Обучение умственно отсталых детей становится возможным (1895—1917)

Хронологическое сопоставление дат открытия первых светских приютов для детей-инвалидов, детских отделений в психиатриче­ских больницах, вспомогательных классов и школ в западноевро­пейских странах-лидерах и в России окажется не в пользу послед­ней. Тем не менее, у нас нет оснований возлагать в том вину исключительно на царское правительство и Министерство народ­ного просвещения. Вплоть до начала XX столетия российское об­щество оставалось не готовым к организации учреждений социаль­ного призрения, тем более учебных заведений для умственно отсталых детей.

На Руси люди с интеллектуальными нарушениями испокон ве­ку занимали особую социальную нишу, нищелюбивое население вело себя по отношению к ним достаточно терпимо, власти же об­ходили их своим вниманием. Открытие сумасшедших домов в Новгороде (1776), Петербурге (1779) и Москве (1785) даже фор­мально нельзя считать началом государственной заботы о людях, страдающих психическими заболеваниями или тяжелыми форма­ми умственной отсталости. И новгородский долгауз, и столичные больницы для душевнобольных (Обуховская в Петербурге, Преоб­раженская в Москве) являлись скорее карательными, нежели ле­чебными учреждениями. По пониманию задач «домов скорби» российская администрация XVIII в. оставалась на уровне запад­ных королевских судов XV—XVI столетий. Ни Церковь, ни пре­стол, ни городская власть, ни родители, ни специалисты (юристы, врачи, педагоги) до второй половины XIX столетия не имели по­водов размышлять об умственно отсталых детях. Необходимость создания особых условий для обучения «малоуспешных» детей в России, как и на родине вспомогательной школы в Пруссии, пер­вым почувствовало военное ведомство.

Реформа системы подведомственных учебных заведений (1863) сделала очевидным для Военного министерства неспособность ряда учащихся военных гимназий усвоить предложенную программу. Действующие нормативы не позволяли Главному управлению воен­ными учебными заведениями (ГУВУЗ) отчислять малоспособных воспитанников, но также не разрешали долго держать их в обычных классах. В 1865 г. в структуре военных гимназий между III и IV классом создаются так называемые «промежуточные» или «по­вторительные» классы. Предполагалось, что в ходе дополнительного года обучения воспитанники ликвидируют пробелы в знаниях и через год смогут войти в «общий поток». Напомним, в Германии в 1859—1850 гг. также предпринималась попытка создать для мало­успешных детей «добавочные» классы, но там быстро убедились в их малой продуктивности и навсегда отказались от подобной идеи. Неэффективность и дороговизну повторительных классов осознало и ГУВУЗ, вследствие чего приняло решение (1867) пере­водить малоуспешных учеников военных гимназий в учебные заве­дения более низкого уровня — в военные начальные школы. Соглас­но ведомственному циркуляру, они служили «для воспитания тех детей, которые по малоуспешности, болезни и дурным чертам ха­рактера затрудняют собою обыкновенные учебные заведения и мо­гут быть вредны для своих товарищей». В военных начальных шко­лах — военных прогимназиях (с 1868 г.) — и программа была легче, и содержание воспитанников обходилось казне дешевле.

Открыла список военно-учебных заведений (с 4-летним эле­ментарным курсом) «для менее способных учащихся» прогимна­зия города Вольска (Саратовская губерния), со временем их ста­нет 11. Прогимназия «удерживала воспитанников в своих стенах, пока не была достигнута основная цель умственного развития и нравственного исправления». По мнению военных, учеб­ные заведения более низкого уровня сыграли отведенную им роль. Например, в реляциях о судьбах выпускников Вольской прогимназии сообщается, что многие стали «прекрасными людьми, а не­которые показали себя героями, как офицеры армии в войне с Турцией в 1877—1878 гг.».

Скорость, с которой принимались решения о создании прогим­назий, и успешность их деятельности во многом определялись личностью начальника ГУВУЗа генерала Н. В. Исакова, при чьем деятельном участии и происходила реформа военно-учебных заведений. Этот прогрессивный русский деятель в области просвеще­ния разделял идеи К. Д. Ушинского о народном образовании и ру­ководствовался ими при организации упомянутых прогимназий.

