Часть вторая. ПРИКЛЮЧЕНИЯ ВАХИД-ИБН-РАБАХА 17 страница

— Не беспокойся, великий эмир, — говорит Хамза. — С твоим отцом всё в порядке. Письмо из Каира написано моею рукой…

Аариф вместе со мною долго и радостно восхищается хитроумностью моего брата Хамзы.

— А кому ещё султан должен был присвоить статус великого эмира? — вопрошает он. — Как он ещё мог бы вознаградить Хамзу за такое блестящее выполнение задания?

— Это хорошо, что Хамза теперь — великий эмир, — соглашаюсь я. — Однако из-за этого я буду видеть его ещё реже — ведь эту иорданскую крепость султан отдал ему во владение.

Из шалости я иногда отправляю свою прозрачную сущность сопровождать отца во дворец султана. И как-то раз меня очень заинтересовывает то, что они там обсуждают.

…Мой отец докладывает султану:

— Купцы доносят, что монголы идут на Багдад.

Султан высказывает предположение:

— Думаю, для их отражения халиф Мустасим уже собрал огромную армию. Сделать это ему нетрудно — ведь он является главою всех мусульман-суннитов.

Отец соглашается:

— Это так.

Но затем, в недоумении разведя руками, сообщает:

— Однако халиф проявляет крайнюю нерешительность. Мало того, он распустил своё войско.

Султан вскидывает голову:

— Интересно знать, почему?

И, натянуто улыбаясь, словно не доверяя собственным словам, отец говорит:

— Передают, что он пожалел денег для выплаты жалованья.

Помолчав немного, султан хмыкает:

— На что же он надеется?

Отец озадаченно произносит:

— Затрудняюсь ответить…

А ещё через месяц мне удаётся наблюдать за продолжением этого разговора.

…Султан спрашивает у моего отца:

— Какие новости из Багдада?

Отец сообщает ему:

— Монголы предлагали халифу сдаться, но он отказался. И после короткого штурма они ворвались в город.

Султан перебивает:

— Начались погромы?

И отец продолжает рассказывать:

— Да. Монголы грабят город уже третью неделю, вырезают население без различия пола и возраста. Щадят только христиан и евреев, как своих союзников, и за то, что их угнетали мусульмане.

Султан интересуется:

— А что с халифом?

Отец докладывает:

— Монголы принудили его указать тайные склады, в которых хранилось золото и другие ценности. Говорят, что он так дрожал от страха, что едва нашёл ключи от хранилищ.

С презрительным видом, султан любопытствует:

— Он ещё жив?

Отец отвечает:

— Уже нет. По приказу ильхана его затоптали конями. И вместе с ним умертвили всех мужчин рода Аббасидов, а женщин обратили в рабынь.

Султан задумчиво произносит:

— Что же теперь? Халифат Аббасидов полностью уничтожен?

Отец говорит:

— Получается так. И эта казнь халифа вызвала великую печаль и гнев во всём мусульманском мире.

— Во всём мусульманском мире? — повторяет султан, и его глаза разгораются от пришедшей на ум мысли: — А ведь это великая сила! И этим надлежит воспользоваться!

Отец озадачен:

— Но как?

И султан велит ему:

— Во что бы то ни стало, найди мне человека, который будет всем рассказывать, что он из рода Аббасидов и бежал из Багдада, уцелев от монгольской резни. Мы провозгласим его халифом. Это позволит нам встать во главе ислама. И тогда все мусульмане пойдут за нами, защитниками ислама, против неверных — монголов и крестоносцев.

Затем возникает пауза, после которой султан произносит:

— Ты не задумывался, отчего христиане, несмотря на вечную междоусобицу, выступают против нас единым фронтом?

— Их объединяет одна религия, — отвечает отец.

