Речь о Финляндии, произнесенная в Государственной

ДУМЕ 21 МАЯ 1910 ГОДА

Господа члены Государственной думы!

Я думаю, вы поймете меня, если при обсуждении вопроса такой

исторической важности, как вопрос финляндский, я принужден буду, говоря от

имени правительства, соблюдать точно так же, как и два года тому назад *,

величайшую сдержанность и осторожность. Все писаные нормы, которые

определяют положение Финляндии в государство, а также все законодательные

акты, относящиеся до Финляндии, за последние сто лет носят на себе следы

самых разнообразных политических и исторических течений, часто друг другу

противоречащих, часто случайных, зависящих от временных событий и условий.

Суждения же последнего времени отличаются такой страстностью, такой

склонностью опорочить финляндскую политику правительства, приписывая ей

своекорыстные побуждения, что я одной из своих главнейших задач ставлю

освобождение спора от излишних, затемняющих его подробностей, от принижающих

его приемов, дабы представить на ваш суд очищенную от этих пут и привесок

точку зрения, по моим понятиям, государственною.

Я убежден, что масса материалов, документов, актов, касающихся

отношений Финляндии к России, дают возможность легко защищать всякую теорию:

достаточно повыдергать из архивных груд нужные для этого материалы и строить

на них свои суждения. Для этого не нужно даже особой недобросовестности.

Достаточно некоторой предвзятости и предубежденности. Но этот путь не для

правительства. Пускай политическое построение правительства сочтется многими

прямолинейным, пускай оно многим будет неприятно, но пусть не назовут его

изворотливым и недоброкачественным.

Я начну с того, что многим, очевидно, непонятно, почему правительство в

настоящее время подняло финляндский вопрос. Финляндия процветает, Финляндия

никому не мешает, и обострять отношения к ней - это или роковая ошибка, или

недобросовестная авантюра. (Голос слева: верно.) Но дело, господа, не так

просто: кризис 1905 года и последующих годов оставил этот вопрос открытым, и

только преступная бездеятельность власти могла бы заставить правительство

его замолчать. (Голос справа: браво.)

Остается неразрешенным хотя бы крупный вопрос об исполнении финляндцами

воинской повинности *. Дело в кратких словах обстояло так. В 1905 году

временно был приостановлен, а затем и отменен закон о распространении

всеобщей воинской повинности на Великое Княжество Финляндское.

Приостанавливая этот закон, Государь Император повелел в течение трех лет,

до урегулирования вопроса, вносить из финляндских средств в государственное

казначейство по 10 миллионов марок в год. Хотя Сейм и пытался

воспользоваться этим случаем для того, чтобы распространить свое

распоряжение на статные средства, которые по закону находятся в распоряжении

одного Монарха, но как-никак деньги эти были заплачены.

В 1908 году вопрос, однако, вернулся в первоначальное положение.

Оставить его неразрешенным было невозможно, приняться же за его разрешение

- значило поднять весь финляндский вопрос, так как тут сталкивались две

совершенно противоположные точки зрения: точка зрения правительственная и

точка зрения финляндская. Правительственная точка зрения заключается в том,

что отбытие воинской повинности и несение расходов на военную нужду

болезненно касаются общеимперских интересов, отражаясь п на числе

новобранцев, призываемых из русских губерний, и на количестве повинностей,

уплачиваемых русским населением; а финляндская точка зрения сводилась к

тому, что вопрос этот по конституции должен разрешаться односторонним актом

Сейма. А каков должен был быть этот сеймовый акт, видно из представлений

Сената о восстановлении отдельных финляндских войск. Этим и только этим

путем, по мнению финляндцев, мог быть правильно и законно разрешен вопрос.

И нельзя сказать, чтобы правительство в этом деле действовало

неосторожно и вызывающе. Если бы статный фонд был неисчерпаем, то, конечно,

возможно было вопрос оттянуть, путем хотя бы ежегодного перечисления из

статных сумм в государственное казначейство определенных взносов взамен

исполнения финляндцами личной воинской повинности. Но не желая ослаблять

расходы на культурные надобности, которые питаются из статного фонда,

Государь предложил Сейму изыскать суммы для этих взносов из сеймовых

средств. И вот, господа, уже второй Сейм отвечает на это совершенно законное

требование Монарха решительным отказом.

Я остановился на этом случае как на ближайшем ме-

ханическом поводе, вскрывающем русско-финляндский вопрос. Одно из двух

- приходится или взыскать и установить способ решения общеимперских

вопросов и финляндских законов, касающихся интересов Империи, или

примириться с односторонним разрешением их Сеймом. Но, может быть, надо было

бы идти на это, может быть, государственная мудрость именно и заключается в

том, чтобы сделать из Финляндии совершенно свободное, автономное

государство, связанное с Россией только общими внешними интересами, и

создать на пороге Петербурга благодарный и довольный народ.

Конечно, господа, всякое разумное правительство перед тем, как идти на

столкновение, на так называемый конфликт с частью государства, должно ясно

дать себе отчет - в чем же заключаются интересы государства, не поддаваясь

при этом ни чувству ложного самолюбия, ни чувству национального шовинизма.

Поэтому надлежало проанализировать, выгоднее ли для всего народа - не для

одних, конечно, только финляндцев - полное невмешательство России во

внутренние дела, во внутреннюю жизнь Финляндии.

Вам, конечно, известно, что в истории русско-финляндских отношений были

эпохи, когда финляндская самостоятельность достигала широких размеров, когда

связь ее с Россией ослабевала. Таких главнейших было три момента: первый -

после издания октябрьского манифеста 1905 года, когда Финляндия, казалось,

достигла всего того, о чем она только могла мечтать; ранее, после убийства

генерал-адъютанта Бобрикова *, когда при генерал-губернаторе князе

Оболенском ясен был поворот в сторону соглашения с финляндцами; наконец, еще

раньше после воцарения Императора Александра Второго, когда оказывалось

явное доброжелательство финляндцам.

Что же эти эпохи принесли России? Что Россия от этого выиграла?

Выиграть она могла, во-первых, нравственно, завоевав симпатии финляндцев и

обезопасив себя с этой стороны; выиграть она могла политически, приобретя

для русских граждан некоторые преимущества путем чисто финляндского

законодательства; выиграть она могла, наконец, материально, связав более

крепко свои экономические узы с достаточным народом, находящимся под одним с

нею скипетром. Если бы были достигнуты экономические и нравственные выгоды,

то, конечно, дальнейший путь был бы ясен. Благо и России, и Финляндии

требовало бы полной государственной - я подчеркиваю слово

государственной - автономии последней.

