Запись 10-я. Не ради похвалы

О возрасте больших возможностей, "допинге самолюбия" и ощущении внутреннего движения

До сих пор не могу понять: как это случилось? Ведь постоянно отдаю себе отчет в том, что делаю. А тут вдруг поддался всеобщему родительскому сумасшествию: определил Ксеньку в музыкальную школу, на фигурное катание, в бассейн. Организовал занятия английским языком, накупил ворох детских пластинок, кипу книжек, пластилин и фломастеры, краски и альбом, стол-парту, стул с регулируемым сиденьем, цветные мелки и коробку с пластмассовыми буквами. На стене укрепил небольшую доску со счетами и ватманский лист с латинским алфавитом.

Сейчас пытаюсь вспомнить, с чего началось. И — не могу. Слышал, конечно, вокруг разговоры о раннем развитии: такой-то в три года читать начал, этот-то в пять овладел английским. Прикидывал: а Ксенька смогла бы? Однако делать оргвыводы не спешил. Пока не обнаружил, что она знает буквы. Оказывается. Вера Ивановна научила. Ни слова нам не говоря, проводилa с ней по утрам десятиминутные уроки.

Я стал шире в плечах от родительской гордости, когда Ксенька тягуче, по слогам прочла мне газетный заголовок… Значит, действительно это возраст больших возможностей! И мы упускаем время!

Но все-таки началось не тогда — позже. На новой квартире. Родительский азарт во мне входил в силу постепенно. Его стимулировали события, которые сейчас могут показаться смехотворными. Тогда же они воспринимались чуть ли не как трагедия. Прихожу с работы. Из коридора слышу: в комнате идет напряженный разговор. «Не пойду в сад все равно!» — «Тебя кто-нибудь обидел?» — «Не обидел. Не хочу и все!» — «Давай спокойно разберемся… Вы чем сегодня занимались?» — «Ничем… Просто вырезали кружочки…» — «И у тебя хорошо получилось?» — «Хорошо. А мальчишки смеялись».— «Почему?» — «Потому что у меня позже всех вырезалось…».

Потом у воспитательницы Валя узнала подробности. Группа давно занимается вырезанием, Ксенька же ножницами до детсада «стригла» бессистемно, как вздумается. И вот — отстала. Когда Людмила Павловна спросила: «Кто не успел вырезать кружочек?», мальчишки, показывая на новенькую, дружно завопили: «Чиброва!» И она заплакала.

Наверное, я был бы меньше уязвлен, если бы меня обличили в профессиональной несостоятельности… Все-таки твой ребенок — это самая незащищенная часть твоей души… Из-за каких-то примитивных кружочков — и такие страдания! Мы взялись с Ксенькой за бесконечное вырезание кружочков, квадратов, полосок, салфеток. Потом она инсценировала эти занятия с куклами. Когда кто-то из них «отставал», увещевала: «Не надо плакать, еще научишься!» Ей, наверное, легче становилось от того, что кто-то тоже отстал.

Ксенька впервые в жизни очутилась в несемейном коллективе, должна была как-то в нем самоутвердиться. Но в первые недели ей трудно было тягаться с теми, кто ходил в детсад не первый год. И случилось вот что. Валентина в тот вечер смогла зайти за Ксенькой пораньше. Заглянув в игровую комнату, увидела: вокруг Ксеньки и еще одной девочки водят хоровод. Людмила Павловна, заметив Валю, подошла, сказала: «Мы вашу Ксеню с днем рождения поздравляем». «То есть как? — удивилась Валя. — У нее еще не скоро…» «А она нам сказала, что сегодня…»

