Культурология. XX век. Энциклопедия 77 страница

Механизм смещения действия лежит в основе процесса ритуализации, в ходе к-рого сигнальные движения приобретают знаковые функции. Процесс ритуализации и ритуальные церемонии у животных — одна из важных и наиболее изученных тем в Э. Ритуализация уравновешивает противоречивые побуждения во взаимодействиях между особями, обеспечивающих воспроизводство и социальную жизнь вида, и тем самым выполняют видосохраняющую функцию. (Напр., ритуализация нейтрализует инстинкт нападения во взаимодействии между самцом и самкой в период ухаживания и спаривания.) Чаще всего процесс ритуализации проявляется у животных в таких формах поведения, как брачные церемонии, боевые ритуалы, боевые танцы, приветствия. У тех животных, у к-рых в ходе эволюции появились орудия нападения, ритуализация играет важную роль в сдерживании внутривидовой агрессии (вороны, чайки, цапли, волки и др.): у них сформировались жесты (или позы) подчинения, вызывающие автоматич. прекращение физич. агрессии со стороны партнера.

В ходе этол. исследований выяснилось, что многие феномены поведения, ранее нередко считавшиеся свойственными исключительно человеку, в тех или иных формах проявляются уже на низших ступенях эволюц. лестницы: социальная организация и социальная иерархия (сложные социальные организации насекомых; т.н. “порядок клевания” у нек-рых рыб, птиц, напр. галок, и млекопитающих); сложные формы поведения, направленные на сохранение и достижение престижа в иерархии (собаки и др. высшие животные); подчинение вожаку (волки, собаки); инфантильная привязанность к матери (шакалы, собаки); “брак”, проявляющийся уже у рыб цихлид, у к-рых самец и самка связаны супружескими узами на всю жизнь; ухаживание; “любовь с первого взгляда” (галки, дикие гуси, усатые синицы, утки; у галок, напр., брачной церемонии и моменту физич. близости предшествует длительный период “помолвки”); “однолюбие” (гуси); приветствия; личное узнавание и элементы ориентации поведения на личные узы (галки); передача традиции (галки, приматы; напр., у галок нет врожденного инстинкта узнавания врага, и они учатся распознавать врага от старших членов стаи); игра как поведение, не ограничивающееся генетически заложенными инстинктами, всегда содержащее в себе элемент открытия и новизны и заключающееся в совершении действий ради них самих (галки, кошки, выдры); шутки (приматы); способность к преднамеренному обману и симуляции и способность распознавать обман (собаки, антропоиды); психосоматич. заболевания и неспособность переносить одиночество (человекообразные обезьяны) и т.д.

Лоренц считал, что интеллект как способность к рац. действиям появляется уже у животных (напр., собак), и высказал гипотезу, что его появление связано с ослаблением врожденных стереотипов (видотипичных форм поведения), к-рое расширяет возможности приспособления и “свободного изобретения” новых форм поведения, особенно в экспрессивной сфере, где у человека врожденные формы сигнального поведения вытесняются речью: “... снижение роли инстинктов, исчезновение жестких рамок, к-рыми определяется поведение большинства животных, было необходимой предпосылкой для появления особой, чисто человеч. свободы действий”. С т.зр. этологов, поведение человека, при всей его уникальности, сохраняет в себе многочисл. элементы до-человеч. поведения.

Если ранние этол. исследования ограничивались изучением поведения животных, то с кон. 60-х гг. на Западе возрос интерес к Э. человека. Многие этологи (Лоренц, Эйбл-Эйбесфельдт, М. фон Кранах и др.) переключились на разработку проблематики “человеч. Э.”. В США сложилось особое направление в психол. антропологии, ориентирующееся на теорию и методы Э. (А. Бандура, Р. Мастерс, И. Альтман, Р. Хайнд, П. Блуртон Джонс, П. Экман, Э. Бургиньон и др.). Осн. методом исследования в этол. антропологии стало включенное наблюдение; обычно наблюдается развитие ребенка в культурной среде, переводящее его из до-социального в социальное состояние. Важнейшими темами этолого-антропол. исследований стали соотношение культурного и природного в человеч. поведении, изменение поведения в процессе социализации, ритуал и процессы ритуализации, норма и патология, терр. поведение человека, механизмы и особенности невербальной коммуникации в социокультурных общностях, баланс уединения и общения в разных социальных средах, культурные формы проявления агрессивности, страха, любви и привязанности. Этол. антропология развивается в тесном контакте с такими дисциплинами, как кинесика, проксимика, социобиология, исследования коммуникации и т.д.

