О вере, и к тем, которые говорят, что живущему в мире

невозможно достигнуть совершенства в добродетелях. В

начале слова-многополезная повесть *).

 

Доброе дело проповедать пред всеми милость Божию и возвещать братиям своим великое Его благоутробие и неизреченную благодать, какую имеет Он к нам.- Знаю я человека, который ни долгих и великих постов не держал, ни бдений не совершал, ни на голой земле не сыпал, ни других подобных особенно тяжелых подвигов на себя не налагал, но приведши на память грехи свои, познал свое окаянство и, осудив себя, смирился, - и многоблагоутробный Господь за это одно спас его, как говорит божественный Давид: смирихся и спасе мя (114,5). Короче сказать: поверил он словесам Бога, и за эту веру Господь приял его. Стяжать смирение много есть препятствий, преграждающих путь к нему; но уверовать словесам Бога нет никакого препятствия, которое ставило бы преграду к тому. Как только захотим от всей души нашей, тотчас и уверуем. Ибо вера есть дар всеблагаго Бога, который (дар) дал Он нам иметь естественно (вложить в естество), употребление его подчинив самовластию произволения нашего. Почему и Скифы и варвары естественно имеют веру и верят словам один другаго. Но чтобы показать вам на опыте действие вседушной веры, послушайте, я расскажу вам в подтверждение сказаннаго некую повесть.

Жил в Константинополе некто по имени Георгий, юноша возрастом, лет двадцати. Это – в наши дни, на нашей памяти. Он был красив лицем, и в его походке, в манере держать себя и в приемах обращения было нечто показливое: так что по сей причине делали о нем разныя недобрыя предположения те, которые смотрят на одну внешность, и не зная, что скрыто внутри каждаго, судят о других ошибочно. Он познакомился с некиим монахом, жившим в одном из константинопольских монастырей, человеком святым, и, открывая ему сокровенности сердца своего, сказал и то, что сильно жаждет спасения души своей. Честный старец, поучив его, как следовало, и дав ему небольшое правило к исполнению, дал еще и книжицу св. Марка-подвижника, где он пишет о духовном законе. Юноша принял эту книжицу с такой любовию и с таким благоговением, как бы она была послана ему от самого Бога, и сильную возъимел к ней веру, надеясь получить от нея великую пользу и великий плод. Почему читал ее с великим усердием и вниманием, и, прочитав всю, великую получил пользу от всех глав ея. Но из всех глав три наипаче запечатлелись в сердце его; первая: «Ища врачевания, пекись о совести (внимай ей); и что она говорит

*) Из собрания слов его слово 56.- Помещаются здесь сие и следующее слово, потому что тут они стоят в Греч. Добротолюбии.

 

тебе, делай то, и получишь пользу» (глав. 69). Вторая: «Ищущий (чающий получить) действенности Святаго Духа, прежде делания заповедей, подобен купленному за деньги рабу, который в тоже время, как его только что купили, ищет, чтоб вместе с уплатою за него денег подписали ему и свободу» (гл. 64 о хотящ.оправ. от дел). Третья: «Молящийся телесно и не имеющий еще духовнаго разума подобен слепцу, который взывал: Сыне Давидов, помилуй мя (Мар. 10, 48). Другой же некто прежде слепый, когда прозрел и увидел Господа, уже не называл Его сыном Давидовым, но исповедал Его Сыном Божиим (Иоан. 9, 35. 38)» (гл. 13, 14 о дух.зак.). Эти три главы очень ему понравились, и он поверовал, что через внимание к своей совести, как внушает первая глава, он получит уврачевание (немощей душевных); чрез исполнение заповедей достигнет действенности Святаго Духа, как учит вторая глава, и благодатию Святаго Духа прозрит умно и узрит неизреченную красоту Господа, как обещает третья глава.- И уязвился он любовию к красоте сей, и хотя еще не видел ея, сильно возжелал ея и усердно взыскал, в надежде узреть ее наконец.