— Вот! — восклицает султан. — Именно поэтому нам в Каире нужно провозгласить халифом человека, назвавшегося потомком пророка Магомета. И тогда мы будем единственными защитники ислама, и уже никому не нужно будет объяснять наши цели. Став султаном этих людей, я получил в своё распоряжение лишь их жизни и имущество, но, возглавив религию, я овладею их умами и душами.

И тут в приёмный зал султана входит один из его личных мамлюков и с поклоном обращается к Бейбарсу:

— Великий султан, прибыли монгольские послы. И они спрашивают, когда султан пожелает принять их.

Брезгливо сморщившись, султан велит:

— Султан приказывает казнить послов, а головы в бочке с мёдом отправить в Багдад их ильхану.

Когда мамлюк выходит, чтобы исполнить приказание, отец говорит султану:

— Вижу, что твоя ненависть к монголам по-прежнему велика. Но ведомо ли тебе, что казнив их послов, ты уже никогда не заключишь с ними мира?

На что султан произносит:

— Рабах, надеюсь, ты тоже не забыл нашу клятву мстить им за смерть близких, за потерю родной земли и за рабство?

— Я-то не забыл, — отвечает отец. — Но ведь ты теперь — султан, и потому должен смотреть шире.

Султан усмехается:

— Вот я и смотрю. К сожалению, мы пока не можем добраться до улуса Джучи, но, зная о разногласиях среди монголов, я сделаю всё, чтобы стравить их между собою. Я даже иду на то, чтобы породниться с ханом Берке…

С моей помощью Аариф делается самым информированным человеком в мире. Поэтому весть о том, что султан Бейбарс уезжает из Дамаска, он, в отличие от окружающих, воспринимает очень спокойно. И с огромным апломбом он разъясняет нашим приятелям:

— Монголы рядом? Ну, и что? Конечно же, султан должен ехать в Каир. Ведь там ему нужно жениться на дочери монгольского хана Берке, которая скоро прибудет туда вместе с посольством из улуса Джучи.

Брат Хамза старше меня всего на десять лет, но он уже является одним из тех десяти свободнорождённых, кто сумел достичь статуса великого эмира султанской армии.

И, чтобы укрепиться в столь высоком положении, отец советует ему отправиться в хадж:

— Сын, не забывай о приказе султана! Мы, великие эмиры, должны быть примером для всех мусульман! Мы должны выказывать перед народом своё ревностное отношение к отправлению религиозных обрядов!

А когда Хамза возвращается домой, я не узнаю его:

— Хамза, ты ли это? Что с твоей бородою?

Поглаживая свою ярко-рыжую бороду, Хамза отвечает мне:

— Покрасил её хною, как и многие возвращающиеся из паломничества в Мекку. Ведь я теперь — образцовый мусульманин.

Через несколько месяцев, когда я застаю его за покраскою этой бороды, он с самодовольным видом произносит:

— Её огненное сияние запомнилось врагам. По этой бороде они узнают меня и страшатся. Она сделалась символом моей непобедимости, и поэтому я продолжу её красить.

А Аариф сообщает мне:

— Говорят, что враги дали ему прозвище «Краснобородый».

У нас с Аарифом много планов. Мы хотим узнать об окружающем мире как можно больше. И поэтому без устали изучаем языки и обычаи разных народов. А Чёрный Дервиш продолжает нам оказывать большую помощь в этом.

Но вот однажды он заявляет мне:

— Всё, Вахид! Тебе скоро исполнится четырнадцать лет. Возможности твоего обучения с использованием волшебных снов полностью исчерпаны.

Я спрашиваю у него:

— Мы расстаёмся?

Он отвечает:

— Нет, конечно же!

И задумчиво произносит:

— Ты помнишь, как я спрашивал у тебя, кто был твоим Учителем? И что за религия породила твой Эгрегор?

Я раздражаюсь:

— Но ведь я тебе уже говорил, что не знаю этого!

Не обратив никакого внимания на мою вспышку, Чёрный Дервиш сообщает мне:

— Так вот, Вахид, Фатьяну удалось получить ещё кое-какие ответы от Создателя.

