.

– Мне тоже.

 

По дороге в деревню мы оба молчали. Холод стоял жуткий. Грейси ныла, что не может идти, якобы ей мешают много слоев одежды, в которые она, по нашему требованию, укуталась, поэтому до костра, разложенного на полянке напротив «Медведя» и огороженного веревками, мы по очереди несли ее на руках. Родители и Рози опередили нас, и, когда мы подошли, они уже мерзли на поляне, дожидаясь, когда разожгут костер. За костер отвечали Хьюго Фэрфакс-Лисетт и его крикетная команда, состоящая сплошь из остолопов. Пока Фэрфакс-Лисетт раздавал детям бенгальские огни, один из членов крикетного клуба рычал в мегафон, раздавая указания и перечисляя меры безопасности: не упадите в костер, берегитесь петард и прочее. Другой крикетист топтался вокруг свиньи, целиком зажаренной на вертеле.

– Они могли бы по крайней мере голову ей отрезать, – сказал я жене. – Держи Грейси подальше от свиньи, а то она всю ночь спать не будет и нам не даст.

Георгина ответила взглядом «я с тобой не разговариваю» и, повернувшись к матери, спросила, где Баньши.

Мать расцвела, как обычно бывает, когда она собирается поделиться сплетней:

– Ну, я всего-то и сказала ему, мол, почему нельзя одновременно почитать готского бога и регулярно мыть голову. Он на меня так странно посмотрел. А когда он увидел, что я стираю его черные джинсы в режиме для сильно загрязненного белья, он как с цепи сорвался – что не очень впечатляюще выглядит, когда на мужчине нет ничего кроме трусов, – и обозвал меня буржуазной домохозяйкой с анальным расстройством. Отец закричал: «Да какая из нее домохозяйка!» – а Рози рявкнула: «Не смей называть мою маму задницей!» Ну, они закрылись в гостевой спальне, разругались там, а потом он выскочил на кухню, вытащил из машины свои джинсы – мокрые насквозь, – напялил их, проорал: «Я больше не могу жить в этом деревенском аду» – и ушел.

Я глянул на Рози. Не похоже, чтобы она сильно переживала.

Из темноты возник Фэрфакс-Лисетт, держа высоко над головой горящий факел. Куртку «Барбур» этот кретин снял, оставшись в белой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Мало того, я заметил, что и он тоже пал жертвой дурацкой моды не застегивать рукава. Кто-то из крикетистов зашвырнул чучело Гая Фокса на вершину костра, после чего Фэрфакс-Лисетт воткнул факел в основание, сложенное из сухих дров. Маленькая толпа отозвалась нестройными радостными возгласами. Я оглянулся на отца: сидя в коляске, он вместе с Грейси забавлялся бенгальскими огнями – и я чуть не заплакал. Знал бы он, что его мир вот-вот рухнет, потому что мать пожелала придать значительности своей персоне дебютом на телеэкране.

Как только этот щеголь Фэрфакс-Лисетт принялся резать свинью, к нему выстроилась небольшая очередь, Георгина тоже потянулась за угощением. Фэрфакс-Лисетт раздавал мясо споро, но Георгину он обслуживал целую вечность; стоявшие за ней Тони и Венди Уэллбеки явно начинали терять терпение. Моя жена громко смеялась в ответ на то, что он ей говорил. Когда он одарил ее наконец сочными шматами свинины, Георгина протянула ему 10 фунтов, но Фэрфакс-Лисетт отмахнулся от подношения. Я внимательно наблюдал, как он обслуживает Уэллбеков, – у них он деньги взял.

Затем Фэрфакс-Лисетт занялся фейерверком, проявив полную безответственность и безмозглость. Дорогие фейерверки запускали вперемешку с дешевыми, и в результате финального мощного залпа не получилось. Когда мы двинули домой, коляска отца застряла в грязи. В моем ослабленном состоянии я не смог ее вытащить. И тут подоспел Фэрфакс-Лисетт – к моей великой досаде, он одним рывком вытолкнул коляску с отцом на траву, а Георгина с матерью рассыпались в благодарностях.

– Этот расфуфыренный балбес в белой рубашке меня чуть в костер не запулил, – пробурчал отец.

 

Всей семьей мы уселись за стол на кухне у матери, в духовке уже запекалась картошка. Пока отец сидел в туалете, я убеждал женщин ни словом, ни намеком не поминать «Шоу Джереми Кайла»:

– Не надо портить папе Ночь костров.