Но, мне кажется, трудно доказать, что ослабление связи между Финляндией

и Россией увеличивало бы симпатии Финляндии к русскому государству. Вы

помните события, которые произошли в октябре 1905 года в Финляндии. Я вам их

подробно излагал два года тому назад. Бы не забыли, конечно, целых кораблей,

нагруженных оружием, вы не забыли и "Воймы", и красной гвардии, и

безнаказанно подготовлявшихся в Финляндии террористических актов против

России. Газеты того времени отражают эти настроения и эти события.

Я думаю, что никогда еще активное возбуждение против России не

достигало таких размеров в Финляндии, как в ту эпоху. Лозунгом тогдашним

было: вооружение для защиты добытого. Но и в предыдущий период, после

убийства генерал-адъютанта Бобрикова, уступки России не вызывали

благодарности со стороны Финляндии. Характерны в этом отношении те

всеподданнейшие доклады, которые посылал в Петербург посланный в Финляндию с

примирительной миссией тогдашний генерал-губернатор князь Оболенский.

Приехав в Финляндию, он был поражен возрастающей враждебностью ко всему

русскому со стороны населения, особенно интеллигенции, вошедшей в сношения,

в связь с русскими террористами. Интересно во всеподданнейшем докладе от

1904 года сообщение князя Оболенского, что в заседании одной из комиссий

известный сенатор Лео Мехелин, доказывая необходимость упорного отстаивания

разных требований, ссылался на предстоящую якобы в России революцию, имеющую

вспыхнуть не далее, как в шестинедельный срок.

Это было писано в 1904 г., а в последующем всеподданнейшем докладе 1905

года князь Оболенский, описывая начавшиеся в крае беспорядки, пишет:

"Приведенные в первой моей всеподданнейшей записке слова Мехелина о

предстоящем в России мятеже оправдались - беспорядки в Петербурге и в

других местах Империи состоялись именно в указанный им срок". Но еще в более

мирные времена, в те времена, когда начались созывы Сеймов, когда

государство начало определять свое отношение к области, без ущерба для

государства, - я говорю не своими словами, а привожу слова почтенного Н. X.

Бунге * из записки, найденной в его документах, - уже начали раздаваться

обвинения со стороны финляндцев о нарушении их прав со стороны России. Далее

Бунге говорит о возрастающей в то время враждебной отчужденности

Финляндии от России.

Но перенесемся в еще более отдаленные времена, времена крымской

кампании, когда уже со стороны России никакого давления на Финляндию не

оказывалось, и в те времена уже известен "союз бескровных", который мечтал

об отторжении княжества от России. Но, господа, если ослабление уз

Финляндии с Россией не принесло России никаких нравственных выгод, не

обезопасило ее с этой стороны, то, может быть, совершенно самостоятельная

работа финляндского Сейма создала такую законодательную практику, которая

была выгодна для "другой страны", как в Финляндии часто называют Россию?

В апреле нынешнего года при обсуждении в финляндском Сейме того самого

законопроекта, который теперь обсуждаете вы, бывший сенатор Нюберг, конечно,

желая привести доводы в пользу финляндской аргументации, заявил о том, что

существует целый ряд законоположений, бесспорно касающихся интересов России,

которые были изданы в финляндском законодательном порядке. И это, господа,

безусловно так: финляндский Сейм расширял свою законодательную

самостоятельность до того, что не стеснялся подчас улавливать, регулировать

и даже отменять русские законодательные нормы. Принесло ли это пользу

русским гражданам или, по крайней мере, было ли это безвредно? Не всегда.

Я не буду приводить вам целый ряд законоположений подобного характера,

как, например подчинение православной консистории финляндскому закону о

гербовом сборе, как постоянные попытки подчинить финляндских граждан за

преступления, совершенные ими в Империи, финляндскому уголовному закону, но

я остановлюсь тут на самой яркой попытке, известной в литературе предмета,

признанной фактом, попытке обойти, отменить в финляндском порядке целый ряд

русских узаконений, попытке поставить Финляндию в самостоятельное якобы

положение в международном союзе, попытке уравнять имперские русские интересы

с интересами международными.

Я говорю об Уголовном уложении 1889 года. Известно, что это Уголовное

уложение было уже Высочайше утверждено 19 декабря 1889 года, а затем было

манифестом от 1 декабря 1890 года, когда обнаружилась подкладка этого дела,

временно приостановлено введением в

действие. Тревогу тогда забил известный наш ученый, сенатор Таганцев*,

который как честный человек, случайно ознакомился с этим делом. В этом его

огромная, незабвенная государственная заслуга, таким образом, вряд ли

русским подданным был выгоден способ решения их дел, о котором упоминал

бывший сенатор Нюберг, тем более что, как известно, права русских подданных

мало чем и отличаются в Финляндии от прав иностранцев *.

Но перейдем теперь к следующему вопросу: о том, как материально

отражается на России государственное самоопределение Финляндии. С одной

стороны, на Россию ложатся все те расходы, которые обусловливаются

состоянием Финляндии в составе Русского государства и которые Империи не

возвращаются. Затем, Россия несет ущерб невыгоды от тех льгот, которые ею

предоставляются Финляндии, от льгот таможенных, тарифных, монетных и т. д.

Первая категория расходов заключает в себе расходы по защите государства,

расходы по содержанию Министерства императорского двора и Министерства

иностранных дел. Я намеренно не упоминаю о взносах взамен исполнения

воинской повинности, так как эти взносы мы так или иначе получим. Я не

принимаю во внимание доли финляндцев в уплате процентов по общеимперским

займам, хотя я думаю, что военные тяготы, для которых, главным образом, и

заключались наши займы, должны были бы равномерно ложиться на все части

государства. Я не учитываю также доли финляндцев в содержании высших

имперских учреждений, например, Государственной думы, потому что мне могут

ответить, что, кроме вреда, эти учреждения ничего финляндцам принести не

могут. (Слева рукоплескания и голоса: верно.)

Но я думаю, что было бы совершенно справедливо, если бы на финляндцев,

точно так же, как и на всю остальную Империю, упадали некоторые совершенно

бесспорные расходы, ложащиеся на каждого жителя Империи в сумме: 3 руб. 59

коп. на содержание армии и флота, 10,2 коп. на содержание Министерства

двора, 3,9 коп. на содержание Министерства иностранных дел; всего 3руб. 73

коп. на жителя, а если вычесть платимые финляндцами на однородные расходы -

я беру в расчет все подходящие расходы, пенсии, лоцию и т. д. - 54 коп. с

жителя, то на каждого финляндца придется 3 руб. 19 коп.; а на всю Финляндию

9 625 000 руб. На Россию тягота эта ложится по 6 коп. на каждого жителя,

иными словами каждый русский, старик и младенец, женщина и мужчина, за

проблематическое право обладания Финляндией платят по 6 коп. в год, а семьей

в 5 душ - 30 коп., а каждый финляндец получает льготу от Империи по 3 руб.

