Артур, эпизод 10. Обратный отсчет начат 1 страница

 

— Ну, что ты теперь скажешь, мой мальчик?

Его голос, как всегда, когда он говорил с Артуром, был полон отеческой заботы. В его присутствии больше всего хотелось опуститься перед ним на колени и откровенно рассказать все, переложить бремя забот и волнений на надежные, крепкие отцовские плечи.

Да, хотелось, но Артур не мог себе этого позволить.

Он уже не помнил, когда именно между ним и Отцом пробежала черная кошка. Скорее всего, упрямство зрело в нем постепенно, накапливаясь в душе по крохотной капельке. И откровенность делалась все более и более невозможной.

Вот и сейчас он усилием воли подавил в себе рвущееся на волю желание открыться и запрятал все мысли о Полине далеко‑далеко в глубь сознания. Чтобы Отец не почуял, чтобы не уловил даже тени запретной мысли.

— Все идет лучшим образом, Отец, — ответил Артур твердым, уверенным голосом. — Полина постепенно осваивается здесь, однако время еще не пришло. Кое‑кто из твоих детей спугнул ее, ты знаешь. Теперь мне приходится быть особенно осторожным и терпеливым.

Старейшина чуть заметно кивнул, расправляя кружевные манжеты, выглядывающие из‑под расшитых золотым шнуром рукавов бархатного черного камзола. Черный цвет особенно подчеркивал пугающий желтоватый, как старый пергамен, тон его лица, вернее даже черепа, обтянутого тонкой сухой кожей, черные провалы глазниц, в которых мрачным пламенем горели черные, с алым отливом глаза… Он уже мало напоминал человека, скорее — древнюю мумию, и Артур не раз задавался вопросом: если так выглядит старейшина, то каков же Патриарх, который раза в три древнее. Древнее Патриарха только прародитель, но о нем не было слышно уже давным‑давно, и никто не знал, что с ним сталось.

— Так когда девчонка будет готова? — спросил вельможа.

— Я делаю все, что возможно, Отец. И внимательно слежу за ней. Здесь она в полной безопасности, и у нас еще есть время, — Артур старался не смотреть в глаза старейшины, впрочем, такое поведение не удивляло того — мало кто по доброй воле осмеливался взглянуть ему в глаза.

— Ты молодец, мой мальчик. Мне сказали, что девочка испытывает к тебе чувства, — слово «чувства» вельможа произнес так, словно выплюнул нечто, жгущее ему язык. — Только будь осторожен, не увлекись этой игрой и сам.

— Да, Отец, я всегда очень осторожен, — Артур низко поклонился и, считая, что аудиенция закончена, собирался покинуть приемный зал.

— Погоди, мы выпьем с тобой за успех дела, — велел старейшина и позвонил в лежащий подле его высокого кресла золоченый колокольчик.

Тут же появился высокий человек. Артур знал, что это личный секретарь Отца, преданный ему до глубины души. Все в этом доме были преданы Отцу. Лишь у него, у Артура, в душе появилась трещинка. Только об этом нельзя было думать. И он стал думать о роскошном лепном потолке, и о дрожащем пламени свечей в массивных золотых канделябрах, и о стенах, покрытых старинными гобеленами, — о чем угодно, только не о…

— Пей, мой верный сын, — снова послышался голос старейшины, и Артур заметил, что камердинер уже почтительно склонился перед ним, протягивая небольшой поднос, на котором стоит высокий тяжелый кубок, украшенный крупными кроваво‑красными рубинами. Кровь — везде кровь. Что поделать, такова доля того, кого приняла в себя тьма, кто нашел в себе силы принять ее в свое сердце.

Артур взял кубок и отпил густую красную жидкость. То, что давало им жизнь. То, без чего любого из них ждала мучительная смерть. Отказаться от этой бодрящей, дающей силы влаги было невозможно, без нее просто‑напросто сносило крышу, и зверь, пока что мирно дремавший где‑то внутри, вырывался наружу, принимал на себя управление совершенным телом — телом, специально приспособленным для того, чтобы охотиться, чтобы убивать.