Откупорив бутылку «шардоне», мать, Рози и Георгина закусывали вино хрустящими палочками с карри. Поскольку мать захотела послушать по Каналу-4 концерт фольклорного «шептуна» Бобо Харриса, мы не сразу услыхали, как из туалета кричит отец: «Я всё!» Пересадив отца обратно в коляску, я пошел к себе и улегся в постель, даже не умывшись и не почистив зубы. Я был совершенно без сил.

 

Вторник, 6 ноября

 

Когда я приехал в магазин, Хайтиш сообщил, что Бернард два часа назад отправился «в экспедицию за книжками» и пропал. Я забеспокоился: подержанных книг в магазине и так достаточно. Полки ломятся под их весом, и подсобка битком набита. Там едва хватает места для односпального надувного матраса Бернарда. В чем мы действительно нуждаемся, так это в людях, которые бы покупали книги у нас, иначе магазин выпадет из книготоргового бизнеса.

Домой ноги не шли, и я торчал в магазине, протирая полки. Я даже разобрал и помыл кофе-машину.

Вернулся Бернард, и я поинтересовался, что он приобрел.

– Ничего, чистюля. Кругом сплошная гадость.

– Порнография?

– Хуже, – вздохнул Бернард. – Даниела Стил.

Я объяснил, что оттягиваю возвращение домой, потому что моя мать намерена поставить в известность отца касательно «Шоу Джереми Кайла» и объяснить, зачем она туда идет: ради ДНК-теста – она, видите ли, не совсем уверена в том, что Рози действительно его дочь.

– Твоя мать заткнет за пояс саму мадам Бовари, – восхищенно отозвался Бернард.

 

Среда, 7 ноября

 

7.30 утра

Эмоционально опустошен.

 

Вчера в 8 часов вечера я наведался к родителям. В гостиной напротив отца в коляске сидели мать и Рози. Отец бормотал:

– Почему выключили телевизор? Что происходит? – Он переводил взгляд с жены на дочь, потом на меня и обратно и походил на затравленное животное. – Что я такого сделал? – жалобно восклицал он. Закурив, он швырнул сожженную спичку в пепельницу, встроенную в ручку его кресла.

Наступило долгое молчание.

Я был в ярости. Мать с сестрой должны были подготовиться, найти подходящие слова и выражения, но в итоге все свалили на меня. От кого родилась Рози, так и осталось до конца невыясненным, напомнил я отцу, и существует некая вероятность, что мистер Лукас, наш бывший сосед, может приходиться ей биологическим родителем. И добавил, что Лукас недавно связывался с Рози.

С тех пор как с отцом случился удар, его умственные способности слегка притупились. Пришлось повторять несколько раз, прежде чем он полностью осознал важность сказанного мною.

Конечно, он расстроился. Хотя я видал его и куда более расстроенным – например, когда «Лестер-Сити» проиграла на своем поле.

Мать, всхлипывая, попросила прощения за то, что причинила ему боль, но на этом она не остановилась:

– Отчасти ты сам виноват, Джордж. Я была женщиной кровь с молоком, с нормальными сексуальными потребностями, а тебе больше нравилось читать эти идиотские ковбойские книжки в постели. Помню, однажды, когда мы занимались любовью, я застукала тебя – ты читал «Билла, укротителя мустангов», держа книгу у меня за спиной!

Я ждал, что мать с сестрой скажут про «Шоу Джереми Кайла», но они помалкивали. И опять, дневник, завести речь на эту тему выпало мне. К моему удивлению, отец явно обрадовался возможности поучаствовать в телепередаче.

– Неужели ты смиришься с вторжением в твою личную жизнь? – разволновался я.

– Адриан, – ответил отец, – не осталось больше никакой личной жизни. Все всё и обо всех знают. Ты живешь в темных веках, сынок.

Мать победоносно воззрилась на меня:

– Я знала, папа встанет на нашу сторону.

– А меня здесь будто и нет, – вмешалась Рози. – Неужели тебе все равно, настоящий ты мне отец или нет?

Я растрогался и повернулся к отцу:

– Наверняка ты хочешь что-то сказать Рози.

С озадаченным видом отец почесал свои клочковатые усы и произнес:

– Она же знает, я всегда был к ней расположен.

