Но лист оставался пустым, словно все слова перебежали к Орфею, который умел брать их на язык и облизывать. Так горько Фенолио не было еще никогда.
Порой он малодушно мечтал о том, чтобы вернуться в другой мир – в свою мирную, сытую деревню, где не было фей, где ничего, благодарение Богу, не происходило и где его внуки наверняка скучали по дедушкиным сказкам (а какие замечательные сказки он мог бы им теперь рассказать!). Но откуда взять слова, чтобы вернуться? В его пустой старческой голове таких слов не было. Попросить Орфея написать их за него? Нет, до такого он все-таки еще не докатился.
Деспина потянула его за рукав. Козимо подарил Фенолио тунику, но ее уже побила моль, и она стала ветхой, как его несчастные мозги, не желавшие соображать. Что он здесь делает, перед этим проклятым замком, от одного вида которого у него на душе становится еще мрачнее? Почему не лежит дома на своей кровати?
– Фенолио, а правда, что, когда копаешь серебро из земли, плюешь на него кровью? – Голос у Деспины был как щебет птички. – Иво говорит, что у меня самый подходящий рост для штолен, где больше всего серебра.
Вот паразит! Ну зачем он рассказывает сестренке такие вещи!
– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не верила ни единому слову из того, что говорит твой братец! – Фенолио ласково завел густые черные волосы Деспины за маленькие ушки и укоризненно посмотрел на Иво. Бедные сироты.
– А что тут такого? Она меня сама спросила! – Иво был в том возрасте, когда презирают даже спасительную ложь. – Тебя они, наверное, не заберут, – сказал он, наклоняясь к сестре. – Девчонки умирают слишком быстро. Возьмут меня, Беппо, и Лино, и даже Бенгуса, хотя он хромой. Свистун увезет нас всех. А потом нас привезут обратно мертвыми, как нашего…
Деспина так торопливо зажала ему рот рукой, словно отец мог ожить, если Иво промолчит.
Фенолио хотелось схватить оболтуса и потрясти хорошенько. Но Деспина тут же расплачется. Интересно, все младшие сестрички боготворят своих братьев?
– Прекрати! Хватит пугать малышку! – прикрикнул он на Ибо. – Свистун приехал, чтобы поймать Перепела. Только за этим. А еще спросить Зяблика, почему он посылает мало денег во Дворец Ночи.
– Вот как? А зачем же нас тогда переписывают? – Иво повзрослел за последние недели.
Тревога словно стерла детство с его лица. Иво в свои неполные десять лет был теперь мужчиной в семье, хотя Фенолио и пытался порой снять эту ношу с хрупких детских плеч. Мальчик работал у красильщиков: целый день помогал вытаскивать влажную ткань из вонючих чанов. Вонь тянулась за ним, когда он приходил вечером домой. Зато он зарабатывал там больше, чем Фенолио своей писаниной на рынке.
– Они уморят нас всех, – продолжал он неумолимо, не сводя глаз со стражи, державшей копья наперевес, остриями к собравшимся женщинам, – а Перепела разорвут на куски, как сделали на прошлой неделе с комедиантом, который бросал в наместника гнилыми овощами. Куски они скормили собакам.
– Иво!
Это было уж чересчур!
Фенолио попытался ухватить его за уши, но мальчишка вывернулся и отпрыгнул. А его сестренка словно обмерла и так крепко вцепилась в руку Фенолио, будто это была последняя ее опора в рассыпающемся мире.
– Они его не поймают, правда? – Деспина говорила так робко, что Фенолио пришлось нагнуться, чтобы разобрать слова. – Медведь теперь защищает не только Черного Принца, но и Перепела, да?
– Конечно! – Фенолио погладил ее по темным волосам.
С дороги, словно издеваясь над молчаливым ожиданием женщин, донесся стук копыт и веселые голоса. Солнце закатывалось за холмы, окрашивая пурпуром крыши Омбры. Благородные господа сегодня задержались на охоте, их расшитые серебром одежды были забрызганы кровью, скучающие души приятно оживлены убийством. Да, смерть может быть чудесным развлечением, если речь идет о чужой смерти.
