Дополнение в связи с выступлениями в Государственном

Совете В. П. Энгельгардта и Н. А. Хвостова, сделанное 27 марта 1910 г.

 

Я только скажу два слова. Я так понял двух предыдущих ораторов. Член

Государственного совета В. П. Энгельгард выступил против * оставления прав

за теми домохозяевами, которые по старости или слабости, как он выразился, "лежат

на печи", а член Государственного совета Н. А. Хвостов указывал * на еще

большую, по его понятиям, опасность, опасность того, что родоначальник,

который даже не живет на участке, который где-то находится вдалеке, может

вернуться домой и затем укрепить за собой участок и распорядиться им.

Я усматриваю тут явное недоразумение и предлагаю обратиться к самому

закону 9 ноября, прочесть статью 8, где сказано, что каждый "домохозяин",

владеющий надельной землей на общинном праве, может во всякое время и т. д.

Следовательно, лицо, "лежащее на печи", не может почитаться домохозяином,

лицо отсутствующее, живущее где-нибудь в С.-Петербурге или на заработках, -

не есть домохозяин. Поэтому, по закону 9 ноября, он не может укрепиться, не

может обойти, обездолить своих сыновей, свою семью. Закон же 9 ноября

принимает на себя заступничество, наравне с семьей, и за стариков, и

принципу этого закона противоречит поэтому поправка, согласно которой

старик, "лежащий на печи" или отсутствующий и не являющийся домохозяином,

может вдруг оказаться только соучастником собственности, к которой пожелает

укрепиться (сообща с другими членами семьи) член семьи домохозяин и из

владельца превратиться в совладельца определенной доли своего бесспорного

земельного имущества.

 

РЕЧЬ О ПРЕРОГАТИВАХ ПРАВИТЕЛЬСТВА В ДЕЛЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ВООРУЖЕННЫХ СИЛ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ

МАРТА 1910 ГОДА В ОТВЕТ НА ЗАЯВЛЕНИЕ ТРИДЦАТИ ДВУХ ЧЛЕНОВ

ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ

 

Господа члены Государственной думы!

Заявление 32 членов Государственной думы * обращено ко мне как

председателю Совета министров. Ознакомившись с этим заявлением, я убедился,

что мне было бы не трудно рядом формальных доказательств установить полную

неприемлемость, скажу даже более - невозможность запроса, подобного

внесенному, вследствие несоответствия его существа самой природе запросов,

как их понимает паше законодательство. Акт 24 августа (1909 года) не есть

действие министра или подведомственных ему учреждений, о котором говорит ст.

58 Учреждения Государственной думы. Это акт руководительства Верховной

власти по отношению к своему правительству, это есть не распоряжение

властей, подлежащих контролю Государственной думы, а выражение воли Государя

Императора, последовавшее в порядке верховного управления на точном

основании ст. 11 Основных законов.

После разъяснений юридического свойства, представленных здесь в том же

порядке мыслей докладчиком, мне осталось бы только завершить вашу

осведомленность представлением некоторых дополнительных данных, если бы не

тревожная мысль, которая овладела мною при слушании речей нескольких

предыдущих ораторов. Мысль эта заставляет меня выйти из тесных рамок

формальных доказательств и вступить в область более серьезных разъяснений, к

которым один лишь факт предъявления запроса, по мнению правительства -

неприемлемого, меня побудить не мог бы.

Я задаю себе вопрос, не могут ли только что высказанные здесь суждения,

оставленные правительством без ответа, вызвать, даже после отклонения

запроса, недоброе впечатление какого-то разлада разных факторов

государственности по отношению к нашим вооруженным силам. А ведь в деле,

касающемся нашей армии, ничего не должно оставаться неясным и темным! Мы

живем в слишком сложное время, и, несмотря на всеобщее желание мира, все

элементы государства, не враждебные ему, должны работать над созданием, над

накоплением

живой, активной народной силы (голоса в центре и справа: браво), а то

впечатление, о котором я только что говорил, может наложить на эту работу

единственно, может быть, опасные для армии путы.