– Расположен! – взвилась Рози. – Ах ты! Надеюсь, мистер Лукас окажется моим папой. Он жутко красивый, и у него чудесный почерк.

– Надо было отдубасить его до полусмерти, пока я еще был в силе! – закричал отец. – А ведь я доверял этому склизкому гаду! И твоя мать была не единственной, кого он оприходовал.

– Нет, единственной! – возмутилась мать.

Рози устремилась в гостевую спальню. Мать вышла на кухню, и я услыхал, как звенит лед в бокалах, потом булькает водка и шипит тоник. Она вернулась с подносом, и в этот вечер я не стал отказываться от выпивки. К тому времени, когда бокалы были наполнены в пятый или десятый раз, родители вполне дружелюбно обсуждали, что им надеть на «Шоу Джереми Кайла».

 

Георгина спросила, как отец воспринял наши откровения.

– Отлично, – ответил я и отправился спать.

Чистя зубы, я с тревогой обнаружил капельки крови в раковине.

 

7.30 вечера

Салли полагает, что кровотечение из десен, скорее всего, является симптомом заболевания десен и не обязательно связано с моим диагнозом или терапией.

Навестил мистера Карлтон-Хейеса. Он спал, и я не решился его будить. Медсестра сказала, что Лесли сейчас пьет кофе в буфете.

Я поинтересовался, как прошла операция.

– Я не имею права говорить об этом с посторонними, – ответила медсестра. – Мы сохраняем конфиденциальность.

Надо было соврать и назваться его сыном.

 

Четверг, 8 ноября

 

И словно мало мне неприятностей, позвонила доктор Пирс.

– Ты не звонишь, – пискнула она.

– Да, – подтвердил я.

– Почему?

– Я был занят.

– Мы можем встретиться?

Я молчал, мысленно повторяя про себя: «Нет, нет, нет», но вслух произнес:

– Где?

– Где угодно и в любое время.

Я сказал, что утром буду в больнице, днем в магазине, надеясь, что она поймет намек и прекратит настаивать, загоняя меня в угол. Она ответила, что до половины третьего у нее лекции, потом ей надо отвезти детей к дантисту, но к шести она освободится.

– К шести мне уже надо быть дома с женой и ребенком, – нашелся я.

– Зачем? Они заболели?

– Да, – солгал я, – у них… – Названия всех болезней вмиг улетучились из моей головы.

Тут даже до доктора Пирс дошло:

– Ты больше не хочешь меня видеть, да?

Отчего же, растерялся я, если она придет в магазин, я с удовольствием с ней побеседую.

– И больше ничего?

– Нет, больше ничего.

 

Я отключил телефон. Надеюсь, она не станет меня преследовать.

 

Пятница, 9 ноября

 

Утром терапия, как обычно. Салли почти рта не открывала. Я спросил, что случилось. Энтони съездил на озеро Уиндермир с другой девушкой, сказала она и подытожила:

– Ужасное предательство!

Я так и не понял, переживает она из-за появления другой девушки или завидует сопернице, потому что ее Энтони свозил на более красивое озеро.

 

В программе «Сегодня» Роберт Пестон сообщил, что у некоторых влиятельных банков возникли трудности. Он старался изо всех сил объяснить простыми словами все нюансы банковского кризиса, однако я как был в недоумении, так и остался. И запаниковал, но потом вспомнил, что не держу деньги во влиятельных банках. Я, слава богу, положил деньги, вырученные за страховку, на супернадежный исландский счет.

 

Вечером пришло текстовое сообщение от Пандоры:

 

Думаю о тебе, мой дорогой храбрый мальчик. Полагаю, ты выиграешь от инициатив правительства, направленных на лечение рака. Поможешь мне с избирателями, когда я опять приеду в Лестер? Люблю, как всегда, Пэн.

 

 

Суббота, 10 ноября

 

Терапия.

 

Салли завладела бортовым журналом Энтони. И выяснила, что он разъезжал по озерам, затонам, эстуариям и прибрежным водам с самыми разными матросами женского пола. Она выставила свое непромокаемое обмундирование и водонепроницаемые сапоги на eBay.

 

Зашел к мистеру Карлтон-Хейесу. Похоже, ему совсем худо. Он плохо отреагировал на анестезию, и ему постоянно дают кислород. На нем по-прежнему больничный халат, и он весь опутан проводами и трубками, и все же боссу удалось донести до меня сквозь прозрачную маску, что спина у него болит много меньше. Спросил, как дела в магазине, и я соврал, ответив, что дела просто блеск.