«Чтобы избежать поспешности и ошибок при переводе детей из военных гимназий в прогимназии, Управление военными учебными заведениями разработало в этом деле строгий порядок. Перевод до­пускался лишь после того, как по отношению к ученику были испытаны все педагогические меры. Для тех детей, которые развивались с задержкой, был установлен продолжительный срок пребывания в гимна­зии. В первом классе военной гимназии ученик мог находиться по­вторно три-четыре года, во втором — три года, в четвертом — два года. Только после такого длительного повторного обучения ученика в классах гимназии его могли из нее отчислить. Если родители наста­ивали на продолжении обучения сына, его переводили в военную про­гимназию. <...> В военных прогимназиях был установлен четырехлет­ний срок обучения. Общеобразовательная подготовка чередовалась с трудовой. Воспитанников обучали столярному, слесарному делу, са­доводству, огородничеству. Много внимания уделялось физическому воспитанию, которое должно было содействовать развитию организ­ма ребенка, его познавательных возможностей».

Генерал-реформатор военного образования, безусловно, хоро­шо знал все, что делалось в этой сфере в Пруссии и других немец­ких землях. Некоторые отечественные авторы называют военные прогимназии первыми вспомогательными школами России, X. С. Замский не разделяет общего мнения. «Военные прогимна­зии, — пишет авторитетный исследователь, — не были специально предназначены для обучения малоспособных, часто вместо мало­способных сюда из гимназии переводили недисциплинированных» [12, с. 219]. Мы разделяем мнение X. С. Замского и также не видим оснований отождествлять прогимназии со вспомогательными шко­лами. Вместе с тем не вызывает сомнения, что, просуществуй про­гимназии дольше, тем паче под надзором Н. В. Исакова, Россия, подобно Пруссии, могла бы пойти по пути открытия вспомога­тельных классов под совместным патронатом Министерства на­родного просвещения и Военного министерства. К сожалению, этого не произошло, на убийство императора Александра II прави­тельство ответило контрреформой образования.

Прогимназии вернулись к статусу военных начальных училищ и более не имели возможности заниматься воспитанием малоспо­собных детей. Государственный интерес к их обучению угас, едва разгоревшись, а потому не получила развитие инициатива Е. Н. Шостак, стараниями которой в 70-е гг. XIX в. при Николаев­ском сиротском доме (Петербург) открылось реальное отделение для малоспособных учениц. Здесь предлагался сокращенный (упрощенный) курс обучения, по выходе из заведения выпускни­цы получали места прислуги, домашних учительниц танцев и гим­настики. По принципу комплектования классов и по образователь­ной программе реальное отделение скорее походило на военную прогимназию, чем на классическую вспомогательную школу. Опыт реального отделения Николаевского сиротского дома, как и опыт прогимназий, остался невостребованным.

Православная церковь, в отличие от протестантской или като­лической, не имела возможности и желания заниматься устройст­вом приютов для умственно отсталых. Немногочисленные городские больницы и сумасшедшие дома слабоумных детей не принимали. В 1885 г. Г. И. Россолимо попытался получить инфор­мацию о численности глубоко умственно отсталых, находящихся в приютах или больницах: «Больницы, к которым мы обращались, и общие приюты или ничего нам не ответили, или сообщили, что идиотов у себя не держат». Призрение и воспитание слабоумных могло заботить исключи­тельно филантропов-западников. Долгое время в империи сущест­вовало лишь одно профильное учреждение — частное платное лечебно-педагогическое заведение для страдающих припадками, малоспособных, слабоумных и идиотов, открытое доктором Фрид­рихом Платцем в собственном доме в Риге. Он же, как мы помним, более четверти века (1847—1864 гг.) успешно занимался обучени­ем глухих детей. После смерти уникального врача-сурдопедагога учреждение возглавила его вдова — Тереза Платц. Под ее руковод­ством маленькое частное заведение значительно расширилось и преобразовалось в популярный пансион для эпилептиков и слабо­умных. Отдадим должное энергии и подвижничеству супругов Платц, но не возьмем на себя смелость считать модельное рижское лечебно-педагогическое заведение феноменом российской куль­туры.

Продолжает список интересующих нас благотворительных уч­реждений Евангелический приют во имя Эммануила для одержи­мых падучей болезнью и слабоумных детей, основанный пастором петербургского собора Святого Петра Александром Ферманом на средства потомственного почетного гражданина Ф. В. Вальца. Сна­чала приют размещался в наемном доме, затем переехал в стояв­шие на краю елового леса деревянные здания в Удельной. В мо­мент своего рождения приют принял 20 детей из протестантских семей, к началу XX в. он расширился и располагал, по одним дан­ным, шестьюдесятью, по другим — сотней мест. Неподалеку от приюта (пригород Петербурга, станция Удельная) при Александ­ровской больнице решением столичных властей открывается отде­ление для идиотов на 50 коек (1885), которое из-за отсутствия средств и незаинтересованности горожан вскоре закрылось.