При всем том однакож он ничего особеннаго не делал (как уверял меня с клятвою), кроме того, что каждый вечер неопустительно исправлял то небольшое правило, которое дал ему старец; и не иначе, как исправив уже его, ложился в постель и засыпал. Но со временем совесть начала ему говорить: положи и еще несколько поклонов, прочитай сколько нибудь других псалмов, проговори, сколько можешь, большее число раз и: Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Он охотно слушался своей совести, и что она внушала ему, делал без размышления все так, как бы то повелевал ему сам Бог, и ни разу не ложился он спать так, чтобы совесть обличала его, говоря: для чего не сделал ты того и того? Так всегда он слушался совести своей, никогда не оставлял без исполнения того, что сделать она внушала ему. А она каждый день все больше и больше прилагала к обычному его правилу, и в немногие дни вечернее его молитвословие возрасло в великое последование. Днем он находился в палатах одного Патрикия, и на нем лежало попечение о всем потребном для людей, живших там. Вечером же каждый день он уходил оттуда и никто не знал, что делал он у себя. Он же и слезы проливал из очей своих, обильныя, и коленопреклонений делал многое множество, падая лицем на землю; когда стоял на молитве, ноги держал вместе тесно одну к другой, и стоял неподвижно; и к Пресвятой Богородице читал молитвы с болезнию сердечною, воздыханиями и слезами; ко Христу же Господу обращаясь, падал к пречистым ногам Его, как бы Он телесно присущ был ему, и умолял Его умилосердиться над ним, как некогда над слепым, и дароватьпрозрение душевным очам его. Поелику каждый вечер увеличивалась молитва его, то он наконец простаивал молясь, до самой полночи; и однакож во все время молитвы, не разленения себе не дозволял, ни до нерадения себя не допускал, ни членов тела своего не распускал, ни очей не обращал по сторонам или вверх, чтоб взглянуть на что, но так стоял неподвижно, как столп какой или как безтелесный.

Однажды, как он стоял таким образом на молитве и говорил умом паче нежели устами: «Боже, милостив буди мне грешному», - внезапно низошло на него свыше божественное осеяние пресветлое и исполнило все то место. Тогда забыл уже юноша сей, что находится в комнате и под кровлею, потому что во все стороны виделся ему один свет, не знал даже, попирает ли он землю ногами своими; ни о чем мирском не имел уже он попечения и не приходило тогда на мысль ему ничто из того, что обыкновенно бывает на уме у тех, кои носят плоть человеческую; но был весь срастворен с невещественным оным светом. и ему казалось, что и сам он стал светом; забыл он тогда весь мир и исполнился слез и радости неизреченной. Потом ум его востек на небеса и он увидел там другой свет, более светлый, чем тот, который был окрест его. И показалось ему, к изумлению его, что вскрай света того стоит помянутый выше святый оный и равноангельный старец, который дал ему небольшую ту заповедь о молитве и книжицу св. Марка-подвижника.- Услышав это от юноши, я подумал, что ему много содействовала молитва старца, и что Бог устроил такое видение, чтоб показать юноше, на какой высоте добродетели стоял старец оный. Когда прошло видение то и юноша пришел в себя, то нашел себя (как говорил после) всего исполненным радости и изумления и плакал от всего сердца, которое со слезами было исполняемо и сладостию великою. Наконец лег он в постель; но тотчас запел петух и показал, что была уже полночь. Немного спустя заблаговестили в церкви и к утрени; и юноша встал, чтоб прочитать по обычаю своему последование утрени. Так он совсем не спал в ту ночь; сон и на ум ему не приходил.

Случилось это как, ведает Господь, Который и соделал сие, ими же весть судьбами. Юноша же тот ничего особенного не делал, кроме того, что с крепкою верою и несомненною надеждою всегда верно исполнял слышанное им от старца правило и вычитанное в книжице наставление. И никто не говори, что он делал это для испытания. Это и на ум ему не приходило. Кто испытывает, тот не имеет твердой веры; но юноша тот, отложив всякий страстный и самоугодливый помысл, так много заботился о верном исполнении того, что внушала ему совесть, что никакого уже сочувствия не имел к вещам мира сего, даже пищи и пития не вкушал в сладость или вдоволь.

