Вторник, 9 октября День МРТ

 

Прошлым вечером Георгина развела чрезмерную суету, решая, что ей надеть для посещения больницы. Она перебирала свой гардероб, мерила любимые платья, а потом бросала их на пол, отчего в углу нашей спальни образовалась гора одежды.

– Ни во что не влезаю, – стонала Георгина.

Я попытался ее успокоить:

– Черное тебе всегда очень к лицу.

Но она заявила, что ни в коем случае не наденет черное, это будет слишком «похоронно», а она хочет излучать оптимизм касательно результатов МРТ.

Дневник, подбирая одежду с пола и развешивая ее на плечики, я не мог не думать, что все было бы куда проще, если бы я поехал в больницу один.

 

Тем не менее я гордился своей женой, когда, наряженная в пунцовое платье в восточном стиле (и напрасно этот фасон некоторые называют «размахайкой»), Георгина вошла вместе со мной в помещение, где жужжал томограф. Врач предложил ей подождать за дверью.

– Я бы хотела остаться с моим мужем, – твердо произнесла Георгина.

Ей объяснили, что она не сможет держать меня за руку и даже не сможет меня видеть, поскольку я буду лежать в камере-цилиндре.

По совету отца я крепко зажмурился и не открывал глаз в течение всей процедуры. Томограф тренькал, урчал, а врач время от времени просил меня вдохнуть, задержать дыхание или выдохнуть. Почему-то мне было трудно следовать этим простым инструкциям, и я выдыхал, когда следовало вдохнуть. А когда твердая поверхность, на которой я лежал, вытолкнула меня наружу, я испытал огромное облегчение. На ноги я встал не без посторонней помощи – меня слегка пошатывало. Георгина помогла мне одеться. Она даже завязала шнурки на моих ботинках. Неужто это и есть мое будущее? Целиком зависеть от жены в вопросах личной гигиены?

 

Прежде чем покинуть больницу, мы посидели в кафе Королевской женской волонтерской службы, выпили чаю с сухариками. Глядя на посетителей, я думал: «Интересно, многие ли из них поражены невидимой болезнью, так же, как и я?»

 

Вместе с Георгиной мы дошагали до книжного магазина. Мистер Карлтон-Хейес сообщил, что за все утро не было ни единого покупателя. Я не стал ему говорить, что он забыл повесить на дверь табличку «Открыто».

Георгина отправилась за покупками, и спустя буквально несколько секунд на тротуаре перед магазином возникла доктор Пирс, она пристально вглядывалась в витрину. Зайдя внутрь, доктор спросила книгу «Классный мюзикл». Ее младшая дочь пала жертвой пагубного очарования этой музыкальной истории. В лестерском зале «Де Монфор», сообщила доктор Пирс, показывают постановку «Классный мюзикл», и доктор приобрела четыре билета на утренний спектакль в субботу. Предполагалось, что ее муж Робин пойдет с ними, но он решил задержаться в Норвегии еще на недельку, а поскольку билеты такие дорогие…

– Уверена, – заключила доктор Пирс, – ваша дочка… Грейси, кажется?.. с удовольствием пошла бы.

Ответил я, не раздумывая:

– В следующую субботу я, к сожалению, работаю.

Тут вмешался мистер Карлтон-Хейес, отиравшийся поблизости:

– Нет, вы можете пойти, дорогой мой. Я вас заменю.

Доктор Пирс принялась рыться в своей бездонной сумке, из которой выпал использованный подгузник. Она подобрала его, запихнула обратно в сумку, а затем вручила мне два билета.

И я, дневник, как идиот, эти билеты взял.

 

Среда, 10 октября

 

Звонила Пандора, но я был в душе. Трубку взяла Георгина и сообщила Пандоре, что мы ждем результатов МРТ в конце недели. Пандора сказала, что ее избиратели требуют встречи с ней в общественной приемной в следующую субботу, и поинтересовалась, не «накормим ли мы ее ужином» вечером того же дня.

Пока я одевался, жена рассуждала вслух:

– Ну чем я могу угостить крестную мать младшего ребенка Гордона Рамзи?

– Пастушья запеканка тебе всегда удается, – подсказал я.

Признаться, дневник, я разделяю ее беспокойство. Георгина вполне способна состряпать что-нибудь съедобное, но совершенно теряется, когда нужно красиво разложить еду по тарелкам и подать на стол. Я видел, как она плакала над элементарным омлетом с грибами.

 

Собирался позвонить доктору Пирс и отказаться от похода на «Классный мюзикл», но закружился в вихре событий. Явилась мать и сказала, что, рыская в Интернете, она нашла человека из Америки, который лечит рак простаты. От меня требуется лишь послать пять сотен долларов по техасскому адресу, а взамен я получу индивидуальный магический кристалл, чтобы носить его в мешочке рядом с мошонкой. Мать утверждала, что этот кристалл нейтрализует антитела, атакующие мою прострацию.