Зная историю возникновения зарубежных благотворительных и лечебно-педагогических заведений для умственно отсталых детей, мы вправе ожидать, что и в России их рождение сопряжено с неки­ми исключительными обстоятельствами. Мы не раз уже видели, что при стечении определенных событий политической, экономической, культурной или религиозной жизни страны усилия исключитель­ной личности производят эффект взрыва. В такие моменты подвиж­ник-одиночка, словно античный титан, способен разрушить вековые стереотипы отношения к инвалидам, вызвать прогрессивные пере­мены в сознании просвещенной части общества. Безусловно, речь идет о счастливом совпадении усилий подвижника и назревшей культурно-исторической ситуации. Вместе с тем судьба энтузиаста, как правило, напоминает судьбы легендарных титанов, за яркой победой и всеобщим признанием неминуемо следует отторжение и забвение. Возможно, это цена за дар опережать свое время.

Настоящая русская история призрения слабоумных детей на­чинается с уникального события — внезапного исцеления от эпи­лепсии подростка Коли Грачева и беспримерного подвижничества его старшей сестры Екатерины.

Сын петербургского биржевого маклера К. П. Грачева рос ре­бенком слабым, впечатлительным и болезненным. До пяти лет мальчик не ходил. Сестра, бывшая на десять лет старше Коли, тя­жело переживала болезнь брата, а после смерти родителей (1886) взяла на себя его опеку. В одиннадцать лет мальчика удалось по­местить в диагностическое отделение частного заведения доктора И. В. Маляревского. Профессор поставил пациенту диагноз истерико-эпилепсия, но помочь ничем не смог. Екатерина делала все, что было в ее силах, ухаживала за братом как сиделка, искала ле­карства, врачей, больницы, но вскоре убедилась, что чудесных сна­добий нет, а дети, подобные ее брату, никому не нужны. Тем вре­менем мальчик угасал, припадки учащались, наступил паралич ног и рук, речь стала неразборчивой, исход казался близким и пред­сказуемым.

«В ночь с 3 на 4 декабря ребенку стало особенно худо, припадок длился более пяти часов, и к рассвету изнуренный муками подросток в яви увидал Богородицу, святителя Николая и ангелов. Матерь Бо­жья обратилась к мальчику с научением: «Николай, поезжай в часов­ню, шестого декабря ты исцелишься, но ранее никому не говори».

Наутро подросток попросил сестру отвезти его в указанный день, а то был его день ангела, в названную часовню, но был так слаб, что сестра долго не соглашалась, предлагая пригласить священника на дом. Коля же был настойчив в своей просьбе и добился ее исполне­ния. Расслабленного мальчика с трудом одели, кое-как доставили до нужной часовни, где старшая сестра на руках едва дотащила его до чудотворной иконы и положила перед ней на пол. Ни ходить, ни сто­ять мальчик не мог. При чтении Евангелия он пришел в сознание, а после того, как его поднесли к чудотворной иконе, смог встать на ноги, осенил себя крестным знаменем и отчетливо произнес: «Нет, Катя, я могу стоять!» Трепет объял присутствующих...».

Не станем пересказывать необычную историю, она детально описана в «Церковных ведомостях» в № 4 за 1891 г. Молва об уди­вительном событии разнеслась не только по столице, но и по мно­гим городам и весям православной империи. Священный синод провел специальное заседание, в ходе которого Е. К. Грачева клят­венно заверила церковных иерархов в правдивости случившегося. Синод отреагировал на чудо согласно церковным канонам: в ком­нате, где мальчик пережил видение, решили установить иконостас, а на месте дома Грачевых, переданного Екатериной Константинов­ной церкви (1890), выстроить храм Во имя Царицы Небесной. Отроку же рекомендовали принять постриг и посвятить жизнь Бо­гу. Достоверно известно, что Николай вскоре после своего чудес­ного исцеления принял монашество и в чине иеромонаха Сергие­вой пустыни через некоторое время стал настоятелем упомянутого храма Во имя Царицы Небесной. Случившееся с братом Екатери­на Константиновна восприняла как данное ей свыше знамение. Измученная безрезультатными поисками учреждений, где предпо­ложительно могли бы помочь брату, потрясенная его удивитель­ным исцелением, она решает посвятить свою жизнь самым тяжелым умственно отсталым детям. Грачева становится волонтером Императорского человеколюбивого общества и занимается выяв­лением детей, нуждающихся в призрении. Во время одного из по­сещений петербургских трущоб Екатерина Константиновна нашла слабоумную сироту, которую не смогла определить ни в одно сто­личное учреждение. Пройдя несколько раз по замкнутому кругу, подвижница решила устроить девочку в собственной небольшой квартирке, сохранившейся в купленном церковью родительском доме. Его новый владелец — архимандрит Игнатий, узнав о мытар­ствах Екатерины Константиновны со слабоумной сиротой, выска­зался в пользу создания особого приюта для подобных детей и предложил тридцатичетырехлетней женщине заняться «новым в России делом». 5 сентября 1894 г. Грачева запишет в дневник:«Архимандрит Игнатий дал для начала 150 р. От соседней кварти­ры велел присоединить к моей одну комнату». Так благодаря энергии глубоко верующей петербурженки Грачевой и поддержке архимандрита Игнатия в российской столице было по­ложено начало попечению об умственно отсталых. Синод благо­словил доброе деяние и принял решение (1894) учредить церков­ный приют для детей-идиотов и припадочных по адресу: Санкт-Петербург, Петербургская сторона, Большая Белозерская улица, дом 1.

