В.С. Библер предостерегает от примитивного понимания диалога как разных видов диалога, встречающихся в речи человека (научный, бытовой, моральный и т.д.), которые не имеют отношения к идее диалога в рамках диалоговой концепции культуры. “В “диалоге культур” речь идёт о диалогичности самой истины (…красоты, добра...), о том, что понимание другого человека предполагает взаимопонимание “Я - ты” как онтологически различных личностей, обладающих - актуально или потенциально - различными культурами, логиками мышления, различными смыслами истины, красоты, добра... Диалог, понимаемый в идее культуры, - это не диалог различных мнений или представлений, это - всегда диалог различных культур...
Общение личностей в диалоге происходит благодаря некоторому атому общения - тексту.
По выражению В.С. Библера, текст, понимаемый как произведение, “живет контекстами...”, все его содержание только в нем, и все его содержание - вне его, только на его границах, в его небытии как текста”. Текст как произведение имеет смысл только тогда, когда он понятен другим, а это возможно только при выполнении следующих условий:текст должен иметь внутреннюю логику смыслов, заложенных в нем; текст должен быть построен в системе общего для общающихся языка и жанровой традиции данной культуры; текст как произведение должен быть понятен своими контекстами. Только при условии совпадения контекстов автора и читателя (слушающего, интерпретатора) текст понимается без затруднений при наличии одинакового (приблизительно) кругозора личностей, взаимодействующих с текстом.
Текст-произведение понимается как диалогическая встреча двух субъектов, погруженных в бесконечный культурный контекст, требующего особого метода- понимания, включающего в себя четыре акта: восприятие текста; узнавание и понимание значения в данном языке; узнавание и понимание в контексте данной культуры; активное диалогическое понимание.
Понимание произведения, которое равно тексту плюс контекст, базируется на трех контекстах:контексте описываемого; контексте автора; контексте интерпретатора.
Понимание, выступающее во взаимодействии своей структуры и контекстов, является основным методом познания с позиций концепции диалога культур, в отличие от объяснения. “При объяснении - только одно сознание, один субъект; при понимании - два сознания, два субъекта... Понимание всегда диалогично.”
Библер допускает также и диалог культур внутри каждой конкретной культуры, способность её «смотреть на себя со стороны». Диалог возможен тогда, когда читатель осознаёт встречу с автором и героем произведения как встречу с другим сознанием, другим взглядом на мир.
Основные положения Школы диалога культур:
·диалог, диалогичность есть неотъемлемый компонент внутреннего содержания личности;
·многоголосье мира («карнавал мироощущения» по М. Бахтину) существует в индивидуальном сознании в форме внутреннего диалога;
·главное событие в диалоге — бесконечное развертывание все новых смыслов каждого вступающего в диалог феномена культуры;
·диалог есть не проявление противоречий, а сосуществование и взаимодействие несводимых в единое целое сознаний, не обобщение, но общение различных форм понимания;
·современное мышление строится по культурным моделям и схемам, предполагающим диалогическое общение высших достижений человеческого мышления, сознания, бытия с наработками предыдущих эпох.
Семіологічний парадокс» за Р.Бартом. Полісемія і синонімія у
Кіномистецтві(Р.Барт).
Б. удается обнаружить неравнозначные зависимости между языками выделенных типов, а также ментальную конструкцию, лежащую в основе "семиологического парадокса" — следствия этой неравнозначности. Суть этого парадокса состоит в том, что общество, постоянно переводя элементы "реального языка" — по сути своей "вещи" — в элементы речи, или знаки, пытается придать элементам означения "рациональную" природу. Таким образом возникает парадоксальная ситуация превращения "вещей" в смысл и наоборот.
Поиск разнообразных смыслопорождающих механизмов того или иного культурного периода приводит Б. к признанию рядоположенности любой теоретической и практической деятельности, от эстетической до инженерно-технической или политической. Эпицентром исследовательских интересов Б. выступает, однако, не сама система знаков и денотативных значений, а возникающее в процессе коммуникации поле "коннотативных" значений, которые и позволяют тому или иному обществу дистанцироваться в культурно-историческом плане от иных обществ, с их особыми коннотативными содержаниями.
Поставив проблему "семиологического парадокса", Б. утверждает, что в массовом сознании происходит фетишизация языка, а само сознание становится пристанищем разнообразных мифов, коренящихся в наделении языковых конструкций силой описываемых ими вещей и явлений. С другой стороны, вещи и явления сами начинают претендовать на "рациональность" и наделеность смыслом (феномен товарного фетишизма).
«Семиологический парадокс» Барта заключается в том, что в массовом сознании происходит фетишизация языка, а само сознание становится пристанищем разнообразных мифов, коренящихся в наделении языковых конструкций силой описываемых ими вещей и явлений. С другой стороны, вещи и явления сами начинают претендовать на «рациональность» и наделеность смыслом (феномен товарного фетишизма).