Затем принимается рассказывать:

— Фатьян спросил так: «Получил ли Вахид свой дар от Учителя?» — И в его голове прозвучал крайне лаконичный ответ: «Да». — Фатьян задал второй вопрос: «Порождён ли четвёртый Эгрегор религией?» — И Создатель ответил ему: «Нет». — Тогда Фатьян попытался проверить одно из предположений: «Будет ли Вахид обладателем секрета личного физического бессмертия?» — И Создатель подтвердил: «Да».

Поскольку всё это напрямую затрагивает мою жизнь, я не могу остаться равнодушным к услышанному и, перебив, интересуюсь:

— А какие-нибудь подробности Создатель ему поведал?

— Фатьян старается, но результата пока нет, — говорит мне Чёрный Дервиш. — Я думаю, ты сам должен найти эти ответы. И лучше всего, если мы с тобою займёмся этим вместе. Поэтому ты должен стать моим учеником. А пока я не явился за тобою, ты, не теряя времени, пойди учеником к суфию, чтобы тот занялся твоей дальнейшей подготовкою.

— Нет, не могу — отказываюсь я. — У моего отца совсем иные планы. Он давным-давно всех уведомил, что мне уготована та же судьба, что и брату Хамзе.

С презрением в голосе он спрашивает у меня:

— Ты хочешь стать простым воином?

— Не обязательно простым, — отвечаю я. — Всё зависит от способностей. Я могу стать эмиром десятка воинов или даже — сорока. Но сначала я должен пройти подготовку в военной школе.

Мои слова очень расстраивают Чёрного Дервиша, и он уговаривает меня:

— Вахид, ты не торопись с поступлением в военную школу. Сначала дождись моего прибытия.

Узнав об этом разговоре, Аариф возмущается:

— О чём тут говорить? Мы сыновья мамлюков — и мы будем воинами!

— Да! — твёрдо решаю я. — Так и будет!

Но тут глаза у Аарифа вдруг разгораются, и он произносит:

— Кстати, Вахид! Я слышал, что твой брат Хамза ушёл не в обычный набег, а на осаду города! Вот бы посмотреть на такое сражение!

А я говорю ему:

— Да я и сам уже давно хочу посмотреть на какую-нибудь осаду. Но пока не получается. То долго разыскиваю нужное место, то никак не могу подгадать время для волшебного сна.

И Аариф просит меня:

— Ты уж постарайся на этот раз.

Я обещаю ему:

— Ладно. С завтрашнего дня притворюсь больным и запрусь в своей комнате.

…И вот с утра и до вечера, воспарив над пустынею, я ищу на христианских землях войско моего брата Хамзы. В один из таких дней я нахожу небольшой приморский городок, которым владеют крестоносцы. Его-то и осаждают возглавляемые Хамзою войска…

Я сообщаю Аарифу:

— Штурма пока не было.

— У Хамзы только два полка воинов-халка? — уточняет он. — Жаль, что с ним нет мамлюков.

Я поддерживаю его печаль:

— Да. Жаль. С ними он стал бы ещё победоноснее.

Аариф требует подробностей:

— Как там твой брат Хамза ведёт осаду?

…Погрузив себя в сон, я вижу, как возле лагеря Хамзы появляются огромные машины, буксируемые множеством волов…

И, проснувшись, рассказываю Аарифу:

— Напротив одной из крепостных стен Хамза приказал установить полдесятка машин, которые могут метать камни и большие стрелы.

— Я их помню, — радуется Аариф. — Те машины, которые метают камни, называются требушетами и катапультами, а стрелы — баллистами. Ты помнишь, как для их строительства сюда, в Дамаск, с юга Ливана привезли длинные брёвна?

— Конечно, помню, — говорю я. — Их ещё потом отправили на войну под звуки фанфар.