Я ответил, что у меня нет лишних пятисот долларов и что лично я верю в медицинскую науку и государственное здравоохранение.

– Ади, мы должны испробовать все пути, – не сдавалась мать. – Не отвергай альтернативные практики. Я держу твоего отца на экстракте морских водорослей, и посмотри, каким он живчиком стал. – Когда я провожал ее до двери, она шепнула: – Звонила продюсер из «Шоу Джереми Кайла». Они ждут нас через пару недель – меня, Рози и Лукаса.

Я убеждал ее пересмотреть свое решение и спросил, почему бы ей, если уж она так рвется на телевидение, не поучаствовать в передаче «Слабое звено». Она сообщила, что Рози и ее жуткий бойфренд Тревор «Бешеный Пес» Джексон приедут в гости на выходные. Я посоветовал матери запереть под ключ все ценные вещи и надежно припрятать кошелек и кредитные карты. Напомнил ей, как в прошлый раз, когда у них гостил Бешеный Пес, он украл ее золотой медальон с прядью моих младенческих волос, подменив его пакетиком с кокаином.

– Бедный Бешеный Пес, ему было так плохо, что он воровал даже у меня, – вздохнула мать. – Поставь себя на его место, Ади, вообрази, что ты наркоман и у тебя совсем нет денег. Что бы ты стал делать?

– Ты не поверишь, мама, но ничего, потому что я абсолютно не способен представить себя на пакостном месте Бешеного Пса. Этот человек засоряет собой пространство.

– Наверное, надо рассказать Джереми Кайлу о Бешеном Псе, – задумалась мать. – Ведь он может устроить его в реабилитационную клинику, найти ему работу, отправить на психотренинг по управлению гневом, решить его проблемы с алкоголем или как-то усмирить его клептоманию.

– Тогда почему бы не попросить Джереми, – язвительно осведомился я, – покончить с нищетой во всем мире и остановить глобальное потепление, если уж он настолько всемогущ?

 

Четверг, 11 октября

 

Результатов МРТ нет как нет. Проснулся ночью от того, что мне было трудно дышать. Где я окажусь в это же время через год? Буду лежать на глубине двух метров под землей на кладбище Мангольд-Парвы? Которое, к несчастью, находится прямо под окнами начальной школы, где учится Грейси.

 

Пятница, 12 октября

 

Рано утром позвонила миссис Лич из приемной нашего врача, сказала, что результаты МРТ пришли и доктор Вулфович хочет меня видеть. По ее тону я не смог понять, хорошие у них новости для меня или плохие.

 

Отвел Грейси в школу. По дороге она с наслаждением пинала опавшие листья, прибившиеся к обочинам. На подходе к деревне я швырнул толстый сук в конский каштан, и с дерева посыпались плоды. Вскрыв один колючий шарик, я показал дочке блестящий коричневый каштанчик внутри. Грейси радостно захлопала в ладоши:

– Это волшебство, да, папа?

Я объяснил, что конские каштаны в Англии вымирают от какого-то древесного заболевания. Когда она вырастет, возможно, уже не останется ни одного каштана и не во что будет бросать сучья.

– Ничего, папа, останутся другие деревья, – безмятежно ответила дочь.

У ворот ее школы я старался не смотреть в сторону кладбища, но невольно заметил свежий холмик земли, покрытый увядшими цветами.

 

Приемная доктора Вулфовица была битком. Почти со всеми дожидавшимися своей очереди я был более или менее знаком, однако желания заводить разговоры не испытывал. Когда меня вызвали в кабинет, я с трудом поднялся на ноги. Ограничилась ли моя опухоль только предстательной железой или она распространилась и на другие, более жизненно важные части моего тела?

– Прошу, садитесь, мистер Моул. Вот результаты вашего МРТ. – Огромной ручищей доктор Вулфовиц разгладил листок бумаги. – Должен сказать, новости не слишком хорошие. Боюсь, ваша опухоль больших размеров, чем мы надеялись. Необходимо начать лечение немедленно, мой друг. Хотите о чем-нибудь спросить?

Я протянул ему листок, на котором за завтраком нацарапал ряд вопросов.

 

1. Сколько мне осталось жить?

2. Обязан ли я заявить об опухоли, когда 1 ноября буду обновлять страховку на случай болезней и имущественного ущерба?

3. Если у меня выпадут волосы в связи с химиотерапией, предоставят ли мне бесплатный парик?

4. Случались ли в практике доктора Вулфовица пациенты, полностью излечившиеся от рака простаты?

5. Тяжелая ли это смерть?

6. Продолжится ли снижение моей сексуальной функции?

7. Смогу ли я работать во время лечения?

8. Если нет, смогу ли я претендовать на выплаты по болезни?

9. Когда боль станет невыносимой, стоит ли, по мнению доктора Вулфовица, уехать в Швейцарию и окончить свою жизнь в особого рода клинике под музыку Малера?