Несколько жадных глотков — и кубок был пуст.

Поставив его на поднос, Артур еще раз низко поклонился и, как предписывал этикет, пятясь вышел за дверь.

В душе его бушевала буря. Вернуться к Отцу, упасть перед ним на колени и молить о прощении. Нет, не о прощении — о том, чтобы Он сам забрал эту жизнь, ведь отдать ее ради Него — лучшее, о чем только можно мечтать! Разве есть что‑либо, что жалко принести в дар Ему — Отцу, Создателю!..

Артур остановился и оглянулся на огромную, целиком вырезанную из черного дерева дверь в покои старейшины.

И внезапно почувствовал, будто его руки коснулась другая — теплая и нежная рука. Запах фиалок и улыбка, вспыхивающая на ее лице восходящим солнцем… Она надеется на него, он — ее единственная опора, а поэтому он никогда не сможет ее предать, что бы ни случилось.

И Артур, снова почувствовав в себе силы, зашагал дальше, шаг за шагом удаляясь от личных покоев Отца. Он шел к ней.

Более всего Артур завидовал другим Его детям. Они могли не ладить между собой, могли плести интриги друг против друга, но никогда не изменили бы Ему. Даже Владлен, предавший свой Дом, был уверен, что действует против Артура, но не против Отца, и принял смерть, которую Отец всегда дарил своим детям сам, с восторгом и благодарностью. Как хорошо, как легко братьям, перед которыми не стоит такой страшный выбор. Он, Артур, словно бы стал Каином и даже удивлялся, что на гладком белом лбу так и не появилась пылающая печать, что ни Отец, ни братья, похоже, пока просто не замечали ее. Потому что верили ему, потому что не ждали от него предательства. Вместе с тем он прекрасно понимал, что долго так продолжаться не может, и рано или поздно ему либо придется все‑таки делать выбор, либо его сделают за него. Малейшее подозрение — и Отец заставит его поднять взгляд и встретиться с ним глазами. А там у него уже и вправду не останется выбора. Воля старейшины без труда сломит его сопротивление, и Артур расскажет все, что тот захочет. Он сделает все, что велит Отец, словно марионетка, которую дергают за ниточки.

— Артур, — окликнул его знакомый женский голос.

Лиз шагнула от стены навстречу ему. Гибкая, как всегда затянутая в черную кожу, она напоминала грациозную пантеру. Лиз была полукровкой. Это был единственный случай, о котором Артур слышал, когда дикий вампир путем инициации входил в один из Домов. Благодаря капле дикой крови Лиз получила необычные для семьи способности и считалась очень опасной. Справиться с ней мог разве что Отец. Ее боялись, ее уважали и сторонились. В вампирском сообществе Лиз занимала особое положение.

— Здравствуй, Лиз, — охотно откликнулся Артур, мигом надев на лицо маску равнодушно‑почтительного внимания. — Ты как, по делу?

Она смотрела на него сузившимися глазами. Пантера, нет, дикая кошка, готовая чуть что выпустить коготки.

— Я слышала, скоро бал, — промурлыкала она, — и оставила для тебя несколько танцев.

— Лиз, — он преувеличенно удивленно посмотрел на нее, — ты же знаешь, что я на задании и не могу рисковать делом, которое поручил мне Отец, а поэтому не буду действовать ради собственного удовольствия.

— Неужели тебе поручили не отходить от этой девчонки? — она легко, почти лаская, провела остро отточенными ногтями по его плечу.

— Мне поручили следить за тем, чтобы она была довольна и чтобы никто, — Артур подчеркнул это слово, — не расстраивал ее и не ставил под угрозу ее лояльность Дому.

«Хотя почему бы и нет, — вдруг подумалось ему, — пусть Отец увидит Полину расстроенной. Это укрепит его в мысли о том, что с инициацией стоит подождать. Если то, что я потанцую с Лиз, расстроит Полину, это, возможно, спасет ее. Пока. А потом — еще что‑нибудь придумаем».