Лит.: Эйбл-Эйбесфельдт И. Зачарованные острова Галапагосы. М., 1971; Он же. Общественное пространство и его социальная роль // Культуры. 1983. № 1; Этнология в США и Канаде. М., 1989; Белик А.А. Психологическая антропология. М., 1993; Лоренц К. Агрессия. М., 1994; Он же. Кольцо царя Соломона, 2-е изд. М., 1978; Он же. Человек находит друга. М., 1992; Тинберген Н. Социальное поведение животных. М., 1993; Tinbergen N. The Study of Instinct. Oxf., 1955; Eibl-Eibesfeldt I. Ethology: the Biology of Behavior. N.Y., ect. 1970; Idem. Human Ethology. N.Y., 1989; Idem. Love and Hate: The Natural History of Behavior Patterns. N.Y., ect., 1972; Altman I. The Environment and Social Behavior: Privacy, Personal Space, Territory, Crowding. Monterey, 1975; Human Ethology. Camb.; P., 1979; Lorenz K. Behind the Mirror. L., 1977; Idem. Evolution and Modification of Behavior. Chi.; L., 1965.

В.Г. Николаев

ю

ЮНГ (Jung) Карл Густав (1875-1961) - швейц. психиатр, создатель школы “аналитич. психологии”. Получив мед. образование в Базеле, Ю. с 1900 работает в психиатрич. клинике Бургхельцли. После защиты докт. дис. (“О психологии и патологии т.н. оккультных феноменов”, 1902) успешно работал как психолог-экспериментатор (его словесно-ассоциативный тест дал толчок к развитию ряда проективных тестов); как психиатр получил известность работой “Психология dementia praecox”.

Теор. расхождения с фрейдизмом касались прежде всего трактовки либидо — Ю. был противником исключительно сексуальной трактовки психич. энергии. Но иной была и теория бессознательного, поскольку для Ю. не вытеснение — осн. источник образования психич. явлений, лежащих за порогом индивидуального сознания. Ю. отличает от “личностного бессознательного”, в к-рое входят преимущественно вытесненные из сознания представления, “коллективное бессознательное”, к-рое присуще всем людям, передается по наследству и является корнем индивидуальной психики. Коллективное бессознательное представляет собой систему установок и типичных реакций, незаметно определяющих жизнь человека. Под влиянием врожденных программ и универсальных образцов находятся не только элементарные поведенч. реакции, но также восприятие, мышление, воображение.

Эти образцы или “пра-образы” получили название “архетипов коллективного бессознательного”. Ю. сравнивает их с системой осей кристалла, невещественным полем, к-рое распределяет частицы вещества и преформирует кристалл в растворе. В психике таким “веществом” являются внешний и внутр. опыт, организуемые согласно унаследованным программам. Сам архетип не входит в сознание, он всегда соединяется с какими-то представлениями и подвергается обработке сознания. Ближе всего к самому архетипу находятся “архетипич. образы”, данные в опыте сновидений, галлюцинаций, мистич. видений, когда сознат. обработка минимальна. Это спутанные, темные образы, воспринимаемые как нечто жуткое и чуждое, но в то же время как нечто бесконечно превосходящее человека, священное, нуминозное.

Эта трактовка бессознательного способствовала тому, что Ю. обратился к мифологии, религии, искусству, в к-рых мы встречаемся с архетипич. образами. Для понимания человеч. личности необходимо выйти за пределы формул естествознания: не только мед. учебники, но и вся история культуры должна стать открытой книгой для психиатра. К биохимич. и физиол. нарушениям можно отнести лишь небольшую часть психич. заболеваний. Болеет личность, к-рую, в отличие от организма, можно понять, только обратившись к цивилизации, к к-рой принадлежит эта личность, а затем и ко всей духовной истории человечества. Мир культуры связан для Ю. с природой человека, а в ней на первом месте стоят “вечные” символы, находящие свое выражение в религиозно-мифол. представлениях.

Поэтому аналитич. психология включает в себя не только собственно психол. теории: классификация психол. типов и функций (Ю. ввел понятия “экстраверт” и “интроверт”), работы по психотерапии и по возрастной психологии составляют лишь незначит. часть корпуса сочинений Ю. Теория коллективного бессознательного распространяется им на все более широкий круг явлений и постепенно приобретает черты религиозно-филос. учения.

