Октябрьская революция 1917 года принципиальным образом изменила положение владельцев коллекций. Противостояние государства и коллекционеров особенно усилилось в годы Военного коммунизма (1918 – начало 1921 года), усугубляясь тем, что большинство владельцев коллекций принадлежало к интеллигенции, буржуазии, купечеству – то есть, по понятиям того времени – к «эксплуататорским классам».
При Военном коммунизме произошло закрытие торговли, которая была заменена распределением основных продуктов питания и промышленных товаров по классовому признаку. Несмотря на то, что любые виды товарообмена квалифицировались как спекуляция и жестоко карались, в условиях послереволюционных голода и разрухи происходило перераспределение художественных ценностей – в форме «черного рынка». Культурные ценности выменивались на продукты питания. Так, по воспоминаниям современников, редкую фарфоровую чашку XVIII века можно было обменять на 2 кг хлеба1. В 1917 – 1920-х годах многие памятники культуры просто выбрасывались. Так, ленинградский искусствовед Г.И. Гидони обнаружил, что в булочной хлеб заворачивают в листы рукописи, в которой содержались сведения о дуэли и смерти Пушкина2. Коллекционер Ф.Е. Вишневский как-то нашел под снегом комод эпохи Людовика XIV. В дом въехало советское учреждение, и, по распоряжению руководства, старая мебель была выброшена во двор3.
При «уплотнении» квартир хозяевам некуда было девать вещи из занимаемых новыми жильцами комнат. Поэтому обстановка вместе с картинами, фарфором, бронзой переходила в собственность новых хозяев4.
Культурные ценности подвергались в послереволюционные годы опасности уничтожения со стороны той части народных масс, которая стремилась перенести свою классовую ненависть на памятники искусства и старины. Об этой опасности писал нарком просвещения А.В. Луначарский в 1919 году: «Народные массы, оторванные от науки и красоты, часто не в состоянии осознать ценность таких произведений человеческого труда и портят их. Зачастую, эти глубоко интересные вещи навлекают на себя гнев, вполне справедливый к недавним владельцам этих вещей»5.
В 1917 году была получена первая в Петрограде охранная грамота на Фонтанный дом Шереметевых. С.Д. Шереметев отправил в Петроград своего сына П.С. Шереметева, который сумел встретиться с Луначарским. На Фонтанный дом была выдана охранная грамота, и там был создан дворец-музей. После длительной работы по описанию имущества дворца, музей был открыт для посетителей6. В отчете Фонтанного дома за 1922 – 1923 годы было отмечено, что он «представляет собой до мелочей сохранившееся жилище вельможи, характерное для Петербургского периода, начиная с основания города»7.
Весной 1918 года московские коллекционеры А.В. Морозов, И.С. Остроухов, И.А. Морозов, С.И. Щукин, Д.И. Щукин, А.А. Бахрушин, а также наследники коллекционераЛ.К. Зубаловапередали в дар государству свои коллекции вместе с особняками, с назначением их пожизненными хранителями своих собраний. Отметим, что Бахрушин уже передал в 1913 году свою коллекцию по истории театра Академии наук. Сыновья Зубалова также передали в сентябре 1917 года в Румянцевский музей коллекцию отца – иконы, 40 картин старых западноевропейских мастеров, фарфор, керамику, гобелены. Со стороны Бахрушина и Зубаловых это был как бы вторичный дар, произведенный в новых условиях, обращенный к новой власти8.
Добровольная передача культурных ценностей государству не привела к достижению желаемого контакта властей и коллекционеров. Осенью 1918 года были изданы Декреты Совнаркома, определяющие систему контроля за частными коллекционерами со стороны государства.
Революционные события, ухудшение экономической ситуации в стране, политическая нестабильность способствовали массовому отъезду из России как богатых, так и малообеспеченных людей. 19 сентября 1918 года был издан «Декрет о запрещении вывоза и продажи за границу предметов особого художественного и исторического значения», согласно которому запрещалось вывозить за границу произведения искусства без разрешения Коллегии по делам музеев и охраны памятников Наркомпроса. Все магазины и другие торговые учреждения, торгующие предметами старины, а также эксперты подлежали регистрации9. Разрешение на вывоз вещей выдавалось специальным удостоверением. За границу беспрепятственно разрешалось вывозить произведения русских художников, что объяснялось тем, что русская школа живописи в то время не пользовалась популярностью за границей, поэтому государство не ожидало большого потока ее за рубеж. В отличие от картин русских художников, добиться разрешения на вывоз картин западноевропейских художников было практически невозможно10.