…Каменные снаряды с похвальной меткостью попадают в оборонительные башни крепостной стены, а те немногие, что пролетают мимо, проламывают крыши городских построек и настигают жителей…

Аариф ёрзает от нетерпения:

— Ну, что там происходит? Стены уже проломили?

— Стены ещё стоят, — сообщаю я. — Пока что от обстрела больше страдают не воины-крестоносцы, а простые горожане.

— Что там у них в городе? Разрушения, пожары? — спрашивает он.

— Мне кажется, что из-за обстрела у них остановилась всякая жизнь, — отвечаю я.

Он интересуется:

— И торговля тоже?

И я рассказываю:

— Да. На торговой площади совсем пусто.

— Значит, долго не выдержат! — радуется Аариф и вдруг спрашивает: — А сколько воинов в городском гарнизоне?

…Пытаясь оценить количество защитников города, я облетаю крепостные стены, заглядываю в защитные башни и под крыши общих обеденных залов…

— Воинов-христиан я насчитал около сотни, и ещё четыре сотни — из местных жителей.

Аариф удивляется:

— И как же Хамза собирается штурмовать город со своею тысячей? Ведь этого очень мало!

Я высказываю предположение:

— А может, он ждёт подкрепление?

— Или затевает какую-нибудь хитрость! — улыбается он и спрашивает: — Как Хамза расположил свои войска?

…Возле метательных машин я вижу только половину воинов Хамзы…

— Один полк воинов-халка стоит в лагере, а другой — прячется за холмами, — раскрываю я Аарифу тактическое построение войск Хамзы.

— Полк за холмами — это засада! — уверенно комментирует Аариф. — Интересно, а как Хамза выманит крестоносцев?

…И вот, будто отвечая на его вопрос, городские ворота открываются, и отряд защитников отправляются на вылазку…

— Они хотят сжечь метательные машины! — восклицает Аариф. — Вахид, ты давай, спи и досматривай бой до конца, а потом мне всё расскажешь!

…Войско христиан выстраивается таким образом, что в первых рядах оказываются хорошо защищённые воины-рыцари. Сверху на доспехи они надели белые плащи с большими красными крестами. Вооруженные копьями рыцари неспешно направляют своих боевых коней на лагерь Хамзы. Полк воинов-халка, охранявший метательные машины и лагерь, выстраивается в пять рядов и преграждает христианам дорогу. Силы противников кажутся равными: пятьсот христиан против пятисот воинов-халка. И я вижу, как уверенно чувствуют себя рыцари. Некоторые из них даже распевают какие-то гимны. А простые воины за их спинами позволяют себе ликующие выкрики. Однако настроение у христианского войска резко меняется, когда из-за холма появляется ещё один кавалерийский полк Хамзы. И то, что впереди этого полка на резвом коне несётся воин с огненной бородою, замечаю не один только я.

Кто-то из войска защитников города истошно вопит:

— Это же Краснобородый Хамза!

Начинается паника. Воины из числа местных жителей бросают оружие и падают на колени перед воинами-халка. В сражение вступает только отряд рыцарей. Но воины-халка из своих мощных луков быстро нашпиговывают их тела оперёнными стрелами. И на этом сражение заканчивается — городок захвачен…

Аариф спрашивает:

— Что Хамза решил сделать с горожанами? Грабит их и режет?

— Нет, — говорю я. — На этот раз он проявляет великодушие. Его воины пируют, а старейшины городка собирают для них богатый выкуп.

И он интересуется:

— А много уже собрано?

…Я вижу на городской площади сотню белых верблюдов, во вьюки которых укладывается золото, серебро, драгоценные ткани, посуда, оружие, вино и ещё многое другое, так ценимое в этом мире…

— Повезло жителям этого города, — говорит Аариф.

— Да, — подтверждаю я. — Сейчас многие из них обращаются в ислам и уничтожают все следы пребывания христиан.