Грачева покупает одежду, еду, игрушки и начинает в своей квар­тире выхаживать двух девочек — Таню и Шуру, а уже в декабре 1895 г. состоялось торжественное открытие приюта. Через полтора года тяжелой работы Екатерина Константиновна приходит к выводу, что нельзя сводить помощь исключительно к уходу, она свято верит в то, что воспитанников, несмотря на тяжесть недуга, можно и нужно обучать, но предстояло понять, чему их учить и как. Методом проб и ошибок Грачева создает программу воспитания и обучения, приду­мывает пособия для занятий и собственноручно изготавливает их.

Чудесное исцеление Коли Грачева и беззаветное подвижниче­ство во благо больных детей его верующей сестры Екатерины при­вело к неожиданным последствиям. За кратчайший срок сложи­лась некая структура, объединившая приют, благотворительное общество, школу для отсталых и припадочных детей (1898) и, наконец, созданное по благословению митрополита Антония попечи­тельство — Братство во имя Царицы Небесной (1900). Старания­ми братства в дополнение к столичному приюту открываются сельскохозяйственная колония в Райволо, приют при психиатри­ческой больнице в селе Сапогово Курской губернии, детские при­юты в Москве и Вятке. Впервые Русская православная церковь занялась деятельной благотворительностью в поддержку слабоумных, на исходе XIX столетия она демонстрирует пастве свое новое понимание ответственности за слабоумных детей. Убеждены: из­бегни страна потрясений, что выпадут на ее долю в первую треть XX столетия, Россия в короткий срок догнала бы Западную Евро­пу в деле организации церковного и светского призрения умствен­но отсталых детей.

В мае 1898 г. Екатерина Константиновна приглашает в приют нескольких городских учительниц и в их присутствии устраивает детям экзамен. Увиденное поразило гостей, до того не веривших даже в минимальные успехи подопечных Грачевой. Еще в 1896 г. неутомимой подвижнице удалось организовать квалифицирован­ную медицинскую помощь, воспитанниц регулярно осматривал доктор Э. А. Гизе, который в случае тяжелых заболеваний приез­жал дважды в день, а при необходимости и среди ночи. Летом его подменял доктор В. П. Осипов. Консультантом приюта становится видный российский невролог, психиатр и психолог В. М. Бехтерев. В 1897 г. приют посещает только что возвратившийся из Германии и переполненный замыслами реформирования учебно-методической работы Мариинского училища глухонемых А. Ф. Остроградский. Сурдопедагог заинтересовался педагогическими поисками благотворительницы и вскоре также начинает сотрудничать с нею, он ставит детям звуки, учит Грачеву работе с глухими.

В июле 1897 г. Екатерина Константиновна получает в подарок французскую книжку о судьбе слепоглухонемой девушки, сумев­шей не просто овладеть грамотой, но и получить университетское образование. Воодушевившись, Грачева решает посетить петербург­ское учебное заведение для слепых и ознакомиться с трудами по тифлопедагогике. Сурдопедагогические учебники ею уже прошту­дированы, в Мариинском училище она частый гость. Успех подо­печных на упомянутых показательных «экзаменах» 1898 г. натолк­нул Грачеву на мысль о необходимости организации школы для отстающих и припадочных детей. «Первых исключают, — пишет она в своем дневнике, — вторых не принимают в школы. Но двое высказали мнение, что такую школу открыть нельзя, потому что в ней не будет учеников — «кто захочет поместить своего ученика в школу для дураков?» Но мне очень нравится эта идея. Есть ли такие школы за границей?».