Женщины сгрудились в плотную кучку. Стража отогнала их от ворот, но они остались стоять у городской стены – старые и молодые, матери, дочери, бабушки. Минерва стояла в первом ряду. Она похудела за последние недели. Твоя людоедская история сжирает ее заживо, Фенолио! Зато она улыбнулась, когда услышала, что Перепел заезжал в замок посмотреть книжки и невредимо ускакал обратно.
– Он нас спасет! – прошептала она тогда, а вечером запела тихонько одну из безыскусных песен, гулявших тогда по Омбре, – о черной и белой руке Справедливости, о Перепеле и Черном Принце…
Переплетчик и метатель ножей против Свистуна и его закованной в латы армии? А почему бы и нет? Интересный сюжет, во всяком случае…
Мимо них проехали солдаты, сопровождавшие охотников, и Фенолио взял Деспину на руки. Следом шли комедианты, флейтисты, барабанщики, жонглеры, дрессировщики кобольдов и, конечно, Коптемаз, не пропускавший ни одного увеселения (хотя, по слухам, ему становилось дурно от таких зрелищ, как четвертование и выкалывание глаз). Дальше следовали пегие, как блики в Непроходимой Чаще, охотничьи собаки с псарями, следившими за тем, чтобы в день охоты свора была голодна. Наконец показалась и кавалькада охотников – впереди Зяблик, выглядевший совсем уж заморышем на рослом скакуне, курносый, большеротый, настолько же невзрачный, насколько его сестра была, говорят, хороша собой. Никто не знал, почему Змееглаву вздумалось именно его поставить господином над Омброй. Может быть, он сделал это по просьбе жены, которая наконец подарила ему сына. Но Фенолио подозревал, что Змееглав выбрал своего жалкого шурина за то, что тот никогда не сможет стать его соперником.
"До чего же он бледно выглядит", – подумал Фенолио с презрением, когда Зяблик с гордым видом прогарцевал мимо него. Видимо, в этой истории даже на главные роли нынче берут дешевых статистов.
Добыча знатных охотников была, разумеется, богатой: куропатки болтались на длинных шестах, как яблони на ветках, полдюжины ланей, придуманных Фенолио специально для этого мира, – их рыжеватая шкура до старости оставалась пятнистой, как у оленят (но эти, окровавленные, перекинутые через седло, не дожили до старости!), – зайцы, олени, кабаны…
Женщины Омбры молча смотрели на убитую дичь. Некоторые невольно проводили рукой по пустому животу или взглядывали на своих вечно голодных детей, дожидавшихся поодаль.
И тут – мимо понесли единорога!
Проклятая Сырная Голова!
В мире Фенолио единорогов не было, но Орфей сочинил одного только затем, чтобы Зяблик мог убить его на охоте. Фенолио прикрыл Деспине глаза рукой чтобы она не видела этот снежно-белый мех, запятнанный кровью. Розенкварц рассказывал ему на прошлой неделе об этом заказе Зяблика. Орфей получил немалую сумму, и вся Омбра гадала, из каких далеких стран Четвероглазый раздобыл это сказочное существо.
Единорог! Какие чудесные истории о нем можно рассказать! Но за истории Зяблик не платит. Да Орфей и не был на это способен. "Он создал его из моих слов! – думал Фенолио. – Из моих слов! – Ярость давила ему на желудок, словно тяжелый камень. – Ах, были б у меня деньги, я бы нанял воров и выкрал у мерзавца книгу, где он черпает слова! Мою же книгу! Ну почему я не сочинил для себя несколько кладов?" Да разве он думал о таких вещах – он, гордый Фенолио, придворный поэт Козимо Прекрасного, творец когда-то чудесного мира! От жалости к себе у старика выступили слезы. Чтобы утешиться, он вообразил убитого Орфея, залитого кровью, как этот единорог…
– Зачем вы переписываете наших детей? Оставьте их в покое! – Голос Минервы вывел Фенолио из забытья.