— Однако пара танцев вряд ли навредит делу, — произнес Артур уже вслух. — Запишешь меня в свою книжицу?

Лиз довольно улыбнулась. Она любила, когда все складывалось так, как она хочет, а выскочка‑девчонка, о которой только и говорят в Доме, не понравилась ей с первого взгляда.

— Договорились, — рука переместилась на его щеку, и когти осторожно скользнули по коже так, что выступило несколько крохотных алых капелек. Лиз на миг прильнула к Артуру, слизывая их, и тут же удалилась.

Артур в задумчивости остался посреди коридора. Глупо, но, похоже, ситуация значительно ухудшилась — вот стоило только подумать, что хуже и быть не может, — и вот нате вам, пожалуйста! Он не помнил, чтобы давал Лиз повод для такой интимной ласки. Кажется, придется разбираться еще и с этим.

 

Глава 4

 

Жизнь, определенно, налаживалась. Я отпила немного мангового сока и даже зажмурилась от удовольствия. Густой сладкий сок чуть холодил горло. Это была не какая‑то бурда из пакетиков — натуральный сок из свежих манго, только сегодня доставленных нам откуда‑то из Африки.

— Вот, обрати внимание на эти страницы, — Жюли положила передо мной глянцевый каталог.

Красивые ухоженные девушки демонстрировали умопомрачительные платья, стоившие наверняка совершенно ненормальных денег. В каталоге даже не было цен, видимо, специально, чтобы не травмировать хрупкую психику потенциального покупателя.

— Я и вправду могу заказать все это? — я подняла взгляд на вампиршу.

Жюли наклонилась надо мной, заглядывая на страницу.

— Все? — она высоко подняла идеально очерченные брови. — Я бы не советовала. Вот этот фасон, — изящный пальчик с безупречным маникюром на миг ткнулся в картинку, — тебе категорически не пойдет. Вспомни, я говорила, что тебе нужно подчеркивать талию и ни в коем случае не увеличивать зрительно плечи — это тебя погубит!.. А вот это кремовое и вон то серебряное бери. Они как раз для тебя.

Я недоверчиво посмотрела на страницу. Скромная подпись Армани подразумевала совсем нескромную цену.

— Полина, не думай о деньгах, — верно угадала мои мысли Жюли. — Забудь. Думай только о себе. Ты — красивая девушка и достойна самой лучшей и дорогой одежды!

Я неуверенно кивнула. Еще немного, и почувствую себя настоящей принцессой. Или это только сон? Или сном была вся моя предыдущая жизнь? Попробуй разбери.

— С твоей фигурой ты можешь позволить себе самые смелые фасоны. Не бойся, фантазируй — у тебя есть для этого все возможности. Вот еще несколько каталогов по ювелирным украшениям. О! Мы же еще сумочки не смотрели! Хорошая сумка — это очень важно. Это… ну, как лицо женщины!

Я невольно улыбнулась и отпила еще глоток сока. Жюли умела говорить так завлекательно!.. Но было нечто, расстраивавшее меня.

— Жюли, зачем мне все это, если я все равно сижу здесь в четырех стенах! — воскликнула я, уронив каталог на колени.

— Бедная девочка! — она обняла меня, прижав к своей холодной груди. — На тебя столько всего обрушилось в последнее время! Понимаю, сидеть здесь с нами не доставляет тебе особого удовольствия…

— Да нет, все, в общем, нормально. Здесь я в безопасности и, кроме того, уже многому научилась… Вот если бы только мне разрешали выходить на улицу… Хотя бы ненадолго…

Жюли присела на ручку моего кресла и задумчиво посмотрела на меня.

— Я знаю, — медленно проговорила она. — Вы, люди, — как птицы. Вам нужен воздух и вы не можете жить в клетке… Знаешь, я поговорю с Отцом. Возможно, мы сможем решить этот вопрос.

— Правда?!