Человеч. психика представляет собой целостность бессознат. и сознат. процессов, это саморегулирующаяся система, в к-рой происходит постоянный обмен энергией между элементами. Психич. нарушения возникают в рез-те дисгармонии, раскола, конфликта. Обособление сознания ведет к утрате равновесия, и бессознательное стремится “компенсировать” односторонность сознания. Именно господство экстравертного, т.е. направленного на внешний мир сознания, характерно для зап. цивилизации. Интровертное, направленное вовнутрь мышление устанавливает равновесие с силами бессознательного; оно доминировало во всех традиц. об-вах.

Архетипич. образы всегда сопровождали человека, они являются истоком мифологии, религии, искусства. Подлинное искусство всегда обращается к глубинам человеч. души. В постепенной шлифовке спутанных и жутких архетипич. представлений принимают участие религия и искусство, к-рое первоначально всегда имеет дело со священными образами. Они постепенно превращаются в символы высоких религий,

делаются все более прекрасными по форме и всеобщими по содержанию. Человек первобытного об-ва лишь в незначит. мере отделяет себя от “матери-природы”, от жизни племени. Он уже переживает последствия отрыва сознания от животной бессознательности, возникшего субъект-объектного отношения — на языке религии этот разрыв осмысляется как грехопадение. Гармония восстанавливается с помощью магии, ритуалов, мифов. С развитием сознания пропасть между ним и бессознательным углубляется, растет напряжение. Перед человеком возникает проблема приспособления к собст. внутр. миру. Адаптацию к идущим из глубин бессознательного образам берут на себя все более сложные религ. учения, по-прежнему покоящиеся на интуитивном опыте нуминозного, но использующие все более абстр. догматы. Вместе с тем растет риск отрыва жизни от ставшей ритуальной и догматичной культуры. Всякий кризис религ. систем сопровождается массой невротич.явлений. Если сознание уже не принимает во внимание опыт архетипов, если символич. передача этого опыта невозможна, то архетипич. образы могут вторгнуться в сознание в самых примитивных формах и загасить его. Это может быть непередаваемый опыт мистика — распространение мистицизма Ю. вообще считает симптомом кризиса религ. “формы жизни”, поскольку нуминозный опыт утрачивает символич. форму. С этими прорывами он связывает и индивидуальные психозы, и кровавые идеологии 20 в.: расовую мифологию нацистов, коммунистич. миф о реализации “золотого века” — все это детски наивно с т.зр. разума, однако эти идеи захватили миллионы людей. Факельные шествия, массовый экстаз и горячечные речи всякого рода “вождей”, использование архаичной символики (та же свастика) свидетельствуют о вторжении сил, к-рые намного превосходят человеч. разум.

Это коллективное безумие — закономерное следствие европ. истории, ее несравненного прогресса в овладении миром с помощью науки и техники. История Европы — это история упадка символич. знания. Символы открывают человеку священное и одновременно предохраняют его от непосредственного столкновения с колоссальной психич. энергией архетипов. Сегодня эта стена разрушается, и начало этому “штурму священных стен” положили не совр. наука или писания атеистов. Авторитет церковной традиции был подорван протестантизмом, к-рый поставил на место церкви авторитет Писания, но предоставил каждому право толковать его на собств. лад, что привело к расколу на сотни деноминаций. Протестантизм стал причиной бурного развития капиталистич. индустрии и техники. Психич. энергия, уходившая ранее на строительство защитных стен, “освободилась и двинулась по старым каналам любознательности и стяжательства, а потому Европа стала матерью демонов, пожравших большую часть Земли”. За Реформацией последовало Просвещение, а за ними материализм естествознания. Разложенный на формулы символич. космос сделался чуждым человеку, превратившемуся в одну из физич. сил. В образовавшийся вакуум хлынули абсурдные полит, и социальные доктрины, начались катастрофич. войны.