Увидев мать, шагнувшую наперерез лошадям, Деспина так крепко сжала тонкими ручонками шею Фенолио, что ему стало трудно дышать. Минерва что, с ума сошла? Хочет, чтобы ее дети остались круглыми сиротами?
Женщина, ехавшая на коне рядом с Зябликом, указала рукой в перчатке на босоногую, бедно одетую нахалку. Охрана направила на Минерву копья.
Минерва, да что же это! Сердце билось у Фенолио в горле. Деспина расплакалась, но не ее всхлипывания заставили Минерву отступить назад в толпу. На стене над воротами неожиданно показался Свистун.
– Зачем мы переписываем ваших детей? – крикнул он собравшимся внизу женщинам.
Разумеется, он был великолепно одет. Зяблик казался его конюхом. Нарядный, как павлин, Свистун встал между зубцами стены в сопровождении четырех арбалетчиков. Возможно, он давно уже стоял там, наверху, выжидая, что предпримет хозяйский шурин, когда увидит собравшихся женщин. Хриплый голос Среброносого далеко разносился в мертвой тишине, внезапно повисшей над Омброй.
– Мы переписываем наше имущество! – крикнул он. – Овец, коров, кур, женщин, детей, мужчин, хотя мужчин у вас теперь немного. Поля, овины, хлевы, дома, каждое дерево в каждой роще. Змееглав хочет точно знать, чем располагает.
Его серебряный нос по-прежнему торчал, словно клюв. Ходили слухи, будто Змееглав вдобавок велел выковать своему герольду серебряное сердце, но Фенолио был убежден, что сердце у Свистуна человеческое. Самые жестокие сердца – живые, из плоти и крови, они знают по опыту, что причиняет наихудшую боль.
– Значит, это не для рудников? – Женщина, сказавшая это, не выступила вперед, как Минерва, а, наоборот, спряталась за спинами товарок.
Свистун ответил не сразу. Несколько секунд он рассматривал свои ногти. Он очень гордился своим маникюром. Ногти были ухоженные, как у женщины, – в соответствии с тем, что написал в свое время Фенолио. Ах, это все же восхитительное чувство – наблюдать, как они ведут себя точно так, как он придумал.
"Вечерами ты держишь пальцы в розовой воде, подонок! – думал Фенолио. Деспина у него на руках смотрела на Свистуна, как птичка на кота, который собирается ее съесть. – И носишь длинные ногти, как женщины, что пируют по ночам с Зябликом".
– Для рудников? Прекрасная мысль!
Было так тихо, что Среброносому не нужно бы даже повышать голос. Заходящее солнце бросало на женщин длинные черные тени. "Очень эффектно, – подумал Фенолио. – А Зяблик-то как глупо выглядит. Свистун заставляет наместника Омбры дожидаться перед воротами его же замка, словно прислугу. Какая сцена… Но придумал ее не я!"
– Я понимаю! Вы решили, что Змееглав прислал меня сюда за этим! – Свистун оперся руками о стену и посмотрел вниз, словно хищная птица, выбирающая, какая добыча вкуснее – Зяблик или женщины. – Это заблуждение! Я приехал поймать птичку, и вы все знаете, какого цвета у нее перышки. Хотя, говорят, недавно ее видели черной, как ворона. Как только мы эту птицу поймаем, я уеду от вас за Непроходимую Чащу. Так ведь, наместник?
Зяблик посмотрел снизу на возвышающегося на стене Свистуна и поправил окровавленный меч.
– Как вам будет угодно… – произнес он с натужной вежливостью и посмотрел на женщин у ворот с таким раздражением, как будто никогда ничего подобного не видывал.