— Ещё бы им не обращаться, — усмехается Аариф. — Ведь благодаря этому на них будет наложена лишь необременительная дань в пользу султана.

…И вот когда караван с добычею уже готовится покинуть городок, я вижу, как к Хамзе в сопровождении юноши-нищего приближается худой темнокожий старик…

От неожиданности Аариф вытаращивает глаза:

— Это Чёрный Дервиш? Что он сказал?

…Меня продолжает удивлять способность этого измождённого старого человека производить не жалкие дребезжащие звуки, какие можно было бы от него ожидать, а — невероятно густой бас.

— О, великий эмир! — обращается Чёрный Дервиш к Хамзе. — Ты совершил этот удачный набег и везёшь в свой родной город тяжёлый груз богатой добычи. Твои воины порадуют своих родичей чудесными подарками. Смехом и радостью наполнятся ваши жилища. Но чтобы радость была полнее, ты должен взять с собою меня, странствующего дервиша Азама. Я буду рассказывать о походах великих воинов, о страшных битвах, о дальних землях с прекрасными городами. Я сложу песню о твоих подвигах.

Хамза, находясь в превосходном настроении, изрекает:

— Хорошо, дервиш! Хоть мне и странно встретить тебя в этом городе неверных, но я дам тебе воду, пищу и верблюда. Но за это каждый вечер ты будешь веселить моих воинов своим искусством.

Его решение воины-халка поддерживают одобрительным гулом.

И вот через пустыню медленно движется военная колонна. Кроме вьюков с водою и пищей множество верблюдов несут на себе богатую добычу. А в голове колонны они везут паланкины с юными девушками, предназначенными в жёны воинам-халка. Среди них есть лишь один седок-мужчина — это Чёрный Дервиш. Его верблюда ведёт за узду юный нищий…

— Всё-таки Чёрный Дервиш взял его к себе в ученики, — вспоминает Аариф о желании этого юноши. — Как там, всё спокойно?

— Да, — говорю я. — Чёрный Дервиш учит девушек смешным песням, и они уже начинают подпевать ему.

И, хотя у меня это плохо получается, я всё же пытаюсь исполнить для него одну из таких песен:

— Бьют баллисты по Алеппо.

Чтоб не умереть нелепо

Убежал я в Тегеран,

Но и там страдал от ран.

А когда сбежал в Багдад,

На кол сел мой бедный зад.

…Всадники, охраняющие колонну, то исчезают с глаз, то вновь появляются, торопя своих быстроногих аргамаков окриками и ударами плетей. Когда же воины-халка на минуту забывают о своих обязанностях и задерживаются возле поющих девушек, брат Хамза орёт на них таким голосом, что ближайшие верблюды шарахаются в сторону. День за днём движется эта воинская колонна по пустыне, останавливаясь лишь в оазисах на ночёвки. И вот на шестые сутки, оставив позади бесплодное горное плато, колонна спускается в долину, где вдоль берега реки среди зелени раскинулся наш город Дамаск…

Вняв совету Аарифа, я признаюсь отцу. Выслушав мой рассказ о том, куда завели меня волшебные сны, отец долго молчит, а потом со вздохом произносит:

— Вахид, предупреди меня, когда Хамза приблизится к городу.

И вот, ещё задолго до того, как воинскую колонну можно было бы заметить с вершины горы Касьюн, мы с отцом без всякого сопровождения выезжает навстречу Хамзе. А когда с вершины холма отец своими зоркими глазами видит бесконечно растянувшуюся колонну с кружащимися вокруг всадниками, он оборачивается ко мне. Лицо его невозмутимо, но голос выражает смесь удивления, восхищения и испуга.

— Вахид, ты всё верно угадал! — восклицает он.

Затем, нахмурив брови, он говорит решительным тоном:

— Сын, я поговорю с этим Чёрным Дервишем. Не беспокойся об этом.

С гордостью глядя на орлиный профиль отца, я думаю: «Если кому и надо беспокоиться, так это Чёрному Дервишу!»