Совр. Европу Ю. сравнивает с поздней античностью. После того как был услышан крик: “Великий бог Пан умер!”, античная религия утратила всякую значимость. Греки и римляне обратились к ближневост. религиям, пытаясь восполнить утрату священных символов. Рез-том борьбы между вост. религиями была победа христианства, к-рое многое позаимствовало у своих соперников и восстановило охранит, стену символов. Сегодня, когда Запад переживает крушение христианства, нынешние поиски символов и религий на Востоке кажутся оправданными. Однако сокровища вост. мудрости совершенно непригодны для европейцев: они настолько пропитаны “чужой кровью”, что не могут войти в символич. универсум европейцев и даже способны принести им немалый вред. Заимствуя тщательно разработанные системы идей и практики медитации, европеец только усугубляет свои противоречия. В зап. варианте вост. учения либо приобретают черты примитивных религ. движений, либо становятся “психотехникой”, “гимнастикой”. Никакие заимствования с Востока не помогут, нужно обратиться к собств. религ. традиции.

Собств. аналитич. психологию Ю. называл то зап. йогой, то алхимией 20 в. Психотерапия Ю. предполагает постепенное погружение в глубины бессознат. психики: пациент от Эго — центра сознания — движется к ядру всей психики, названного им Самостью (Selbst). Этот процесс самообретения он называл индивидуацией, а толкование символики сновидений играет в аналитич. психологии значительно большую роль, чем во фрейдизме. В сновидениях своих пациентов он постоянно сталкивался с символами, к-рые были непонятны не только пациентам, не имевшим никакой истор. подготовки, но вызвавшими удивление и у самого Ю., потратившего долгие годы на изучение религ. традиций. По непонятной причине в сновидениях вновь и вновь воспроизводились образы, характерные для позднеэллинистич. религий, герметизма, гностицизма. Так как Ю. полагал, что онтогенез повторяет филогенез, то выход на поверхность сознания символов прошлой эпохи означал для него возвращение бессознательного к к.-л. прошлому моменту развития коллективной души.

В алхимии Ю. нашел опосредствующее звено между гностицизмом и современностью. В символике Св. Грааля и в поисках “филос. камня” мы имеем дело с традицией, к-рая на протяжении столетий существовала в тени христианства, истребившего гностиков, потом манихеев и катаров, но не сумевшего искоренить эту ересь до конца. Христианство выразило одно из психолог. состояний начала нашей эры, тогда как остальные подверглись вытеснению и подавлению. Но стоило ослабеть христианству, и начался выход на поверхность

иных психич. сил, связанных с архетипами коллективного бессознательного.

Бессознательное живет своей жизнью, в нем нет прошлого и настоящего, в нем продолжается работа, начавшаяся тысячелетия тому назад. Истор. корни символики совр. сновидений обнаруживаются Ю. в гностицизме. В бессознательном нынешних европейцев происходит замена Троицы христианства Четверицей. Земное, темное, женское начало — четвертый элемент — был исключен из символа веры христиан и низвергнут “во тьму внешнюю”. Сейчас он возвращается, возникает новое религ. состояние. Эти идеи были развиты Ю. в теол. доктрину в ряде поздних работ (“Ответ Иову” и др.).

Тем самым учение Ю. выступает как бы в нескольких обличиях. В существующих почти во всех странах Запада ин-тах аналитич. психологии осуществляется подготовка квалифицированных психотерапевтов, к-рые совсем не обязательно разделяют увлечения Ю. астрологией или алхимией. Его работы по психологии религии оказали немалое влияние на специалистов в области истории религии и мифологии (К. Кереньи, Элиаде и др.). Значительным было влияние его идей на многих писателей, художников, кинорежиссеров. В то же самое время на Ю. сссылаются поклонники разного рода “оккультных” дисциплин, к-рых совершенно не интересуют собственно психол. труды Ю.

Соч.: Gesammelte Werke. Bd. 1-17. Z.; Sttutg., 1958-76; The Collected Works. Bollingen Series. V. 1-20. Prinston, 1976-85; Архетип и символ. М., 1991; Воспоминания, сновидения, размышления. Киев, 1994; Психология бессознательного. М., 1994; О психологии вост. религий и философий. М., 1994; Аналитич. психология: Прошлое и настоящее. М., 1995; Тэвистокские лекции. Киев, 1995; Психол. типы. СПб; М., 1995; 1996; Проблемы души нашего времени. М., 1996; Юнг К. Г., Нейман Э. Психоанализ и искусство. М.; Киев, 1996; Структура психики и процесс индивидуации. М., 1996; Проблемы души нашего времени. М., 1996; Юнг К.Г., Нейманн Э. Психоанализ и искусство. М.; Киев, 1996; Психология и алхимия. М.;

Киев, 1997; Алхимия снов. Четыре архетипа. СПб., 1997.