19 коп., а на каждое семейство 15 руб. 95 коп. в год.

В расчет этот не вошли таможенные доходы, которые составляют 16 500 000

руб., между тем как наш тариф по финляндской границе - тариф уравнительный,

то есть Россия получает в свою пользу тарифные ставки в размере,

взыскиваемом на остальных границах, за вычетом взыскиваемых Финляндией.

Сопоставляя все это, будет ясно, почему Финляндия, расходуя на каждого

жителя совершенно столько же, сколько и Россия, то есть по 15 рублей с

копейками, может употреблять на культурные надобности вдвое больше, а на

управление, несмотря на все припевы о нашем бюрократизме, втрое больше, чем

Россия.

Господа, я привел все эти цифры только для того, чтобы доказать, что

развивающаяся государственность Финляндии с материальной стороны особых

выгод Империи не приносит. Во всяком случае, потери нравственные,

политические и материальные, вызываемые, очевидно, тем, что некоторые

общеимперские дела разрешаются односторонне в финляндском порядке, не могут

уравновешиваться теми правами административного законодательства, которые

принадлежат нашим Монархам.

Тут много упоминалось об административном законодательстве и

законодательстве параллельном. Надо помнить, что права эти весьма шатки,

неопределенны и что со времени начала созыва Сеймов в 1863 году эта область

еще более сузилась; например, целый ряд законов о самоуправлении сельском и

городском, о промыслах, банках, акционерных компаниях, о лесах и многие

другие, прежде разрешавшиеся в порядке административного законодательства,

теперь давно решаются при посредстве народного представительства. Точно так

же целый ряд доходов, как, например, доходы винокуренные, доход гербовый,

доход от железных дорог, от прибылей банков, которые прежде поступали в

штатный фонд, находящийся в распоряжении Монарха, в настоящее время

поступают в сеймовые средства.

Поэтому наивно было бы думать, что посредством административного

законодательства можно было бы оградить общеимперские интересы русских

граждан в Финляндии. Понятно поэтому, что лица, которые отвечают за интересы

России, не могли не чувствовать, не сознавать, что то стремительное

центробежное течение, которое неудержимо приняли финляндские дела, все более

и более наносило ущерб России. Уже Император Александр Второй делал строгие

словесные внушения Сейму, а Император Александр Третий, познав бессилие

слов, постановил разработать проект общеимперского законодательства и внести

его в Государственный совет. Завершил мысль Императора Александра Третьего

ныне благополучно царствующий Государь Император манифестом 3 февраля 1899

года, основные положения которого были приостановлены в 1905 году.

Таким образом, в настоящее время общеимперские интересы ничем не

обеспечены, в настоящее время вопрос опять оказывается висящим в воздухе, и

картина государственного бессилия является полной. И в это время нам говорят

о благоразумии, говорят о том, что необходимо ждать, ждать в то время, когда

партнер не ждет, когда ждать значит проигрывать, проигрывать, может быть,

наследие отцов.

Не всегда, впрочем, сами финляндцы строили свои расчеты на малодушии

русских. Так, например, сенатор Даниельсон-Кальмари еще в таганцевской

комиссии заявлял:

И в Финляндии в настоящее время смотрят на этот вопрос иначе, чем в то

время, когда он возник впервые. Ныне сознают, что земские чины должны дать

свое согласие на отнесение некоторых вопросов, бывших до сего времени

предметом финляндского законодательства, к области законодательства

общегосударственного. События последних лет привели к убеждению, что

изменение в рассматриваемом ныне отношении неизбежно и представляется

возможным также и с точки зрения финляндцев. Хотя все еще есть люди, которые

считают нашим правом и долгом отклонить требования относительно

общегосударственных законов, все-таки мнение это, насколько нам известно, не

имеет более значительного числа приверженцев ни на Сейме, ни в Сенате, ни

вообще среди нашего народа. Все более преобладающее значение получает

мнение, что нам необходимо считаться с взглядами, господствующими "здесь в

России", и что мы поэтому должны упорно отстаивать свое мнение, иногда даже

в таких случаях, когда мы не убеждены в необходимости изменения постановлений,

касающихся законодательной компетенции, так как цель могла бы быть

достигнута и без таких мер. Мы, следовательно, можем идти на уступки, лишь

бы нам и при новых условиях гарантировано было существование в качестве

особого народа с собственным политическим бытием.

Это, конечно, говорилось до событий 1905 года, но и затем в комиссии

сенатора Харитонова финляндские члены не отрицали существования интересов и

дел общеимперского свойства и предлагали для разрешения их особый способ -

способ делегаций, способ, уравнивающий Россию с Финляндией и в конце концов

ничего не разрешающий, так как при разногласии финляндских и русских членов

этих делегаций большинство вопросов, по мнению автора проекта, должно было

оставаться неразрешенным.

Русское правительство предпочитало все-таки изыскать способ решения

этих вопросов, в конце концов их разрешающий. Поэтому, господа, позвольте

мне в дальнейшем исходить из того положения, что необходимость разрешения

вопроса об общеимперском законодательстве установлена. Но тут сам собой

возникает вопрос: какая же власть должна решить основной вопрос, то есть

самый способ течения общеимперских дел, сущность этих дел, вопрос

процессуальный и вопрос материальный? В существе своем тут спор может

сосредоточиться на следующем: финляндцы, опираясь на слова Императора

Александра Первого, на дарованную им конституцию, на подтверждения

незыблемости коренных старинных шведских законов, на возможность отмены

сеймовых законов только путем взаимного согласия Монарха и Сейма, приходят к

тому заключению, что России принадлежит право решения только в области

внешних международных сношений, а что все внутренние дела, хотя бы и

обнимающие общеимперские интересы, могут быть законно разрешаемы только в

финляндском порядке, сеймовом или административном.

Эта точка зрения наиболее образно была высказана тем же сенатором Лео

Мехелином, который в 1904 году в газете "Fria ord" заявлял о том, что

взаимоотношение обеих стран требует, чтобы Царь и Великий Князь был

единственным русским, который мог бы и должен был бы влиять на финляндские

дела. Таким образом, внутренним

делам противополагаются внешние, по не общегосударственные; таким

образом, провозглашается теория личной унии, или, по терминологии

финляндской, унии реальной. Отсюда ясен логический вывод, что решение

вопроса об изменении взаимоотношений России и Финляндии, взаимоотношений,

сильно осложнившихся за сто лет, должно принадлежать исключительно

творчеству, финляндского Сейма; России должно принадлежать, в лице ее

Монарха, лишь право veto, что сводит роль России к пассивному сопротивлению

против вредных для нее актов и не дает ей возможности привести свои

отношения с Финляндией к благополучному исходу.