— Правда. Какая же ты еще маленькая! — она потрепала меня по волосам. — В тебе есть нечто такое… настоящее. Пожалуйста, не теряй это никогда. Обещаешь?

И я, конечно же, пообещала.

 

Вместе с ночью, в мои глаза снова заглянул страх. Он смотрел на меня в окно бледной, будто выцветшей луной, он шептал мне темнотой переулков: «Ты моя! Ты никуда не денешься!»

Я снова шла по улицам хорошо знакомого черно‑белого города. Но на этот раз я знала, куда иду, и была уверена, что в конце пути обязательно найду опору и защиту.

— Ты не сможешь причинить мне зло! — крикнула я темноте.

И она, будто испуганная моим голосом, заклубилась, словно варево в волшебном котле, и вдруг оттуда навстречу мне шагнула женщина.

У нее были длинные рыжие косы, ниспадающие до колен, ее голову обхватывал золотой обруч, а одежды были скреплены многочисленными золотыми фибулами с изображениями грифонов и переплетенных узоров. Из широких узорных рукавов выглядывали тонкие нежные руки, похожие на двух белых голубок.

Руки‑голубки вспорхнули и опустились мне на плечи своей вековой тяжестью, словно вдавливая меня в землю.

— Это хорошо, что ты не боишься, — зазвучал в моей голове голос мелодичный и густой, словно вересковый мед. Я заметила, что плащ на плечах женщины — из тьмы, он и есть сама тьма, тьма мерцает в ее огромных прекрасных глазах, струится по ложбинке на груди, вытекает из рукавов… — Умирать страшно только в первый раз.

Я пытаюсь вырваться из цепких рук — зачем она говорит со мною о смерти?!

— Ты заблудилась, девочка, позволь я отведу тебя домой. Пойдем со мной. Там сладко пахнет яблоками, и звенят на ветру старые деревья. Там нет ни боли, ни страха, ни отчаяния. Там над тобой не посмеется друг и не предаст любимый. Пойдем домой!

Ее голос звучит так сладко и убаюкивающе, что я чувствую, как мои ресницы слипаются. «Артур!» — вспоминаю я и, цепляясь за это имя, как за спасательный круг, пытаюсь выбраться из опутавших меня шелковых пут. Только не закрывать глаза, только не поддаваться!

Сладкий аромат яблок кружит голову, а тихий стеклянный перезвон действует как колыбельная.

 

Дилли‑дон, дилли‑дон,

Милый дом, чудесный дом…

 

— Р‑р‑гав!

Я вздрагиваю от резкого звука, словно от пощечины, и сонливость соскакивает с меня.

Рядом с нами стоит большой пес, злобно скаля острозубую пасть. На землю ручьями стекает слюна… Где‑то я уже видела эту собаку…

— Хугин? — спрашиваю я.

— Р‑р‑гав! — повторяет пес — то ли соглашаясь, то ли споря, и вдруг прыгает на все еще удерживающую меня женщину.

Она выпускает мои плечи, чтобы отразить удар, и я, воспользовавшись моментом, кидаюсь в сторону. Как раз вовремя.

Секунда — и они сцепились: хрупкая красивая женщина и огромная кудлатая собака. Но что это — руки‑голубки теперь уже вороны — на них в мгновение появились черные острые когти, а из горла женщины вырвался грозный и пронзительный крик.

Собака тоже изменилась. Она еще более выросла, и теперь я ясно вижу, что у нее не одна голова, а целых три — три громадных пасти, полных острых, как у акулы, зубов. Шерсть на собаке стоит дыбом. Она утробно и жутко воет, пытаясь вцепиться женщине в белую тонкую шею.

Тем временем плащ из тьмы, надетый на женщину, превращается в огромные черные кожистые крылья. Со страшным шумом они хлопают вокруг собаки, и, когда одно крыло касается тела пса, воздух вновь потрясает дикий вопль гнева и боли.