 

Врач испустил глубокий вздох:

– У меня где-то имеется буклет, в котором вы найдете ответы на все ваши вопросы, за исключением номера девять, да. Боюсь, я не могу поощрять эвтаназию. И, да, я знаю много молодых и не очень людей, у которых ремиссия после рака простаты длится уже долгие годы. Что касается вопроса номер один, никто из нас не знает, когда он умрет. Смерть живет в нас с момента нашего рождения.

Я поинтересовался, черпает ли он утешение в своем римском католицизме.

– Нет, – ответил он. – Но человеческое мужество определенно внушает мне надежду.

Выйдя от врача, я обнаружил, что на улице меня ждет Георгина, – это было приятно, но я не знал, какое выражение придать своему лицу. Пока мы шагали по деревне, начался дождь, листья под ногами намокли и запахло гнилью. Взяв жену за руку, я пересказал ей слово в слово то, что услышал от доктора Вулфовица. В этот момент мы как раз проходили мимо кладбища. Георгина порывисто обняла меня, и крупные увесистые слезы потекли по ее щекам, забрызгивая и мое лицо.

Вновь обретя дар речи, Георгина сказала:

– Я не перенесу этого, Ади. Ведь это я во всем виновата. Так мерзко к тебе относилась. Но я не представляю жизни без тебя.

Из окон школы донеслось пение, детские голоса нестройно выводили: «Мы вспашем поля и бросим в землю семена добра» ^[41].

 

Родители торчали у окна гостиной. Они завидели нас издалека, и стоило нам подойти к свинарникам, как мать распахнула дверь, вышла сама и по пандусу спустила кресло с отцом. Моя мать никогда не умела терпеливо ждать, даже плохих новостей, поэтому мы стояли под дождичком, пока я отчитывался перед родителями: у меня серьезная опухоль предстательной железы, которую требуется немедленно лечить.

Мать разразилась пространными и весьма эмоциональными воспоминаниями о том, как я родился и как она была счастлива. Отец пожал мне руку, что с его стороны было ярким проявлением отцовской любви.

Когда дождичек превратился в ливень, мы зашли в дом и мать принялась судорожно искать кофеварку и молотый кофе «Честная сделка», купленный ею после того, как она посмотрела передачу о нищете в Кении^[42]. Мы говорили о том, как эти печальные новости относительно моего здоровья отразятся на нашей жизни. Георгина решила, что ей нужно устроиться на работу, мать вызвалась водить Грейси в школу, отец высказал идею обналичить свою пенсионную страховку, чтобы помочь нам с деньгами.

 

После обеда сел на велосипед и поехал на работу, но едва я добрался до шоссе, как дождь и слабость в ногах заставили меня повернуть обратно.

На работу меня отвез Дуги Хорсфилд в своем такси «форд мондео».

– В деревне только и разговоров, что о вашей пьесе «Чума!», – разглагольствовал Дуги, сидя за рулем. – Никто не хочет надевать грязные лохмотья и малевать язвы по всему телу. Чего бы вам ни написать такую пьесу, чтобы женщины были зашибись, мужчины – о-го-го и всем было весело.

– Дуги, – ответил я с заднего сиденья, – в Средние века жизнь была суровой. Люди не знали антибиотиков, туалетной бумаги и «нурофена». Большинство умирало, не дожив до тридцати пяти лет. И они очень не часто собирались на Зеленой пустоши, чтобы повеселиться.

– Ладно, как скажете, – проворчал Дуги, – но только кое-кто из нас лучше бы разыграл «Иосифа и его чудесный разноцветный плащ снов».

В таком случае, возразил я, им пришлось бы заплатить гонорар авторам «Иосифа», композитору Эндрю Ллойд Веберу и либреттисту Тиму Райсу, в то время как мои услуги драматурга, продюсера и режиссера им ничего не стоят.

За поездку Дуги запросил с меня 12 с половиной фунтов и не выказал благодарности, когда я дал ему 13, не потребовав сдачи.

 

2 часа ночи

Только сейчас сообразил, что не позвонил доктору Пирс, чтобы отказаться от «Классного мюзикла». Что со мной происходит? Ведь я не нахожу эту женщину даже мало-мальски привлекательной!

 

Суббота, 13 октября

 

Мистер Карлтон-Хейес воспринял известие о моей болезни очень тяжело. Взяв меня за обе руки, он долго пытался подыскать нужные слова. Затем босс вынул из витрины «Замок Блэндингс» П. Г. Вудхауса и подарил мне эту книгу со словами:

– Вы должны как можно больше отдыхать. А в магазине вас подменит Лесли, если возникнет такая необходимость.

 

Как было договорено, в полдень Георгина привела Грейси в магазин. Грейси, одетая в костюм капитана болельщиков из «Классного мюзикла», спела «Вырваться на свободу» и исполнила всякие па, положенные неугомонной заводиле. Мистер Карлтон-Хейес завороженно взирал на нее. Это было поистине столкновение двух культур.