Свое мнение о том, как возникла и как развивалась эта теория, я уже

излагал перед Государственной думой. Я считаю совершенно излишним в

настоящее время оспаривать юридическое построение финляндцев. Совершенно

несомненно, что Император Александр Первый утвердил для Финляндии без

всякого точного определения основные нормы конституционных законов Швеции.

Совершенно неопровержимо, что и после Фридрихсгамского договора, в 1840 и

1816 годах, в тех манифестах, на которые тут ссылались, Император Александр

Первый подтверждал дарованную им краю конституцию - или конституции - и

заявлял о политическом существовании финляндского народа. Совершенно верно,

что при Императоре Александре Втором, в 1869 г., был издан Сеймовый устав,

который был признан незыблемым основным законом, подлежащим изменению или

отмене лишь по согласному решению Монарха и Сейма. Совершенно бесспорно

также, что монетный закон 1877 г. был признан общим сеймовым законом, а

закон о воинской повинности в главных своих статьях - даже законом

основным.

Я бы не хотел утаить ни одного из доводов, которые говорят в пользу

финляндской точки зрения, я не возьму на себя неприглядной для правительства

обязанности выискивать отдельные слова, выражения, опорочивающие эти акты:

нельзя исторический спор ставить в зависимость от адвокатской ловкости

ораторов и ловить на слове исторических деятелей, давно уже сошедших в

могилу. (Голос в центре: это правильно.) Задача правительства иная:

правительство считает, что Финляндия пользуется широкой местной автономией,

что Финляндии дарована провинциальная конституция, но правительство вполне

убеждено, что те предметы, которые обнимают всю империю, или те финляндские

законы, которые за-

трагивают интересы России, выходят за пределы компетенции финляндского

Сейма. Всякое другое понимание завело бы нас в исторический тупик. (Голоса в

центре: правильно.)

Ведь для всех, я думаю, господа, ясно, что нормы законодательные,

правовые нормы и отношения не окаменевают, но изменяются, развиваются вслед

за развитием жизни народной. Точно так же должны были измениться

взаимоотношения России и Финляндии. Должна же быть какая-нибудь конечная

инстанция, какая-нибудь верховная, суверенная, на юридическом языке, власть,

которая бы эти вопросы решала, решала бы вопросы об изменении норм

взаимоотношений Финляндии и России, которая решала бы и общие для них

вопросы. Мы ведь видим, что право административного законодательства

Монархов не покрывает этих вопросов. Мы видим, как мало удачны попытки

финляндского Сейма решать эти вопросы захватным правом.

Предоставление же Сейму решения принципиального вопроса об

общегосударственном законодательстве было бы равносильно предоставлению ему

прав, которые член Государственной думы Милюков назвал учредительными, по

вопросу, который касается всей России. Это было бы незаконно по отношению к

России. Это не соответствовало бы существу провинциальной финляндской

конституции. Я скажу более, такого права самоопределения не имеют даже

составные части сложных государств.

Нам возразят, да уже возражали, что в том учреждении в Германии,

которое решает вопросы об изменении отдельных конституций, имеют право

голоса все союзные государства. Но я думаю, что в настоящее время никто еще

не признает Финляндию государством, союзным с Россией. Английский Colonial

Legislation Validity Act безусловно признает силу за решениями колониальных

парламентов только тогда, когда они не противоречат законодательным актам

британского Парламента. Но если державная власть в деле общеимперского

законодательства не принадлежит и не может принадлежать финляндскому Сейму,

то кому же она принадлежит по праву?

До настоящего времени ее бесспорно осуществляли русские Монархи, то

есть единственная общая законодательная для Финляндии и для России власть.

Ввиду неопределенности финляндских законов, ввиду туманности даже самого

понятия основных финляндских законов, ввиду неясности границ между местным и

общеимперским законодательством, Монархи наши безразлично осуществляли эту

власть и путем имперских повелений, и в порядке административного

законодательства, и в порядке сеймового законодательства, которое, как вы

видели, иногда даже вторгается в область законодательства чисто русского. По

что совершенно ясно, совершенно бесспорно, это то, что сами наши Государи

сознавали, что они, и они одни, властны и правомочны выполнять общеимперское

законодательство в пределах Великого Княжества Финляндии.

Александр Первый, даровав Финляндии конституцию и потребовав от земских

чинов в Борго их мнения по разным вопросам, запечатлев в Фридрихсгамском

мирном договоре державные права России, тщательно и добросовестно охранял

финляндскую автономию, но, вместе с тем, в тех делах, которые касались и

России, он чувствовал себя совершенно свободным от всяких ограничений и

действовал совершенно патриархально. Разрешив финляндцам управляться в своих

границах на основании старинных шведских законов, Александр Первый во всех

своих манифестах, даже самых льготных, все же признавал Финляндию частью, и

притом подчиненной частью русского государства, России. Он даже, как вы

знаете, не счел необходимым, утверждая эти законы, сделать оговорку о том,

что они имеют силу только в той мере, в какой они не противоречат русским

Основным законам, настолько он признавал их провинциальный характер.

Ведь в этих законах, которые, по ст. 57 Формы правления, должны быть

понимаемы буквально, не только запрещается назначать генерал-губернаторов,

но вопреки единственному фундаментальному закону того времени о

престолонаследии требуется, как тут уже упоминали, от Монарха лютеранское

вероисповедание, невыезд его из пределов Финляндии и т. д. Если признать,

что Император Александр Первый отказался за Россию от державных или

учредительных прав, то надо признать, что немедленно же после утверждения

шведских законов он начал их нарушать! Но в его время, по крайней мере, в

этом его никто не обвинял* в эту эпоху все признавали Великое Княжество

Финляндское русской провинцией. Это заявлялось и на сейме в Борго, это вы

можете найти во всех исторических и юридических учебниках того времени.

Известный финляндский ученый Нервандер называет Финляндию Тиролем

России. Двадцать лет пребывавший

вице-председателем Сената барон Гартман открыто заявлял, что Форма

правления потеряла свою силу, что необходимо возможно широкое

распространение в Финляндии русского языка. Министр статс-секретарь граф

Ребиндер мечтал о сближении устава Гельсингфорского университета с уставами

других русских университетов. В те времена, до 50-х годов, в торжественных

случаях в университете пелся русский народный гимн; Императора и консистория

университетская, и студенты встречали адресами, написанными на русском

языке.