– Да, мне угодно именно так… – Свистун с высоты покровительственно улыбнулся Зяблику. – Но если… – он снова перевел взгляд на собравшихся женщин и сделал паузу, казавшуюся бесконечной, – но если мы эту птичку не поймаем… – он снова выдержал паузу, такую длинную, словно хотел запомнить в лицо каждую из стоявших под стеной, – если кто-нибудь из присутствующих здесь предоставит ему убежище и кров, предупредит его о рейдах наших отрядов или станет распевать песни о том, как он водит нас за нос… – Свистун глубоко вздохнул, – что ж, тогда мне придется вместо него прихватить с собой ваших детей. Ведь не могу же я вернуться во Дворец Ночи с пустыми руками!
Ах ты проклятый среброносый ублюдок!
Ну почему ты сделал его таким умным, Фенолио? "Потому что ничего нет скучнее глупых злодеев", – ответил он сам себе и тут же устыдился этого ответа, увидев несчастные лица женщин.
– Вы видите, все в ваших руках! – В его хриплом голосе сохранилось что-то от приторной сладости, полюбившейся когда-то Каприкорну. – Помогите мне поймать птичку, чьи песенки Змееглав желает послушать во Дворце Ночи, – и ваши дети останутся при вас. В противном случае, – он небрежным жестом подал знак страже, и Зяблик с застывшим от бессильной ярости лицом въехал наконец в отворившиеся перед ним ворота, – в противном случае мне, к сожалению, действительно придется вспомнить о том, что в наших серебряных рудниках постоянно нужны маленькие руки.
Женщины смотрели вверх с такими пустыми лицами, как будто отчаяние на них уже не помещалось.
– Что, так и будете здесь стоять? – крикнул Свистун, пока слуги заносили в ворота добычу Зяблика. – Пошли прочь! Не то я велю облить вас кипятком. Неплохая мысль, кстати, потому что баня ни одной из вас бы не помешала.
Женщины как завороженные отступили на несколько шагов, неотрывно глядя на крепостные зубцы, как будто там уже кипятились котлы с водой.
Такое сердцебиение Фенолио в последний раз испытал в мастерской Бальбулуса, когда солдаты уводили Мортимера. Он смотрел на лица женщин, на попрошаек, пристроившихся возле позорного столба, на перепуганных детей – и ему делалось все страшнее и страшнее. До сих пор награды, предлагавшиеся за голову Мортимера, не достигали цели – в Омбре не нашлось желающих выдать Перепела Серебряному Князю. Но что будет теперь? Какая мать не предаст Перепела ради своего ребенка?
В нищем, который ковылял мимо, расталкивая женщин, Фенолио узнал одного из шпионов Черного Принца. "Это хорошо! – подумал старик. – Значит, Мортимер скоро узнает, какую сделку предложил Свистун матерям Омбры". Но что делать дальше?
Кавалькада Зяблика еще тянулась в открытые ворота замка, а женщины тронулись в обратный путь с низко опущенными головами, словно заранее стыдясь предательства, к которому призывал их Свистун.
– Фенолио! – Одна из женщин остановилась рядом с ним.
Он не узнал ее, пока она не сдвинула на затылок повязанный по-крестьянски платок.
– Реза! Что ты тут делаешь? – Фенолио испуганно огляделся по сторонам, но, похоже, жена Мортимера пришла на этот раз без мужа.
– Я тебя повсюду ищу!
Деспина обняла Фенолио за шею и с любопытством разглядывала незнакомку.
– Она похожа на Мегти! – шепнула девочка.
– Конечно, ведь это ее мать.
Фенолио опустил Деспину на землю – к ним шла Минерва. Она двигалась медленно, словно у нее кружится голова. Иво бросился ей навстречу и обнял, желая поддержать.
– Фенолио! – Реза взяла его за локоть. – Мне нужно с тобой поговорить.
О чем? Ничего хорошего это не предвещало.
– Минерва, ты иди вперед, я догоню, – сказал он. – Вот увидишь, все будет хорошо.
Минерва посмотрела на него так, словно он был одним из ее детей, взяла дочь за руку и поспешила за шагавшим впереди сыном, спотыкаясь на каждом шагу, как будто слова Свистуна камнями лежали у нее на пути.
– Надеюсь, твой муж прячется в самой глубине чащи и думать не думает о новых глупостях вроде визита к Бальбулусу! – Фенолио повел Резу на улицу булочников.
