Глава 32 нехорошая пятница

 

Арган. А это не опасно-

представляться мертвым?

Туанетта. Нет, нет. Какая же

в этом опасность? Протягивайтесь

здесь скорей!

"Мнимый больной"

 

Был серенький февральский день. Во втором этаже дома, помещавшегося на

улице Ришелье, вдоль кабинета по вытертому ковру расхаживал, кашляя и

кряхтя, человек в халате изумрудного цвета, надетом поверх белья. Голова

человека была повязана по-бабьи шелковым ночным платком. В камине очень

весело горели дрова, и на огонь приятно было смотреть, отвращая взор от

февральской мути за окнами.

Человек мерил кабинет, останавливаясь по временам и рассматривая эстамп,

прибитый у окна. На этом эстампе был изображен лицом похожий на боевого

охотничьего сокола, в парике с тугими, крупными кольцами волос,

спускающимися на мужественные плечи, человек с выпуклыми, суровыми и умными

глазами. Под изображением человека помещался герб-щит с тремя цветками в его

поле.

Человек в халате разговаривал сам с собою тихо, изредка едко ухмылялся

своим мыслям. Когда он подходил к портрету, он смягчался, козырьком руки

накрывал глаза, прищуривался и любовался изображением.

- Хороший эстамп,-задумчиво сказал себе человек в халате,-очень, я бы

сказал, хороший эстамп... Великий Конде!-произнес он значительно, а потом

повторил бессмысленно несколько раз:-Великий Конде... Великий Конде...-И еще

пробормотал:-Эстамп... эстамп... я доволен, что приобрел этот эстамп...

Затем он пересек комнату и в кресле у камина посидел некоторое время,

освободив из ночных туфель босые ноги и протягивая их к живительному огню.

- Побриться надо,-сказал он задумчиво и потер шершавую щеку.-Нет, не

надо,-сам себе ответил он,- слишком утомительно бриться каждый день.

Согрев ноги, он надел туфли и направился к книжным шкафам и остановился

возле того, в котором на полках грудами лежали рукописи. Край одного из

листов свесился с полки. Человек выдернул рукопись за угол и прочел на ней

заголовок "Коридон". Злобно усмехнувшись, он хотел разорвать рукопись, но

руки изменили ему, он сломал ноготь и с проклятием всадил рукопись между

поленьями дров в камине. Через несколько секунд комнату залило светом, а

затем "Коридон" распался на черные плотные куски.

В то время как человек в халате наверху занимался сожжением "Коридона", в

нижних покоях разговаривали Арманда и Барон, пришедший навестить Мольера.

- В церковь не пошел, говорит, нездоровится,- рассказывала Арманда.

- Зачем в церковь?-спросил Барон"

- Да ведь сегодня семнадцатое, годовщина смерти Мадлены,-пояснила

Арманда,-я слушала мессу.

- Ах да, да,-вежливо сказал Барон.-Кашляет? Арманда поглядывала на

собеседника. Светлый парик его двумя потоками ниспадал на плечи. На Бароне

был новый шелковый кафтан, на коленях штанов драгоценные кружева колпаками,

шпага висела на широкой перевязи, а на груди висела мохнатая муфта. И Барон

изредка косился на муфту, потому что она ему очень нравилась.

- Как вы разодеты сегодня!..-сказала Арманда и добавила:-Кашляет и целое

утро кричал на прислугу. Я уж заметила, пятница-это самый скверный день.

Впрочем, я слишком много пятниц перевидала за одиннадцать лет. Но вот что,

ступайте к нему наверх, не сидите у меня, а то опять прислуга распустит по

Парижу бог знает что!

И Арманда с Бароном направились к внутренней лестнице. Но не успели они

подняться, как за дверями наверху нетерпеливо зазвенел колокольчик.

- Вот опять дрелен, дрелен,-сказала Арманда. Тут дверь наверху

отворилась, и человек в халате вышел на верхнюю площадку лестницы.

- Эй, кто тут есть?-брюзгливо спросил он.- Почему черт всегда уносит...

Ах, это вы? Здравствуйте, Барон.

- Здравствуйте, мастер,-ответил Барон, глядя вверх.

- Да, да, да, добрый день,-сказал человек в халате,-мне хотелось бы

поговорить...