Вот, господа, в какой финляндской атмосфере действовали и

законодательствовали Император Александр Первый и Император Николай

Павлович. Я не знаю, надлежит ли перечислять вам тот объемистый перечень

законов, которые при Императоре Александре Первом были изданы в имперском

порядке? Их тут перечислял один из предыдущих ораторов. Нельзя же длительную

практику принимать как исключение. Известно, что Император Александр Первый

в том же 1810 году, в котором он издал один из льготных своих манифестов, на

который тут уже ссылались, указом своим приказал перечислить в ресурсы

государственного казначейства остатки по смете новой Финляндии. Вам

известно, что он присоединил старую Финляндию к новой Финляндии, что он

назначил генерал-губернатора вопреки параграфу 33 Формы правления.

Особенно интересны те суждения, которые высказывались в Государственном

совете по поводу этих актов. В той записке, которая была представлена в

Государственный совет, говорилось буквально следующее, и в то время это

никого не смущало:

Если обе сии провинции - то есть старая и новая Финляндия - ныне

равно принадлежат Империи и той же и единой покорены верховной власти, то не

может быть никакого основания различать их ни в имени, ни в жребии, ни в

образе управления, и подобно тому, как из двух прежних разновременных

завоеваний составилась одна губерния, ныне должно из трех составить одну

провинцию.

Вместе с тем указывалось, между прочим, что от этой меры имперская

казна не потерпит ущерба, так как "вообще о финляндских доходах сделано

постановление, чтобы остатки их причисляемы были к казначейству Империи".

Затем в царствование Императора Николая Первого и Александра Второго

существовал, можно сказать, неглас-

ный порядок решения общеимперских дел. Может быть приведен перечень тех

учреждений, которые ведали этими делами. Например, таможенный тариф

Финляндии обсуждался в Министерстве финансов в 1840 году. Реформа

финляндского банковского устава обсуждалась в Министерстве финансов, проект

устава Императорского Александра Первого университета 1828 года обсуждался в

особом комитете при Министерстве народного просвещения. Проект кодификации

финляндских законов обсуждался во Втором отделении канцелярии Его

Величества. Проект денежной реформы обсуждался в Министерстве финансов в

1860-65 гг. Вопрос о том, созывать или не созывать Сейм, обсуждался в

особом совещании из сановников русских и представителей Финляндии под

председательством Императора Александра Второго. Военные вопросы обсуждались

в Военном министерстве; вопросы, касающиеся постройки шоссе, обсуждались в

Главном управлении путей сообщения, которому с 1909 г. была подчинена

Финляндия после причисления всей Финляндии в 8-й округ путей сообщения.

Начиная с царствования Императора Александра Второго получила, однако,

особое развитие теория об особой финляндской государственности. В это время

в сеймовом порядке прошли такие важные законы, как закон монетный и закон о

воинской повинности. Но в словах и во многих действиях Императора Александра

Второго сказывалось все же, что он общеимперскую идею не подчинял идее

провинциальной. Так, в 1863 году, когда финляндский Сенат обратился к

Императору Александру Второму с ходатайством о том, чтобы на разрешение

финляндского Сейма был передан вопрос о возврате Сестрорецка в черту

Империи, Александр Второй в этом безусловно отказал и вопрос этот решил

единолично. Горестны воспоминания этого Монарха о данном им в тяжелую для

него минуту на театре военных действий согласии на монетную реформу. Еще в

1860 г. он сказал о монетной же реформе: "On m'a escamote топ consentement".

Император Александр Третий ясно сознавал преобладание общеимперского

законодательства. В широких массах известен его почтовый манифест и его

манифест о приостановлении введения в действие Уголовного уложения, о

котором я уже упоминал. Менее известны другие два акта его царствования:

Высочайшее повеление 1891 года о передаче на обсуждение Государственного

совета проекта финляндского Сената о финляндских ос-

новных законах и проекта финляндского генерал-губернатора графа Гейдена

об учреждении управления финляндскими губерниями и Высочайшее повеление 1893

года о передаче, точно так же на разрешение Государственного совета, мнения

русских и финляндских членов комиссии Бунге о будущем государственном

законодательстве.

Знаменательно, что в это еще время многоопытный финляндский

генерал-губернатор граф Гейден настаивал на том, чтобы его проект об

учреждении управления финляндскими губерниями обсуждался в порядке русских

Основных законов, так как он имеет общегосударственный характер. Понятно из

всего сказанного, что Государь Император Николай Александрович, вступая на

престол и подтверждая права и привилегии Великого Княжества Финляндского,

подтвердил законы, права и привилегии областные, провинциальные; естественно

также, что он захотел продолжить дело своего отца и 3 февраля 1899 года

обнародовал манифест об общеимперском законодательстве; попятно, что в 1905

году, когда весь наш законодательный и государственный строй изменился,

манифестом 20 февраля 1906 г. было возвещено о том, что о порядке

осуществления общегосударственного законодательства будут в свое время

преподаны особые указания.

Обзор действия пяти Монархов приводит нас к неопровержимому выводу, что

общегосударственное законодательство, хотя иногда, может быть, и в неясных

очертаниях, иногда с отступлениями, с колебаниями, но осуществлялось в

течение ста лет волею и властью русских государей. Ни один из них не

отказывался от своих общеимперских прав, ни один из них тем более не

отказался от державных или, как здесь их называли, от учредительных прав

Русской Империи. Отказ этот был бы равносилен признанию Финляндии

самостоятельным государством, всякое столкновение, всякий конфликт с которым

был бы неразрешим, так как не было бы такой власти, которая была бы вправе

эти осложнения, эти конфликты разрешать. Окончание же конфликтов путем,

установленным между равноправными государствами, то есть путем войны,

конечно, между Финляндией и Россией немыслимо.

Таким образом, ныне царствующему Государю в минуту поворота в

финляндских делах предстояло решить, кто же правомочен осуществить державную

власть для установления норм и порядка общегосударственного законодательства.

Даровав, как самодержавный Государь, Основные законы Империи, Государь

Император манифестом от 20 февраля 1906 года оставил за собою право

установить в свое время и законы общегосударственные. Он мог сделать это

сам, он мог сделать это, вняв финляндским теориям, с помощью финляндского

Сейма, он мог, наконец, призвать к этому делу русское народное

представительство. Манифестом 14 марта этот вопрос разрешен, и законопроект

находится перед вами, господа члены Государственной думы.

Вам предстоит решить вопрос исторических размеров, но во время этого

исторического суда будут раздаваться и раздаются уже и обвинения, и укоры, и

нарекания. Указывая на перечень, вам будут доказывать, что русская реакция

стремится задушить автономию свободного народа (голоса слева: правильно),

тогда как в возможности пополнения перечня и заключается признак

верховенства Русского государства, заключается обеспечение, в случае

пропуска или недосмотра, от поворота вновь в такое же положение, в котором

мы находимся в настоящее время.