Здесь по-прежнему пахло свежевыпеченным хлебом и пирогами – мучительный запах для большинства жителей Омбры, которые давно уже не могли позволить себе подобной роскоши.
Реза снова надвинула платок на брови и осмотрелась, словно опасаясь, что Свистун спустился с крепостной стены и идет за ними. Но, кроме тощей кошки, на улице не было ни одной живой души. Раньше по Омбре ходило много свиней, но их всех давно уже съели – причем большую часть наверху, в замке.
– Мне нужна твоя помощь! – Боже, с каким отчаянием она говорит! – Ты должен вернуть нас обратно. Это твой долг перед нами! Мо попал в эту передрягу только из-за твоих песен, и опасность растет с каждым днем! Ты слышал, что сказал Свистун.
– Стоп, стоп, стоп! – Как ни часто упрекал он теперь сам себя, упреков из чужих уст Фенолио по-прежнему не выносил. А этот был уж совсем несправедлив. – Мортимера вписал сюда Орфей, а не я! Мне и в страшном сне не могло присниться, что тот, с кого я списал Перепела, вдруг явится сюда собственной персоной.
– Но это случилось!
По улице прошел фонарщик, зажигая фонари. На Омбру опускалась темнота, скоро в замке начнется веселье, и Коптемаз запустит в небо свой вонючий огонь.
– Если ты не хочешь сделать этого для меня, – Реза очень старалась говорить спокойно, но Фенолио видел слезы у нее на глазах, – сделай ради Мегги… и ради братика или сестренки, которая у нее скоро появится.
Еще ребенок? Фенолио невольно посмотрел на живот Резы, словно уже мог увидеть новое действующее лицо своей повести. Да, осложнениям конца не видно…
– Фенолио, прошу тебя!
Ну что он мог ей ответить? Рассказать о вечно пустом листе на письменном столе? Или, хуже того, признаться, что ему нравится, как ее муж играет написанную для него роль, сказать, что Перепел – его единственное утешение в эти мрачные времена, единственная из его находок, которая оказалась действительно удачной? Нет, лучше уж придержать язык.
– Тебя Мортимер прислал? Она отвела глаза.
– Реза, это он хочет уйти? ("Из моего мира, – добавил он про себя. – Из моего чудесного мира, где сейчас все идет кувырком, но вообще-то…")
Да, Фенолио не мог не сознаться себе: он по-прежнему любил этот мир, несмотря на все его мрачные стороны. Или даже именно из-за них. Нет, не из-за них, конечно… Хотя…
– Он должен уйти! Как ты не понимаешь?
Уже совсем стемнело. На узких улочках было холодно и так тихо, словно вся Омбра глубоко задумалась над словами Свистуна. Реза зябко куталась в свою накидку.
– Твои слова… они меняют его на глазах!
– Ерунда! Слова не могут изменить человека! – Фенолио говорил резче, чем хотел. – Возможно, твой муж благодаря моим словам узнал о себе что-то, чего не знал раньше, но, значит, это уже было в нем, и если ему нравится то, что он узнал, – это уж не моя вина! Возвращайся к нему, расскажи, что тут говорил Свистун, передай, чтобы он в ближайшее время не вытворял больше таких шуточек, как с Бальбулусом, и перестань, Бога ради, сходить с ума! Он играет свою роль прекрасно! Он играет ее лучше, чем все выдуманные мною персонажи, за исключением разве что Черного Принца. Твой муж в этом мире – герой! Какой мужчина не мечтает об этом?
Как она на него посмотрела! "Старый болван, – говорил ее взгляд, – ты не понимаешь, о чем говоришь".
– Ты прекрасно знаешь, чем кончают герои, – сказала она, с трудом сдерживаясь. – У героев не бывает ни жен, ни детей, и долго они не живут. Поищи другого на роль героя, а моего мужа оставь в покое! Верни нас всех домой! Сегодня же, сейчас же!