Я смотрю на эту сцену, не веря собственным глазам и не зная, какая из этих, несомненно древних, сил сулит мне спасение. Вероятнее всего, обе несут только смерть. Так не все ли равно, какая из них победит. Женщина или собака. Собака или женщина.

Они уже сплелись в дикий воющий клубок, из которого высовывается то очередная (сколько же их там?!) собачья пасть, то когтистая бледная рука.

— Беги, Полина! Я ее задержу! Ну беги же! — болью вспыхивают в моей голове слова.

Это не тот певучий голос, что разговаривал со мной до сих пор. Неужели пес на моей стороне?

Бежать! Куда угодно — только бы убежать из этого ада!

И я срываюсь с места и бегу, оставляя позади шум и яростные крики нешуточной битвы. Я несусь по пустым улицам, словно по страницам комикса, в котором почему‑то забыли нарисовать людей, и я — единственный персонаж. Один во всей вселенной.

— Я еще вернусь за тобой. Ты уже почти что моя, — шепчет мне медовый голос.

Я снова чувствую на плече прикосновение ее руки — холодной, как лед, горячей, как огонь. Яростная боль врывается в мое тело…

 

…и я просыпаюсь.

Как странно, плечо до сих пор болит, как будто меня коснулось раскаленное железо. Я, вскочив с кровати, бегу в ванную к зеркалу и, приспустив бретельку ночной рубашки, едва сдерживаю рвущийся из горла крик: на моей бледной коже отчетливо алеет пятно, похожее на след от чьих‑то пальцев.

Я возвращаюсь в комнату. Мой верный Морковкин смотрит на меня настороженно и выжидающе.

— Ты знаешь, что же это происходит?! — спрашиваю я.

Он молчит, в черных глазах‑пуговичках застыло недоверие.

А вдруг я сумасшедшая, и все эти странные сны — плод больного воспаленного воображения? Нет, отпечаток на плече позволяет предположить, что дело не в этом. А тогда в чем? Кто‑то пытается добраться до меня? Кто и зачем? Оказавшись здесь, в этом больше похожем на крепость, чем на дом, особняке, я считала, что нахожусь под защитой. Но кошмары и здесь настигли меня! Я вздрогнула, вспомнив, каким реальным казался мне этот сон. Я могла вспомнить каждую мелочь: холод тротуара под босыми ногами, старые стены черно‑белых домов и, разумеется, их — собаку и женщину. Интересно, и что же им всем от меня надо? Зачем они преследуют меня, словно дикая охота запоздалого путника.[4] В какую ловушку они меня гонят?

В дверь постучали, и мне не нужно было спрашивать, кто это. Мы теперь и вправду связаны.

 

Артур, эпизод 9

 

Полина стояла на пороге комнаты, судорожно сжимая у горла ворот смешного махрового халата так, будто от этого зависела сейчас вся ее жизнь. В необыкновенных фиолетовых глазах метался ужас, а ресницы подрагивали.

Артур обнял ее за плечи и прижал к груди. Какая она все‑таки хрупкая! Как тоненькая веточка. Он хотел бы защитить ее от всего мира. И в том числе (или прежде всего?), конечно, от себя. Нет, сейчас не он для нее главная опасность. Но здесь, в этом доме, нужно быть предельно осторожным. Нужно пройти по краю, вернее, по остро отточенному лезвию.

Нападение на Полину оказалось на руку Отцу и Дому. Они все равно собирались привезти ее сюда, а тут такой благовидный предлог. Однако Артур прекрасно знал, что на этом Отец не остановится. Ему нужна была сила и абсолютная преданность Полины, а значит, ее сделают вампиром. Инициация казалась неизбежной. Отец сам проведет обряд и даст ей часть своей крови, тем самым окончательно подчинив ее себе. Сможет ли Полина сопротивляться? Что будет, если верх возьмет ярость, что живет в ее крови — древней крови демонов? Допустить это никак нельзя. Полина — человек. Она слишком живая и слишком настоящая… Артур слишком любит ее, чтобы позволить кому бы то ни было ломать ее судьбу!