Приглашение финляндских депутатов в Думу и в Государственный совет с

решающим голосом - это акт величайшей справедливости, но это в то же время

доказательство (шум слева; звонок председателя) единства Русской империи.

Смущающий вас, как я слышал, некоторый дозор, в малой хотя степени, за

школами введен в перечень вследствие той неприязни, того недружелюбия,

которое внушается в школах детям по отношению к России и русскому языку.

(Шум слева; звонок председателя.) Союзы, печать, общество - это все

предметы, которые даже в сложных государствах составляют предмет

общеимперского законодательства. (Голос слева: еще бы.)

Но нам будут указывать, конечно, что этим путем бюрократия стремится

разрушить высокую местную культуру (голоса слева: правильно) и народное

просвещение. Я вам отвечу словами докладчика, что независимо от финляндского

правосознания существует еще другое правосознание, правосознание русское;

вам будут указывать на то, что правительство не считается с интересами

целого народа; на это я вам отвечу, что Государь доверил дело вам, а не

бюрократии и что помимо вас не пройдет ни один имперский закон; вам,

наконец, будут, вероятно, торжественно указывать на мнение якобы Европы, на

тысячи собранных финляндцами за границей подписей; тут уже отвечу вам

не я, а ответит вся Россия, что многие, видимо, еще не поняли, что при новом

строе Россия не разваливается, не расчленяется на части, а крепнет и познает

себя.

Разрушьте, господа, опасный призрак, нечто худшее, чем вражда и

ненависть, - презрение к нашей родине. Презрение чувствуется в угрозе

пассивного сопротивления со стороны некоторых финляндцев, презрение

чувствуется и со стороны непрошеных советчиков, презрение чувствуется, к

сожалению, и со стороны части нашего общества, которая не верит ни в право,

ни в силу русского народа. Стряхните с себя, господа, этот злой сон и,

олицетворяя собою Россию, спрошенную Царем в деле, равного которому вы еще

не вершили, докажите, что в России выше всего право, опирающееся на

всенародную силу. (Продолжительные рукоплескания правой и центра.)

 

ДВЕ РЕЧИ О НОВЫХ ЗАКОНАХ, КАСАЮЩИХСЯ ФИНЛЯНДИИ,

ПРОИЗНЕСЕННЫЕ В ГОСУДАРСТВЕННОМ СОВЕТЕ

8 И 11 ИЮНЯ 1910 ГОДА

 

Речь 8 июня 1910 г.

Господа члены Государственного совета!

Внесенный правительством на ваше разрешение законопроект о порядке

издания касающихся Финляндии законов общеимперского значения получил уже

всестороннее освещение как в первоначальной стадии своего рассмотрения, так

и в трудах Особой комиссии Государственного совета. Это избавляет меня от

необходимости утруждать ваше внимание подробным изложением существа вопроса.

Все необходимые разъяснения будут вам представлены, сообразно ходу прений,

при обсуждении законопроекта по статьям.

В настоящее время я считаю необходимым обратить ваше внимание в

нескольких лишь словах на принципиальную сторону дела. Я должен это сделать,

потому что как русские наши оппоненты, так и те из иностранцев, которые

считают себя призванными влиять на русские дела, относят правительственный

законопроект к области грубого правонарушения и стараются внушить нашим

законодательным учреждениям, что они совершили или совершают дело чуть ли не

позорное. А так как правительство, разрешая каждое дело, должно иметь в виду

всегда и прежде всего интересы России, то позорным оно считало бы лишь

полное равнодушие или, скорее, малодушие - забвение об этих интересах.

Отсюда, я думаю, понятно вам, почему правительство считало необходимым

подняться в финляндском вопросе выше местной узкой точки зрения и,

столкнувшись с ней, оглянуться на прошлое, оценить настоящее и

проникнуться, главным образом, одною мыслью: не попасть в юридическую

ловушку, не утерять всего того, что в прежние времена было создано

напряжением воли и порывом гения русского народа.

Внимательно следя за доводами противников законопроекта, я и тут, как

и в Государственной думе, не могу примирить их с принципом русской

государственности. В этих доводах я вижу один коренной, основной, прин-

ципиальный тезис и два последующих параллельных течения. Довод

основной, коренной состоит, кроме ссылки на незыблемые старинные шведские

законы, на невозможность нарушить финляндскую конституцию помимо согласия

финляндцев, еще в том, что статья 2 наших Основных законов по всем вопросам,

касающимся местных финляндских дел, отсылает нас к особым установлениям и

узаконениям Великого княжества Финляндского. Эти установления и узаконения,

как известно, в силу самого закона, не могут быть отменены или изменены

помимо финляндского Сейма. А следовательно, все дела, которые разрешались

прежде Сеймом, а теперь относятся к общегосударственным, не могут

разрешаться без Сейма, так как это было бы равносильно разрешению помимо

Сейма дел, которые, в качестве внутренних дел, могут быть разрешаемы

исключительно в сеймовом порядке.

Дальнейшая аргументация противников законопроекта, как я только что

сказал, разветвляется и идет по двум разным течениям. Чувствуя полную

невозможность обойти вопрос об интересах Империи, одни из лиц, стоящие в

оппозиции к законопроекту правительства, указывают, что общеимперские

интересы ограждаются, во-первых, принадлежащим Монарху правом

административного законодательства, а во-вторых, законодательством

параллельным. Другие же, признавая в принципе необходимость

общегосударственного законодательства, полагают, что необходимо было ранее

законопроект об этом внести на разрешение Сейма и только в случае отказа его

допустимо и позволительно было бы разрешить этот вопрос помимо Сейма, уже в

силу государственной необходимости.

Я считаю, что как только что упомянутый мною коренной, основной

принцип, так и истекающие из него двоякого рода суждения, безусловно,

ошибочны. Я не могу согласиться на признание внутренним делом автономной

провинции общегосударственных вопросов, касающихся всех русских граждан,

бьющих по их правосознанию, по их карману. Я считаю общегосударственные

вопросы выходящими из пределов внутренних, вопросами даже прямо им

противоположными. Разрешение этих вопросов одним Сеймом я считал бы

грубейшим нарушением русских Основных законов; разрешение их сначала Сеймом,

а потом нашими Законодательными учреждениями я признавал бы, во-первых,

бесплодным, ввиду редкой возможности достигнуть таким путем согласованных

решений, а во-вторых, по понятиям самих финляндцев, едва ли менее

антиконституционным, чем тот способ общегосударственного законодательства,

который предлагает правительство.

Если правила 20 мая 1908 г. вызвали протест финляндцев, заявивших, что

между ними и Монархом не должно быть русских советчиков, то утверждение

Монархом решений Сейма по общегосударственным вопросам только после

обсуждения и решения тех же вопросов Государственной думой и Государственным

советом едва ли может быть признано законоприемлемым кем-либо из финляндцев.