Практическое решение вопроса осложняло отсутствие подго­товленного персонала, способного старательно учить детей, зная о том, что результаты будут минимальными, а дни жизни некото­рых воспитанников сочтены. Кто-то из окружения подсказывает: «Сестры милосердия не вполне подходят для вашего дела: они лю­бят ухаживать за такими больными, которые поправляются, ви­деть плоды своих трудов, а у вас неизлечимо больные, да и работа грязная, много неопрятных». Следует совет обратиться в мона­стырь, ибо «есть у нас великая непочатая сила — пора монашество привлечь к деятельной любви». Екатерина Константиновна прини­мает совет и тотчас обращается за помощью в Вышневолоцкий женский монастырь. Через две недели из монастыря в приют при­бывают восемь послушниц, и мечта становится явью. В августе 1898 г. учебное заведение, чье рождение в России представлялось фантазией, открывается.

За девять последующих лет через три его класса прошло 134 ре­бенка в возрасте от 9 до 12 лет. Заведение обретает известность, Пе­тербургская городская дума устанавливает ему ежегодную субси­дию в 1000 р. — деньги по тем временам немалые. В мае 1899 г. школе жертвуется земля в Полюстрово, с тем чтобы воспитанники обрели летнюю дачу, и в августе детей привозят на праздник ее за­кладки. Еще через два года (1901) на Белозерской улице по соседст­ву со старым приютом начинается строительство нового четырех­этажного здания. При его постройке и оснащении используются самые современные технические решения и новейшее оборудова­ние. Кухня, прачечная, гладильня, баня, душевые, а также служеб­ные помещения и спальни для сестер (по новомодной американ­ской системе) размещают на верхнем этаже. Третий этаж отводится под школу, второй — под так называемое фребелевское отделение (там собраны воспитанники, умеющие говорить и не представляю­щие социальной опасности). Первый этаж занял лазарет для наибо­лее беспомощных или беспокойных детей, способных причинить вред себе и окружающим.

В местечке Райволо под Петербургом в 1903 г. организовали сельскохозяйственную колонию (также новостройку) для более взрослых, ставшую важным звеном в системе социально-педагоги­ческих учреждений для умственно отсталых. Подростков из городского приюта поместили в оазис оптимального общественного бы­та, где они могли не просто работать на земле, но и жить в особой атмосфере сельской коммуны. Погружаясь в проблему все глубже и глубже, Грачева постепенно осознавала ее масштаб, без устали преодолевая трудности, возникавшие одна за другой. Многие финансовые, организационные и хозяйственные вопросы удавалось успешно решать, но по мере роста сети филиалов все очевиднее становилась проблема кадров. В 1900 г. Грачева организует курсы

для сестер-нянь, первый выпуск состоялся в июне 1902 г. По его завершении волонтеры из числа монастырских послушниц разъе­хались по филиалам приюта.

Родители больных детей и персонал множащихся заведений брат­ства испытывают нехватку литературы, необходимой для самообразо­вания. Социальный запрос побуждает Грачеву написать и издать свою первую книгу — «Беседы с сестрами-нянями о воспитании и развитии детей-идиотов и эпилептиков» (1902). Ощутив недостаток профессио­нальных знаний, Екатерина Константиновна отправляется в Швецию (1903), много к тому времени преуспевшую в деле организации соци­ального призрения и специального обучения. Россиянка поразилась, как много сделано в Скандинавии для детей-инвалидов и как мало для идиотов. В поисках желанных моделей она отправляется в тог­дашнюю мекку психиатрической службы — Францию (1906). Не огра­ничиваясь визитами в специальные учреждения, Грачева несколько месяцев стажируется как воспитатель и даже дежурит в клинике Бурневиля. Одним из итогов ознакомительных поездок становятся книга «Приюты-школы для детей-идиотов и эпилептиков в Швеции, Фран­ции и Германии» (1909), чуть раньше выходит «Руководство по заня­тию с отсталыми детьми и идиотами» (1907).

В 1903 г. по рекомендации В. М. Бехтерева на должность врача в приют на Белозерской зачислен молодой доктор А. С. Грибое­дов, который налаживает ведение медицинской документации. В одиночку Грачевой становится все труднее справляться с расту­щим кругом обязанностей: то она помогает открывать филиалы в Курской губернии, Москве, Вятке, Переславле-Залесском⁴, то стажируется за рубежом, то пишет и издает книги, то готовит ра­боты детей к международной выставке, то решает проблемы с персоналом. Растет число сотрудников, среди которых далеко не все разделяют чувства благотворительницы. Приведем лишь одну дневниковую запись: «Очень мне грустно, что младшие служащие совсем не берегут инвентарь, все чаще слышу: «Это казенное, чего беречь, новое должны купить». Более же всего Грачеву печалило, как много вокруг детей, нуждающихся в помощи специ­алистов, и как мало для них в России сделано.