Слышали, братия мои, что может сделать вера в Бога, свидетельствуемая добрыми делами? Поняли, что ни юность нисколько не вредит, ни старость не пользует, когда нет разума и страха Божия? Познали, что ни мир и житейския дела не мешают исполнять заповеди Божии, когда имеется ревность и внимание? Ни безмолвие и удаление от мира не пользует, когда властвуют леность и нерадение? Все мы, слыша о Давиде и удивляясь ему, говорим: один был Давид и другаго такого не было, но вот смотрите, в юноше этом проявилось нечто больше, чем в Давиде. Давид приял свидетельство от Бога, помазан в царя и пророка, получил Духа Святаго и многия имел о Боге удостоверения. Почему, когда согрешил, и потерял благодать Святаго Духа и дар пророческий, и отчужден был от обычнаго собеседования с Богом, что дивнаго, если, вспомнив о благодати, от коей испал, опять взыскал он от Бога потерянные блага? Но этот юноша ничего такого не имел, а был связан мирскими делами, заботился только о временном, а о чем либо высшем земли и подумать не имел времени, - и однакож – дивны судьбы Господни! – лишь только услышал малое нечто от онаго святаго старца и вычитал три те главы у аввы Марка, тотчас несомненно поверил слышанному и написанному и с непоколебимою надеждою ввел то в дело, и с небольшим тем деланием, которое совершал вследствие того, сподобился возвысить ум свой до небес, подвиг на милость Матерь Господа; Ея молитвами умилостивил Бога и привлек на себя благодать Святаго Духа, которая с такою силою осенила его, что он сподобился увидеть свет, который видеть многие желают, но не многие сподобляются. Этот юноша ни постов долгих не держал, ни на земле не спал, ни власяницы не носил, ни из мира не выходил телесно, а только духовно – душевным настроением, - и с небольшим бдением, которое совершал, явился высшим дивнаго онаго Лота, бывшаго в Содоме, или, лучше сказать, явился Ангелом в теле человеческом, человеком по видимости и ангелом по умному строю. За что и сподобился увидеть сладчайший оный свет мысленнаго Солнца правды, Господа нашего Иисуса Христа, каковый свет удостоверил его, что он имел восприять и будущий свет. И праведно: ибо любовь и сердечное его к Богу прилепление сделали его изступленным, отторгли дух его от мира сего, и от собственнаго естества, и от всех вещей, и сделали его вс его светом от Святаго Духа, при всем том, что он и жил среди города, и правил целым домом, и пекся о рабах и свободных, и делал все, что потребно для настоящей жизни.