Лит.: Сэмьюэлз Э., Шортер Б., Плот Ф. Критич. словарь аналитич. психологии К. Юнга. М., 1994; К.Г. Юнг и совр. психоанализ. Вып. 1. М., 1996; Самуэлс Э. Юнг и постъюнгианцы: Курс юнгианского психоанализа. М., 1997; Калина Н.Ф., Тимошук И.Г. Основы юнгианского анализа сновидений. М.; Киев, 1997; Роузен Д. Дао Юнга: Путь целостности. Киев, 1997.

А.М. Руткевич

Я

Я

ЯЗЫК КУЛЬТУРЫ

ЯЗЫК СИМВОЛОВ

ЯКОБСОН Роман Осипович (1896-1982)

ЯСПЕРС (Jaspers) Карл (1883-1969)

ЯЗЫК КУЛЬТУРЫ — совокупность культурных объектов, обладающая внутренней структурой (комплексом устойчивых отношений, инвариантных при любых преобразованиях), явными (формализованными) или неявными правилами образования, осмысления и употребления ее элементов, и служащая для осуществления коммуникативных и трансляционных процессов (производства культурных текстов).

Я.к. формируется и существует только во взаимодействии людей, внутри сооб-ва, принявшего правила этого языка. Совокупность Я.к. — осн. коммуникационное средство в культуре (субкультуре), поэтому освоение Я. к. — ключевой элемент социализации, аккультурации. Каждому Я.к. соответствует, как правило, своя область действительности или человеч. деятельности, представленная в опр. смыслах, а также собственно знаковая система — выразит, средство языка.

Изучением Я.к. занимаются семиотика (анализ знаковой представленности Я.к.), лингвистика (анализ естеств. языков), культурная семантика (изучение Я.к. как средства выражения смысла).

Набор знаков (алфавит, лексика) и правил их сочетания (грамматика, синтаксис) в Я.к. всегда конечен, а потому ограничен по отношению к многообразию явлений действительности и смыслов. Поэтому закрепление смысла в языке, его означение предполагает не только формализацию, но и метафоризацию, опр. искажение; означающее тяготеет над означаемым. Данная ситуация усугубляется при “переводе” информации с одного языка на другой, причем искажение тем значительнее, чем сильнее различаются принципы означения (референцирования) в этих языках. Разнообразие выразит, средств Я.к., а следовательно, и принципов их означения делают вопросы их “переводимости” (возможности выражения смысла средствами разл. языков) и “приоритетности” (выбора того или иного языка в конкр. коммуникативной ситуации) весьма сложными (эти проблемы рассматривались Куайном, а также в лингвистич. философии).

Другим важным моментом функционирования Я.к. является понимание. При коммуникации (обмене знаками) неизбежно присутствует опр. неадекватность понимания (обусловленная различием индивидуального опыта, степенью знакомства с языком и т.п.), момент интерпретации (переосмысления), искажающий исходный смысл. Понимающий всегда обладает опр. представлением о понимаемом, ожидает опр. смысла и интерпретирует знаки в соответствии с этим представлением (эта проблематика рассматривается в этнометодологии, лингвистич. философии и герменевтике).

Искажение смысла при означении и понимании (трагичное для логич. семантики) для Я.к. является важным фактором, обеспечивающим их изменчивость (наряду с введением новых актуальных знаков и значений, истор. и геогр. динамикой языков, их взаимопроникновением).

Свойственная Я.к. многозначность (полисемантизм) приводит к появлению “языков в языках”, т.е. самостоят. языковых образований, формирующихся в рамках выразит, средств другого языка или интегрирующих в себе средства нескольких разл. языков (напр., дипломатический лексикон или язык моды). Существование таких языков значительно влияет на исходные языки и также является важным динамич. фактором (эта проблема освещена в работах структуралистов, в частности Р. Барта и Деррида).