Проследим хронологию первых частных инициатив в деле ор­ганизации специализированных лечебно-педагогических заведе­ний для умственно отсталых детей (см. табл. 9).

Таблица 9 Развитие сети благотворительных учреждений для глубоко умственно отсталых детей в Российской империи (1854—1907)

Созданные усилиями Братства во имя Царицы Небесной, прежде всего неуемной энергией Грачевой, заведения для глубоко умственно отсталых детей могут быть равно отнесены и к церков­но-благотворительным, поскольку задумывались и действовали в статусе приютов, и к лечебно-педагогическим. Медицинская со­ставляющая этих учреждений, особенно в Петербурге и Москве, выглядела весьма солидно. В 1903 г. Грачева добивается открытия при приюте на улице Белозерской амбулатории, которая исполня­ла функции диагностического центра и в известной мере комиссии по комплектованию учреждений братства. Амбулатория, где прием вели профессор В. М. Бехтерев и доктор А. С. Грибоедов, оказыва­ла бесплатную медицинскую помощь «нервнобольным детям» Пе­тербурга. Накануне Первой мировой войны амбулатория превращается в ведущий в стране центр медицинского, психологического и педагогического изучения детей с отклонениями в развитии.

Е. К. Грачева обладала удивительным даром привлекать к рабо­те с умственно отсталыми детьми лучших отечественных специа­листов, о ее петербургском окружении мы уже знаем, в Москве же с Екатериной Константиновной сотрудничали психиатр В. А. Ги­ляровский, сурдопедагог Ф. А. Рау, воспитанников приютов консультировал известный оториноларинголог М. В. Богданов-Березовский.

Подвижница не могла обделить вниманием ни одного из од­нажды встреченных несчастных детей, а потому, когда к ней по­пала слепоглухонемая девочка, взялась обучать и ее. Так Екате­рина Константиновна стала пионером нового для России направления специального обучения, ее брошюра «Первый отчет учреждения для слепоглухонемых в Германии (в Нововесте) за 1906—1907 гг.» открыла список отечественных публикаций по проблеме слепоглухонемоты.

Накануне войны в заведениях Братства во имя Царицы Небес­ной воспитывалось около 500 человек. Подавляющая часть из них не могла оценить заботу, которую обрела благодаря Грачевой, но почти все дети знали ее в лицо и доверительно называли тетей Катей.

В наши дни имя выдающейся соотечественницы не очень изве­стно. Впрочем, к мирской славе монашествующая подвижница ни­когда и не стремилась, стараясь даже на публикуемых ею книгах не проставлять имени. Будучи человеком верующим, Екатерина Константиновна, вероятно, не считала значимым упоминание ав­торства на обложке. Что ж, мирская слава минула Грачеву, совре­менники о «тете Кате» и учреждениях братства заговорили лишь недавно. После 1917 г. упоминания о христианских добродеяниях попали под цензурный запрет, советская власть отделит школу от церкви, упразднит благотворительность и филантропию. «С 1925 г., — запишет Е. К. Грачева в своем дневнике, — многих перевели в Собес. Кого можно — на работу. Увы, не все удержа­лись на работе и тоже попали в Собес. Некоторых взяли родные. В 1929 г. 55-й детдом, как назывался в последнее время приют на Мариинской, был соединен с 54-м детдомом — бывшим Эммануи- ловским приютом. Большой каменный дом был взят под школу нормальных детей, а наших перевели в старые три дома 155-й школы».

Несмотря на все невзгоды трагических лет Первой мировой войны, революций, гражданской войны, разрухи, иных социаль­ных потрясений, Грачева не нарушила однажды данного обета, не предала детей. В 1932 г. выйдет ее последняя прижизненная пуб­ликация «Воспитание и обучение глубоко отсталого ребенка». Предисловие к книге, обобщившей тридцатипятилетний опыт педагогической работы Е. К. Грачевой с глубоко умственно отсталы­ми детьми, напишет Л. С. Выготский. Являясь ярым противником «филантропически-инвалидного» воспитания, Л. С. Выготский тем не менее по достоинству оценил практический опыт Грачевой и возглавляемых ею учреждений: «Опыт, отраженный в настоящей книге Е. К. Грачевой, занимает переходное положение между од­ним и другим периодом в развитии этой области педагогики. С од­ной стороны, он уходит корнями в эпоху классиков, восходит к си­стеме Э. Сегена и других основоположников воспитания глубоко умственно отсталых детей. С другой стороны, этот опыт врастает в нашу эпоху. <...> Центральное значение книги Е. К. Грачевой мы видим прежде всего в том, что она красноречивым языком фактов, тщательно подбираемых в течение почти полувека, опровергает пессимистическую минималистскую теорию и выдвигает идею пе­дагогического оптимизма по отношению к глубоко умственно от­сталым детям, притом оптимизма реального, проверенного практи­кой, выдержавшего научную критику».