Наказав мне больше не покупать дочке «всякой ерунды», то бишь сопутствующих товаров на представлении этого мюзикла, Георгина отправилась на Хорсфэр-стрит регистрироваться в агентстве по найму «Начальство будущего».

Мы с Грейси побрели по Лондон-роуд, у меня было такое чувство, будто к залу «Де Монфор» меня ведет злой рок. Дневник, почему я не обладаю силой воли? Меня легко согнуть, как былинку на ветру. Я не сомневался, что жена не поймет меня и не оценит любезности доктора Пирс, предложившей нам билеты.

Доктор Пирс вместе со своей дочкой ждала нас снаружи. Она оделась в джинсы, кроссовки и оранжевую ветровку, губная помада была под цвет куртке. Ее дочка, в костюме одной из героинь мюзикла, Шарпей, протянула мне руку:

– Привет, меня зовут Офелия. Кто у вас самый любимый персонаж в «Классном мюзикле»? – Она нетерпеливо пыхтела, дожидаясь моего ответа.

Девочка произвела на меня обескураживающее впечатление. В фильме Шарпей – блондинка со стервозными наклонностями, у Офелии, однако, черные, коротко стриженные волосы и очки в массивной черной оправе, что делает ее неприятно похожей на Луиса Теру^[43].

Когда мы вошли в зал, у меня заболели уши. Публика была по преимуществу женской и в большинстве своем не старше одиннадцати лет, и все пребывали на грани истерики. Мужчин и мальчиков можно было по пальцам пересчитать. Мы с доктором Пирс сели рядом, и примерно на середине бодрого, но невразумительного сценического действа доктор, придвинувшись поближе, украдкой взяла меня за руку. Я хотел отодвинуться, но не знал, как это сделать, не обидев мою соседку. В итоге мы так и просидели, держась за руки, пока представление не окончилось и в зале не зажегся свет.

 

На выходе из театра я купил для Грейси кружку с названием мюзикла и пенал с изображением Шарпей, после чего поспешил распрощаться с доктором Пирс и ее дочкой. Меня ждал Дуги Хорсфилд на своем такси, мы договорились, что он заберет меня у театра и подбросит до дома, поскольку по субботам последний автобус из Лестера в Мангольд-Парву уходит в 5.15. К моему ужасу, я увидел, что на заднем сиденье такси уже сидит Георгина. Неужели она видела, как я прощался с доктором Пирс и Офелией?

Грейси, забравшись в машину, тут же сообщила:

– Папа держал тетю за руку.

Дуги Хорсфилд сдавленно заржал.

– Какую «тетю»? – спросила Георгина.

– Совершенно незнакомую, – ответил я. – Женщине стало плохо от жары и шума, и я просто пощупал ей пульс.

– Зачем? – пожала плечами Георгина. – Ты ведь не из Бригады скорой помощи имени Святого Иоанна.

По дороге домой она была неестественно молчалива. Слава богу, Грейси едва успевала переводить дыхание, пересказывая Дуги и матери причудливый сюжет «Классного мюзикла».

 

Пока мы готовили пастушью запеканку, Георгина не сказала ничего, кроме «передай фарш», «не режь морковь слишком толсто» и прочего в том же духе. А я радовался моему чудесному спасению. Надо дать ясно понять доктору Пирс, что я хочу вернуться к нашим прежним взаимоотношениям, то есть по схеме «книготорговец – клиент».

 

Воскресенье, 14 октября

 

Пандора, по ее собственному выражению, «шикарно опоздала». Запеканку пришлось держать в духовке на маленьком огне, чтобы не остывала, и, конечно, ее вкусовые качества снизились к тому времени (а точнее, к 9.07 вечера), когда Пандора наконец явилась.

Но прежде мы успели пройти через очередной одежный кризис.

– В пунцовом «восточном» платье ты выглядишь изумительно, – убеждал я жену.

И она надела это платье, хотя и без энтузиазма. Но, дорогой дневник, должен признать, когда в нашу гостиную вплыла Пандора, задрапированная в светло-серый кашемир, на ее фоне Георгина смотрелась слегка вульгарно. Атмосфера за столом была той же температуры, что и бутылка «Кюве де Винерон Божоле» 2005 года, которую я вынул из холодильника.

Пандора потребовала, чтобы я рассказал ей «историю» моей простаты. Примерно на середине она перебила меня:

– Без чертовой сигареты я это слушать не могу, а я оставила свои в чертовой машине.

Георгина придвинула к ней пачку «Силк Кат» – это был первый дружеский жест, которым женщины обменялись за весь вечер.