Тут он положил локти на перила, ладонями подпер щеки и стал похож на

смешную обезьяну в колпаке, которая выглядывает из окна. Арманда и Барон с

изумлением поняли, что он желает разговаривать тут же, на лестнице, и

остались внизу. Человек помолчал, потом заговорил так:

- Я хотел сказать вот что: если бы жизнь моя... Если бы в жизни моей

чередовались бы поровну несчастия с удовольствиями, я, право, считал бы себя

счастливым, господа!

Арманда, напряженно сморщившись, глядела вверх. У нее пропала всякая

охота подниматься. "Пятница, пятница...-подумала она.-Опять начинается эта

ипохондрия!"

- Вы подумайте сами!-патетически продолжал человек.-Если никогда нет ни

одной минуты ни удовлетворения, ни радости, то что же тогда? И я хорошо

вижу, что мне надо выйти из игры! Я, дорогие мои,-задушевно прибавил

человек,-уверяю вас, больше не могу бороться с неприятностями. Ведь у меня

нет отдыха! А?-спросил он.- И вообще я полагаю, что я скоро кончусь. Что вы

на это скажете. Барон?-И тут человек совсем свесил голову на перила.

На лестнице наступило молчание. Барон почувствовал, что слова человека

ему крайне не нравятся. Он нахмурился, бросил беглый взгляд на Арманду, а

потом сказал:

- Я полагаю, мэтр, что вам сегодня не нужно играть.

- Да,-подтвердила Арманда,-не играй сегодня, ты себя плохо чувствуешь.

Ворчание послышалось наверху.

- Ну что вы такое говорите? Как можно отменить спектакль? Я вовсе не

желаю, чтобы рабочие меня кляли потом за то, что я лишил их вечеровой платы.

- Но ведь ты себя плохо чувствуешь?-сказала Арманда неприятным голосом.

- Я себя чувствую превосходно,-из упрямства ответил человек,-но меня

интересует другое: почему какие-то монашки бродят у нас по квартире?

- Не обращай внимания, они из монастыря Святой Клары, пришли просить

подаяния в Париж. Ну, пусть побудут до завтрашнего дня, они тебя ничем не

будут раздражать, посидят внизу.

- Святой Клары?-почему-то изумился человек в колпаке и повторил:-Святой

Клары? Ну что ж, что Святой Клары? Если Святой Клары, то пусть они сидят в

кухне! А то кажется, что в доме сто монашек!.. И дай им пять ливров.

И тут человек неожиданно шмыгнул к себе и закрыл за собою дверь.

- Я вам говорю, что это пятница,-сказала Арманда,-с этим уж ничего не

поделаешь.

- Я поднимусь к нему,-нерешительно отозвался Барон.

- Не советую,-сказала Арманда,-идемте обедать. Вечером на пале-рояльской

сцене смешные доктора в черных колпаках и аптекари с клистирами посвящали во

врачи бакалавра Аргана:

 

Если хворый еле дышит

И не может говорить?..

 

Бакалавр-Мольер весело кричал в ответ:

 

Умный врач тотчас предпишет

Кровь бедняге отворить!

 

Два раза клялся бакалавр в верности медицинскому факультету, а когда

президент потребовал третьей клятвы, бакалавр, ничего не ответив, неожиданно

застонал и повалился в кресло. Актеры на сцене дрогнули и замялись: этого

трюка не ждали, да и стон показался натуральным. Но тут бакалавр поднялся,

рассмеялся и крикнул по-латыни:

- Клянусь!

В партере ничего не заметили, и только некоторые актеры увидели, что лицо

бакалавра изменилось в цвете, а на лбу у него выступил пот. Тут хирурги и

аптекари оттанцевали свои балетные выходы, и спектакль закончился.

- Что с вами было, мэтр?-тревожно спросил Лагранж, игравший Клеанта, у

Мольера.

- Да вздор!-ответил тот.-Просто кольнуло в груди и сейчас же прошло.

Лагранж тогда отправился считать кассу и сводить какие-то дела в театре,

а Барон, не занятый в спектакле, пришел к Мольеру, когда тот переодевался.

- Вы почувствовали себя плохо?-спросил Барон.

- Как публика принимала спектакль?-ответил Мольер.

- Великолепно. Но у вас скверный вид, мастер?

- У меня прекрасный вид,-отозвался Мольер,-но почему-то мне вдруг стало

холодно.

И тут он застучал зубами.