По барту кино это сообщение, которое автор посылает зрителю используя систему знаков.Со структурной точки зрения знак образуется соединением означающего (формы) и означаемого (для соссюровского языка это понятие). Означающее поливалентно. Его поливалентность - двойная: одно означающее может выражать несколько означаемых (в лингвистике это называется полисемией), а одно означаемое может выражаться несколькими означающими (это называется синонимией). Случаи полисемии редко встречаются в западной культуре зрелищ, в отличие от восточного театра, где одно означающее (скажем, «фонарное» освещение) может покрывать собой два означаемых («световая дорожка на воде» или же «озеро с кувшинками»); на Востоке полисемия возможна постольку, поскольку знак там включается в сильно развитый, очень жесткий символический код, а потому неоднозначность смысла сразу ограничивается контекстом. В нашем же искусстве, в основе которого - притязание знаковых отношений на естественность, полисемия оказывается источником беспорядка; для искусства по сути своей аналогического она очень быстро становится нетерпимой. У нас полисемия существует лишь в виде отдельных следов (например, трубный глас может означать понятия рая или военной победы) и только в рамках какой-либо испытанной риторики, заменяющей у нас на Западе ритуализованный код китайского театра. Напротив того, синонимия встречается часто, поскольку здесь уже нет угрозы для ясного понимания. Однако в языке синонимы одного и того же слова всегда образуют лишь виртуальный резерв, их не используют все сразу (разве что у Пеги, стилистический опыт которого никто не стал повторять). В фильме же одно означаемое постоянно выражается практически одновременно разными означающими, и как раз плотностью синонимии определяется режиссерский стиль. Когда синонимия слишком обильна, то от этого возникает некоторая вульгарность: режиссер нагромождает означающие, словно не доверяя понятливости зрителя. На самом деле синонимия обладает эстетической ценностью лишь в том случае, если она ненастоящая: означаемое дается через ряд последовательных поправок и уточнений, которые никогда по-настоящему не повторяют друг друга. Некоторые режиссеры практикуют даже настоящую литоту означающего: своей сдержанностью знак заговорщицки подмигивает опытному зрителю.
Означающее комбинаторно. Искусство здесь состоит в том, чтобы уметь изящно сливать означающие воедино, то есть перечислять их одно за другим, не повторяясь и в то же время не упуская из виду означаемого, которое нужно выразить. Одним словом, у означающих есть самый настоящий синтаксис.
34. Тартусько-Московська структурно-семіотична школа (Ю.Лотман,
Вяч.Вс.Іванов, В.Н.Топоров, Б.А.Успенський та ін.)
Т-М школа-направле ние в отеч. (русскоязычной) семиотике, лингвистике, лит-ведении, культурологии. На основании того, что в рамках данной школы осуществлялось применение структурно-семиотич. методов к анализу языков культуры и культурных текстов, ее принято относить к структурализму. Т.-м.ш. возникла в нач. 60-х гг. как следствие объединения двух исследоват. групп — преподавателей и студентов кафедры рус. лит-ры ун-та г. Тарту (Эстония) (Б.Ф. Егоров, Лотман, З.Г. Минц, А.И. Чернов и др. ) и группы моск. лингвистов и филологов (Б.А. Успенский, В.Н. Топоров, Вяч. Вс. Иванов, Ю.К. Лекомцев и др. ), возникшего как следствие общего исследоват. интереса к проблематике строения и функционирования знаковых систем в человеч. сооб-ве. Рез-том деятельности школы, вдохновителем к-рой был Лотман, стала организация регулярных конференций (летних школ) и издание сб. научных трудов по проблемам знаковых (“вторичных моделирующих” — внутр. термин Т.-м.ш.) систем.
Методически Т.-м.ш. опиралась на традиции советской структурной лингвистики (П.Г. Богатырев, Жирмунский, Пропп), а также на совр. зарубежные работы по структурно-семиотич. анализу (применение математич. моделирования, стат. методов, элементов теории информации). Т.-м.ш. практически отказалась от методол. исследований, сосредоточившись на прикладных вопросах семиотич. анализа. Взяв за основу предложенный еще де Соссюром тезис о структурном единстве всех языков, представители Т.-м.ш. на уровне прикладных исследований попытались выявить структурные элементы и принципы их применения в локальных знаковых системах и группах текстов. При этом текст понимался как последовательность знаков, определенная нормами языка, и анализировался с позиций семиотики, а не семантики.
