Древнейший опыт практического взаимодействия людей как эмпирические предпосылки социальной психологии. Задолго до того, как сложилась социальная психология в качестве самостоятельной науки, люди уже имели некоторый стихийно сложившийся опыт во многом еще интуитивного использования представлений об особенностях психики человека и его поведения в массе для достижения определенных практических результатов.
Этот опыт, сложившийся еще в недрах первобытной общины, можно рассматривать в качестве первых и очень отдаленных эмпирических предпосылок последующего формирования прикладной социальной психологии.
Так, подметив свойство "заразительности" массового настроения, его способность повышать уровень психологической готовности участников к совместному массовому действию, члены первобытной общины научились вызывать друг у друга психическое состояние, подходящее для начала охоты или военных действий, совета или празднества.
Это достигалось стихийно сложившейся и передаваемой от поколения к поколению системой традиционных обрядов и церемоний, привлекавших к участию в массовых играх, пению, пляскам и другим ритуальным действиям всех членов племени.
Совместные действия — фактор психологической интеграции общности и зарождения ее самосознания. Ярко эмоционально окрашенные совместные действия выполняли роль социально-психологического механизма интеграции, сплочения членов племени, были проявлением еще не вполне оформленного и только зарождающегося чувства "мы" и пока еще смутного осознания своей родовой принадлежности.
По замечанию известного историка и социального психолога Б. Ф. Поршнева, полноте этого чувства "мы" у первобытного человека предшествовало более острое ощущение и осознание "они", обращенное к иноплеменникам как к врагам своей общины [6, с. 81—82].
К числу стихийно сложившихся на основе эмпирического опыта древнейших обычаев следует отнести и систему нравственных запретов — табу, которая была призвана ограничивать половые связи между членами первобытной общины. Эта система, описанная многими исследователями первобытного общества, как отечественными, так и зарубежными, по существу выполняла функцию нравственного регулятора человеческого поведения.
Искусство как инструмент психологического воздействия. Более осознанно эмпирически найденные законы общественной психологии применялись в практике ораторского искусства, в приемах риторики, которым столь большее значение придавали политические деятели Древней Греции и Рима.
Ораторское искусство требовало знания психологии масс, учета особенностей их восприятия, понимания и реагирования на выступление того или иного политического деятеля или проповедника. Не меньшее значение имело и владение средствами психологического воздействия на слушателей. Одни ораторы, например, считали, что сила влияния речи на массы достигается при условии, если она возбуждает чувства, разжигает страсти толпы. Другие находили, что надо воздействовать в большей степени на разум людей путем логических рассуждений и аргументированных доказательств. Демосфен, которого обычно называют величайшим оратором всех времен и народов, полагал, что на народ надо действовать не насилием, а убеждением. Это положение он обосновывал особенностями психологии демократически настроенных афинян. Демосфен говорил, что их можно увлечь, но все же они разумны и подчиняются благородным решениям, потому что им присущи мягкость и человеколюбие. Таким образом, искусство прославленных ораторов древности было мощным средством воздействия на психику масс, важным фактором идеологической и политической борьбы.
Ряд прикладных, утилитарных функций, связанных с воздействием на общественную психологию, с давних времен выполняло искусство пения и танцев. Г. В. Плеханов говорил, например, о значении пения и танцев в трудовых процессах. Песня не только поднимала настроение, но и позволяла соблюдать единый ритм в работе.
Сила эмоционального воздействия искусства использовалась и господствующими классами с целью формирования определенной системы идеологических установок. Великолепие древних храмов, убранство, богатство и масштабы дворцов, гробниц, пирамид и садов могущественных деспотов и царей должны были производить впечатление мощи, недосягаемости и величия их власти.