 

Возвращаясь в магазин, я заметил доктора Пирс – она топталась на противоположной стороне улицы, делая вид, будто разглядывает рождественскую витрину «Рэкема». У меня упало сердце. Не успел я снять пальто, как она пересекла улицу и вошла в магазин. Она подстриглась и теперь с новой прической немного смахивает на Энн Уиддком, энергичную представительницу партии консерваторов, – уже прогресс.

Спросил, что привело ее к нам, и услыхал в ответ:

– Ты.

Затем она сказала, что ищет рождественские подарки для детей, и я попытался перепоручить ее Бернарду, но тот отказался наотрез:

– Не выйдет, парень. Детские сопли мне противопоказаны.

Хайтиш отправился обедать, так что пришлось мне показать доктору Пирс самые дорогие книжки-раскладушки. Она выбрала четыре штуки, заплатив общим счетом 62 фунта 42 пенса.

Когда я отдавал ей кредитную карту, она пробормотала:

– Прости, что вела себя как дура.

Мне стало жаль ее, и я чуть было не сдался, но, собрав волю в кулак, ответил:

– Все в порядке. Приятного Рождества.

 

Домой я уехал рано и заснул в автобусе.

 

Воскресенье, 11 ноября

 

Мать позвонила телевизионщикам и подтвердила свое участие в «Шоу Джереми Кайла»: во вторник, 20 ноября, она вместе с мужем, дочерью и бывшим любовником явится в студию, где будет производиться запись передачи. Рози уже собирается отметить свой день рождения с «новым папой» Лукасом.

Мать все спланировала заранее. Она записалась на маникюр в «Острые коготки», к местному деревенскому парикмахеру и к стилисту в универмаге «Дебенэмз», где ей помогут выбрать подходящий наряд для телевидения. Зря она тратит деньги, съязвил я, на «Шоу Джереми Кайла» для женщин за шестьдесят дресс-кодом является кофта в обтяжку с растянутым вырезом, бриджи и кроссовки на босу ногу. А волосы у них либо свисают жидкими прядями, либо разделены пробором строго посередине, либо туго затянуты в конский хвостик (прическа, известная также под названием «лицевая подтяжка для бедных»). Мать в ответ заявила, что не хочет, чтобы обширная аудитория телезрителей (примерно три с половиной миллиона человек) приняла ее за шлюху на пенсии.

Опять я умолял ее передумать и отменить участие в передаче.

– Тебе легко говорить, – заныла она, – ты уже был в телике. А мне другого случая может и не представиться.

 

Готовить никому не хотелось, и мы отправились обедать в «Медведя». Я был против, при моем хрупком здоровье необходимо хорошо питаться, а не набивать желудок той дрянью, что подают в «Медведе». Это покажется невероятным, дневник, но никто не вызвался остаться дома и состряпать для меня что-нибудь вкусненькое, воздушное, дабы возбудить мой нестабильный аппетит.

Грейси упрашивала меня пойти с ними, поэтому я нехотя оделся: непромокаемая куртка, шарф и авиашлем на меху, который Найджел подарил мне на прошлое Рождество.

Георгина сказала, что не желает появляться на людях со мной в авиашлеме, но мать встала на мою защиту:

– Ему нужно держать уши в тепле. Когда он был маленьким, я, бывало, не спала ночами, все закапывала ему в ушки теплое оливковое масло. А он орал так, что стены дрожали.

Это стало для меня новостью, дневник. Если мне не изменяет память, все происходило совершенно не так. Когда я мучился жуткой болью в ухе, матери, помнится, ни разу рядом со мной не было. Зато отец стучал кулаком в стенку и кричал:

– Ты не можешь страдать молча? Нам с мамой надо поспать!

 

Когда мы вошли в паб, шум в зале сразу стих. Я отметил про себя, что люди, бросив на меня взгляд, тут же отводят глаза. Страшно представить, что будет после появления моих родных на «Шоу Джереми Кайла»! Мы, как всегда, опоздали, говядину с бараниной уже съели, нам досталась одна свинина. Однако воскресный обед в «Медведе» на этот раз вполне удался. Шеф-повара Ли уволили за сексуальные домогательства в отношении миссис Уркхарт (то есть ее муж узнал об их романе), и миссис Уркхарт сама встала у плиты. Всякий раз, когда дверь на кухню распахивалась, я наблюдал, как она в бешеном темпе раскладывает еду по тарелкам, при этом лицо у нее красное как свекла, а волосы влажными завитками липнут к шее. Такой красивой я ее еще никогда не видел. А ее мясной соус просто великолепен.