Она в один из первых «детсадовских» дней видела, как очередной имениннице дарили рисунки и конфеты, водили вокруг нее хоровод. Ксене так понравилось, что она несколько раз вспоминала про это и, видимо, сжилась в воображении с представлением о том, как ее когда-то тоже будут поздравлять. Уже не смеяться, а поздравлять!.. Ей хотелось, чтобы это случилось быстрее. И вот сегодня, когда Людмила Павловна объявила, что у Марины день рождения, подошла и тихо сказала: «А у меня тоже». И хоровод завертелся вокруг обеих. Она никогда до этого случая не обманывала. И не чувствовала сейчас обмана. Поверила в выдуманный день рождения, как однажды, глядя на своего папу, поверила, что это не папа, а медведь, не выпускающий ее из берлоги… Ей сейчас во что бы то ни стало нужны были и хоровод, и устремленные на нее дружелюбные взгляды, и упоминание ее имени. Для того, чтобы хоть на какое-то время не чувствовать себя отстающей. Как же тяжело, наверное, было ей чувствовать себя неспособной немедленно встать вровень со всеми!.. Не слишком ли я своими «спортивными занятиями» развил в ней убеждение в том, что быть позади всех стыдно?! Но как оценить — «слишком» или не «слишком»? По каким признакам? Ведь человек должен быть достаточно самолюбив, чтобы не ронять достоинства не позволять себе лениться… Кто может указать грань, за которой самолюбие становится чрезмерным?

На все эти вопросы я тогда так и не нашел ответа. Некогда было. Выяснилось, что Ксенька отстает еще в рисовании и лепке, хотя рисовала и лепила постоянно. Я не выдержал и попросил разрешения скромно в уголке посидеть на одном хотя бы занятии. Мне разрешили.

Рисовали Деда Мороза. Людмила Павловна показала на доске, из каких частей состоит его фигура, научила определять пропорции. И ходила потом «по рядам», как это делают учительницы в классе, подсказывала: «У тебя шапка слишком большая. А у тебя мешок…» «Это у него столько подарков,» — заупрямился тот, кто изобразил большой мешок. «Но не может же он быть больше самого Деда Мороза!» — строго заметила воспитательница. «А Дед Мороз его на машине повезет!» — продолжал мальчишка, «Рисовать надо как следует»,— прекратила спор Людмила Павловна. Затем она демонстрировала самые удачные рисунки. Удачно, по ее убеждению, нарисовали те, кто наиболее точно скопировал ее Деда Мороза. «Неужели детям нельзя пофантазировать?» — спросил я ее потом. «Нельзя».

Людмила Павловна с ссылками на методику объяснила — почему: иначе не разовьется глазомер, не будет твердой рука «А если все разовьется, а желание и умение фантазировать пропадет?» «Не знаю, — ответила она неуверенно. — Но у нас занятий по развитию фантазии не предусмотрено. И так времени на самое необходимое не хватает…»

Когда мы собирались с Ксеней домой, в коридоре, на столике, я заметил глиняные фигурки. «Наша группа лепила», — сообщила она. Подошли ближе. «И что же это вы слепили?» — «Лису». — «А где твоя?» Ксенька, пробежав глазами по фигуркам, показала было на одну, потом — на другую, потом, заколебавшись, на третью. Она не узнавала свою лису — все фигурки были одинаковыми.

По дороге она мне рассказывала о новых подружках. Почти все они куда-нибудь «ходили», на фигурное катание, в бассейн, в музыкальную школу. «А ведь, наверное, это имеет значение для их отношений», — подумал я тогда. И спросил, сказала ли она подружкам, что занимается английским языком. «Я Марине спела по-английски, она ничего не поняла!» — смеется, довольная. Так, ясно. Знает-то всего несколько стишков и песенок, а похвастаться уже приятно. Конечно, не хорошо, да ведь пройдет, я уверен. Вот только акклиматизируется в новой обстановке…

Но бассейн, фигурное катание и музшкола не шли у меня из головы. «Плавание — это же очень важно, — думал. — Закалится, покрепче будет… И коньки… Разовьется координация движений… А музыкальное образование просто необходимо!.. Сейчас она наиболее восприимчива. Сейчас и нужно ей все это дать…» Идея, овладев мной, стала материальной силой: заставляла бегать по магазинам, ходить в соседнюю музшколу, «выбивать» в заводском спорткомплексе абонемент в бассейн. А по воскресеньям к десяти утра — торопиться с Ксенькой на физподготовку по фигурному катанию. В ее «учебном углу» на стене появилась «Памятка» — куда идти, в какой день и час, чтобы не запутаться.