Довольно этого в похвалу юноше и для того, чтобы подвигнуть и вас придти в такую же любовь, подражая ему; или желаете, чтоб я сказал вам и другое что большее, чего, может быть, и слух ваш приять не сможет? Впрочем, что может быть больше и совершеннее страха Божия? Конечно, ничего нет. Св. Григорий Богослов сказал: «начало премудрости – страх Господень. Ибо где страх, там заповедей соблюдение; где заповедей соблюдение, там очищение плоти, - этого облака, облегающего душу и недающаго ей чисто видеть божественный свет; где очищение, там осеяние, а осеяние есть исполнение желания божественнаго». Говоря так, он показал, что освещение Духом есть нескончаемый конец всякой добродетели, и кто достигнет такого освещения Духом, тот покончил со всем чувственным и начал пребывать сознанием в одно духовном. Это, братия мои, суть дивности Божии. И Бог для того изводит в явь сокровенных рабов Своих, чтоб подражали им добротолюбивые и благие, а злонравные остались безответными. Ибо и те, которые вращаются в многолюдстве и проводят жизнь в треволнениях мира, если ведут себя. как должно, обретают спасение и сподобляются от Бога великих благ ради веры, которую показывают к Нему, чтоб в день суда ничего не имели сказать в оправдание свое те. которые не обретают спасения по причине лености своей и нерадения. Так истинен Тот, Кто обетовал даровать спасение ради веры в Него! Итак, братия мои возлюбленные, попечальтесь о себе самих и о мне, любящем вас и многократно проливающем слезы о вас. Ибо благоутробный и милостивый Бог повелел и нам быть благоутробными и милостивыми, и печалиться как о себе самих, так и друг о друге. Веруйте от всей души в Господа, ненавидьте мир сей, как подобает, и не пекитесь о временных и неверных благах его, но приступите к Богу и прилепитесь к Нему. Ибо пройдет еще немного времени, и настанет конец мира сего и настоящей жизни; и горе тем, которые изпадут от царствия Божия. Меня душат слезы, и я плачу и скорблю от всего сердца, когда помышляю, что, – имея такого великодаровитаго и человеколюбиваго Владыку, Который за одну, искренно являемую к Нему веру, дарует нам столь великия и дивныя блага, и ум, и слух, и чаяния превосходящия, - мы не подумавши, подобно безсловесным животным, предпочитаем всему тому землю и земное, которое, по благоутробию Божию, даровано нам на потребу тела нашего, чтоб, между тем как оно было бы тем питаемо умеренно, душа безпрепятственно совершала течение свое к премирному, будучи и сама питаема умною пищею, исходящею от благодати Св.Духа, по мере очищения ея и обновления. Ибо для того мы, люди, созданы от Бога разумными, чтоб прославляли Его, благодарили и любили за невеликие блага, дарованныя Им для настоящей жизни, и таким образом сподоблялись получить в будущей жизни блага великия и вечныя. Но горе нам, что, не имея совершенно никакого попечения о будущем, мы пребываем неблагодарными Богу и за настоящее, уподобляясь демонам, или, лучше сказать, являясь хуже их. За это справедливо большему, чем они, должны мы подлежать мучению. Ибо мы больше облагодетельствованы, чем они: соделались христианами, получили столько духовных даров, веруем в Бога, Который соделался ради нас человеком и претерпел такия страдания и крестную смерть, чтоб избавить нас от заблуждения прелести и греха. Но что скажу на все это? Увы нам! На словах только веруем мы в Бога, а делами отвергаемся Его. Не во всяком ли месте именуется Христос, - в городах, селах, киновиях и горах? Не всюду ли находятся христиане? Но розыщи, если это кажется тебе благословным, и разследуй до точности, исполняют ли они заповеди Христовы, и поистине среди стольких тысяч и мириад с нуждою найдешь одного, который и делом и словом есть христианин. Не сказал ли Христос и Бог наш: веруяй в Мя, дела, яже аз творю, и той сотворит, и больша сих сотворит? (Ин. 14,12). Но кто из нас дерзнет сказать: я творю дела Христа и верую право во Христа? Но видите ли по сему, братия мои, как в день суда мы имеем оказаться неверными, и быть преданы горшим мукам, чем те, кои совсем не знали Христа, т.е. неверные? Одно из двух необходимо: или нам быть наказанными больше неверных, или Христу оказаться неверным слову Своему, - что невозможно.