Обедая, я слушал, как Том Уркхарт жалуется Терри Пратту, бывшему хозяину поместья «Перья» в Малом Ситтингеме:

– Я каждую неделю теряю пятьсот фунтов. А все этот чертов Гордон Браун! Он заодно с супермаркетами, рука руку моет. Ведь в «Теско» можно взять упаковку «Карлсберга» чуть ли не даром. А тут притащишься в паб, отдашь два двадцать за пинту пива, а потом тебе еще и закурить не позволят. Ну и кому это надо?

Я подошел к стойке в баре заказать напитки, и Том Уркхарт произнес заговорщицким тоном:

– Слыхал о вашей беде, мистер Моул. Сочувствую. У моего тестя тоже была заковыка с представительной железой. Он узнал об этом во вторник, а к вечеру пятницы помер.

– Тогда мне нужно поскорее заказывать билеты. Я всегда хотел увидеть восход солнца над Долиной Царей прежде, чем умру, – ироничным тоном ответил я.

– Мы с миссис Уркхарт однажды сплавлялись по Нилу, – пустился в воспоминания хозяин паба. – Меня понос прошиб, и я из каюты не выходил, но миссис Уркхарт говорила, что краше пирамид она сроду ничего не видывала, хотя ей пришлось отбиваться от нищих, они ей проходу не давали.

Вернувшись к нашему столу с бокалами, я спросил у матери:

– Ты что, поместила на деревенской доске объявлений сообщение о моей болезни? (Мать энергично замотала головой.) Ага, значит, ты наняла маленький самолет, чтобы он пролетел над всем Лестерширом с баннером: «У Адриана Моула проблемы с простатой».

Мой педантичный отец возразил:

– Слишком много слов. Маленький самолет с таким длинным баннером не взлетит.

Мы принялись за напитки, когда за окном возникла физиономия Хьюго Фэрфакс-Лисетта, – он мимикой и жестами показывал моей матери: «Давай покурим». Прихватив бокал, мать устремилась на улицу:

– Я скоро.

Минуты две спустя за ней последовала Георгина.

Расплачиваясь по счету, я обнаружил, что Уркхарт добавил лишние строчки: свет, отопление, обслуживание, специи, молоко, сахар, яблочный соус. Я возмутился, но Уркхарт заявил:

– Это мои дополнительные расходы. Здесь не благотворительное заведение.

Скрипнув зубами, я заплатил, и, маневрируя между столиками, вывез отца наружу. Георгина, мать и Фэрфакс-Лисетт сидели у обогревателя и хохотали как сумасшедшие. Завидев нас, они прекратили смеяться.

– Адриан, хорошие новости, – обратилась ко мне Георгина. – Хьюго предложил мне работу в качестве его личного ассистента.

Фэрфакс-Лисетт поднялся, пригладил свою лохматую шевелюру и протянул мне большую коричневую ладонь:

– Слыхал насчет вашей простаты, Моул, ужасно жаль. Э-э, надеюсь, вы не обидитесь, если я позаимствую вашу жену на три раза в неделю?

– И что она будет у вас делать три раза в неделю? – холодно осведомился я.

– То да се, пятое-десятое, – засмеялся Фэрфакс-Лисетт.

– Она будет помогать ему управлять имением, – встряла мать.

– Мы открываем поместье для туристов и прочих бродяг, – шутливым тоном сообщил Фэрфакс-Лисетт.

– Но, Георгина, – сказал я, – ты же ненавидишь домашнее хозяйство.

– При чем тут хозяйство? Я буду личным ассистентом Хьюго, – горделиво ответила Георгина, – советником по маркетингу и организатором приемов и празднеств.

И я вдруг увидел, будто наяву, мою жену и Фэрфакс-Лисетта на ступеньках, ведущих к резной входной двери его дома, похожего на дворец. А мимо цокает пони с Грейси на спине.

 

Пока мы брели по грязи обратно к дому, Георгина с матерью обсуждали, какую одежду необходимо прикупить моей жене для новой работы.