Барон глянул испытующе на Мольера, побледнел и засуетился. Он открыл

дверь уборной и крикнул:

- Эй, кто там есть? Скажите, чтобы живей подавали мой портшез!

Он снял свою муфту и велел Мольеру засунуть в нее руки. Тот почему-то

присмирел, молча повиновался и опять застучал зубами. Через минуту Мольера

закутали, носильщики подняли его, посадили в портшез и понесли домой.

В доме еще было темно, потому что Арманда только что вернулась со

спектакля: она играла Анжелику. Барон шепнул Арманде, что Мольер чувствует

себя неладно, в доме забегали со свечами и Мольера повели по деревянной

лестнице наверх. Арманда стала отдавать какие-то приказания внизу и одного

из слуг послала искать врача.

Барон в это время со служанкой раздел Мольера и уложил его в постель. С

каждой минутой Барон становился почему-то все тревожней.

- Мастер, не хотите ли вы чего-нибудь? Быть может, вам дать бульону?

Тут Мольер оскалился и сказал, почему-то злобно улыбаясь:

- Бульон? О нет! Я знаю, из чего варит моя супруга бульон, он для меня

крепче кислоты.

- Налить вам ваше лекарство? Мольер ответил:

- Нет, нет. Я боюсь лекарств, которые нужно принимать внутрь. Сделайте

так, чтобы я заснул.

Барон повернулся к служанке и шепотом приказал:

- Подушку с хмелем, живо!

Служанка вернулась через минуту с подушкой, набитой хмелем, и ее положили

Мольеру под голову. Тут он закашлялся, и на платке выступила кровь. Барон

всмотрелся, поднеся к лицу свечу, и увидел, что нос у Мольера заострился,

под глазами показались тени, а лоб покрылся мельчайшим потом.

- Подожди здесь,-шепнул Барон служанке, кинулся вниз и столкнулся с Жаном

Обри, сыном того самого Леонара Обри, который строил мостовую для блестящих

карет, Жан Обри был мужем Женевьевы Бежар.

- Господин Обри,-зашептал Барон,-он очень плох, бегите за священником!

Обри охнул, надвинул шляпу на глаза и выбежал из дому. У лестницы

показалась Арманда со свечой в руке.

- Госпожа Мольер,-сказал Барон,-посылайте еще кого-нибудь за священником,

но скорей!

Арманда уронила свечу и исчезла в темноте, а Барон, прошипев на лестнице

недоуменно: "Что же, черт возьми, не идет никто из докторов?"-побежал

наверх.

- Чего вам дать, мастер?-спросил Барон и вытер платком лоб Мольера.

- Свету!-ответил Мольер.-И сыру пармезану.

- Сыру!-сказал Барон служанке, и та, потоптавшись, поставила свечку на

кресло и выбежала вон.

- Жене скажите, чтобы поднялась ко мне,-приказал Мольер.

Барон побежал по лестнице вниз и позвал:

- Кто там? Дайте свету больше! Госпожа Мольер! Внизу одна за другой

загорались свечи в чьих-то трясущихся руках. В это время там, наверху,

Мольер напрягся всем телом, вздрогнул, и кровь хлынула у него из горла,

заливая белье. В первый момент он испугался, но тотчас же почувствовал

чрезвычайное облегчение и даже подумал: "Вот хорошо..." А затем его поразило

изумление: его спальня превратилась в опушку леса, и какой-то черный

кавалер, вытирая кровь с головы, стал рвать повод, стараясь вылезти из-под

лошади, раненной в ногу. Лошадь билась и давила кавалера. Послышались

совершенно непонятные в спальне голоса:

- Кавалеры! Ко мне! Суассон убит!..

"Это бой под Марфе...-подумал Мольер,-а кавалер, которого давит лошадь,

это сьёр де Моден, первый любовник Мадлены... У меня льется из горла кровь,

как река, значит, во мне лопнула какая-то жила..." Он стал давиться кровью и

двигать нижней челюстью. Де Моден исчез из глаз, и в ту же секунду Мольер

увидел Рону, но в момент светопреставления, солнце, в виде багрового шара,

стало погружаться в воду, при звуках лютни "императора" д'Ассуси. "Это

глупо,-подумал Мольер,- и Рона и лютня не вовремя... Просто я умираю..." Он

успел подумать с любопытством: "А как выглядит смерть?"-и увидел ее

немедленно. Она вбежала в комнату в монашеском головном уборе и сразу

размашисто перекрестила Мольера. Он с величайшим любопытством хотел ее

внимательно рассмотреть, но ничего уже более не рассмотрел.