Когда я завершил свой рассказ философским изречением доктора Вулфовица о том, что мы все умираем с момента рождения, Пандора уронила голову на стол, едва не опрокинув при этом бокал с вином, и заплакала. Я ждал, что Георгина ее утешит, но та даже не пошевелилась. Тогда я поднялся, подошел к Пандоре и встал рядом с ней. Пандора обхватила меня руками за талию, и моя рубашка намокла от ее слез. Если честно, дневник, я и сам был близок к тому, чтобы разрыдаться, но, взглянув на Георгину, вдруг поежился, словно от сквозняка: глаза жены были абсолютно сухими, а на лице застыло выражение, которое посторонний наблюдатель назвал бы «холодной безучастностью».

Пандора засиделась до двух часов утра, Георгина отправилась спать много раньше. Мы с моей школьной подругой вспоминали прежние времена, когда нам обоим было по 13 лет и 9 месяцев и мы влюбились друг в друга.

– Я совершенно помешалась на тебе, – говорила Пандора. – Ни о чем другом и думать не могла. Не знала, как дожить до того момента, когда я вновь увижу твою дурацкую физиономию. И ты был первым, кому я показала свои соски.

– Нет, – уточнил я, – ты показала мне только один сосок, левый.

Я попытался свернуть беседу на вестминстерские сплетни. Особенно меня интересовало психическое состояние Гордона Брауна. Действительно ли его неуравновешенность представляет угрозу для общества, как пишут в некоторых газетах?

– В политике нужно быть немного сумасшедшим, – ответила Пандора, – это ведь чудовищная работа. И потом, я, по-твоему, тоже сумасшедшая, если мечтаю стать когда-нибудь первой женщиной премьер-министром от Лейбористской партии?

– Я думал, тебе надоела политика… Ты же почти не бываешь в своем избирательном округе.

– Вестминстер – такая зараза, – сверкнула глазами Пандора. – Ехать оттуда в убогую провинцию всегда страшно не хочется.

Ее высказывание меня задело:

– Именно убогими провинциями страна и богатеет. Доктор Джонсон родился в Личфилде, Шекспир – в Стратфорде-на-Эйвоне. А ученый, который изобрел ДНК-генотипоскопию, Алекс Джеффрис, родом из Лестера!

Дневник, я был рад, когда она ушла. Этот длинный день утомил меня, а когда я лег, воспоминание о том, во что превратился сыр на пастушьей запеканке, довольно долго не давало мне заснуть.

 

Обедали, как обычно по воскресеньям, в «Медведе». Я уже видеть не могу их жаркое, поэтому выбрал «мясо по-тайски». На вкус оно было как черное мыло, которым мать мыла мне голову воскресными вечерами – в тщетной попытке отпугнуть запахом этого мыла вшей. Впрочем, чего можно ожидать от повара по имени Ли, окончившего кулинарные курсы по специальности «блюда из микроволновой печи».

Каким-то образом по деревне распространились слухи о моей болезни. Вряд ли доктор Вулфовиц имеет привычку обсуждать с посторонними своих пациентов и их недуги, так что в разглашении медицинской тайны я подозреваю миссис Лич. Больше просто некому. И я твердо намерен пожаловаться в Британскую медицинскую ассоциацию. Кое-кто из посетителей паба подходил ко мне, завязывал беседу, но все смотрели на меня так, словно снимали мерку для моего гроба. И все же в какой-то степени, пусть и очень малой, общее внимание было мне приятно.

На выходе из паба, катя отцовскую коляску и держа за руку Грейси, я столкнулся с дамой из Тимбукту. Она спросила, не удочерили ли мы Грейси. Шутливым тоном я ответил, что, насколько мне известно, у Грейси моя ДНК.

Отец в неуклюжей попытке сострить добавил:

– Хотя в нашей семье никогда не знаешь наверняка.

Дама из Тимбукту, чье имя я позабыл, продолжила:

– Она не похожа ни на кого из вас, такая смуглая, чернявая, настоящая цыганочка.

Отец рассердился:

– Мы идем домой или как?

Однажды цыгане в отсутствие отца засыпали щебенкой подъездную дорожку к его бывшему дому на бульваре Глициний, а затем пытались содрать с него тысячу фунтов. Он уже собирался выписать им чек и выписал бы, если бы мать вовремя не вернулась домой и не напомнила ему, что на его счету нет ни пенса. В отместку цыгане перегородили подъездную дорожку кучей щебня, и отец некоторое время не мог пользоваться машиной.

 

Понедельник, 15 октября

 

До работы сегодня добрался с трудом. Когда не было посетителей, пробовал работать над «Чумой!». Однако муза оставила меня, а кроме того, я сообразил, что не управлюсь с постановкой пьесы в одиночку. Написал викарию, он у любительской труппы Мангольд-Парвы в роли председателя.

 

Дорогой Саймон,

С великим прискорбием должен уведомить Вас, что в связи с ухудшением здоровья я более не в силах сочинять, ставить и выпускать наш спектакль «Чума!». Сознаю, что это явится для Вас ударом, но мне передавали о зарождающемся движении в массах в пользу постановки «Иосифа и чудесного разноцветного плаща снов», спектакля, возможно, более подходящего для труппы, базирующейся в церкви.