Написал я это не для того, чтоб помешать кому удалиться от мира, и не потому, чтоб предпочитал безмолвию жизнь среди мира, но чтоб удостоверить всех, которыебудут читать настоящее сказание, что желающий творить добро получает от Бога силу творить оное во всяком месте: и среди мира, и в безмолвии. Напротив, предмет сего сказания таков, что еще более должен подвигать к отшельничеству. Ибо если тот, кто вращался среди мира и не думал никогда ни об отречении от мира, ни о нестяжательности, ни о послушании, такую милость получил от Бога за то одно, что от всей души поверил и признал Бога; то какие блага получить подобает надеяться тем, которые, оставляя весь мир и всех людей, предают и самую жизнь свою на смерть за заповедь Божию, как Он повелел? Впрочем, кто начнет творить добрыя дела с верою несомненною и с усердием великим и чувствовал пользу, от сего бывающую, тот сам собою познает, что забота мирская, пребывание и вращение среди мира служат великим препятствием для тех, которые желают жить по Богу. Бывшее с юношею тем, как мы сказали, есть нечто дивное и необычайное; и мы не слыхали, чтоб подобный добрый случай был с другим кем. Но если и был с немногими какими, или будет после, да ведают они, что если не удалятся от мира, то скоро очень потеряют полученное благо.

О том юноше после я узнал от него же самого еще и следующее. Я встретил его, когда уж он стал монахом и провел в монашеской жизни года три или четыре. Было ему тогда тридцать два года. Я знал его очень хорошо: мы от юности были друзьями и воспитывались вместе. Так он и рассказал мне следующее: «после онаго дивнаго видения и изменения, бывшаго во мне, немного прошло дней, как со мною случились многия искушения мирския, по причине которых, во время совершения мною тех сокровенных по Богу деланий, я увидел в себе, что мало по малу лишаюсь блага онаго, и сильное возъимел желание удалиться от мира и в уединении искать Христа, мне явльшагося. Ибо верую, брате, что для того Он и благоволил явиться мне, чтоб взять к Себе и меня недостойнаго, отделив от всего мира. Но как я не мог этого исполнить тогда же, то мало-по-малу забыл все, что пересказывал тебе прежде, и впал в совершенное омрачение и нечувствие, так что не помнил уже ничего из того, что сказывал тебе, ни малаго ни большаго, до самомалейшаго движения мысли, или чувства. Затем впал я в большия зла, чем прежде, и пришел в такое состояние, как бы никогда не слыхал слов Христовых и не понимал их; но и на святаго онаго, который так милостив был ко мне, и дал мне малую заповедь и книжицу Марка, смотрел я как на одного из случайных людей, нисколько не помышляя о том, что видел относительно его, - Это я сказываю тебе подробно, говорил он далее, для того, чтоб ты знал, в какую глубину пагубы низпал я, окаянный, по нерадению своему, и подивился неизреченной благости Божией, явленной на мне потом. Не умею тебе сказать, как без моего ведома остались в бедном сердце моем любовь и вера к оному святому старцу, но думаю, что ради их после столькаго времени человеколюбивый Бог по молитвам его умилосердился надо мною и опять чрез него же исхитил меня из прелести и исторг из глубины зол. Я недостойный несовсем отдалялся от этого старца, но когда бывал в городе, часто заходил к нему в келью, и исповедывал ему бывающее со мной, хотя не исполнял заповедей его безсовестный. Теперь же, как видишь, милосердный Бог презрел многое множество грехов моих и устроил мне сделаться монахом от того самаго старца и сподобил всегда пребывать с ним вместе мне, поистине недостойному. После чего с великим трудом и с обильными слезами, при решительном отчуждении и отделении от мира, совершенном послушании и отсечении своей воли, многих других делах и приемах строгаго самоумерщвления и неудержимом стремлении ко всему доброму, удостоился я опять увидеть, хотя некоторым образом примрачно, малый луч сладчайшаго онаго и божественнаго света. Но такого видения, как то, которое видел тогда, даже доселе не сподобился еще я увидеть опять».

Это и многое другое говорил он мне со слезами. Я же, бедный, слушая такие святыя слова его, подумал, что он весь был исполнен божественной благодати и был премудр, при всем том, что не был научен внешней мудрости. Получая ведение от делания и опыта, стяжал он тончайшее познание духовных вещей. Почему я просил его сказать мне, что это за вера, которая может производить такия дивныя явления, и преподать мне то письменно, с приемом учительским. Он тотчас начал говорить мне о том, и что говорил, то и писать не поленился. Что именно, то, чтоб не удлиннить без меры теперешняго моего слова, я напишу в других словах, в обрадование и услаждение тех, которые любят читать такого рода писания с верою.