– В идеале, – размечталась Георгина, – хорошо бы костюм от Вивьен Вествуд с жакетом, присборенным на талии, и юбкой-карандашом.

У матери перехватило дыхание:

– Но, Георгина, это же сотен пять, а то и больше.

– О, ничего страшного. Мне выдадут субсидию на одежду. Хьюго сказал, что я, как представитель Фэрфаксхолла, должна максимизировать свои активы.

 

Почему любая перемена в жизни сопровождается покупкой новых шмоток? Неужто они не слыхали китайской пословицы «Остерегайся всего, что требует новой одежды»?

 

Георгина приступает к работе во вторник.

 

Понедельник, 12 ноября

 

Утром жена подвезла меня до больницы. Затем она поехала на вокзал, чтобы сесть на поезд до Лондона, а потом на такси отправится в «Селфриджс», где она накупит себе обновок.

 

Салли вернулась. Сказала, что брала больничный на один день – ей надо было пережить разрыв с Энтони.

Я попытался ее развеселить:

– А вы видели свое разбитое сердце на рентгенограмме?

К моему удивлению, она обиделась и больше не разговаривала со мной, только коротко давала указания. После процедуры я извинился, сказал, что у меня и в мыслях не было смеяться над ее рухнувшими отношениями с Энтони. Она приняла мои извинения. Впредь я буду с ней осторожнее. Хотя, на мой взгляд, Салли не производит впечатления чувствительной натуры. Она худенькая, но жилистая.

 

Бернард Хопкинс нанял фургон с водителем, вознамерившись очистить от книг какой-то дом в университетском районе Лестера. Он заверил меня, что «в этой куче отбросов непременно сверкнет чистое золото».

 

Вторник, 13 ноября

 

Дневник, как я мог забыть, когда Гленн возвращается из Афганистана! Вчера! После терапии я встретился с ним у его матери Шарон. Я ожидал увидеть загорелого, подтянутого Гленна, но он был бледен и измучен. Сказал, что просидел двенадцать часов в самолете на взлетной полосе в провинции Гильменд, потому что «военные опять все напутали». Во время полета поспать не удалось из-за болтанки и узких кресел.

Когда Шарон вышла на кухню готовить сыну его любимую еду – полный английский завтрак, – я спросил:

– Как там, Гленн?

Он потупился:

– Не хочу об этом говорить, папа. – И задал вопрос мне: – Зачем, по-твоему, мы воюем с Талибаном? – Похоже, он искренне не понимал, что он там делает.

Я объяснил, что талибы – религиозные фанатики, жаждущие управлять страной согласно суровым исламским законам, а это означает: никакого образования для девочек и запрет на музыку, модные стрижки и бритье.

– Проблема в том, папа, что талибы и обычные афганцы выглядят совершенно одинаково, и ни те ни другие не любят нас, солдат. А чего еще от них ждать, если янки бомбят их свадьбы и все такое.

В комнату заглянула Шарон с известием: она сожгла сосиски, поэтому завтрак запаздывает.

Как она умудрилась сжечь сосиски, стоя над плитой и крепко вцепившись в ручку сковородки? Я не ясновидящий, просто Шарон оставила дверь на кухню открытой. Шарон всегда была толстой, но теперь она приближается к совсем уж нездоровой тучности. Еще год-два, и она не протиснется в дверной проем, придется вызывать пожарных, чтобы извлекли ее из дома. Глядя на нее, я не мог поверить, что когда-то у меня с этой женщиной был секс, а мое сердце начинало учащенно биться, стоило мне ее завидеть вдалеке. Я даже сочинял стихи, посвященные ей, и оставлял их на ее подушке. Сейчас она в самом разгаре очередного катастрофического романа с парнем по имени Грант Макналли. Он моложе ее, и у него условный срок за кражу бараньей ноги из «Альди», где все продается с хорошей скидкой.

Шарон оправдывала Гранта плаксивым тоном:

– Он всего лишь хотел накормить свою семью. На работу его никто не берет.

Помяни черта… Над нашими головами раздался грохот (Шарон положила ламинат по всему дому), и перед нами предстал последний «отчим» Гленна, почесываясь и щурясь на дневной свет. Он был в мятой майке и длинных трусах. На бицепсах Гранта красовалась буквенная татуировка: «Бритни, Уитни, Кельвин и Каин» – очевидно, имена его детей, которых у него отобрали.