Но главное, путем предоставления Сейму прав общегосударственного

законодательства приносятся в жертву интересы Российской империи.

Пренебрежение к этим интересам я вижу не только в основе суждений оппозиции,

по и в дальнейшем развитии их теорий. Остановимся па одной из них -%

предложении отдать на разрешение Сейму законопроект об общегосударственном

законодательстве, а в случае неудачи этого шага решить этот вопрос и без

Сейма.

Я не могу понять, не могу представить себе, чтобы Россия могла обронить

свои державные права и ждать, чтобы их подобрал противник, для того чтобы

потом уже наброситься на него и отнять от него эти права силою. Ведь

философия этого предложения такова - решайте вопрос свободно, совершенно

самостоятельно, а если вы его решите не по-нашему, тогда берегитесь. Точно

так же совершенно неприемлема и вторая теория, теория о том, что

общегосударственные интересы покрываются законодательством параллельным и

законодательством административным. Придти к такому заключению возможно

только, если всецело войти в понимание финляндцев - основывать, строить

свои суждения исключительно на узком юридическом толковании; но юридические

положения в финляндском вопросе чрезвычайно шатки, и основываться на них, не

принимая в расчет элементов политических, экономических и исторических,

крайне рискованно, так как это всегда фатально кончается такими

комбинациями, которые приводят к разрешению русских имперских дел одними

только финляндцами.

О невозможности оградить русские имперские интересы законодательством

параллельным я уже сказал. Прибавлю только, что оно могло более или менее

успешно действовать только в те времена, когда, с одной стороны, не

собирались Сеймы, а с другой стороны, у нас

не существовали еще представительные законодательные учреждения, то

есть в то время, когда для той или другой страны действовала одна только

законодательная власть - в виде единоличной воли Монарха. В те времена,

если прямо смотреть на вещи, акты, общие для России и Финляндии, почти не

обсуждались Финляндией, а просто, по большей части, обнародовались в Великом

Княжестве Финляндском в финляндском порядке, прикрываясь формально природой

административного законодательства, хотя акты эти в громадной части носили

чисто имперский характер. Когда же начали собираться Сеймы, то параллельное

законодательство почти не могло осуществляться.

Вспомните историю издания уголовного уложения. Ведь для того, чтобы

осуществить его в приемлемой форме, пришлось прибегнуть к приостановке путем

Высочайшего манифеста утвержденного в финляндском порядке закона и к

предложению Сейму нового законопроекта в окончательной уже форме, то есть,

иначе, с предупреждением, что Сейм не имеет права сделать в нем никаких

изменений. Вот к каким способам, едва ли, с точки зрения финляндцев,

закономерным, приходилось прибегать в отдельных случаях для того, чтобы

оградить самые примитивные интересы Империи. Да и административное

законодательство могло обслуживать русские интересы только в патриархальные

времена, когда никто почти не отличал его от общеимперского, когда оно,

попросту говоря, выходило из законных своих рамок.

Проследите ход этого законодательства и вы увидите, что с самого начала

оно отменяло целые статьи общего уложения 1734 г., того уложения, которое

считается коренным финляндским законом; этому есть целый ряд документальных

доказательств; а затем, временами, оно принимало характер уже чисто

императивного общеимперского законодательства. Со времени созыва Сейма оно

сузилось до неузнаваемости. Прикрывая этим родом законодательства русские

общегосударственные интересы, узко юридическая или, позвольте так

выразиться, провинциальная правовая точка зрения впадает в бессознательное

юридическое лицемерие. Когда в поле ее зрения попадают общеимперские

интересы, то сторонники этого взгляда пугливо от них отмахиваются,

инстинктивно, конечно, чувствуя, что в этот узко-правовой провинциальный

наряд невозможно обрядить широкие задачи русского государственного

понимания,

Поэтому следовать за тем или другим способом аргументации противников

законопроекта для правительства невозможно, так же как невозможно признать

вместе с оппозицией, что проходящее красной нитью через целое столетие

осуществление тем или другим путем общеимперского законодательства -

повторная ошибка, постоянно повторяющееся исключение и что великодушные

обещания наших Монархов о сохранении местного законодательства, местного

управления равносильны пренебрежению русскими интересами и подчинению их

интересам финляндским.

Русское правительство должно помнить другое - оно должно помнить, что

когда миновали патриархальные времена и начали собираться Сеймы, а Сеймы

начали касаться вопросов, до боли затрагивающих русские имперские интересы,

то немедленно и повелительно начала сознаваться потребность в

общегосударственном законодательстве, которого требовали лучшие в то время

умы России. Правительство должно помнить и другое - что даже в самые

трудные минуты 1905 и 1906 годов, когда, казалось, все шаталось, вопрос об

общегосударственном законодательстве не понимался исключительно в

финляндском освещении, как он понимается некоторыми теперь.

Уже докладчик указал на собиравшееся в то время совещание 1906 года,

которое определенно сознавало, что разрабатывавшийся им Сеймовый устав,

безусловно, не касается общегосударственного законодательства. Не мешает

припомнить, может быть, и письмо бывшего в то время финляндским

генерал-губернатором действительного тайного советника Герарда, который

писал министру, статс-секретарю Великого Княжества Финляндского:

Вполне полагаясь на полную компетентность нынешнего Императорского

сената в разрешении тех вопросов, которые касаются внутреннего управления

краем и затрагивают интересы и желания местного населения, я нахожу нужным

остановиться прежде всего на двух предметах: 1) на значении проектированного

закона для установления порядка рассмотрения законопроектов, общих для

Империи и для Великого Княжества Финляндского, и 2) о том, насколько проект

этот затрагивает прерогативы Верховной власти. По первому предмету долгом

считаю высказать, что Императорский фин-

ляндский сенат, коему вверено главное внутреннее управление Финляндии

(параграф 1 Высочайшего постановления 13 сентября 1892 г.), мог составить и

составил проект закона о законодательной деятельности представительного

учреждения, компетенция которого ограничивается Великим Княжеством

Финляндским, не затрагивая вопросов, имеющих значение как для Империи, так и

для Великого Княжества, и не предрешая вопроса о порядке издания законов

сего рода. В этом отношении, проект сеймового устава находится в полном

согласии с Высочайшим манифестом 20 февраля настоящего года, в коем

установлено, что о порядке обсуждения законопроектов, общих для Империи и

Великого Княжества Финляндского, Высочайшею властью в свое время будут

преподаны надлежащие указания.