Когда возвращающаяся после удачной осады колонна войск Хамзы, заполнив центральную улицу, достигает ворот городской цитадели, из домов высыпают жители и, радостно галдя, встречают своих отцов, сыновей и братьев. Едва колонна, словно заползающая в гнездо нескончаемо-длинная змея, наконец-то, размещается на площади, всех охватывает весёлая суета. Кажется, каждый старается одновременно успеть обняться с родными и близкими, выслушать все новости, снять поклажу с верблюдов и разложить её для всеобщего обозрения на узорчатых коврах. И только два человека среди бушующей круговерти стоят и смотрят друг на друга как заворожённые: это я и Чёрный Дервиш. Я первым выхожу из этого странного оцепенения и убегаю прочь.

Аариф с сочувствием спрашивает у меня:

— Тебе не хочется его видеть?

Я молчу и лишь отрицательно мотаю головой.

Он лукаво поглядывает на меня:

— Но знать-то о чём они там говорят, ведь нужно?

…Удалившись от всех посторонних в башню цитадели и запёршись там, мой отец и брат Хамза беседуют с Чёрным Дервишем обо мне.

Чёрный Дервиш говорит им:

— О, благословенный правитель Дамаска! И ты, великий эмир! Нет смысла призывать искусных врачевателей или гонителей злых духов. Ваш сын и брат Вахид совершенно здоров, а разум его абсолютно светел. Знайте же и возрадуйтесь: на него сошла божья благодать!

Грозно сведя брови, отец вопрошает:

— Но разве это — не колдовство?

Чёрный Дервиш подкрепляет свои слова строками из раскрытых священных свитков, пытаясь тем самым успокоить моих родных. И я замечаю, что отец и брат заметно смягчаются.

С остатками сомнения в голосе брат Хамза переспрашивает:

— Так ты, дервиш, говоришь, что строение души человека подобно луковой шелухе? И что когда наш Вахид засыпает в определённое время, из того вместилища, где у правоверного помещается душа, один из её слоёв отправляется в путешествие? Правильно ли я всё понял?

Чёрный Дервиш утвердительно кивает ему головою:

— Ты прекрасно меня понял, великий эмир.

Брат Хамза задумчиво и озадаченно мотает головою, словно показывая тем самым, что он — воин, а не исследователь Корана и древних текстов.

А отец произносит:

— Однако будет нехорошо, если вокруг Вахида станут виться какие-нибудь толкователи его видений. Ибо никому не ведомы замыслы Аллаха.

И решает:

— Пусть свой дар он по-прежнему держит в тайне. До тех пор, пока не исполнится воля Аллаха.

Желая направить мысли моих родных в сторону своей истинной цели, Чёрный Дервиш говорит:

— Всё прекрасно устроится, если Вахид станет моим учеником.

Но отец возражает ему:

— Я не могу обречь своего сына на жалкую жизнь нищего.

Чёрный Дервиш глядит на него, как мать на неразумного ребёнка, и произносит такие слова:

— Чем доля нищего хуже любой другой? Человек не обязан получать удовольствия и жить хорошо, а тем более счастливо. Он обязан только трудиться и с уважением проживать все ситуации, в которые попадает. Что же касается поощрений судьбы, о них лучше вообще не думать.

— В твоих словах много мудрости, дервиш, — признаёт отец и интересуется: — Но какая цель будет у него при такой жизни?

— Цель? — переспрашивает его Чёрный Дервиш. — Как и у каждого мыслящего человека: познать самого себя и познать мир. Что, впрочем, одно и то же. И, главное, занять своё место в этом мире.

И тут вмешивается Хамза:

— Но людям нищие всё-таки не нравятся!

Чёрный Дервиш произносит:

— А разве они обязаны кому-то нравиться? И что есть в желании понравиться другому человеку?