Артур задумчиво перебирал пальцами густые черные волосы Полины, чувствуя их тонкий аромат. Вампиры почти не обладают запахом. Сами по себе они просто не пахнут — так же, как и не потеют. Как чудесно, что она — живая. По‑настоящему живая! И, если понадобится, он сделает все, чтобы спасти ее.

Постепенно девушка успокоилась и затихла, прижавшись к его груди.

— Что случилось, опять плохой сон? — спросил он.

— Сон?… — повторила Полина задумчиво, поднимая голову, чтобы заглянуть ему в глаза. — Артур, а бывает так, что сны переходят в реальность? Кто‑то может влиять на сны?

Что‑то, определенно, случилось. Но говорить с ней об этом сейчас — нельзя. За ними следит недремлющий глазок камеры, спрятанной так хорошо, что не знай он об этом, то и не обнаружил бы его.

— Не бойся, маленькая, тебе просто приснился кошмар.

Она смотрит вопросительно, и его глаза отвечают ей: «подожди, любимая, не сейчас». И она понимает. Она всегда понимает все так хорошо, что иногда это его пугает.

— Хочешь, я посижу с тобой?

— Да…

Она похожа на маленькую растерянную девочку. Как же они могут играть с ней? Как же это мог делать он сам? Как хорошо и удивительно, что она простила его. А ведь зло вошло в ее жизнь именно с появлением Артура. Это он вторгся в ее уютный мир, где были любимые книги и занятия по журналистике, где все подчинялось привычным законам логики и дважды два всегда равнялось четырем. Один математик сказал, что если дважды два пять, то ведьмы существуют. Если прорешать этот простой пример наоборот, выходило, что и математика у них совершенно разная.

Артур и Полина — вампир и человек. Между ними не было ничего общего. Кроме той невидимой связи, что постепенно, но неумолимо соединила их. Теперь расстаться — для них хуже, чем лишиться воздуха. По крайней мере, он может жить без воздуха, а без нее — кажется, уже нет.

Полина скинула халат и забралась под одеяло. На секунду перед ним мелькнуло ее белое плечо, на котором, словно печать, алел след от пальцев. Знать бы, что случилось и чьи это шутки. Но пока приходилось соблюдать осторожность, делать вид, что он ничего не замечает, что все совершенно нормально.

— Не уходи, пока я не засну, — попросила Полина и закрыла глаза.

Тень от длинных густых ресниц на бледной, почти прозрачной коже — это очень красиво. Можно смотреть на нее бесконечно. А еще — на тонкие губы и на бьющуюся на шее жилку. Он почти видел, как бежит по ней кровь. Это завораживало и пьянило, взывая к самым древним инстинктам. Трудно жить, когда внутри тебя — чудовище. Когда ты сам — монстр, удерживающий рвущиеся наружу желания. Только такие, как он, знают, что такое настоящая жажда. Только такие, как он, знают, сколь ценна человеческая жизнь.

Сейчас его зверь сидит за дверью с тяжелым засовом и только тихо царапается когтями, проверяя, а вдруг хозяин позабыл запереть дверь?… Но иногда так трудно удержать его внутри.

Артур все стоял над спящей Полиной, слушая ее сонное дыхание. Вампир и невинная девушка — готовая картинка для фильма ужасов. Но нет, его запоры еще крепки, а чудовище все еще под контролем. Полина может крепко спать, он будет с ней до утра, отгоняя страшные сны и охраняя ее ото всех. Даже от себя.

 

* * *

 

Я проснулась с ощущением, что только что, может, всего минуту назад, Артур был здесь, рядом со мной, и комната все еще хранила отпечаток его присутствия.

Потянувшись, я села на кровати и улыбнулась Морковкину. Наверное, время уже приближалось к полудню. Не знаю. Окна в моей комнате не было, а легла я поздно.