Правительство должно обратить ваше внимание еще на одно обстоятельство,

которое не оставит неотмеченным история. Это решение Государя предоставить

на обсуждение, в порядке общеимперского законодательства, тех дел

общеимперского характера, которые сохранились еще до настоящего времени в

сфере финляндского единоличного административного законодательства. Государь

предпочел разрешению таких вопросов единолично, в финляндском порядке,

разрешение их в порядке общеимперском, при содействии Государственной думы и

Государственного совета. Факт, который, как известно, вызвал сильную

монархическую тревогу в левом крыле Государственной думы.

В заключение, господа, я считаю себя обязанным напомнить, указать вам,

что перед вами только два пути. Надо выбрать! Один путь - путь прежний:

путь предоставления Финляндии свободного поступательного движения вперед в

деле самоопределения своего положения в Империи, в деле самодовлеющего

разрешения общих для Империи и для Финляндии вопросов. На этом пути

встречаются такие случайности, как издание Уголовного уложения 1899 года,

как подготовка финляндским Сенатом в 1906 г. проекта новой формы правления,

о чем председатель Совета министров узнавал случайно из газет. Другой путь

- поворот к решительной охране русских имперских интересов при сохранении

полного уважения к финляндской автономии, к финляндским привилегиям. Чтобы

идти по этому пути, надо не только понимать,

что общеимперские законодательные учреждения не могут быть устранены от

решения общеимперских дел и что эти учреждения не могут быть уравнены с

провинциальными учреждениями, а должны обладать компетенцией компетенций,

но нужно верить, что Россия не культурогаситель, что Россия сама смело

шагает вперед по пути усовершенствования, что Россия не обречена стать лишь

питательной почвой для чужих культур и для чужих успехов. И в зависимости от

крепости этой веры законодатели должны решать. Или отрекитесь от прав

общеимперского законодательства в пользу финляндского провинциального Сейма,

или докажите, что дарованные Государем России законодательные учреждения

считают своей обязанностью, своим долгом свято охранять то, что принадлежит

всему государству. Если, господа, существуют длинные периоды для

обдумывания, то существуют исторические минуты для решения.

Речь 11 июня 1910 г.

В речах господ членов Государственного совета, говоривших против

законопроекта *, повторяется по отношению к перечню дел, имеющих, согласно

проекту, быть издаваемыми в общем порядке, целый ряд существенных замечаний,

по которым я считаю необходимым сделать самые краткие разъяснения. Я слышал

тут заявление о том, что путем перечня уничтожается все автономное

устройство Финляндии, что из ведения финляндских учреждений изъемлется

громадная область дел, обнимающих всю местную, провинциальную жизнь Великого

Княжества. Я слышал тут точно так же, что законопроект создает

законодательную обструкцию, законодательную забастовку, так как Сейм не

будет иметь уже права законодательствовать в области перечня, а общие

законодательные учреждения заняться этим законодательством, особенно

мелочным, не удосужатся.

На это я считаю необходимым пояснить нижеследующее. Пока не будут

изданы в общем порядке новые законы, в Финляндии будет действовать

существующее в настоящее время местное законодательство. Затем, по вопросу о

проектируемых общих законах будет заслушано мнение финляндского народа, так

как ранее всего эти вопросы будут рассматриваться финляндским Сенатом или

Сеймом. Законопроект, правда, постановлениям Сей-

ма не присваивает термина "решение", а называет их "заключением", так

как по этим делам будет обсуждение, после Сейма, в Государственной думе и

Государственном совете с участием, однако, финляндских членов, к голосу

которых, в противность высказанному тут некоторыми ораторами мнению, я

уверен, и в Думе, и в Государственном совете будут прислушиваться с

особливым вниманием.

Переходя затем к заявлению о том, что наши законодательные учреждения

не будут иметь времени заняться мелочным финляндским законодательством, надо

иметь в виду, что при издании, редактировании и конструировании каждого

такого законопроекта будут, конечно, выделяться части, имеющие политическое,

принципиальное значение, которые будет предложено регулировать в общем

законодательном порядке, и могут быть выделены части, так сказать,

провинциального характера, в пределах которых законодательствовать будет

предоставлено, по-прежнему, финляндскому Сейму.

Вот почему, господа, пунктом перечня и придана была, и должна была быть

придана форма редакции общая или, как тут иронически выражались, туманная.

Пока не будут изданы законы в общегосударственном порядке, финляндская

жизнь, повторяю, будет регулироваться ныне существующими законодательными

нормами, действующими издавна, издревле в крае. По местным условиям, нет

такой спешной необходимости непременно теперь же все эти нормы обновлять,

изменять, вносить в них перемены. Вспомните довольно архаическое уложение о

судопроизводстве в Финляндии, которое действует, однако, в ней с давнего

времени.

Что касается обширности самого перечня, то надо помнить, что

перечисленные в этом перечне предметы законодательства не будут в полном

объеме переноситься в общее законодательство, а лишь в той мере, которая

будет касаться общеполитических, общеимперских интересов. Объем этой меры

будет определяться законодательными учреждениями, то есть вами, при

рассмотрении каждого отдельного законопроекта в частности. Перечень обширнее

по периферии, чем в глубину, и это понятно, так как правительственная мысль

не имела совершенно в виду нанести обиду, оскорбление финляндцам путем

изъятия из их ведения того или другого законодательного предмета целиком, а

имела целью защитить в объеме этих предметов интересы нашей родины, о

которых финляндцы, естественно, не думали, а мы, русские люди, до настоящего

времени, по финляндским законам, думать не имели права.

Я знаю, что в перечне больше всего сомнений возбуждает пункт 5-й,

который гласит, что основные начала управления Финляндией особыми

установлениями, на основании особого законодательства, должны переноситься в

область общегосударственного законодательства. Но тут не имелось в виду, тут

не таилось намерения разрушить, перестроить, изменить весь основной строй,

все коренные законы Финляндии, которые регулируют ее автономные права в

области законодательства и управления. Имелось в виду другое; имелось в виду

запечатлеть в законе, что право такого изменения не принадлежит одной

Финляндии, что ей не предоставляется одностороннего права изменения своего

положения в Империи. А это право финляндцы до настоящего времени ал собой

признают.

Я помню, и не могу забыть, что еще недавно финляндцы стремились

осуществить это право и сделали подобную попытку в 1906 г., желая в

финляндском порядке изменить форму правления. Бот это право изменения

Финляндией объема и пространства своих преимуществ в отношении Империи, без

согласия, без изъявления даже воли державным государством, и будет

закреплено, по крайней мере в сознании финляндцев, путем исключения пункта 5

статьи 2 из перечня нашего законопроекта. Этим будет нанесен, конечно,

большой ущерб России, в державном обладании которой находится Финляндия, -

России, законные интересы которой в этом высоком собрании представляете вы,

господа члены Государственного совета.