Остаюсь, сэр, Вашим покорным и преданным слугой,

А. А. Моул.

 

 

P. S. Нет ли у вас на кладбище свободных семейных участков, которых не было бы видно из окон начальной школы?

 

 

Вторник, 16 октября

 

По почте пришло уведомление: завтра в 10.15 встречаюсь с онкологом Королевской больницы.

 

Среда, 17 октября

 

Моего онколога зовут доктор Софья Рубик.

– Рубик? – переспросил я. – Как у кубика?

– Да, – вздохнула врач, – как у проклятого кубика.

Она предложила мне сесть и спросила, как ей меня называть. С первого раза я не понял, что она сказала, – мне послышалось «как ей меня раздевать», потому я вскочил и начал торопливо расстегивать ремень, – но, когда недоразумение разъяснилось, я ответил:

– Зовите меня просто Адриан.

 

Признаться, дорогой дневник, я не смог полностью сосредоточиться на том, что говорила врач о предлагаемых методах лечения. Я вспоминал тот день, когда отец выбросил в канал мой кубик Рубика во время нашей совместной рыбалки. Отец заявил, что непрерывное пощелкивание распугивает рыбу. Но, вероятно, кое-что я все же уловил: мне предлагали выбирать между «наблюдать и ждать», лучевой терапией, введением источника излучения внутрь, хирургическим вмешательством, радиоактивным ультразвуком и фотохимиотерапией.

 

Меня охватила легкая паника, словно я находился в кондитерском отделе самообслуживания магазина «Вулвортс». Что бы доктор сама порекомендовала, спросил я.

– Мы решим этот вопрос вместе, Адриан, – ответила доктор, и ее североамериканский акцент прозвучал музыкой в моих ушах.

– Но я не специалист, – заметил я. – Выше «тройки» у меня по биологии никогда не было.

– Тем не менее мы считаем, что, когда пациенты активно задействованы, лечение продвигается много успешнее. У пациентов, освоившихся со своей болезнью, прогноз обычно более удовлетворительный.

– Хорошо, какой из методов наименее болезненный?

– Ни один из них не причиняет боли, Адриан, хотя, полагаю, многое зависит от вашей выносливости. Однако некоторые виды лечения доставляют неудобства и приводят к неприятным побочным эффектам.

– А у какого лечения побочные эффекты наименее тяжелые?

– У ожидания под наблюдением, полагаю, но в вашем случае мы не можем наблюдать и ждать. Вам необходимо лечение, и начинать нужно в самое ближайшее время. Уровень вашего САП выше, чем мне хотелось бы.

– САП?

– Специфический антиген простаты, – отчеканила доктор. – Это жидкость, которая переносит и питает вашу сперму, и она очень важна для сохранения половой функции.

Затем она вручила мне буклет:

– Прочтите, обсудите с родными, а затем мы с вами продолжим.

 

Я опустился на стул в приемной, чтобы немного прийти в себя, и услышал, как пожилой мужчина говорит жене:

– На повторную операцию на простате я ни за что не соглашусь, даже если мне посулят годовой урожай китайского чая.

Шагая по больничной парковке, я мысленно вычеркнул «хирургическое вмешательство» из списка предлагаемых методов лечения.

 

Не надо было обсуждать с членами моей семьи, какое лечение выбрать. У каждого было свое сугубо индивидуальное мнение о том, что мне больше подойдет.

Листая «Лечение простаты: популярный справочник», Георгина возмущалась:

– Разве эта чертова докторша не должна сама решать, как тебя лечить? В конце концов, речь идет не о чем-нибудь, а о раке, мать его.

– Прошу, Георгина, – сказала моя мать, – не произноси этого слова.

– Какого слова? – переспросила Георгина.

– Ты знаешь, – ответила мать, – на букву «р».

– Рак? – уточнила моя жена.

– Пожалуйста, – повторила мать, – не произноси это.

– Но разве мы не с этим самым имеем дело? – возразила моя жена. – И что толку сюсюкать и темнить?

– Когда я был маленьким, мы называли эту болезнь «мрак», – улыбнулся отец ностальгическим воспоминаниям.

 

Четверг, 18 октября

 

Георгина вызвалась сопровождать меня в больницу. Я сказал, что предпочту отправиться один, ожидая, впрочем, что она будет настаивать на своем. Но она тут же со мной согласилась, и я огорчился.

 

Татуировки я не одобряю и поэтому встревожился, когда доктор Рубик сказала, что, поскольку я выбрал дистанционную лучевую терапию, мне придется смириться с несводимыми татуировками в том месте, где у меня опухоль. Но кто будет меня колоть? Меня что, обязывают посетить салон?

– Этим займется радиотерапевт, – пояснила доктор Рубик. – Он изучит ваши результаты исследований и рассчитает, куда направить луч. Но, прежде чем вас разрисуют, неплохо бы расчистить место для тату.