Для меня с самого начала прений, точно так же, как и для других

ораторов, было ясно, что лиц, поддерживающих заявление о запросе, интересует

не одна юридическая, но, может быть, в большей еще степени политическая

сторона дела. Вопрос в настоящее время достаточно ярко расчленился.

Правительство, по мнению ораторов оппозиции, совершило юридически незаконный

акт - это одна сторона вопроса; но правительство сделало это,

последовательно проводя принцип постоянного преуменьшения прав

Государственной думы, следуя своей постоянной реакционной политике, - это

вторая часть, и я думаю, для моих оппонентов наиболее существенная.

К этой второй теме в Государственной думе возвращаются очень часто и по

самым разнообразным поводам. Я избегал отвечать на такого рода нападки,

полагая, что полемика на такие мотивы безрезультатна, и не имея просто

времени заниматься политической гимнастикой. Но раз такого рода доводы

приводятся вновь как аргументы в пользу принятия запроса, запроса свойства,

по моему мнению, небезопасного, то и мне придется коснуться двумя-тремя

словами этих аргументов, дабы неправильностью фона, налагаемого на весь

запрос, не была бы затемнена самая ясность рисунка.

Во-первых, господа, совершенно несомненно, что правительство суровым

образом и реагировало, и реагирует против революции; поэтому для

революционеров и для лиц, сочувствующих или сочувствовавших им, настоящее

правительство - правительство реакционное. Но точно так же известно, что

правительство приняло на себя задачу установить прочный правомерный порядок,

проводя одновременно реформы, предуказанные с высоты престола. Вот тут по

этому поводу слышится целый ряд попреков, целый ряд нареканий в том, что

правительство, действительно, достигает внешнего порядка, но достигает его

способами противозаконными, что правительство без всякой надобности

усиливает репрессии, что оно старается затормозить все реформы и свести на

нет деятельность Государственной думы.

Следует ли, господа, доказывать, что вся сущность этих горячих

нареканий складывается из партийной страстности, из неправильных фактов и

выводов и частицы правды? Частица правды заключается в том, что в области

управления могут быть и бывают ошибки, злоупотребления и превышения власти.

Правительство это искореняет и, смею вас уверить, искоренит. (В центре

рукоплескания и голоса: браво, браво!) Но из этих случаев с большой

легкостью делается вывод о том, что вся наша администрация беззаконничает и

что это беззаконие возведено правительством в систему (голос слева: верно).

Вывод этот по отношению к нашей администрации, честно превозмогающей

громадный труд, и произволен, и несправедлив. Противники правительства,

впрочем, выводы свои не всегда ставят в соответствие с фактами. Для

доказательства этого мне придется отойти несколько в сторону и привести

несколько примеров. Так, за последнее время, за последнее трехлетие,

правительство сочло возможным смягчить или отменить исключительное положение

в 130 различных местностях, а между тем еще недавно мы слышали здесь упрек,

что правительство не может управлять иначе, как посредством исключительных

положений. Административная высылка, мера временная, мера обоюдоострая,

применяется все реже и реже. В 1908 году этой ссылке подверглось 10 060

человек, а в 1909 году - 1991 человек, то есть в пять раз меньше, а между

тем мы слышали тут недавно, что ссылка применяется чаще, чем прежде.

Обязательные постановления там, где это возможно, ослабляются, и за

последнее трехлетие, точно так же, вследствие их неправильности их отменено

было 386.

Между тем тут постоянно говорится об усилении произвола местных

властей. Да не слышали ли вы здесь недавно о том, что военные суды чаще, чем

когда бы то ни было, отвлекаются теперь от своей прямой обязанности? И это

говорилось после того, как Государю Императору угодно было лично указать на

возможность обращения к военной подсудности общеуголовных преступлений

только в самых исключительных случаях, с применением смертной казни только в

виде самого крайнего средства, ограждающего потрясаемые устои

государственности. (Движение слева, звонок председателя.)