А занятия языком у нас начались еще до переезда. Как-то разговорились с Валиной подругой Татьяной, учительницей английского, о дошколятах, которые, как говорят, за месяцы могут усвоить то, на что в школе уходят годы. И решили: надо попробовать. Вера Ивановна и Максим Петрович отнеслись к нашей затее с прохладцей. Но первые занятия дали потрясающие результаты: Ксенька чуть ли не сразу овладела произношением. Играя с Татьяной в куклы, повторяла вслед за ней слова и фразы, пела песенки. Татьяна записала стишки и песни на магнитофон. Теперь каждое утро Ксеньки начиналось со звуков Татьяниного голоса. Правда, чем дальше, тем с меньшей охотой Ксенька слушала магнитофон и уже не сияла приветливой улыбкой, когда приходила Татьяна Ивановна. Но мы с Валей успокаивали себя: «Занятия языком должны стать такой же будничной необходимостью, как умывание».

Ко времени переезда на новую квартиру у пятилетней Ксеньки уже был какой-то запас слов. «Пора переходить к чтению», — сказала Татьяна. И в комнате на стене появился латинский алфавит, матерчатая «азбука» с кармашками, из которых торчали карточки с латинскими буквами, а на столе-парте — учебник английского языка.

Два раза в неделю Ксенька с Татьяной Ивановной выкладывала на полу из карточек слова, писала на доске, а в остальные дни насупившись, выводила в тетради корявые буквы, иллюстрируя их кляксами. У нее все чаще с приходом Татьяны портилось настроение. Она нарочно коверкала слова. Тогда Татьяна стала сажать рядом ее игрушку — ушастого Мишку, который «очень старался». Интерес к языку у Ксеньки заметно вырос.

Но — не надолго. Старания ушастого Мишки помогали все меньше. Ксенька только насупливалась, глядя на него. Однажды Татьяна заявила, что он обогнал Ксеньку, и она, вдруг схватив его за голову, стала вырывать из рук учительницы.

Валя, услыхав шум, прибежала из кухни в комнату в момент, когда ушастый Мишка трещал по всем швам, не желая переходить из одних рук в другие. Рассерженная Татьяна не выпускала его, Ксенька, заливаясь слезами, кричала: «Он плохой, плохой!»

Потом на кухне, за чаем, уложив Ксеньку спать, мы говорили о случившемся. «Нужно заниматься, играя…» — утверждал я. «Но мы этот этап прошли, — убеждала меня Татьяна. — Мы же теперь идем по учебнику…» «Неужели этот материал нельзя дать в игре?» — «Как?… Нет такой методики… И потом: язык требует усидчивости, упорства». «Может быть, надо давать ей материал меньшими порциями?» — предполагала Валя. «Можно, конечно, — вздыхала Татьяна. Но нужно загружать по способностям, иначе она не научится преодолевать трудное…»

После разговора я и в самом деле стал замечать: моя дочь старается избежать трудного. Раскрываю детскую книжку: «Ксеня, прочти вот здесь». Если слово из двух слогов — читает, из трех — нет. «Непонятное какое-то, — тянет она и предлагает: — Давай во врачей поиграем!» «Какие врачи! — сержусь я. — Ты еще магнитофон не слушала!» «Я слушала!», — насупливается Ксенька.

Начинается длинное выяснение — сколько раз, почему только один, стыдно так лениться, нужно учиться преодолевать трудности… Дело доходит до слез.. Я отправляю ее в ванную умываться, чувствуя, как весь, с головы до ног, деревенею от упрямого желания непременно, сейчас же, заставить ее: «Иначе втянется в привычку делать все кое-как!» Ксенька возвращается, мы вместе включаем магнитофон. Идет простенький текст. Через две фразы выключаю, прошу повторить, но дочь тупо смотрит на меня: «Я не запомнила». «О каких способностях говорит Татьяна?— мелькает у меня крамольная мысль. — Не ошиблась ли?»

Заметил я и другое. В свободные минуты она начинает слоняться по комнатам, приставая к Вале с вопросами: «Мам, во что мне поиграть?» — «С куклами». — «Не хочется». — «Ну, порисуй».— «Скучно».— «Пластинки послушай».— «Надоело». — «Книжки посмотри». — «Я уже смотрела».

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы она не заболела ветрянкой… Целый месяц—дома! Абонемент в бассейн пропал, так ни разу и не использованный. Ни в детсад, ни на фигурное катание ходить не надо (музыкальную школу мы отменим сами, обнаружив, что не укладываемся «в график») Занятия английским отложены. Через две недели Ксенька, испещренная зеленкой, счастливо улыбаясь, заявила нам, что ей очень нравится болеть ветрянкой. Сидя в постели, она рисовала, слушала пластинки (проигрыватель стоял рядом), перелистывала книжки, просматривала диафильмы, разворачивая пленки на свет, а когда ей разрешили встать, стала разыгрывать с куклами какие-то сочиненные ею самой сценки… Она уже не спрашивала, чем ей заняться!