5 октября 1918 года был издан «Декрет о регистрации, приеме на учет и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении частных лиц, обществ и учреждений». Отдел по делам музеев и охране памятников искусства и старины проводил «государственную регистрацию всех монументальных и вещевых памятников искусства и старины как в виде целых собраний, так и отдельных предметов, в чьем бы обладании они не находились». Этим декретом вводилась практика выдачи Отделом по делам музеев и охраны памятников «охранных грамот» владельцам зарегистрированных художественных собраний и отдельных произведений. Согласно этим грамотам, коллекции не подлежали конфискации и реквизиции без ведома Отдела, но владельцы теряли право свободно распоряжаться своими коллекциями. Кроме того, согласно этому декрету, взятые на учет собрания и даже отдельные предметы могли быть принудительно отчуждены и переданы в ведение государственных органов охраны, если все требования Отдела не будут выполняться владельцами11. Согласно «Инструкции» к декрету, коллекции и отдельные памятники культуры и искусства подлежали перерегистрации и постоянной государственной регистрации и облагались денежным налогом в размере 2 % от общей стоимости предмета12.
Декрет коснулся не только богатых, но и среднеобеспеченных владельцев коллекций и отдельных предметов искусства. Теперь владельцы художественных ценностей, лишаясь права распоряжаться своей собственностью, становились таковыми лишь условно. Регистрация коллекций проводилась в Москве, Петрограде и во всех других городах13. В итоге частная собственность на коллекции и отдельные культурные ценности была фактически ликвидирована.
Некоторые владельцы историко-художественных ценностей в Петрограде, опасаясь грабежей, обысков и арестов, сдавали их на хранение в «Художественно-историческую комиссию» при Зимнем дворце.
В 1918 году возник Государственный музейный фонд (ГМФ), в котором были сосредоточены коллекции и предметы, в том числе и принадлежавшие частным лицам14. В документах ГМФ по Петрограду содержится 70 отдельных дел о взятии на учет художественных ценностей, принадлежавших крупным собирателям. Кроме того, здесь же хранилось одно сводное дело «Списки б. владельцев художественных ценностей» за 1919 год, включавшее 371 регистрационную карточку на каждого отдельного владельца, с краткими сведениями о вывезенном имуществе и с указанием места его распределения15. Нет полной статистики по деятельности ГМФ, но к 1923 году в нем были сосредоточены около 25 тыс. предметов из частных коллекций16.
В Петрограде большинство владельцев крупных коллекций были государственными деятелями или близкими к императорскому двору лицами, и их коллекции национализировались специальными декретами, в которых указывалось, что дворцы или особняки, «представляющие ценные художественно-архитектурные памятники и заключающие собрания картин и предметов художественно-исторического значения, объявляются национальной собственностью, числящейся по Комиссариату Народного Просвещения»17.
В процессе национализации происходил переход частных коллекций в категорию музейных. Материалы о национализации частных коллекций публиковались в петроградских газетах за 1918 – 1920-е годы. Так, газета «Жизнь искусства» (1918–1922), орган Художественного отдела Петрогубполитпросвета, сообщала о поступлении в Эрмитаж и ГРМ коллекций, в том числе из дворца Юсуповых, картин из Строгановского дворца18.
1 августа 1918 года был национализирован особняк графини Е.В. Шуваловой, содержащий крупные художественные коллекции. В 1918 году особняк Шуваловой был занят лазаретом и складами Красного Креста, поэтому приступить к разбору имущества смогли только в марте 1919 года. В процессе национализации картины и произведения декоративно-прикладного искусства собрания Шуваловых были найдены в многочисленных тайниках19. В залах особняка была создана музейная экспозиция, и 15 сентября 1919 года в особняке Шуваловых был открыт музей, просуществовавший до 1925 года20.
ДворецСтрогановыхбыл национализирован в 1918 году, но приступить к регистрации его коллекций стало возможно только в середине января 1919 года, после того, как здание было освобождено от занимавшего его Клуба матросов Балтийского флота. Имущество дворца было описано сотрудниками Отдела по охране, учету и регистрации памятников искусства и старины. Всего по инвентарной описи во дворце оказалось более 3 000 предметов21. Во дворце был открыт музей, закрытый в 1925 году. После закрытия дворца-музея значительная часть произведений искусства из него была передана в Эрмитаж22.