Фенолио не знал, куда глаза девать. У нее такой ясный взгляд – в точности как у ее дочери. Мегги тоже иногда смотрела на него так. В окне над ними зажглась свеча. Мир Фенолио погрузился в темноту. Ночь. Занавес закрывается, продолжение завтра.
– Извини, но я ничем не могу тебе помочь. Писать я уже никогда не буду. От моих писаний одни несчастья, а этого добра здесь уже и так хватает.
Какой же он трус! Не смеет сказать правду. Почему не признаться ей, что слова покинули его, что она не к тому обратилась? Но Реза, похоже, и так это знала. На ее красивом лице отражалось множество чувств: гнев, разочарование, страх – и вызов. "Совсем как дочь, – вновь подумал Фенолио. – Такая несгибаемая, такая сильная". Да, женщины устроены по-другому. Мужчины куда быстрее ломаются. Женщин горе не ломает, оно постепенно, медленно высасывает из них силы, опустошает их – вот взглянуть хоть на Минерву.
– Ну что ж, – сказала Реза почти спокойно, хотя голос у нее дрожал, – тогда я пойду к Орфею. Он сочинил и вычитал единорога, он перенес сюда нас всех. Почему бы ему не отправить нас обратно?
"Потому ЧТО тебе нечем ему заплатить", – подумал Фенолио, но вслух ничего не сказал. Орфей не станет с ней разговаривать. Он приберегает свое искусство для знатных господ, на чьи деньги можно держать служанок и покупать роскошные наряды. Нет, Резе придется остаться здесь, вместе с Мортимером и Мегги; и слава богу, потому что иначе кто же прочтет вслух его слова, когда он наконец вернет себе власть над ними? И кто убьет Змееглава, если не Перепел?
Да, они должны остаться. Другого выхода нет.
– Ладно, к Орфею так к Орфею. Успехов тебе! – сказал Фенолио вслух и круто повернулся, чтобы не видеть больше отчаяния в ее глазах. Отчаяния, приправленного толикой презрения. – Тебе лучше заночевать в городе, – добавил он через плечо. – Дороги сейчас небезопасны.
И зашагал прочь. Минерва уже заждалась его к ужину. Он прекрасно знал, какими глазами Реза смотрит сейчас ему вслед. В точности как дочь.
Ложный страх
"То, чего ты себе желаешь, не то, чего ты
хочешь", – говорит сон.
Это дурной сон. Накажи его. Гони его вон.
Привяжи его к лошадям, пусть бежит за
скачущими лошадями.
Повесь его. Он это заслужил.
Накорми его ядовитыми грибами.
Пааво Хаавикко. Деревья дышат легонько
Два дня и две ночи Мо с Баптистой и Черным Принцем искали укрытие, где можно было бы спрятать более сотни детей. В конце концов, медведь навел их на пещеру. Правда, добраться туда было непросто. Вход таился на крутом, заросшем густым лесом склоне, куда и взрослым-то трудно было взобраться, а в соседнем овраге жила волчья стая. Зато была надежда, что собаки Зяблика или Свистуна их здесь не найдут. Хотя это была только надежда, а не уверенность.
Впервые за много дней Мо почувствовал облегчение. Надежда. Пьянящее чувство! Особенно когда она обещала сыграть со Свистуном злую шутку и унизить зазнайку в глазах его бессмертного господина.
Конечно, всех детей спрятать не удастся. И все же их здесь поместится много, очень много. Если все пойдет как намечено, скоро окажется, что в Омбре нет не только мужчин, но и детей, и Свистуну придется в поисках добычи рыскать от одного отдаленного хутора к другому, уповая на то, что люди Черного Принца не опередили его и не помогли женщинам спрятать детей. Да, если дети Омбры окажутся в безопасности, это будет большая победа. Мо совсем повеселел, но это настроение мгновенно улетучилось, когда они въехали в лагерь и навстречу выбежала расстроенная Мегги. Похоже, опять плохие вести.