Так не потому ли Ксенька была такой апатичной, что деятельность, организованная нами, взрослыми, ставила ее лишь в положение исполнителя?.. Это открытие поразило меня. Как же так? Ведь я был против воспитания с «позиции силы». А тут полностью оказался именно на такой позиции. Ослепление какое-то!

Я стал медленно прозревать. Это было тяжелое прозрение. Потому что, вспоминая шаг за шагом весь путь, который прошел, чтобы оказаться на противоположной позиции, вдруг обнаружил: поддавшись всеобщему ажиотажу, я предал не только себя. Предал своего ребенка, его еще не сложившуюся личность. В организации жизни дочери я пренебрег ее собственными интересами. Подавил в ней стремление быть самой собой. А вместе с этим — и остроту памяти, сообразительность, умение преодолевать возникшую трудность и организовать свое время. Как же легко, оказывается, перечеркнуть 1 себе и в своем ребенке то, что копил годами!.. Чтобы это было невозможно, видимо, следует постоянно твердить себе: у твоего ребенка — СВОИ интересы, СВОЯ особая жизнь, и не надо ее копировать с чьей-то другой.

От невеселых размышлений меня отвлекла Ксенька, пришедшая ко мне с книжкой: «Папа, почитай!» «А почему сама не читаешь? — спрашиваю. — Ты же умеешь!» — «Не умею». — «Нет, неправда, умеешь!» Мне вдруг приходит в голову мысль — доказать ей это. Вспоминаю: у меня в портфеле лежит новый журнал «Колобок», забыл сразу отдать Ксеньке. Предлагаю ей игру — «Записки от Чум-Бурума». Заинтересовалась. Отправляю ее на кухню, сам быстро пишу пять записок крупными печатными буквами, разделяя слоги короткими черточками. Четыре записки прячу в разных местах, с пятой выхожу на лестничную площадку. Звоню. Ксенька открывает. «Здесь живет Чиброва Ксения? — спрашиваю. — Ей телеграмма из Березовки от Чум-Бурума». Вручаю записку. Ксенька бежит с ней на диван, устраивается в углу. Водит по буквам пальцем, шевелит губами. На чем-то споткнулась: «Пап, а это никак не разберу». Действительно, слишком длинное слово — пять слогов! Помогаю. Наконец, дочитывает и выясняет, «секрет» в следующей записке, а ока в маленькой комнате, под магнитофоном. Идет, приподымает магнитофон. Там на самом деле белеет листок бумаги. Разворачивает. Эта записка заставляет ее искать следующую… Минут через пятнадцать из последней записки она узнает: «секрет» лежит в папином портфеле. Открывает его и, сияя, извлекает журнал «Колобок».

Игра понравилась. Пришлось заготовить несколько комплектов записок, чтобы не запомнила наизусть. Во время третьей или четвертой игры я заметил: ее уже сам «секрет» интересовал мало (в этой роли побывали и ее старые игрушки, и конфетки, и яблоки). Одолев записку, она приговаривала себе самой: «Вот как быстро прочла!» И искала следующую. Ей стал интересен процесс преодоления! Она, видимо, после каждой записки чувствовала себя чуть-чуть иной, и это ощущение самостоятельного движения было теперь ее главным стимулом.

Но ведь так оно и должно быть в учении, именно так! Всегда так! Не результат (яблоко, конфетка или, допустим, оценка) главное в учебной деятельности ребенка, не похвала родителей, не желание самоутвердиться в среде сверстников престижными занятиями, а ощущение самостоятельного внутреннего движения и новый опыт руководства собой, воспитания в себе новых качеств.

Да иначе, не учитывая этого, и не удастся использовать возраст действительно больших возможностей, потому что они, возможности, убывают сразу же ровно настолько, насколько проявился здесь родительский (или воспитательский) нажим

…Я об этом пишу именно сегодня, потому что, придя с заботы, увидел Ксенька одна, в углу дивана, водя пальцем по строчкам и шевеля губами, читает Чуковского.

СЧАСТЛИВЕЕ НАС