Если в 60-е гг. для Т.-м.ш. характерна работа со знаковым и текстовым (прежде всего лит. ) материалом вербальных естеств. языков, то в последующие два десятилетия исследоват. акцент, во многом под влиянием зарубежного структурализма, постепенно смещается. Происходит экстраполяция структурно-семиотич. анализа на все более широкий круг знаковых систем (иконич., графич., образные системы). В поле зрения представителей Т.-м.ш. попадает культура, к-рая понимается как сфера коммуникации индивида с социумом, осуществляемой знаковыми средствами (“семиосфера”), т.е. как сфера языковая. Предметом исследования становится “семиотика культуры” — структурное описание знаковых средств культуры (прежде всего искусства). Однако попытки применить структурные методы к анализу искусства (кино, живописи и т.д.) показывают сложность, неоднозначность, а то и просто невозможность выделения структурных элементов и знаковых последовательностей в “текстах искусства”, что заставляет обратиться к анализу самой возможности выявления языковых отношений в искусстве; это выводит на еще более широкий контекст функционирования искусства в культуре, вопросы типологии культуры и т.п. (этот путь характерен для Лотмана — крупнейшего представителя Т.-м.ш.).
Исследование широкого культурного контекста подразумевало анализ динамич. процессов, для к-рого структурно-семиотич. методы были низкоэвристичны. В этих условиях приходилось либо отказываться от анализа динамики в пользу синхронного описания знаковых средств культуры, либо постепенно отказываться от структурного метода в пользу сравнительно-истор., сравнительно-типол., функционального, генетич. анализа.
Т.-м.ш. не ставила перед собой таких глобальных задач, как франц. структурализм, а потому методол. кризис, пережитый ею в 80-е гг., был менее глубоким и во многом объяснялся чисто социальными причинами (падение актуальности социально-значимого поведения ученых в условиях “застоя”). Социальные изменения рубежа 80-90-х гг. обусловили резкий всплеск научной активности школы, несмотря на отделение Эстонии и смерть Лотмана (28 окт. 1993).
Ныне осн. содержанием работ представителей Т.-м.ш. остается анализ локальных аспектов знаковой деятельности в культуре на прикладном уровне с позиций структурно-семиотич. анализа, а также постановка типологич. проблем знаковой деятельности в культуре (прежде всего русской) и общетипологич. проблем культуры на фундаментальном уровне (работы В.Н. Топорова, Б.А. Успенского и др. ) с использованием элементов структурного анализа в сочетании с другими (прежде всего функциональным и диффузионным), принятыми в культурологии.
Т.-м.ш. стала ведущей (по существу — единственной) отеч. школой, разрабатывавшей проблематику структурного анализа в культуре, и продемонстрировала высокую эвристичность этого метода в изучении прикладных проблем знаковой деятельности и функционирования знаковых систем в культуре, оказав значит. влияние на облик совр. отеч. культурологии.
35. Діяльність Празького лінгвістичного гуртка: Р. Якобсон,
Я.Мукаржовський.
положительные стороны учения Ф. де Соссюра стремилось развить и воплотить в конкретных исследованиях содружество работавших в Праге языковедов, получившее название Пражского лингвистического кружка (ПЛК). Очень скоро это объединение вышло далеко за локальные признаки и сложилось в оригинальное лингвистическое направление, представители которого после некоторого пересмотра и уточнения своих теоретических положений (подчеркивая свое принципиальное отличие от глоссематики Ельмслева и дескриптивной лингвистики) придерживаются ныне наименования функциональной лингвистики.Пражская лингвистическая школа пришла к достаточно правильному пониманию функционирования языковой системы. Пражцы первыми пришли к пониманию языка как системы отношений, точнее оппозиций. При этом задачей исследования является вскрыть сложную и запутанную связь этих оппозиций.
Пражский лингвистический кружок организационно оформился в 1926 г., объединив ряд русских лингвистов (самый яркий представитель Роман Якобсон) и пр. с чехословацкими языковедами — Мукаржовским Яном и другими.
дискуссия способствовала окончательному формулированию теоретических положений ПЛК, основная методическая направленность которых характеризуется и самим наименованием — «функциональная лингвистика». Именно с точки зрения этой характерной черты и следует рассматривать и оценивать данное лингвистическое направление.
Функциональная лингвистика исходит из структурного понимания языка и в соответствии с этим полагает необходимым опираться на структуральные методы лингвистического исследования. «Структурализм, — устанавливают представители функциональной лингвистики, — является, на наш взгляд, направлением, рассматривающим языковую действительность как реализацию системы знаков, которые обязательны для определенного коллектива и упорядочены специфическими законами. Под знаком пражская школа понимает языковой коррелят внеязыковой действительности, без которой он не имеет ни смысла, ни права на существование». Учитывая тот факт, что «структура языка тесно связана с окружающими ее структурами», пражские структуралисты большое внимание уделяют изучению различных функциональных и стилистических слоев языка и отношений языка к литературе, искусству, культуре. Такого рода соотносительное изучение структуры языка исходит из того положения, что языковой знак нельзя рассматривать независимо от его реализации: это нераздельные явления и сами противопоставления, складывающиеся внутри структуры языка, поэтому следует изучать как отношения реальных элементов, имеющих реальные качества и признаки.