Декрет о национализации дворца Ф.Ф. Юсупова был издан 22 февраля 1919 года. Есть основания предполагать, что в период с 1919 по 1925 год часть имущества дворца Юсупова была расхищена. В дальнейшем судьба юсуповского собрания сложилась следующим образом. За период с 1919 по 1925 год в Эрмитаж поступило 9 254 предмета, в том числе 277 картин. Остальные произведения живописи были переданы в Музейный фонд, в Госторг (на аукционы), в Центральный дом работников просвещения, бывший дворец Юсупова и в ГРМ. В Эрмитаж также поступила часть ювелирных изделий юсуповского собрания. Предметы из золота и серебра были переданы в Банк. Замечательная коллекция музыкальных инструментов, в составе которой были скрипки Страдивари, Гварнери, Амати, была передана в Государственный музей музыкальных инструментов. Огромный гардероб Юсуповых был передан в ГРМ23.
В Петрограде в 1919 году, среди прочих, была взята под охрану коллекция супругов Е.П. и М.С. Олив, вызывавшая восхищенные отзывы современников: «Обстановка прошлого времени, красивые портреты, картины старых мастеров, фарфор и всевозможные редкости – вот собрание Олив, воскрешенный cabinet curieux XVIII века»24. На основе коллекции Оливов в 1921 году в их бывшей квартире была открыта выставка «Быт XVIII века», но функционировала недолго. Предметы из собрания Олив поступили в ГМФ, а оттуда в различные музеи, в том числе Эрмитаж и ГРМ25.
В Царском (Детском) селе были национализированы великокняжеские дворцы. Во дворце великой княгини Марии Павловны разместился местный Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Во дворце великого князя Бориса Владимировича одно время жил А.В. Луначарский, а потом там разместили администрацию детских колоний26.
Дворец морганатической супруги великого князя Павла Александровича, О.В. Палей в Царском (Детском) селе А.В. Луначарский характеризовал как «гармоничное, содержательное, интересное жилище», отмечая, что Палей «собирает при этом, однако, исключительно старые вещи»27. Э.Ф. Голлербах отмечал, что дворец Палей «весьма интересен как музей французского искусства XVIII века, как попытка реставрации эпохи Людовика XIV и Империи»28. После национализации в 1918 году первый этаж дворца Палей, представлявший собой законченную музейную экспозицию29, был открыт для посетителей. В середине 1920-х годов он прекратил свое существование, а предметы из коллекции О.В. Палей были распроданы на аукционе «Кристи»30.
В Москве 5 ноября 1918 года была национализирована коллекция С.И. Щукина, затем – коллекция И.А. Морозова. На основе коллекции С.И. Щукина был создан Первый, а на основе коллекции И.А. Морозова – Второй музей новой западной живописи, находившиеся в особняках бывших владельцев. В 1928 году оба собрания были объединены в единый музей, разместившийся в особняке Морозова, так как появилась необходимость освободить дом Щукина для государственных нужд. Кроме того, собрание несколько сократилось, так как часть картин была передана Эрмитажу31.
Под охрану были взяты коллекции Хомяковых32, уникальная коллекция русской мебели В.О. Гиршмана33и некоторые другие34. Коллекции менее известных собирателей подвергались реквизиции.
В послереволюционные годы на основе домов и усадеб с сохранившейся обстановкой и художественными предметами создавались историко-бытовые музеи. «Не только самый материал, но и распределение его „даны“ действительностью»35 – так характеризовали подобные музеи в 1920-е годы. Однако позднее, в середине 1920-х – начале 1930-х годов, большинство историко-бытовых музеев ансамблевого характера были признаны идеологически вредными, создающими положительный образ культуры господствующего класса, и, в связи с этим, закрывались36.
Предметы из реквизированных коллекций ГМФ распределял в первую очередь по музеям, однако часть вещей поступала в продажу, а часть распределялась по различным учреждениям. Как вспоминал коллекционер Б.Бродский: «В те трудные годы нашего детства, похожая на деготь патока, намазанная на хлеб, считалась лакомством <…> в витринах московских булочных стояли китайские кобальтовые вазы или дворцовые вазы императорского завода с батальными сценами или видами далекой Италии»37.
Национализация усадебных коллекций. После революции встал вопрос о дальнейшей судьбе усадебного имущества, в том числе находившихся там коллекций и библиотек. В 1917 – 1920 годы положение усадеб и находящихся в них культурных ценностей было под угрозой уничтожения в ходе Гражданской войны и интервенции. Усадебное имущество подвергалось опасности и со стороны крестьян, с ненавистью относящихся к бывшим владельцам усадеб38. Как писал А.В. Луначарский: «…Те, кто были рабами насмехавшихся над ними утонченных господ, переносят свою ненависть довольно естественно с личностей своих эксплуататоров и обидчиков на весь их обиход и на все, что было им дорого. <…> Именно этим и объясняется то злобное стихийное разрушение, которому часто подвергали крестьяне во время своих восстаний помещичью культуру»39.
