Затруднения для миссии в Москве

¹¹¹

Весь мир, озаренный светом евангелия, с несомненной истинностию показывает, как полезно всегда было и как много способствовало распространению нашей православной веры святое миссионерство, от самого начала этого христианского мира и до сегодняшняго дня. Но с другой стороны, примеры из разных историй показывают, что это священное миссионерство часто оказывалось напрасным, хотя и совершалось с благочестивым усердием, а иногда даже было вредным для нашей римской церкви. Однако не думаю, чтобы следовало всячески пренебрегать этой частью самого высокого пастырского служения из-за того, что иногда оно оказывалось напрасным трудом и вело к противуположным результатам. Я лишь думаю, что прежде чем назначать миссию, нужно с особенною заботливостию сообразить время, место и обстоятельства. В иные времена являются громадные трудности, которые пускают более [197] глубокие корни и притягивают еще большую силу болезни, если кто, не сообразив наперед, станет подходить к ним и в неблагоприятное время употреблять против них врачевство. К этому роду препятствий я без нарушения справедливости могу отнести непобедимую ненависть, с которой в новейшее время русские относятся не только ко всем православным людям, но даже к самому имени римскокатолическому. Я не совсем понимаю, какая несправедливость времени или злоба судеб возбудила эту ничем неоправдываемую ярость против апостольского престола. Если я за это буду осуждать еретиков, к ежедневным обвинениям которых, направленным против римлян и нередко прикрашенным гнуснейшим баснословием, эта грубая и необразованная страна весьма охотно открывает свои уши, то я подойду к истине. Но кроме того для усиления этого зла, работает дух нашего века, который дал людей, столь грубых от природы с тем, чтобы они тем более отчуждали свои души от нас, чем более знают, что мы очень близки к их религии. С неохотой прибавлю к этому указание на недавнее возмущение русского народа, которое он поднял против государя и которое оправдывал тем, что государь, по его мнению, думал возвратиться в овчарню римской церкви. Шереметев вызвал к себе ненависть своих сограждан тем, что не уклонился от лицезрения нашего верховного предстоятеля (папы). Его признали недостойным посещать церкви, пока не совершат (над ним) крещального погружения, (каковое опять повторяется в Киеве по новому предубеждению против нас) и он этим не засвидетельствует, что отрекается от всякого расположения к римлянам. ¹¹² Князю Голицину русский патриарх грозил молнией отлучения от церкви за то, что он по царскому приказу принял в свой дом господина архиепископа анкирского, отправлявшегося в Персию. Многим другим было пагубно излишнее дружественное обращение с католиками. На римскую религию смотрят как на язву и яд и советуют своим избегать ее. Почему? потому что миссия, обвиняют они нас, часто служит прикрытием и предлогом для (мирских) дел величайшей важности. Весьма недавно [198] четверых францисканских монахов, отправлявшихся через Персию в Китай, много огорчило препятствие для их отпуска и постоянная отсрочка. Они сами за одно со мной убедились при этой невзгоде, как часто прежние миссионеры действовали, вследствие конечно невинного заблуждения, против своих выгод. Когда я стал ходатайствовать перед князем Голицыным, вицецарем казанским и астраханским, об ускорении отпуска этих отцов, то с ужасом услышал, как этот князь высказывал мне исполненные ненависти жалобы на миссионеров, говоря, что москвитяне теперь уже гораздо умнее, чем их считают римские миссионеры; он знает, что под ужасными капишонами этого рода скрываются лица, состоящие на службе у других государей, и под покровом притворной святости делаются дела весьма важного значения, чаще всего вредные тому народу, чрез землю которого они проходят. Для того, чтобы я не стал упорно отрицать этого, он сказал, что это видно из предложения анкирского архиепископа отнять у турок Мекку, к чему он старался возбудить персов, при настоящем и без того опасном положении московского государства, потому что, когда бы персы (что легко может случиться с неверными), выдали это намерение, и этим вошли бы в дружбу с турками, то, без сомнения, московскому государству пришлось бы расплачиваться за грехи иностранцев и тогда вероятно или вовсе не добиться мира или заключить его на условиях неблагоприятных. Все это прямо высказал Голицын; но он дал еще большее доказательство своей сильной ненависти, когда даже после двух приказаний, изшедших по моему настоянию и в моем присутствии от самого царя, упорно медлил и отказывался отпустить отцов. Если бы я, в то время пребывавший в Москве, не снабжал их съестными припасами в течение четырех месяцев, то, без сомнения, они были бы принуждены, без всякой пользы от столь большого путешествия, возвратиться к итальянским берегам, и были бы предоставлены всевозможным бедствиям. Они и без того были в беднейшем положении, главным образом потому, что святая конгрегация распространения веры не снабдила их ни оболом для необходимых [199] издержек в дороге. Но прибыл корабль и на мои деньги было закуплено для них весьма много вещей, необходимых в дороге. Правда, и царь тоже приказал предоставить отцам корабль и давать пищу до самого Каспийского моря, где анкирский архиепископ давно уже был готов к дороге; но, так как Голицын не хотел этого делать и противился ясному приказанию царя, отправившегося тогда в Азов, то мне приходилось по необходимости делать затраты, так как Голицын охотно позволял делать это для тех, которые иначе не могли бы получить помощи. Голицын оффициальными своими льстивыми словами так обманул господина архиепископа, человека чистейшей души, прикинувшись его другом, что ему стали известны дела архиепископа столь большой важности и он нашел в этом повод к еще более жестокому обвинению римлян. Как бы то ни было, но я сожалею о нашей участи, до которой мы были доведены оплошной простотой некоторых отцов. Москвитяне никогда не убедятся, что должность государственных чиновников прилична тем, которые являются проповедниками спасения душ и святости того звания, какое носят миссионеры. Кроме того от излишней поспешности и недостаточно обдуманного обсуждения дела произошло то, что господин архиепископ, будучи у думного дьяка Украинцева, заносчиво стал говорить, что царское величество, в знак искренняго уважения к нему, даже три раза целовал его руку. Этим он не добился никакой пользы, а только возбудил невероятное отвращение. Это доказал князь Голицын, вице-государь царств казанского и астраханского. Когда господин архиепископ никак не мог исторгнуть у него положительного coгласия на путешествие, то решился скрывать свои чувства и терпеть и этою податливостию надеялся подвинуть вперед хлопоты о построении католического храма в земле астраханской. Но упомянутый князь упорно держался противного мнения. «Если бы ты, говорил он архиепископу, даже принес мне разрешение и приказание от царского величества, то и тогда не было бы моего согласия, и я, не смотря на очевидную опасность для моей головы, для моей жизни, имущества, все таки со всевозможным усердием противился бы твоему намерению». Так мало [200] надежды, чтобы миссия в это время принесла плоды, что даже те два миссионера, которым после двукратного ходатайства со стороны августейшего цезаря дозволено было совершать службу для пребывающих в московском государстве католиков, находились в безопасности и были терпимы, только благодаря императорскому покровительству. Однако не малый страх, что и эта миссия будет уничтожена, возбудил доминиканский монах Вильгельм Фелль, возвращавшийся из Персии чрез Московию. Он написал поистине злосчастным пером в Москву к покойному уже генералу Лефорту, твердо державшемуся реформатской религии, и полковнику Лима, что будет хлопотать у папы, чтобы на будущее время посылались в Москву не немецкие, но другие миссионеры. Когда это письмо было представлено в царское министерство, то я должен был употребить весьма много труда, чтобы убедить там, что в письме ошибка, что миссионеры зависят только от императора; иначе, без сомнения, произошло бы то, что и эта миссия была бы изгнана из пределов Московии. Господин Украинцев самым тщательным расследованием добивался узнать, на чем основывался автор письма, и не прежде успокоился, как я разного рода правдоподобными пояснениями доказал ему, что живущих в Москве миссионеров посылает, дает им распоряжения и содержит один только император. Если бы москвитяне, благодаря вмешательству некоторых лиц, узнали противное тому, (в чем я уверял) то и этих двоих миссионеров, которые в настоящее время (как мне известно) одни только и есть в Московии, не потерпели бы долее, потому что, кого пришлет Рим, того никогда не примет Московия. Господин Иоанн Казагранде блаженной памяти, умерший в Воронеже, никогда не был бы туда допущен, если бы не изменил, по приказанию императора, звания апостольского миссионера. Ибо, всякий раз, когда сам царь его величество разузнавал, кто он, откуда послан, не пришел ли в эти места по приказанию папы, он благоразумно отстранял эти вопросы и, ссылаясь на меня, бывшего в то время императорским послом в Московии, говорил, что он от меня получил деньги и все нужное, а об [201] остальном не заботится. При таком положении дел, без сомнения, весьма многие согласятся со мною, что при этом опасном вихре событий никакой миссии нельзя посылать с надеждой на успех, особенно когда есть хотя слабое основание опасаться, что и после будут назад отсылаемы приехавшие в таком звании в московское государство.