Я, господа, привожу это не для того, чтобы с кем-либо спорить, а

потому, что считаю, что Государственная дума вправе быть верно осведомленной

и о действиях, и о видах правительства. Я не могу при этом открыто не

заявить, что там, где революционная буря еще не затих-

ла, там, где еще с бомбами врываются в казначейства и в поезда, там,

где под флагом социальной революции грабят мирных жителей, там, конечно,

правительство силой удерживает и удержит порядок, не обращая внимания на

крики о реакции. (Голоса справа: браво.)

Но, господа, равнодействующая жизнь показывает, что Россия сошла уже с

мертвой точки, и я надеюсь, что по мере отмирания нашей смуты будут отпадать

и стеснения в пользовании обществом предоставленными ему правами; я надеюсь,

что и печать, и общества, п союзы, которые в недавние тяжкие дни были еще

зажигательными нитями для бенгальских огней революции, постепенно будут

вдвигаться в нормы постоянного закона. (Шум слева; голоса справа: браво.) И

правительство это делает не для того, чтобы подыгрываться под какое-либо

настроение, не для того, чтобы купить кого-либо, не для того, чтобы

уничтожить партийное или так называемое общественное недовольство.

После горечи перенесенных испытаний Россия, естественно, не может не

быть недовольной; она недовольна не только правительством, но и

Государственной думой, и Государственным советом, недовольна и правыми

партиями, и левыми партиями. Недовольна потому, что Россия недовольна собою.

Недовольство это пройдет, когда выйдет из смутных очертаний, когда

обрисуется и укрепится русское государственное самосознание, когда Россия

почувствует себя опять Россией! И достигнуть этого возможно, главным

образом, при одном условии: при правильной совместной работе правительства с

представительными учреждениями (голоса в центре: браво), работе, которая так

легко нарушается искажением и целей, и задач правительства.

Нарушаться эта работа может и другим путем, и я опасаюсь, что на этот

другой путь стали некоторые ораторы, только что говорившие передо мной с

этой трибуны. Вспоминая то, что говорил член Государственной думы Милюков о

том, что устройство армии должно проходить в общем законодательном порядке

*, сопоставляя это с выслушанной нами в прошлом заседании речью члена

Государственной думы Соколова 2 *, вспоминая его красноречивое заявление о

том, что Государственная дума желала бы много сделать для мощи армии, для

устройства ее, но что ей мешают на этом пути, что и сама армия должна знать,

что Дума хотела бы для нее сделать и что служит для этого помехой, я боюсь,

что из роли спокойного летописца я должен буду перейти к роли обвинителя.

История последних лет показывает, что армию нашу не могла подточить

ржавчина революции (голоса в центре: браво), что материальные ее запасы

восполняются, что дух ее прекрасен, а я думаю - и несокрушим, потому что

это дух народа (в центре и справа рукоплескания и возглас "браво"), но

история революции, история падения государств учит, что армия приходит в

расстройство тогда, когда перестает быть единой, единой в повиновении одной

безапелляционной, священной воле. Введите в этот принцип яд сомнения,

внушите нашей армии хотя бы обрывок мыслей о том, что устройство ее зависит

от коллективной воли, и мощь ее уже перестанет покоиться на единственно

неизменяемой соединяющей нашу армию силе - на власти Верховной.

Принцип этот, принцип единого руководительства нашей армией свято до

настоящего времени блюдется и правительством, и законодательными

учреждениями. Никто еще не высказывал сомнения в том, чтобы законодателем

недостаточно был указан удел народного представительства в деле

сотрудничества Ему по укреплению вооруженных сил страны. Удел этот

выражается в участии определения контингента новобранцев, в обсуждении

представлений об ассигновании средств на наши военные нужды, в ассигновании

этих средств или в отказе в этих кредитах. И в этом важном деле, возложенном

на законодательные учреждения, правительство, несомненно, обязано, по мере и

в пределах возможности, представлять им нужные материалы и данные. И

совершенно неправильно было бы действие правительства, выразившееся в

испрошении кредитов на определенные надобности с предвзятым намерением

употребить эти расходы на другую цель.