Мегги дрожащим голосом рассказала ему о сделке которую предложил Свистун женщинам Омбры. "Перепел или ваши дети…" Мо прекрасно понимал, что это значит. Вместо того чтобы помогать прятать детей, придется Перепелу самому прятаться от каждой женщины, у которой есть дети.
– Придется тебе свить гнездо на дереве, – заплетающимся языком проговорил Гекко. Он был пьян, видимо, от вина, которое они украли на прошлой неделе у охотников из свиты Зяблика. – Ты ведь можешь просто взять и взлететь. Говорят, из мастерской Бальбулуса ты так и упорхнул.
Мо хотелось набить ему пьяную морду, но Мегги схватила его за руку, и ярость, легко вспыхивавшая в нем в последнее время, улеглась при виде испуганного лица дочери.
– Мо, что ты будешь делать? – прошептала она.
Хороший вопрос. Ответа он не знал. Честно говоря, он предпочел бы прямиком отправиться во Дворец Ночи, чем скрываться. Мо поскорее отвернулся, чтобы Мегги не прочла его мысли, но она его хорошо знала. Слишком хорошо.
– Может быть, Реза права? – прошептала она. (Гекко не спускал с Перепела налитых кровью глаз, и даже Черный Принц не мог скрыть своей тревоги.) – Может быть, нам и правда ничего не остается, как вернуться, Мо!
Она, значит, слышала их ссору.
Мо невольно оглянулся в поисках Резы, но ее не было видно.
"Мо, что ты будешь делать?" И правда, что? Предположим, последняя песня о Перепеле будет звучать так: "Но Перепела они не нашли, как ни искали. Он исчез без следа, словно его никогда и не было. Осталась от него лишь книга, Пустая Книга, которую он переплел для Змееглава – и бессмертный тиран, владеющий ею". Нет, такого конца быть не может. Не может, Мортимер? А что, у тебя есть в запасе другой? Ну конечно. "Но одна из женщин Омбры, боясь за своих детей, выдала Перепела. И он был казнен самой страшной смертью за всю историю Дворца Ночи". Такой конец лучше? Или есть еще варианты?
– Пойдем! – Баптиста положил руку ему на плечо. – Предлагаю для начала обмыть эту новость, если, конечно, от вина Зяблика еще что-то осталось. Забудь Свистуна, забудь Змееглава, забудь детей Омбры и утопи свою печаль в красном вине.
Но Мо не хотелось вина. Хотя оно, наверное, заглушило бы наконец голос, непрестанно звучавший в его душе с момента ссоры с Резой: "Я не хочу возвращаться! Нет! Не сейчас!"
Гекко вернулся к костру и уселся рядом с Хватом и Эльфогоном. Скоро они снова передерутся. Так бывало всякий раз, когда они напивались.
– Пойду посплю, это проясняет мысли лучше, чем вино, – сказал Черный Принц. – Завтра поговорим.
Медведь лег перед палаткой, куда скрылся его хозяин, и посмотрел на Мо.
Завтра.
Что будем делать, Мортимер?
С каждым днем становилось холоднее. От дыхания уже шел белый пар. Мо снова оглянулся в поисках Резы. Куда она подевалась? Он привез ей большой голубой цветок, один из немногих, что она еще не успела зарисовать. Его называли "феино зеркало", потому что в его глубокой чашечке собиралось по утрам столько росы, что феи прихорашивались, глядясь в нее.
– Мегги, ты маму не видела? – спросил он.
Мегги не ответила. Дориа принес ей кусок кабанины – разбойники повесили кабанью тушу жариться над костром. Мальчик, кажется, расстарался добыть кусок получше. Он нашептывал Мегги что-то, и она… Показалось ему или его дочь действительно покраснела? Во всяком случае, она была так увлечена, что не услышала его вопроса.
– Мегги, ты не знаешь, где Реза? – повторил он и с трудом удержал улыбку, когда Дориа бросил на него украдкой испуганный взгляд.