– Ты рано сегодня, Грант, – залебезила Шарон. – Мы тебя разбудили?

– Угу, – промычал Макналли, – я услыхал типа голоса и больше не смог уснуть. Чайник поставила?

Шарон метнулась на кухню (ну, насколько тучная женщина способна метаться), а Макналли уселся на диван, закурил и, нажав кнопку на пульте, включил огромный плоский телевизор. Ни мне, ни Гленну он до сих пор слова не сказал.

Я встал и с преувеличенной вежливостью обратился к нему:

– Как поживаете? Меня зовут Адриан Моул, я отец Гленна.

Макналли не оторвал глаз от «Шоу Триши Годдард» – ведущая уличала тощего мужчину с седым лохматым конским хвостом в пагубном пристрастии к травке.

Гленн поднялся на ноги, встал между Макналли и телевизором и прошипел:

– Ты не уважаешь моего папу?

– Да я всех уважаю, – залепетал Макналли.

– Тогда поздоровайся. А когда закончишь с этим, мотай наверх и прикрой чем-нибудь свою задницу.

Шарон принесла чай в кружке с надписью «Мужчина в доме». Она быстро переводила взгляд с Макналли на Гленна и обратно. Напряжение в комнате ощущалось физически.

Макналли шумно отхлебнул чаю и скривился:

– Горячо, дура ты жирная.

– Извини. – Шарон опять удалилась на кухню.

Гленн вынул кружку из пальцев Макналли:

– Я теперь мужчина в доме, и я это выпью, большое всем спасибо. А ты только попробуй назвать мою маму жирной дурой. Проси прощения!

 

Дальше получилось очень некрасиво. В возникшей потасовке чай разлили, а Макналли силком удалили из комнаты. Шарон пыталась разнять сына и любовника, но небольшая драка все же произошла.

Лично я ненавижу насилие и конфронтации разного рода, однако я не мог не порадоваться тому, что мой сын встал на защиту своей матери. Макналли убежал наверх и забаррикадировался в ванной.

Шарон захныкала:

– Зря ты вмешался, Гленн. Он потом на мне отыграется.

– Он что, бьет тебя? – изумился Гленн. (Шарон уставилась в пол.) – Мама, он не работает, сидит на твоей шее, и ты же еще его боишься. Да гнать этого гада в шею! Почему ты живешь с ним?

– Я люблю его, – всхлипнула Шарон.

 

В такси по дороге в Мангольд-Парву Гленн сказал:

– Никогда не думал, что мама предпочтет какого-то придурка мне, своему родному сыну.

Я похлопал его по плечу:

– Любовь превращает нас в недоумков, Гленн.

Если Георгине и не понравилось то, что Гленн проведет отпуск у нас, заняв комнату Грейси, она великодушно не подала виду. В нашей спальне мне сразу бросился в глаза костюм ее мечты, висевший на плечиках, обшитых розовым атласом. На полу стояла пара строгих черных туфель – выше каблуков я в жизни не видел. Да она и шагу на них ступить не сможет!

 

Среда, 14 ноября

 

7.30 утра

Вчера, после своего первого дня в Фэрфаксхолле, Георгина вернулась домой в восьмом часу вечера, очень возбужденная. Я слушал «Арчеров», но она выключила радио и принялась рассказывать о своем рабочем дне. Насколько я понял, в основном она разъезжала с Фэрфакс-Лисеттом по имению, знакомясь с обслуживающим персоналом и арендаторами. Обедали они в пабе в соседней деревне, а потом устроили мозговой штурм на тему, как нажиться на туристах и экскурсантах, которых они допустят в поместье.

На высоченных каблуках, в черном костюме, белой блузке, Георгина расхаживала по кухне, стряхивая пепел в раковину. Я подумал, что она выглядит точно так же, как пять лет назад, когда мы влюбились друг в друга. Тогда я не мог поверить своему счастью – такая красавица ответила мне взаимностью!

– Сегодня, Ади, я чувствовала себя самой собой! – подытожила Георгина.

– А тебе было не трудно ходить в этих туфлях? – спросил я.

– Нет, Хьюго купил мне резиновые сапоги.

Заглянув в прихожую, я увидел у двери сапоги. Розовые. В цветочек. И у меня похолодело в груди.

 

9.00 вечера

Утром, как обычно, терапия. Салли была рассеянна. Обращалась со мной как с очередным пациентом, не более. Наверное, у нее месячные.