Я.к. можно дифференцировать по отнесенности к опр. области действительности или человеч. деятельности (язык искусства, сленг математики); по принадлежности опр. (этнич., проф., историко-типологич. и т.д.) субкультуре, языковому сооб-ву (англ. язык, язык хиппи); по знаковой представленности, ее типам (вербальный, жестовый, графич., иконич., образный, формализованный языки) и видам — опр. культурным порядкам (язык причесок, язык костюма); по специфике смысловой выразительности (информационно содержательные, эмоционально выразительные, экспрессивно значимые) и ориентации на опр. способ восприятия (рац. познание, интуитивное понимание, ассоциативное сопряжение, эстетич. вчувствование, традиц. отнесение); по специфике внутр. грамматич., синтаксич. и семантич. правил (семантически открытые и замкнутые языки, языки с полным и неполным синтаксисом и т.д.); по ориентации на опр. коммуникативные и трансляционные ситуации (язык полит, речей, язык офиц. документов);

с т. зр. приоритетности и популярности на том или ином уровне культуры, в той или иной ее специализир. форме, в той или иной субкультуре.

В лингвистике также принято достаточно условное разделение языков на естественные (не имеющие явных правил осмысления и употребления, точно установленного происхождения — исторически сложившиеся вербальные языки) и искусственные (более четко формализованные, с явной историей).

В философии культуры Я.к. рассматривались, как правило, в общем контексте символич. деятельности человека как “символич. комплексы”, “символич. формы”. В культурной и социальной антропологии (и в историко-типологич., и в конкретно-истор. исследованиях) получили рассмотрение локальные вопросы генезиса и функционирования Я.к. (анализ отд. языков традиц. об-в в этнологии, анализ совр. ситуаций языковой коммуникации). Значит, шагом в изучении Я.к. стали кросскультурные исследования структурного функционализма (выявление структурных особенностей Я.к., анализ функциональных аспектов языковой деятельности). В лингвистике и семиотике были разработаны высокоэвристичные методы анализа естеств. языков (структурно-семантич. и структурно-семиотич. анализ), успешно применялись элементы теории информации, математич. моделирования, были выявлены универсальные грамматич. правила, правила семантич. согласования. Применение лингвистич. и семиотич. методов к Я.к., осуществленное структурализмом, хотя и не дало ожидаемых универсальных рез-в, однако позволило существенно расширить представления о языковой деятельности в локальных аспектах культуры, выявить отд. структурные элементы культурных текстов и механизмы их образования и преобразования.

Ныне изучение Я.к. осуществляется, в основном, на уровне прикладных исследований и теорий среднего уровня, с акцентом на совр. проблемах функционирования Я. к.

См. Смыслы культурные, Знаковая система.

Лит.: Пирс Дж. Символы, сигналы, шумы. Закономерности и процессы передачи информации. М., 1967; Хомский Н. Язык и мышление. М., 1972; Барт Р. Избр.работы. Семиотика. Поэтика., М., 1994; Он же. S/Z. Анализ рассказа “Сарразин” О. де Бальзака М., 1994; Языки культуры и проблемы непереводимости. М., 1987; Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995; Михайлов А.Я. Язык культуры. М., 1997; Feleppa R. Convention, Translation and Understanding. Albany, 1988; Clarke S. The Foundations of Structuralism: a Critique of Levi-Strauss and the Structuralist Movement. Brighton, 1981; Rickman H.P. Understanding and Human Studies. L., 1967; Piaget J. Le structuralisme. P., 1968; Postmodernism. An Intern Anthology. Seoul, 1991; Ullmann S. Semantics. An Introd. to the Science of Meaning. Oxf., 1972.

А.Г. Шейкин

ЯЗЫК СИМВОЛОВ — древний метаязык культур, выражение внутр. красоты и смысла космич. целого. Происхождение многих символов коренится в глубине тысячелетий, в архаичных культурах и древних цивилизациях, органичным элементом к-рых они являлись. Символы можно рассматривать как язык, выражающий размышления о мире и бытии человека в нем, дошедший до нас от времени, когда концептуальные понятия еще не были выработаны. Однако появление последних отнюдь не отменяет символ, не лишает его существование смысла, поскольку символы не идентичны концепциям, их роль и функция различны. Все происходящее на трех уровнях бытия — в Космосе, на Земле, в человеке — символы раскрывают как проявление единой жизни. Взаимозависимость символа и его проявлений в разл. контекстах не следует понимать как монотонное повторение одного и того же значения: напротив, в каждом контексте символ раскрывает нечто новое. Благодаря установлению с помощью символики взаимозависимости между структурами человеч. и космич. бытия человек не чувствовал себя одиноким во Вселенной: он был открыт миру, к-рый ощущал близким себе.