Глубоко религиозная и изначально не приемлющая естественно-научного взгляда на природу несостоятельности ребенка-инвалида, Екатерина Константиновна Грачева сыграла важную роль в изменении отношения россиян к умственно отсталым детям. Воспитанная в канонах православной этики, Е. К. Грачева за ко­роткий срок сумела от милосердия (готовности делать добро) пе­рейти к попечению (деятельной заботе, опеке) тех детей, от коих другие открещивались. Взявшись за воспитание умственно отста­лых детей, Екатерина Константиновна остро ощутила недостаток в знаниях и смогла приобрести их.

Вклад Е. К. Грачевой в становление отечественной системы специального образования ничуть не меньше, чем вклад уже изве­стных нам пионеров обучения глухих и слепых — В. Гаюи, Г. А. Гурцова, В. Флёри, И. К. Арнольда, К. К. Грота, Генриха фон Дикгофа и А. А. Адлер. Упомянутые первопроходцы в силу их принадлежности к западной культуре ассоциировались в России в. с «верхами» («просвещением», «цивилизацией»). Е. К. Гра­чева, вне зависимости от сословной принадлежности и образова­ния, по исповедуемой ею системе ценностей плоть от плоти «наро­да» («низов», «почвы»), потому и в историю отечественной дефек­тологии она вошла под именем, данным детьми, — тетя Катя. (Трудно себе представить, чтобы кто-то назвал Гаюи дядей Валей или Флери дядей Витей.)

Появление Е. К. Грачевой на сцене российского специального образования не случайно. Лично ее подтолкнул на «дефектологи­ческий» путь больной брат, но, не случись данной истории, все равно кто-то похожий на Е. К. Грачеву по характеру и судьбе дол­жен был появиться. За XIX столетие российское общество заметно изменилось, необходимость обучения «малоус­пешных», «неспособных», «ненормальных», «умственно недоразвитых», «отсталых и нервных» детей к началув. начинает осознаваться российскими учеными-медиками, некоторыми педагогами и даже отдельными представителями городских управ. Среди сторонников спе­циального обучения «психически дефективных» детей оказался известный русский криминалист, член Московской губернской земской управы профессор М. В. Духовской. По его рекоменда­ции некая госпожа Л. И. Комарова 16 декабря 1902 г. представила вниманию комиссии при Городском благотворительном совете до­кладную записку «О помощи умственно отсталым детям в город­ских школах». Члены совета одобрили идею, содержащуюся в про­шении Л. И. Комаровой, более того, ее решили поддержать. Но дальше в силу вступили бюрократические правила. Три месяца члены Благотворительного совета составляли соответствующее хо­датайство в Московскую городскую думу. Наконец, 18 марта 1903 г. прошение легло на стол чиновников из московского прави­тельства, вернее сказать, легло в стол. М. В. Духовской скончался, и без его протекции то ли по причине отсутствия интереса у дум­цев, то ли из-за острых политических событий российской жизни дело заволокитили. Училищной комиссии понадобилось три года, дабы подготовить проект об устройстве «центральной вспомогате­льной школы на 50 человек». Работу над документом поручили особой подкомиссии из нескольких врачей московских училищ, состоящих при Городской управе. По их замыслу, уникальному учебному заведению предстояло выступить в роли «школы образ­цовой во всех отношениях, дабы на ней могли знакомиться с пра­вильной постановкой дела будущие руководители последующих школ, число которых будет постоянно возрастать». «Правильный» проект отклонила финансовая комиссия, правда, реакцию чинов­ников нельзя назвать неожиданной. В Германии между первым официальным докладом по аналогичному вопросу и дозволением городских властей открыть вспомогательный класс прошло 18 лет.