Настроение было самым радужным, и я, с наслаждением ступая по мягкому ковру, пошла в ванную и встала под контрастный душ. Вода стекала по лицу, волосам, груди, а я, запрокинув лицо, наслаждалась этим, представляя, что нахожусь где‑нибудь в джунглях под проливным тропическим дождем.

Ночные страхи больше не тревожили меня, я объяснила их усталостью и большим количеством обрушившихся на меня впечатлений.

Я выключила душ и, завернувшись в мохнатое белое полотенце — тоже удивительно мягкое, нежно ласкающее кожу, — встала перед зеркалом.

Кстати, интересно, и что нашел во мне Артур?… Нет, конечно, я всячески не против, но все‑таки… Вот он — действительно красив. А я?

Лицо, конечно, бледное, но не более чем всегда. Однако неплохо бы все‑таки выбраться на воздух, а то еще немного, и я превращусь в дитя подземелья… Фигура… Я позволила полотенцу соскользнуть на пол и принялась пристально изучать свою фигуру. Пожалуй, Жюли права: талия у меня тонкая, и, если правильно подчеркнуть ее, получится красиво. Ноги, слава богу, длинные, не кривые. Уже неплохо. Живот скорее впалый, но это все же лучше, чем если бы он арбузом выкатывался вперед или нависал ужасными складками. Грудь… вернее почти полное ее отсутствие — недостаток. Но что поделать. Надо будет посоветоваться с Жюли. Наверняка она подскажет, как превратить этот недостаток в достоинство. В придуманном ею платье все смотрелось вполне прилично — так, что я даже удивилась. Я чуть повернулась, разглядывая себя сбоку, и замерла: на плече красовалось пятипалое клеймо. Я с недоверием ощупала его — кожа на этом месте немного припухла и казалась сожженной. Как странно! Мне уже почти удалось убедить себя, что сегодняшний сон — всего лишь плод моего разгоряченного воображения, а тут…

Странные со мной происходят вещи. Похоже, что играющая сторона здесь не одна. Интересно, кто та женщина, что явилась во сне из тьмы. Не меньше вопросов вызывала и собака. Моя жизнь теперь почти целиком состояла из вопросов, ответы на которые я, разумеется, не знала.

Выйдя из ванной, я взглянула на часы и поняла, что по установившемуся расписанию пора идти в спортзал. Сначала тренировка и медитация — совсем как на карате, которым я начинала заниматься в клубе неподалеку от дома, потом — тренировка с оружием и стрельба. Артур взялся за меня всерьез. Но я и сама прекрасно осознавала пользу этих занятий: да и как не осознавать, когда все вокруг будто сговорились убить меня — и это в лучшем случае, в худшем — сделать из меня свою марионетку. Роль деревянной куклы, послушно выделывающей замысловатые па, подчиняясь ловким пальцам кукловода, не представлялась привлекательной и перспективной, а поэтому нужно было обязательно научиться давать отпор любому, заявившемуся по мою душу или тело.

Я старалась не щадить себя на тренировках и даже рассердилась на Артура, пытавшегося «пожалеть» меня и дать сегодня программу полегче. В итоге я вернулась в комнату совершенно разбитая, не зная, что у меня болит сильнее: плечо, пресс или коленки. Думаю, наш физрук весьма удивился бы, увидев меня сейчас. В школе я никогда не проявляла подобного рвения. Дело в том, что это была не школа, а то, что творилось вокруг меня, происходило отнюдь не в рамках школьного тренинга. Кстати, прекрасная педагогическая идея: поставь ученика в экстремальную ситуацию и удивляйся, сколь быстро и успешно он начинает учиться, когда от этого зависит не отметка в дневнике, а его собственная жизнь.

Приняв душ и немного отдышавшись, я набрала номер Артура и сказала, что у меня нет больше сил сидеть взаперти без воздуха и нормального света. Он пообещал узнать и вскоре перезвонил. Ура! Их с Жюли совместные усилия увенчались успехом. Мне было разрешено покинуть стены темницы и немного прогуляться, но с одним условием: с нами должна пойти Лиз. Последнее я, разумеется, приняла без всякого удовольствия, но выбор оказался прост: либо выйти на улицу в сопровождении Артура и Лиз, либо сидеть взаперти.