 

Дома я поинтересовался у Георгины, что, по ее мнению, подразумевала доктор под «расчистить место». Жену передернуло:

– По-моему, это как-то связано с волосами на лобке – типа, тебе надо от них избавиться.

Я растерялся и попросил у нее совета и помощи, но Георгина отрезала:

– Извини, тема закрыта. Лобковые волосы – не мой профиль.

 

И это чистая правда, дневник. Однажды она порвала с парнем, с которым встречалась целых три года, только потому, что обнаружила один-единственный его лобковый волосок на куске мыла «Шанель».

 

Я старался, как мог, вооружившись бритвой и ручным увеличивающим зеркалом. Должен признаться, мне понравилось то, что получилось. А Георгина сказала, что такой «причесон» называется «бразилец».

 

Пятница, 19 октября

 

Мистер Карлтон-Хейес ради меня заказал «Всестороннее пособие по преодолению рака простаты, простатита и ДГПЖ», написанное доктором Питером Скардино.

– Уверен, это весьма доброкачественное сочинение, – сказал мистер Карлтон-Хейес, вручая мне толстенный том, – как и «Рак простаты» профессора Джейн Плант. Правда, книгу Плант значительно легче носить с собой.

 

Суббота, 20 октября

 

Мать назначила дату своего появления на «Шоу Джереми Кайла». Будто мало мне головной боли. Вдобавок Гленн приезжает в отпуск через месяц. Я прочел на его страничке в «Фейсбуке», что вчера, во время патрулирования, их машина едва не подорвалась на придорожной мине. Им повезло, но у мальчика, оказавшегося поблизости, оторвало все пальцы на руке. Патруль Гленна отвез ребенка в медицинский центр.

Гленн прокомментировал: «В Афганистане остаться без пальцев на руке – это не смешно. Здесь нет государственного здравоохранения, а чтобы собрать урожай мака, из которого местные делают героин, точно нужны две руки».

 

Воскресенье, 21 октября

 

К родителям пожаловали Рози с Бешеным Псом Джексоном, всю дорогу от их сквота в Восточном Лидсе до «Свинарни» они ехали автостопом. Грузовик, доставляющий кур из Шотландии в Плимут (зачем?), подбросил их до автосервиса «Восточный Лестерский лес». Там они уговорили старушку в красной «корсе» довезти их до Мангольд-Парвы. Бедная женщина тряслась по нашей раздолбанной подъездной дорожке, чтобы высадить своих «пассажиров» прямо у двери родительского свинарника. Мать, выбежав из дома приветствовать гостей, почувствовала себя обязанной пригласить старую даму на чашку чая. И пожалела об этом: миссис Перл сняла шляпку и быстренько уморила всех чуть не до смерти рассказами о своем сыне и невестке, которых она навещала в Дерби.

В конце концов отец не выдержал:

– Пора бы вам ехать, миссис Перл. С наступлением сумерек выезд из деревни перекрывают шлагбаумом.

Миссис Перл напялила шляпку, подхватила ключи от машины и поспешила на выход.

– Пап, ну ты и жучила! – расхохоталась Рози.

 

Моя сестра и Бешеный Пес Джексон сменили ориентацию – теперь они не хиппи, а готы. Мать заметила вслух, что Рози прекрасно выглядит, но ее дочь вовсе не обрадовалась комплименту, поскольку изо всех сил старается походить на девушку, только что восставшую из могилы.

У отца не сходила с лица идиотская улыбка, как обычно, когда он видит Рози:

– Ты прямо как твой папаша, Рози, мы оба не любим подчиняться правилам.

Бешеный Пес развалился на диване и скрутил сигарету, табак он брал из жестяной банки, украшенной черепами. Когда мать назвала его Бешеным Псом, он поправил ее:

– Это было в прошлой жизни, Полин. Теперь я Баньши.

 

Вернувшись к себе, я погуглил «баньши» и забеспокоился, обнаружив, что это дух или призрак, который является к дому человека, обреченного на смерть, стонами и воем предвещая его скорую кончину.

 

Понедельник, 22 октября

 

Рози – слава богу, мою сестру по-прежнему так зовут – зашла к нам поздно вечером стрельнуть сигарет у Георгины. В теплой кухне явственно ощущалось, как плохо от Рози пахнет, и вдобавок она постоянно почесывала голову.

– Надеюсь, у тебя не вши, – сказал я. – Мы совсем недавно вывели этих тварей у Грейси.

– Нет, просто башка чешется. Я не мыла ее больше года. – Уходя, она задержалась в дверях: – Я молилась нашему готскому богу, Ади, просила, чтобы ты выздоровел.

Я поинтересовался, милосерден ли ее бог.

– Не всегда. Когда гот умирает, бог смеется. Но ты ведь человек, Ади, за тобой он присмотрит.

– Нам надо поговорить о «Шоу Джереми Кайла», – напомнил я.

– Я должна с этим разобраться, братец. Мне всегда казалось, что я чужая в этой семье.