В июне 1908 г., т. е. через 12 лет после поступления просьбы, московская Городская управа разрешает в 3-м Ольгинском Пят­ницком женском начальном училище открыть вспомогательный класс. Тогда же должность старшей учительницы занимает М. П. Постовская. Прекрасно образованный педагог (можно ска­зать, педагог-дефектолог) легко выделила из числа учениц началь­ной школы девочек, имеющих стойкие трудности в обучении, в том числе умственно отсталых. По мнению наставницы, подоб­ных детей следовало вывести в особый класс и учить по специаль­ной программе. Как оценить уровень развития ребенка? Как луч­ше организовать обучение тех, кому общая программа явно не по силам? Эти и подобные вопросы широко образованная учительни­ца регулярно обсуждала со многими известными в Москве специа­листами, прежде всего со своим братом врачом-психиатром Н. П. Постовским.

Идею М. П. и Н. П. Постовских о создании вспомогательных классов на манер тех, что уже действовали в Германии, поддержа­ла попечительница училища Е. С. Петухова. Елена Сергеевна име­ла иные (филантропические) основания для подобного решения, но, будучи человеком хорошо образованным и либерально настро­енным, она не только одобрила замысел новаторов, но приложила немало сил и стараний, дабы убедить городское начальство в необ­ходимости открыть вспомогательные классы. Поначалу влиятель­ная дама даже при поддержке члена Московского городского общественного управления (МГОУ), заведующего училищным отделом Г. А. Пузыревского не могла добиться от Городской думы положительного решения. На титульном листе ее докладной запи­ски «О необходимости образования вспомогательного класса для недоразвитых и отсталых детей при начальной городской школе» (1903) чиновничья рука оставила пометку: «Мысль заслуживает внимания, но к осуществлению несвоевременна». Учитель, еже­дневно входящий в класс, попечитель, заботящийся о каждом из опекаемых воспитанников, и чиновник по-разному осознавали своевременность педагогических новаций. Докладная записка Е. С. Петуховой, как и ранее упоминавшееся ходатайство Москов­ского благотворительного совета, легла под сукно. Заметим, реак­ция бюрократов из городских управ Лейпцига и Москвы одинако­ва: и там и здесь инициативы филантропов, отдельных педагогов наталкивались на отказ финансистов, убежденных в ненужности трат на обучение умственно отсталых. Как и в Германии, в России, точнее, в ее столичных городах представители исполнительной власти станут сговорчивее после правительственного решения о введении обязательного начального обучения. Повторное обра­щение Е. С. Петуховой в Городскую думу (1908) окажется успеш­ным, из несвоевременного прожект превратился в актуальный. С 7 октября 1908 г. начинается отсчет истории вспомогательной школы в Москве и России. Одновременно городские власти разрешают доктору В. П. Кащенко открыть частный санаторий-школу для дефективных детей. Еще через год в Москве открывается вспомогательный класс для девочек при 1-м Смоленском женском начальном училище и второй класс при Ольгинском Пятницком училище.

Проследим появление в Российской империи классов и школ для умственно отсталых детей с момента принятия Государствен­ной думой решения о введении обязательного начального обуче­ния (см. табл. 10).

Хронологическое сравнение России, обладавшей мизерным ко­личеством вспомогательных классов и школ, например, с Герма­нией, где в 1910/11 учебном году в 454 вспомогательных школах училось 35 ООО учащихся, кого угодно повергнет в уныние. Россия выглядит как страна-аутсайдер специального образования. Однако при сопоставлении уровня, с которого империя стартовала в ок­тябре 1908 г., и уровня охвата школьным образованием умственно отсталых детей, которого она достигла по прошествии всего вось­ми (в том числе трех военных) лет, картина вовсе не выглядит без­надежной.

К 70-м гг. XIX в. в Первопрестольном граде имелось пять на­чальных училищ, где обучалось менее 350 учащихся, к 1900 г. чис­ло начальных школ возросло до 150, а количество учащихся — до 20 000. Обучением постепенно охватывается все больше детей обо­его пола, включая «малоуспешных детей» из бедных и неблагопо­лучных семей, что потребовало открытия вспомогательных классов. Первый такой класс появляется в 1908 г., к началу 1911/12 учебно­го года их уже 22 (340 учеников), а к 1916/17 учебному году, несмотря на трудности военного времени, число классов возрастет до 51, а учащихся — почти до 800 человек.

Итак, к началу XX в. в монархической России сложились не­обходимые социально-культурные предпосылки организации практики обучения умственно отсталых детей, с момента при­нятия правительством решения о введении всеобщего начального обучения (1908) начинает стремительно развиваться сеть вспомогательных классов и школ. Ди­намика развития специальных лечебно-педагогических учрежде­ний в период с 1908 по 1917 г. свидетельствует о том, что Россия твердо встала на путь создания сети для обучения детей с умст­венной отсталостью.