В это время Барон с двумя шандалами в руках, заливая лестницу светом,

поднимался вверх, а за ним, волоча и подбирая шлейф, бежала Арманда. Она

тянула за руку девчонку с пухлыми щеками и шептала ей:

- Ничего, ничего, не бойся, Эспри, идем к отцу! Сверху послышалось

гнусавое печальное пение монашки. Арманда и Барон, вбежав, увидели эту

монашку со сложенными молитвенно ладонями.

"Святая Клара..."-подумала Арманда и разглядела, что вся кровать и сам

Мольер залиты кровью. Девчонка испугалась и заплакала.

- Мольер!-сказала дрогнувшим голосом, как никогда не говорила, Арманда,

но ответа не получила.

Барон же, с размаху поставив шандалы на стел, прыгая через ступеньку,

скатился с лестницы и, вцепившись в грудь слуге, зарычал:

- Где ты шлялся?! Где доктор, болван!! И слуга отчаянно ответил:

- Господин де Барон, что же я сделаю? Ни один не хочет идти к господину

де Мольеру! Ни один!

 

Глава 33 ТЫ ЕСТЬ ЗЕМЛЯ

 

Весь дом находился в тягостном недоумении. Оно передалось и нищим

монашкам. Почитав некоторое время над обмытым, укрытым и лежащим на смертном

ложе Мольером, они решительно не знали, что им дальше делать. Дело в том,

что земля не желала принимать тело господина Мольера.

Жан Обри накануне напрасно умолял священников прихода Святого Евстафия,

Ланфана и Леша, явиться к умирающему. Оба наотрез отказались. Третий,

фамилия которого была Пейзан, сжалившись над приходящим в отчаяние Обри,

явился в дом комедианта, но слишком поздно, когда тот уже умер, и тотчас

поспешил уйти. А о том, чтобы Мольера хоронить по церковному обряду, не

могло быть и речи. Грешный комедиант умер без покаяния и не отрекшись от

своей осуждаемой церковью профессии и не дав письменного обещания, что в

случае, если господь по бесконечной своей благости возвратит ему здоровье,

он никогда более в жизни не будет играть в комедии.

Формула эта подписана не была, и ни один священник в Париже не взялся бы

проводить господина де Мольера на кладбище, да, впрочем, ни одно кладбище и

не приняло бы его.

Арманда стала уже приходить в отчаяние, как приехал из Отейля тамошний

кюре, Франсуа Луазо, подружившийся с Мольером в то время, когда тот проживал

в Отейле. Кюре не только научил Арманду, как составить прошение на имя

парижского архиепископа, но, несомненно рискуя сильнейшими неприятностями

для себя лично, вместе с Армандой поехал к парижскому архиепископу.

Вдову и кюре после недолгого ожидания в тихой приемной ввели в

архиепископский кабинет, и Арманда увидела перед собой Арле де Шанваллона,

архиепископа Парижского.

- Я пришла, ваше высокопреосвященство,-заговорила вдова, просить вашего

разрешения похоронить моего покойного мужа согласно церковному обряду.

Де Шанваллон прочел прошение и сказал вдове, но глядя не на нее, а на

Луазо тяжкими и очень внимательными глазами:

- Ваш муж, сударыня, был комедиантом?

- Да,-волнуясь, ответила Арманда,-но он умер как добрый христианин. Это

могут засвидетельствовать две монахини монастыря Святой Клары д'Аннесси,

бывшие у нас в доме. Кроме того, во время прошлой Пасхи он исповедовался и

причащался.

- Мне очень жаль,-ответил архиепископ,-но сделать ничего нельзя. Я не

могу выдать разрешение на погребение.

- Куда же мне девать его тело?-спросила Арманда и заплакала.

- Я жалею его,-повторил архиепископ,-но, поймите, сударыня, я не могу

оскорбить закон.

И Луазо, провожаемый в спину взглядом архиепископа, увел рыдающую

Арманду.

- Значит,-уткнувшись в плечо кюре, плача, говорила Арманда,-мне придется

вывезти его за город и зарыть у большой дороги...