Я надела джинсы, футболку с длинными рукавами и куртку, на ноги — кроссовки и вышла из комнаты. Артур и Лиз уже ждали меня. Я уже говорила, что они — прекрасная пара? Оба совершенно безукоризненны. Хорошо быть вампиром: на все требуется минимальное количество времени, а выглядишь ты при этом отлично.

Был уже вечер, и Артур сказал, что безопаснее всего погулять пару часов по центру.

Мы шли, переговариваясь и смеясь, следующая за нами Лиз была, похоже, не в настроении. Я заметила, что она внимательно следит за мной и Артуром, и даже понимала ее. Отчасти. Ей — прекрасному воину и специалисту по сложным ситуациям — поручили надзор за наглой девчонкой, как тут не обидеться? Я сама обиделась бы на ее месте.

Мы проходили по Новому Арбату, когда меня окликнул хорошо знакомый, хотя почти позабытый в последнее время голос.

Я обернулась. Вика и Димка. Ну надо же, какие пары образуются в последнее время!

— Полина! Что ты здесь делаешь? А мы думали, тебя перевели в какую‑то суперзакрытую школу! — привычно зачастила Вика. — Привет, Артур. Вижу, вы по‑прежнему вместе. А эта девушка, — быстрый взгляд на Лиз, — тоже учится с вами? И как вам школа, нравится? Ну, рассказывайте, что происходит! — и тут же сама обрушила на меня целый водопад новостей.

— Представляешь, Виктор Карпушкин, отец Виолы, объявил своим конкурентам войну, — рассказывала она. — Помнишь, их люди стреляли в Виолу прямо у нашей школы, а теперь вообще похитили ее. Представляешь?! И, что самое странное, до сих пор не выдвинули никаких условий, более того, вообще отрицают, что причастны к ее исчезновению, но отец Виолы, разумеется, им не верит. Так что там такое творится…

— А если они и вправду непричастны, — робко предположила я.

Артур предостерегающе сжал мои пальцы, а Лиз с любопытством рассматривала то Вику с Димкой, то меня, как будто мы являлись забавными персонажами кунсткамеры.

— А кто же еще? — отмахнулась Вика и тут же перешла к школьным новостям. Директриса лично обзванивала всех родителей и беседовала с ними, уговаривая не забирать детей из школы, но несколько человек все равно перевелись в другие школы, так что наше с Артуром исчезновение прошло почти незаметно. Жизнь кипела. В декабре должна состояться большая экзаменационная сессия, задание на которую дадут вузы, с которыми сотрудничает наша школа, а физичка, оказывается, ждет ребенка, и уже ищут, кем ее можно заменить…

Я слушала эти новости так, как будто они пришли ко мне из другого мира и не имели к моей жизни никакого отношения.

— Хорошо выглядишь, — Вика, оценив мои новые джинсы, куртку и туфли, одобрительно кивнула — не сомневаюсь, что она не ошиблась ни в марке, ни в стоимости, — вижу, ты стала совсем другим человеком. А у нас все по‑прежнему, как в стоячем болоте. Правда, Димочка?

Димка молчал, изредка бросая на меня сухие, колючие взгляды.

И я вдруг поняла, как необратимы произошедшие со мной изменения. Что бы ни случилось, я никогда уже не стану прежней. Все мои друзья остались на том берегу, и у нас уже сейчас почти не было общих тем. То, о чем говорила Вика, казалось мне по‑детски наивным и глупым, а рассказывать им о том, что действительно волновало меня, было невозможно. Даже Лиз, смотрящая на нас с ироничным недоумением, — даже она больше понимала мою нынешнюю жизнь. Поэтому, когда Вика замолчала, между нами повисла холодная напряженная тишина.

— Полина, что с тобой случилось? — снова спросила Вика. Изменения были столь очевидны, что даже она почувствовала их.