Когда со временем ненависть москвитян к нам несколько ослабеет в своей силе и когда по милости божией над живущими там католиками воссияют более живительные лучи солнца, тогда и для апостольской миссии откроется возможность подвигаться шаг за шагом и в различных частях этого обширнейшего царства находить и души и пристанища. Но я желал бы, чтобы и тогда избирали для этого таких лиц, которые умели бы не только свято, но и благоразумно исполнять свои обязанности, чтобы они не столько служили примером свободной жизни, сколько возбуждением к упражнению в добродетелях. Кроме того, хотя его величество царь обещал не только в Вене достоуважаемому отцу Вольфу, но и в Замостье его преосвященству господину папскому нунцию Авия дать свободный пропуск римским миссионерам через малую Сибирь в Китай, ¹¹³ однако никакой надежды на это разрешение не видно, так как все бояре до крайности преувеличивают опасности, какие будто бы могут отсюда произойти для всего московского государства. Сам царь обещал мне отпустить через малую Сибирь вышесказанных четырех отцов францисканцев; однако, когда дело дошло до заготовления паспортов, то он изменил свое решение и для оправдания своего непостоянства, унизительного для царя, стал ссылаться усердно на варварские нравы народов и на сильные опасности при переходе через эти земли. В действительности причиною столь неожиданной перемены были вышеописанная ненависть и упрямое противоречие бояр. Москвитяне убеждены в том и этого упорного убеждения невозможно победить или уничтожить в них никакими противоположными доводами, что римские миссионеры по своей известной и дознанной хитрости изучают кратчайшие пути (в Китай) и что они ничем другим, как предательским сообщением подобных сведений [202] приобретают милость и расположение Китайцев, а отсюда может произойти крайняя гибель всему московскому государству. При таком складе дел, я считаю бесполезным и опасным каким бы то ни было образом посылать в московское государство миссионеров. Впрочем, я всегда готов допустить, что кто либо может дать и лучшее мнение.