Красивый парень, поменьше ростом, но крепче, чем Фарид. Небось спрашивает себя сейчас: правду ли поют в песнях, будто Перепел охраняет свою дочь, как зеницу ока? "Нет, я охраняю ее, как лучшую из всех книг на свете, – подумал Мо, – и надеюсь, что ты не причинишь ей столько горя, сколько Фарид, а не то Перепел без раздумий скормит тебя медведю Черного принца!"
К счастью, Мегги на этот раз не прочла его мыслей.
– Реза? – Она попробовала жаркое и улыбкой поблагодарила Дориа. – Поехала к Роксане.
– К Роксане? Так Роксана же здесь!
Мо посмотрел на палатку-лазарет. Там корчился от боли один из разбойников – похоже, наелся ядовитых грибов, – и Роксана что-то объясняла двум женщинам, ухаживавшим за ним.
Мегги растерянно посмотрела на него.
– Реза мне сказала, что договорилась с Роксаной…
Мо бросил ей на колени цветок, предназначавшийся ее матери.
– Давно она уехала? – Он очень старался говорить безразличным тоном, но Мегги не проведешь. У него, во всяком случае, не получалось.
– Еще до полудня! Если она не у Роксаны, то где же?
Как растерянно она на него смотрит. Похоже, и в самом деле не догадывается. Он все время забывал, что Резу она знает не так хорошо, как его. Год – слишком короткое время, чтобы как следует познакомиться с собственной матерью.
"Ты что, забыла нашу ссору? – вертелось у него на языке. – Она поехала к Фенолио". Но Мо не сказал этого вслух. Страх стеснил ему грудь, и он попытался убедить себя, что это страх за Резу. Но себя он умел обманывать не лучше, чем других. Нет, сейчас он боялся не за жену, хотя и для этого были основания. Он боялся, что где-то в Омбре сейчас произносятся слова, которые отправят его в другой мир, словно рыбку, которую сачком вынимают из аквариума и бросают обратно в пруд, откуда она родом. "Не дури, Мортимер! – сердито сказал он себе. – Даже если Фенолио и написал для Резы эти слова, кто их прочтет?" – "А то ты не знаешь?" – прошептал внутренний голос.
Орфей.
Мегги все еще испуганно смотрела на него. Дориа в нерешительности стоял рядом и не мог отвести глаз от ее лица.
Мо зашагал прочь.
– Я скоро вернусь, – сказал он.
– Куда ты? Мо!
Увидев, что отец направился к лошадям, Мегги бросилась за ним, но Мо шагал не оборачиваясь.
"Куда ты так торопишься, Мортимер? – насмешливо спрашивал он себя. – Думаешь, твой конь может обскакать шустрый язык Орфея?" Темнота упала с неба, словно черный плат, скрывший все – цвета, птичьи голоса… Где сейчас Реза? Еще в Омбре или уже едет обратно? И вдруг его охватил другой страх, такой же мучительный, как страх перед словами. Страх перед бандитами и ночными духами, воспоминания о женщинах, которых они находили мертвыми в придорожных кустах… Она хоть Силача с собой взяла? Нет, конечно. Проклятье. Вон он сидит у костра с Баптистой и Бродягой – до того пьяный, что уже начал распевать песни.
Он должен был это предвидеть. Со времени их ссоры Реза все молчала. Неужто он забыл, что это значит? Ему ведь хорошо знакомо это молчание. Но он ускакал с Черным Принцем, не поговорив с ней о том, что заставляло ее так глухо молчать, – глуше, чем во времена ее вынужденной немоты.
– Мо! Что ты делаешь? – Голос Мегги прерывался от страха.
За ней шел Дориа. Мегги что-то шепнула ему, и он помчался к палатке Принца.
– Черт возьми, Мегги, это что за шутки? – Мо подтянул подпругу. У него предательски дрожали руки.
– Где ты собираешься ее искать? Тебе нельзя выезжать из лагеря! Ты что, забыл про Свистуна?
Она вцепилась в него и не выпускала. Тут подоспели Дориа с Принцем. Мо выругался и бросил поводья.
– Что ты задумал? – Черный Принц встал перед лошадью, медведь остановился рядом.