– Мне тоже, – подхватил я. – Всю жизнь подозреваю, что на самом деле я родился в семье аристократов.

– Но у тебя ступни, как у мамы, и нос, как у Джорджа.

Грустно, что она стала называть нашего папу Джорджем.

 

Вторник, 23 октября

 

Бывает, я на целых пять-десять минут забываю о том, что у меня рак простаты. Это явный прогресс. Каждый раз, когда мать смотрит на меня, я вижу в ее глазах слезы. Одно из двух: либо она постарается взять себя в руки, либо прекратит пользоваться тушью для ресниц.

 

Среда, 24 октября

 

Мистер Карлтон-Хейес теперь ходит с палочкой. И я вдруг осознал, что все, с кем я так или иначе контактирую, имеют физический или психический недуг. А где же здоровые телом и духом люди? Поразительно, как наша страна еще не рухнула.

 

Четверг, 25 октября

 

Сегодня началось мое лечение. Прежде чем отправить меня в отделение рентгенологии, доктор Рубик сказала:

– Вероятно, я должна напомнить вам о возможных побочных действиях лучевой терапии.

– Нет необходимости, – ответил я. – Я дважды и очень внимательно прочитал буклет, побочных эффектов крайне мало.

Но доктор Рубик не отступила:

– Я работаю онкологом семнадцать лет, через мои руки прошли тысячи пациентов, то есть я не просто два раза прочла буклет. Так что позвольте проинформировать вас о побочных действиях выбранного вами метода лечения. Во-первых, во время мытья нельзя пользоваться мылом или гелями, помните об этом. Область, которая подвергнется терапии, станет очень чувствительной, поэтому вам противопоказано загорать на ярком солнце.

– При всем желании не смог бы, – невесело хохотнул я. – Не в это время года.

– Во-вторых, недержание мочи. Это случается как во время, так и после завершения сеанса. В-третьих, может возникнуть диарея и ощущение дискомфорта в заднем проходе.

– То есть возможно двойное недержание? – уточнил я.

– Возможно, – кивнула доктор Рубик, – однако не существует двух одинаковых пациентов, а кроме того, размер и расположение опухоли бывают самыми разными. Я знавала пациентов, у которых вообще не было никаких побочных эффектов, но знавала и бедолаг, не выходивших из дома по причине двойного недержания.

 

Пока она говорила, я представлял себя запертым в четырех стенах свинарника, как я брожу из комнаты в комнату в широченных спортивных штанах поверх толстого подгузника. Жена и ребенок бежали прочь из дома. И навещает меня только патронажная медсестра, пополняя запасы подгузников.

 

В отделение рентгенологии меня отвела медсестра, рассказала о приборах, чтобы я понимал их назначение, а затем передала меня рентгенологу – симпатичной девушке, более похожей на жену фермера, чем на медицинского специалиста. Она протянула руку, представилась, ее зовут Салли. Для человека, который изо дня в день работает с полумертвецами, Салли выглядела на удивление жизнерадостной. Она предупредила, что у меня появится несводимая татуировка, ею пометят то место, куда будет направлен луч.

Я попросил наколоть мне что-нибудь неброское – птичку, или цветок, или даже «Георгина», имя моей жены.

– Вы не в тату-салоне, мистер Моул. Эта татуировка представляет собой ряд крошечных точек, едва различимых человеческим глазом.

Невероятно любезным тоном она предложила мне снять брюки, трусы и надеть больничный халат. А затем велела забраться на высокую твердую койку и лечь на спину.

Я со страхом ждал момента, когда полы халата откинут, обнажив мое естество, но, устанавливая аппарат над моими гениталиями, Салли весело рассказывала о прошедших выходных. Она провела их, плавая на надувной лодке по водохранилищу в Рутланде со своим парнем Энтони. Спросила, нравятся ли мне водные виды спорта. Я сказал, что жутко боюсь воды и должен собрать все свое мужество в кулак даже для того, чтобы поплавать в лягушатнике. Я почти не почувствовал укола татуировочной иглы. Закончив с наколкой, Салли вышла из помещения и далее переговаривалась со мной через громкоговоритель, в основном повторяя одну и ту же фразу: «Лежите абсолютно спокойно, Адриан».

Я в точности следовал ее указаниям – не хватало только, чтобы луч промахнулся мимо простаты и задел пенис. Спустя несколько минут Салли, разрешив мне расслабиться, вернулась в лечебное помещение и помогла слезть с койки:

– Что ж, увидимся завтра в это же время.

Одеваясь, я утешался мыслью о том, что мы с Салли непременно подружимся. А куда мы денемся, если будем вынуждены видеться почти каждый день на протяжении двух месяцев.

 

Пятница, 26 октября

 

Терапия.

 

Суббота, 27 октября

 

Терапия.

 

Воскресенье, 28 октября

 

Терапия.

 

Понедельник, 29 октября

 

Терапия.

 

Вторник, 30 октября

 

Терапия.