Для древнего сознания внешняя красота вещи была неотделима от внутр., определявшейся положением вещи в стройной системе мироздания. Подобно слову, символ несет в себе туго свернутое, как росток, мифол. и филос. содержание. Бесконечное множество вещей и явлений приводится к неким общим знаменателям — символам, к-рые, соединяясь друг с другом, образуют в разл. культурах более или менее стройную картину мироздания: ее суть — в неразрывном взаимопереплетении божеств., природного и человеч. миров. В этих трех планах и могут трактоваться важнейшие символы, и прежде всего те, к-рые относятся к разумно устроенному пространству, противостоящему хаосу, библ. “тьме внешней” — город, храм, жилище. При посредстве символов устанавливаются аналогии между воссозданием космоса из хаоса и устройством отгороженного от мира дикой природы освоенного человеком культурного пространства: напр., “срединной крепости” Мидгард сканд. мифологии, противостоящей как миру внешнему, необжитому — Утгарду, так и миру небожителей — Асгарду. Такой же космогонич. аналогией становится и восхождение самого человека от природного состояния к высшим ступеням сознания, высвобождение в человеке его истинной сущности из хаоса инстинктов и страстей. Это символизировалось в выражениях “дважды рожденный” на Востоке и “альма матер” — “благая матерь”, “мать-кормилица” на Западе, в названии университета.

Любая вещь может быть наделена символич. значениями, к-рые варьируются от культуры к культуре и могут меняться с течением времени. Однако свойство основополагающих символов, отмеченное как зап. (Элиаде, Генон, А. Кумарасвами и др.), так и рос. (А. Уваров, Лосев, Флоренский) мыслителями, выразить кратко и без перевода то, что потребовало бы много слов и разъяснений, издавна превратило Я.с. в

особый универсальный язык религ. картины мира, передаваемой средствами изобразит, искусств и мифопоэтич. языка. По-видимому, с этим связано и то, что картины мира разных народов, вопреки внешнему разнообразию, удивительно схожи. Усложненные, “ученые” картины мира древних и ср.-век. художников и философов не противоречат народным представлениям, а скорее раскрывают их. Так или иначе, но издревле существовал универсальный язык для передачи космологич. содержания, относящегося к миру и к человеку в мире — язык букв (священный алфавит как система космообразующих принципов), чисел и геометрич. фигур, приводивших к общим знаменателям бесконечное разнообразие мифол. персонажей и в человеч., и в зверином облике.

О сущности и смысле символич. восприятия и описания действительности существует огромная лит-ра, от древности до наших дней. Она восходит к именам не только мифич. Тота — Гермеса Трисмегиста, но также Платона и Пифагора. На рубеже античности и ср.-вековья с особым вниманием отнеслись к разработке концептуальных основ символики раннехрист. мыслители, переосмысливая древние символы в соответствии с христ. вероучением.

Внимание к внутр. миру человека и осознание ограниченности рационалистич., формально-логич. мышления в постижении “высших истин” привело еще Филона Александрийского, а затем христ. авторов 2-3 вв. к филос. разработке проблем символа и образа. Впервые образно-символич. истолкование универсума в христ. понимании дал Климент Александрийский (3 в.). Первопричина, Божество, есть исходный пункт иерархии образов, первообраз-архетип всех последующих отображений. Первым образом Архетипа выступает Логос, подобный ему во всем; его образом является разум человека. а затем — образы изобразит, искусства. Подобные рассуждения нашли свое наивысшее завершение в учении раннехрист. мыслителя 5 в., писавшего под именем Дионисия Ареопагита. Его труды оказали огромное влияние на всю европ. ср.-век. эстетику. Согласно его воззрениям, символ выступает как своего рода посредник, связывающий мир, недоступный чувствам и невидимый, и мир человеч., земной. По его словам, существуют два способа передачи информации об истине: “один — невысказываемый и тайный, другой — явный и легко познаваемый; первый — символич. и мистериальный, второй — филос. и общедоступный. Высшие истины передаются только первым способом, потому-то древние мудрецы и пользовались постоянно таинственными и смелыми иносказаниями”. Все понятия о высших истинах переданы нам в символах, “ибо уму нашему невозможно подняться к невеществ, подражанию и созерцанию небесных иерархий иначе, как через посредство свойственного ему веществ, руководства, полагая видимые красоты изображением невидимой красоты”.