Чрезвычайно характерной чертой функциональной лингвистики является то, что она не ограничивается в своей исследовательской работе синхронической плоскостью языка, но применяет структуральные методы к изучению процессов развития языка, т. е. к его диахронии. В этом последнем случае внимание исследователя обращается не на описание изменений фактов языка (исторический или даже хронологический дескриптивизм), а на вскрытие причин этих изменений. Такое интересное и многообещающее направление в современной языковедческой работе, как диахроническая фонология, является прямым производным основных теоретических положений функциональной лингвистики.
В тесной и логической связи с изложенными теоретическими принципами находится и трактовка, с одной стороны, взаимоотношений синхронической и диахронической плоскостей языка, а с другой стороны, — соссюровского противопоставления «языка» и «речи». Синхрония и диахрония не представляют в функциональной лингвистике независимых областей и аспектов изучения языка, но взаимопроникают друг в друга. «Диахронные законы отличаются в структурном языкознании от синхронных только тем, что они ограничены во времени относительной хронологией и приводятся в исторической последовательности». А что касается дихотомии «язык/речь», то «языковые факты, толкуемые де Соссюром как речь (parole), пражская школа считает высказываниями, т. е. языковым материалом, в котором языковедам следует определять законы «интерсубъектного» характера».
Направляя свои усилия на анализ языковой действительности, данной в высказываниях, представители функциональной лингвистики основной своей задачей считают вскрытие действующих в языковой действительности законов. Лингвистические законы, будучи законами абстрактными, «в отличие от законов естествознания, действующих механически, являются нормирующими (нормотетическими) и, следовательно, имеют силу только для определенной системы и в определенное время».
Традиционные методы лингвистического исследования функциональная лингвистика стремится соединить с квантитативными («математическая лингвистика»). «Для полного познания языковой действительности, — говорится в ее научной программе, — следует сочетать качественный анализ элементов языка с количественным (статистическим) анализом». Подобного рода квантитативный подход к изучению языка во многом способствовал становлению и развитию математических методов лингвистического исследования, ныне широко применяемых в прикладной лингвистике.
В исследовании, посвященном сопоставлению русской и чешской систем стихосложения (1923), Якобсон сосредоточивает внимание на звуковых сегментах слов, именуемых фонемами, которые не имеют собственного значения, но их последовательности являются важнейшим средством выражения значений в языке. Интерес к звуковой стороне языка привел Якобсона к созданию новой отрасли лингвистики — фонологии, предметом которой являются дифференциальные признаки звуков, из которых состоят фонемы. Якобсон установил 12 бинарных акустических признаков, составляющих фонологические оппозиции, которые, по его утверждению, являются языковыми универсалиями, лежащими в основе любого языка. Метод структурного анализа в терминах бинарных оппозиций оказал большое влияние на антрополога Клода Леви-Стросса
Мукаржовский и его последователи в своих трудах пытались соединить структурный метод с семиотическим, дополнить понятие структуры понятием знака, разработать понятие структурного напряжения, переосмыслить пространственно-временной континуум в сфере искусства. Мукаржовский определил понятие структуры как смысловое единство, в котором структурное целое знаменует каждую из своих частей и, наоборот, каждая из них знаменует именно это, а не иное целое. Он указывает на энергетический и динамический характер структуры: структура как целое находится в постоянном движении. Структуральная эстетика исходит из исследования художественного произведения как динамического равновесия сил, обладающего имманентным напряжением и развертывающегося от произведения к произведению. Она значительно больше интересуется проблемой функции авторской индивидуальности как фактора художественного процесса в целом, чем проблемой генезиса авторского индивида. Структуральная эстетика Мукаржовского широко пользуется сравнительным анализом, поэтому она стремится к созданию системы и метода сравнительной семиологии искусства. Мукаржовский определил и основные принципы структуральной теории литературы, исходя из языка как главной из знаковых систем, на которой основано отношение человека к окружающему его миру природы и культуры (проблемы поэтического языка и ритма, проблема значения, связанная с языком, и др.). Мукаржовский разработал учение о языковых функциях и концепцию эстетических функций, норм и ценностей. По его классификации, в соответствии с тремя сторонами человеческой деятельности (практической, теоретической и эстетической) выделяются и три основные функции (“Задачи общей эстетики”). В отличие от практической и теоретической функций, упрощающих действительность, эстетическая функция обращает внимание на сами вещи и явления и отличается своеобразной универсальностью.
36. Російська формальна школа: Б. Ейхенбаум, В. Шкловський,