Но точно так же противозаконно было бы использование законодательными

учреждениями своих бюджетных или кредитных прав для закрепления в армии

угодного им порядка. И я опасаюсь, что эти бесспорно ясные начала могут быть

затемнены сомнением, которое авторы запроса хотели бы вгвоздить в убеждение

оппозиционной части нашего общества. Они хотят убедить в том, что раз они

предъявляют спор о преуменьшении правилами 24 августа прав Государственной

думы, то самые права Государственной думы в области устройства армии уже не

могут подлежать сомнению. А насколько опасно про-

тивопоставление, хотя бы незаметное, правам Монарха в этой области иных

не предуказанных законом прав, я уже указывал раньше.

Но я на этот счет предвижу вопрос: если в этой области все так ясно, то

к чему же самые правила 24 августа 1909 года? Не могут ли они сами вызвать

суждения, на опасность которых я только что указывал? Вот тут позвольте мне

обратиться к истории дела! Никто, я думаю, не будет оспаривать, что на долю

теперешнего правительства легла весьма нелегкая задача, задача проведения в

нашу государственную правительственную жизнь новых государственных начал. И,

я думаю, понятно, что в этом новом деле, в эпоху перелома в нашем

правительственном и административном строе, правительство ежечасно

наталкивается на всевозможные затруднения. Затруднения эти я делю на две

категории: к одной категории я отношу все недоумения, возникающие и

возникавшие между законодательными учреждениями и правительством, а к второй

- затруднения в применении самим правительством своих принципиально

бесспорных прав.

Возьмем, например, право бюджетное или право установления условий

выпуска займов. В этих вопросах проявилась несомненная разность в понимании

правительством и законодательными учреждениями пределов их взаимных прав, но

я утверждаю, что по отношению к статье 96 никаких затруднений этого рода не

возникало. У правительства в этом вопросе возникали сомнения, но не по

отношении) к Государственной думе, а по целому ряду принципиальны?' вопросов

внутреннего правительственного распорядка. Я укажу это на примере. Статья 96

объемлет собой целый ряд вопросов высокого интереса, но так как обыкновенно

она отождествляется с вопросом о штатах, а вопрос этот считается для

правительства самым неприятным, то позвольте мне остановиться именно на этом

примере.

Известно, что способ применения статьи 96 давно уже особливо озабочивал

правительство, вследствие чего для выяснения этого вопроса была в свое время

учреж-дена комиссия покойного ныне товарища министра финансов Чистякова.

Известно также, что правительство считало необходимым достигнуть соглашения

не сходившихся между собой мнений в этом деле разных ведомств. Но не надо

забывать, в чем именно заключалось сомнение правительства. Никогда

правительство не допускало

и мысли, что устройство военных частей, а следовательно, и штатов этих

частей могло бы проходить иначе, как в порядке ст. 96, так как для

правительства было всегда бесспорно, что постановления по строевой,

технической и хозяйственной части объемлют собой и военные штаты.

Еще весной 1968 года, в том заседании, о котором уже упоминал тут один

из предыдущих ораторов, представитель правительства в Государственном совете

заявил, что, по понятию правительства, организация армии и флота

определяется не в общем законодательном порядке статьи 96 и что лишь

ассигнование кредитов, ассигнование денег должно проходить порядком общим.

Сомнения правительства были другие: военное и морское ведомства заключают в

себе много организаций, ведающих не одни только военные дела. Достаточно

упомянуть о том, что гражданское управление в целых областях подчинено

военному ведомству, что есть целый ряд городов, в которых градоначальники

должны быть обязательно из лиц морского ведомства. Поэтому поневоле,

устанавливая порядок производства этих дел, правительство должно было

установить грань между функциями гражданскими и военными военного и морского

ведомств.

Сомнения правительства, которые должны были быть разрешены

междуведомственной комиссией, и заключались в том - где, в каком месте,

каким образом установить эту грань, так как к функциям гражданским некоторые

относили и устройство центральных частей этих ведомств, то есть штаты их в

качестве органов высшего административного управления. Вот в этой стадии

вопроса и вклинился в дело вопрос, разбиравшийся в то время в

Государственном совете, вопрос о штатах Морского генерального штаба. При

обсуждении его правительство заявило, что как этот вопрос, так и целый ряд

вопросов, получивших уже движение и разрешение через обе палаты,

правительство понимает как вопросы сепаратные, которые не должны предрешать

принципиального вопроса, рассматривавшегося междуведомственной комиссией.