Отец молчит, и тогда Хамза неуверенным тоном даёт собственный ответ:

— Ну, не знаю. Может, сделать приятное?

Чёрный Дервиш усмехается:

— Нет. В этом есть только одно — расположить к себе, чтобы забрать что-нибудь за бесценок. А это чистейший эгоизм.

Выказывая недоверие к мудрости Чёрного Дервиша, Хамза просит:

— А можно поподробнее?

И Чёрный Дервиш разъясняет свою мысль:

— Можно. Например, известно, что мужчин высокого роста женщины любят бескорыстнее, чем низких. И если высокие получаю женщин легко, ведь за них постаралась сама Природа, то коротышкам зачастую приходится впустую тратить всю свою жизнь, изыскивая разные способы компенсировать недостаток роста и иметь более насыщенную половую жизнь. Но, страдая от чувства неполноценности, на самом деле, они мучаются лишь от собственного эгоизма.

Пытается уяснить, куда клонит Чёрный Дервиш, Хамза произносит:

— То есть мужчины или женщины стремятся понравиться друг другу лишь для того, чтобы за бесценок завладеть чьей-то чувственностью?

— Или деньгами, — усмехается Чёрный Дервиш.

— Деньгами? — повторяет сбитый с толку Хамза.

— Да чем угодно, — говорит Чёрный Дервиш. — Не в этом суть. И, кстати, насыщенная половая жизнь, как и обильная разнообразная кухня, ещё никому не принесли окончательного счастья.

Пока Хамза беседует с Чёрным Дервишем, отец хранит молчание, но лицо его делается всё мрачнее, выражая резкое несогласие. И, наконец, он раздражённо произносит:

— Пока я жив, мой сын не будет нищим-дервишем!

Недовольно морщась, Хамза поддерживает отца:

— Да и что его может ожидать после обучения у дервиша?

Чёрный Дервиш отвечает Хамзе:

— Его может ожидать истинное счастье.

Тогда отец спрашивает:

— А ты, дервиш, счастлив?

С горячей убеждённостью Чёрный Дервиш говорит:

— До недавних пор я был счастлив. Пока у меня не появилась эта забота. И теперь я обязан помочь Вахиду стать просветлённым.

Отец с Хамзою обмениваются взглядами.

— То, что он будет учиться в военной школе, даже не подлежит обсуждению, — заявляет отец. — Однако я дам ему разрешение один день в неделю не посещать военную школу, а ходить в медресе Адилия. Там он сможет получать разнообразные знания.

Чёрный Дервиш терпеливо объясняет:

— Чтобы стать просветлённым — требуется Учитель-просветлённый.

Но отец заключает:

— Я всё сказал!

Затем встаёт в знак окончания разговора.

Чёрный Дервиш кланяется моему отцу и Хамзе со словами:

— Возможно, вы ещё передумаете.

Потом выходит из башни и куда-то исчезает…

Проснувшись, я передаю содержание этого разговора Аарифу.

И после моего рассказа он спрашивает:

— Что он имел в виду? Это угроза?

Дома отец сообщаем мне свою волю:

— Сын, ты можешь и дальше путешествовать в своих волшебных снах. Но по-прежнему опасайся говорить об этом с посторонними.

А Хамза, улучив момент, когда мы с ним остаёмся наедине, просит:

— Брат, ты ведь расскажешь мне о чудесных неведомых странах? Говорят, они населены диковинными людьми, совершенно непохожими на нас, правоверных.

И при первой же возможности я с радостью делаю это для него, предупредив:

— Хамза, я хочу удивить тебя, поэтому отправлюсь в самое дальнее из известных мне мест — на остров Некуверан.

И я лечу туда в волшебном сне.