Но верный кюре не покинул ее, и они оказались в Сен-Жермене, в

королевском дворце. Тут Арманду ждала удача. Король принял ее. Арманду ввели

в зал, где он, стоя у стола, дожидался ее. Арманда не стала ничего говорить,

а сразу стала на колени и заплакала. Король помог ей подняться и спросил:

- Я прошу вас успокоиться, сударыня. Что я могу для вас сделать?

- Ваше величество,-сказала Арманда,-мне не разрешают хоронить моего мужа,

де Мольера! Заступитесь, ваше величество!

Король ответил:

- Для вашего покойного мужа все будет сделано. Прошу вас, поезжайте домой

и позаботьтесь о его теле.

Арманда, рыдая и произнося слова благодарности, удалилась, а через

несколько минут королевский гонец, поскакал за де Шанваллоном.

Когда Шанваллон явился к королю, тот спросил его:

- Что происходит там по поводу смерти Мольера?

- Государь,-ответил Шанваллон,-закон запрещает хоронить его на освященной

земле.

- А на сколько вглубь простирается освященная земля?-спросил король.

- На четыре фута, ваше величество,-ответил архиепископ.

- Благоволите, архиепископ, похоронить его на глубине пятого фута,-сказал

Людовик,-но похороните непременно, избежав как торжества, так и скандала.

В канцелярии архиепископа писали бумагу:

"Приняв во внимание обстоятельства, обнаруженные в следствии,

произведенном согласно нашему приказанию, мы позволяем священнику церкви

Святого Евстафия похоронить по церковному обряду тело покойного Мольера, с

тем, однако, условием, чтобы это погребение было совершено без всякой

торжественности, не более как двумя священниками, и не днем, и чтобы за

упокой души его не было совершаемо торжественное богослужение ни в

вышеуказанной церкви Святого Евстафия и ни в какой другой".

Лишь только по цеху парижских обойщиков распространился слух, что

скончался сын покойного почтенного Жана-Батиста Поклена комедиант де Мольер,

носящий наследственное звание обойщика, представители цеха явились на улицу

Ришелье и положили на тело комедианта расшитое цеховое знамя, возвратив

Мольера в то состояние, из которого он самовольно вышел: обойщиком был и к

обойщикам вернулся.

И в то же время один оборотистый человек, знавший, что Великий Конде

относился к Мольеру с симпатией, явился к Конде со словами:

- Ваше высочество, разрешите вам вручить эпитафию, которую я написал для

Мольера.

Конде взял эпитафию и, глянув на автора, ответил:

- Благодарю вас! Но я предпочел бы, чтобы он написал вашу эпитафию.

Двадцать первого февраля к девяти часам вечера, когда должны были

выносить Мольера, толпа человек в полтораста собралась у дома покойного

комедианта, и из кого состояла эта толпа, неизвестно. Но почему-то она вела

себя возбужденно, слышались громкие выкрики и даже свист. Вдова сьёра де

Мольера взволновалась при виде неизвестных. По совету близких она раскрыла

окно и обратилась к собравшимся с такими словами:

- Господа! Зачем же вы хотите потревожить моего покойного мужа? Я вас

могу уверить, что он был добрым человеком и умер как христианин. Быть может,

вы сделаете честь проводить его на кладбище?

Тут чья-то рука вложила ей в руку кожаный кошель, и она стала раздавать

деньги. После некоторого шума из-за денег все пришло в порядок, и у дома

появились факелы. В девять часов из дому вынесли деревянный гроб. Впереди

шли два безмолвных священника. Рядом с гробом шли мальчики в стихарях и

несли громадные восковые свечи. А за гробом потек целый лес огней, ц в толпе

провожавших видели следующих знаменитых людей: художника Пьера Миньяра,

баснописца Лафонтена и поэтов Буало и Шапеля. Все они несли факелы в руках,

а за ними строем шли с факелами комедианты труппы Пале-Рояля и, наконец, эта

разросшаяся толпа человек в двести. Когда прошли одну улицу, открылось окно

в доме и высунувшаяся женщина звонко спросила:

- Кого это хоронят?

- Какого-то Мольера,-ответила другая женщина. Этого Мольера принесли на

кладбище Святого Жозефа и похоронили в том отделе, где хоронят самоубийц и

некрещеных детей. А в церкви Святого Евстафия священнослужитель отметил

кратко, что 21 февраля 1673 года, во вторник, был погребен на кладбище

Святого Жозефа обойщик и королевский камердинер Жан-Батист Поклен.