Но вокруг дела о штатах Морского генерального штаба разыгрался

принципиальный спор, который общественной молвой был поднят на совершенно

неожиданную, небывалую высоту. Решение Государя Императора положило конец

этим спорам, дало окончательное направление этому делу

военно-административного характера; указание правительство получило в

вопросе военного понимания от единственной компетентной в деле военного

строительства инстанции, от Верховного вождя армии. (Голоса справа:

браво.)

Таким образом, было разрешено и правительственное затруднение,

правительственное недоумение, внутриправительственный вопрос, вопрос,

который на нашем аграрном языке мы могли бы назвать вопросом

внутринадельного разверстания, но этим ничуть не было установлено

какое-нибудь новое разграничение прав правительства и прав народного

представительства, так как таковой вопрос и по поднимался.

Я так долю остановился на этом вопросе и представил вам так подробно

все эти данные не для того, чтобы объяснять действия правительства, а для

того, чтобы вам стал ясным дальнейший ход этого дела и самое существо правил

24 августа 1909 г. Получив указания Верховной власти в вопросе о штатах, то

есть в одной части общего вопроса, правительство должно было разработать и

получить дальнейшие указания в общем вопросе, так как ст. 96 обнимает собой

еще целый ряд вопросов, так, например, вопрос о гражданском законодательстве

в казачьих областях, вопросы бюджетного характера и т. д. Вот в порядке

верховного направления правительственного аппарата и должна была протекать

дальнейшая правительственная работа.

Это ясно доказывает и Высочайший рескрипт на мое имя, который ставит

эту правительственную работу в пределы, указанные нашими Основными законами.

Это доказывает и вся дальнейшая правительственная работа. Позвольте

познакомить вас с отрывком из журнала Совета министров от 26 мая минувшего

года. Журнал этот Высочайше утвержден. Он гласит: "Совет министров заметил с

своей стороны, что Высочайше возложенная на него задача состоит лишь в

выработке правил, которыми, в случае одобрения их Вашим Величеством, должны

руководствоваться органы исполнительной власти и в частности военное и

морское ведомства при направления относящихся к устройству вооруженных сил

России законодательных предположений. При этом Вашему Величеству благоугодно

было в рескрипте на имя председателя Совета министров от 27 минувшего апреля

выразить Высочайшую волю о том, чтобы правила сии составлены были в

пределах, указанных основными государственными законами. Поэтому

установленное в сих последних отношение общих законов к специальному

военному законодательству должно быть строго соблюдено как необ-

ходимое условие закономерного осуществления настоящего дела,

заключающегося, само собой разумеется, не в толковании или расширении

точного смысла существующих законов, ибо сие возможно было бы только в

законодательном порядке, а в преподании ведомствам руководящих указаний к

правильному применению закона".

Вышеизложенное опрокидывает, я думаю, не только правильность построения

самого запроса, но и правильность построения заблудшей мысли, пытавшейся

внести разлад в согласованную работу высших государственных органов в деле

укрепления военной мощи России. Я знаю, что многие хотели бы поставить этот

вопрос иначе; желательно возбудить спор из-за прав, спор для нашей армии

губительный; желательно доказать, что правилами были нарушены права

Государственной думы, что необходима борьба с правительством и что эта

борьба, быть может, более важна, чем возможная в будущем вооруженная борьба

за судьбы России.

Но я открыто заявляю убежденное мнение правительства: до настоящего

времени Государственная дума в своем целом с величайшим уважением относилась

к правам Верховного водителя нашей армии, и правительство, со своей стороны,

никогда на права Государственной думы не покушалось. В правильном понимании

этого, я полагаю, и комиссия Государственной думы выразилась за отклонение

заявления о запросе. Я уверен, что и Государственная дума с силою отбросит

запрос 32 своих членов, предуказав этим, что в деле защиты России мы все

должны соединить, согласовать свои усилия, свои обязанности и свои права для

поддержания одного исторического высшего права России - быть сильной. (В

центре и справа рукоплескания и возгласы: браво.)