…Рядом со знакомым селением вижу двух христианских монахов с морщинистыми лицами и выбритыми макушками, которые на берегу моря в окружении местных жителей проводят какой-то религиозный обряд. Обращаясь к группе голых женщин с длинными иссушёнными грудями, один из них произносит на их родном языке:

— Прежде, чем вы познакомитесь с Небесным Существом, вам надо принять его облик. Вот вам рубахи. Скройте под ними своё вымя и свои клоаки…

Хамза, впечатлённый моим рассказом, удивляется:

— Но оттуда ты знаешь, о чём эти люди ведут речь? Ведь они должны разговаривать на неслыханных нами языках?

— Брат, — говорю я. — Ну, не зря же я хожу в просветительские кружки при мечети Омейядов и роюсь в книгах и свитках в медресе Адилия. А раньше мне в этом ещё хорошо помогал Чёрный Дервиш. И потому я теперь способен понимать многие языки.

И теперь, собираясь с Хамзою на очередную охоту, отец спрашивает у меня так:

— Ты с нами или опять в библиотеку?

Узнав об этом, Аариф поражается:

— И он не сердится на тебя?

С радостной улыбкою я произношу:

— Я чувствую, что его устроит любой мой ответ. У меня очень мудрый отец!

А однажды Аариф с завистью говорит мне:

— Ты, наверное, уже изучил все известные миру языки и наречия?

На что я отвечаю:

— Пока нет, но я пользуюсь для этого всеми возможностями.

И он восклицает:

— Даже в этом тебе помогает твой необычный дар!

А я не скрываю:

— Да, волшебные сны закрепляю все знания очень основательно. И благодаря этому путешествия становятся ещё более познавательными.

Когда я заговариваю о путешествиях, он восхищается:

— Просто удивительно! Насколько же многообразен этот открывающийся перед нами мир!

А я ворчливо замечаю:

— Но наблюдение за ним порождает множество вопросов, ответы на которые мне уже не могут дать не только отец с братом, но и прозрачные сущности Чёрного Дервиша и Жёлтого Ламы. Вот и приходится копаться в древних манускриптах.

 

 

Глава 4. Неверные

 

Победы. Выкуп. Замок. Паж. Продвижение по службе. Обитатели. Сквайр. Обучение.

 

Это лето выдаётся не только небывало знойным, но и наполненным множеством сражений.

Аариф посмеивается надо мною:

— Вахид, а тебе не стыдно за то, что ты зря обижал султана Бейбарса, говоря, будто он скоро останется без врагов? Ведь его армия всё время воюет.

Морщась от неприятного воспоминания из своего детства, я признаю:

— Стыдно, но я тогда был ещё слишком глуп.

Отца с братом из-за непрекращающихся войн я почти не вижу. Лишь на один или два дня в месяц они приезжают домой для отдыха.

На одной из таких кратких встреч утомлённый Хамза говорит отцу:

— Я с моим отрядом не вылезаю из сражений, а крестоносцы что-то не торопятся предлагать нам перемирие. И даже, наоборот, сейчас они собрали столь большие силы, что уже сами делают ответные набеги, разоряя наши земли. А тут ещё это вторжение киликийских армян вместе с монголами. Если так пойдёт и дальше, то сообща они скоро зажмут нас в клещи. Что султан намерен предпринять?

Отец успокаивает его:

— Надо потерпеть, сын. Скоро всё изменится.

И отец оказывается прав. Ход военных событий неожиданно меняется в нашу пользу. На следующей встрече Хамза уже не выглядит таким обеспокоенным как в прошлый раз, и к нему возвращается его обычная насмешливость.

Довольно жмуря глаза, словно сытый кот, Хамза обращается к отцу:

— Признайся, ты ведь знал, что ильхана Хулагу убьют ассасины?

И, хохотнув, высказывает предположение:

— А может и золото Старцу Горы увёз ты сам?

Скупо улыбнувшись, отец отвечает ему:

— Это уже неважно, сын. Главное, что монголам теперь не до нас. Теперь они будут выбирать нового ильхана и заниматься междоусобными войнами. А мы тем временем продолжим громить крестоносцев. Но сначала надо покончить с армянами.