Крестьяне восприняли Декрет о земле 1917 года как право не только на землю, хозяйственные постройки и сельскохозяйственную технику, но и на все, что было в усадьбе, и вывозили имущество, разрушали архитектуру, интерьеры зданий, исторические ландшафты усадебных парков, не понимая их ценности. В начале 1920-х годов Ф.Е. Вишневский, в то время сотрудник ГИМа, объезжая имения, в которых до революции были собрания произведений искусства, видел крестьянских детей, игравших черепаховыми табакерками, севрскими фарфоровыми чашками и другими произведениями прикладного искусства40.
Сохранением усадебных коллекций ведал Музейный отдел Наркомпроса, организованный в 1918 году, в состав которого входили люди, искренне стремившиеся спасти от уничтожения культурные ценности усадеб в тяжелейших условиях революции и Гражданской войны41.
Осенью 1918 года были национализированы усадьбы Останкино, Кусково и Архангельское. 31 октября 1918 года, на заседании Музейного отдела было принято решение о взятии на государственный учет 50 усадеб, в основном подмосковных42. Как отмечал в 1919 году сотрудник Музейного отдела, А. Дауге, среди взятых на учет усадеб были такие, «в которых все вместе и каждая вещь в отдельности говорила о тонком художественном вкусе их владельцев и где обстановка, с большой любовью собранная целыми поколениями, представляла собой блестящую картину высокой художественной культуры»43. За период с 1918 по 1923 год было организовано 19 усадебных музеев, большинство из которых были закрыты в 1925 году44.
При вывозе из усадеб имущества и художественных ценностей распадался исторически сложившийся культурно-вещевой комплекс, утрачивался феномен усадебной культуры, представлявший важную часть отечественной культуры45.
В бывшей усадьбе Введенское, недалеко от Звенигорода, был открыт музей, в который были свезены предметы старины из окрестных усадеб: Михалковых – Назарьево, Олсуфьевых – Ерошово, усадьбы великого кн. Дмитрия Павловича Ильинское, усадьбы Мейендорфов Подушкино и других46.
Усадьба Караул Тамбовской губернии, принадлежащая семье Чичериных, по воле вдовы последнего владельца Б.Н. Чичерина и при содействии его племянника – наркома иностранных дел Г.В. Чичерина, была взята под охрану государства, а в 1923 году здесь был открыт музей. Заведующим его был назначен родственник наркома А.А. Чичерин. В 1925 году музей был закрыт47.
Передача частных коллекций в категорию музейных привела к тому, что некоторые коллекционеры поступали на службу в музеи. Многие из них не симпатизировали новой власти, но осознавали необходимость работы по сохранению культурного наследия. Как отмечал А. Эфрос в журнале «Среди коллекционеров» в 1921 году: «Революция уничтожила петербуржца как коллекционера, но сохранила его как музейного человека. Она переместила его коллекцию из дома в государственный музей. Он пришел туда вслед за нею, как своего рода приложение к ней»48. Э.Ф. Голлербах вспоминал о своей работе в 1917 – 1918 годы в Царском селе: «Работали мы все не за страх, а за совесть, получали грошовое вознаграждение, восьмушку хлеба в день, часто вместо хлеба – канареечное семя или жмыхи. Однако духом не падали, трудились дружно и сумели сберечь все огромное художественное имущество царскосельских дворцов»49. Благодаря усилиям этих прекрасно образованных людей, культурное наследие России было, хотя, далеко не полностью, все же спасено от полного уничтожения.
* * *
После революции и в годы Военного коммунизма, в условиях разрухи и голода, через «черный рынок» происходил процесс перераспределения культурных ценностей. Этот процесс приводил к распылению коллекций, предметы которых обменивались на продукты питания и промышленные товары. Процесс формирования коллекций остановился, с одной стороны, из-за бедственного положения населения, с другой – в связи с явно отрицательным отношением к этому государства, как к средству обогащения частных лиц и лишения государства того, что могло послужить его потребностям.
Государство проводило активную национализацию как крупных, так и менее значительных коллекций, а также отдельных культурных ценностей, находившихся у частных лиц, как в городах, так и в усадьбах, в результате которой частные коллекции частично перешли в категорию музейных, частично поступали в государственные учреждения, частично распродавались через специальные магазины.
Глава VIII