Итак, прошу вас, братия мои, потечем с усердием и себе путем заповедей Христовых, - и лица наши не постыдятся. Но как тому, кто толчет с терпением, Господь отверзает двери царствия Своего, по обетованию Своему, и тому, кто ищет, дает Духа всесвятаго и невозможно тому, кто ищет от всей души, не найти Его и не обогатиться дарами Его: так и вы несомненно получите дивныя блага от Него, какия уготовал Он любящим Его, - здесь отчасти, как укажет мудрость духовная, а в будущем веке всецело, со всеми от века святыми, во Христе Иисусе Господе нашем, коему слава во веки веков. Аминь.

 

1) О трех образах внимания и молитвы. 2) О первом образе. 3) О втором. 4) О третьем *).

 

1) Есть три образа внимания и молитвы, коими душа возвышается и преуспевает, или низвергается и гибнет. Кто эти три образа употребляет в свое время и как следует, тот преуспевает; а кто употребляет их неразумно и не во время, тот низвергается.

Внимание так должно быть связуемо и неразлучно с молитвою, как связано и неразлучно тело с душею. Внимание должно идти вперед и сторожить врагов, как некий страж; оно первое пусть вступает в борьбу с грехом и противостоит злым помыслам, входящим в душу, а позади внимания пусть следует молитва, которая истребляет и побивает тотчас все те злые помыслы, с которыми пред сим вело брань внимание: ибо одно оно не может их побивать.

На этой брани внимания и молитвы (с помыслами) висит жизнь и смерть души. Если вниманием храним молитву чистою, то преуспеваем, а если не внимаем, чтоб хранить ее чистою, но оставляем неохраняемою, и она оскверняется злыми помыслами, то бываем непотребными и безуспешными.

Итак, поелику есть три образа внимания и молитвы, то надлежит нам показать отличительныя свойства каждаго образа, чтоб любящий спасение избрал лучшее.

 

2) О первом образе внимания и молитвы.

Отличительныя свойства перваго образа таковы: когда кто, стоя на молитве и воздевая на небо руки свои и очи свои, и ум свой, держит в душе божественныя помышления, воображает блага небесныя, чины ангелов и обители святых, и кратко, все слышанное в Божественных Писаниях, собирает в ум свой, и разсуждает о том тогда во время молитвы, зря на небо, и подвигает тем душу свою к вожделению и любви Божией, а иной раз извлекает даже слезы и плачет (то это будет первый обпаз внимания и молитвы).

Но при этом образе (молитвы, если кто на нем одном останавливается, бывает, что) мало по-малу – (молящийся так) начинает кичиться в сердце своем, сам того не понимая; ему кажется, что делаемое им есть от благодати Божией в утешение ему, и он молит Бога сподобить его всегда пребывать в таком делании. А это (т.е. так думать о сем образе молитвы) есть знак прелести: ибо добро уже не добро, когда не бывает добрым образом и как следует.

*) Слово 68, оттуда же.

 

 

Такой человек, если убезмолвится крайним безмолвием (т.е.сделается исихастом, у нас – затворником), то ему едва ли можно не изступить из ума (будет он находится в крайней опасности пострадатьсие). Но если и случится, что не изступит он из ума, все же невозможно ему будет стяжать добродетели или безстрастие. На этом пути стоя, прельщаются и те, которые видят свет телесными очами своими, обоняют благовония обонянием своим, слышат гласы ушами своими и подобное. Некоторые из таких взбесновались и в безумии ходят с места на место. Другие прельстились, приняв диавола, преобразившагося и явившагося им в виде Ангела света, а они того не распознали и остались неисправимыми до конца, не хотят слышать совета ни от какого брата. Иные из таких сами себя лишили жизни, быв подвигнуты на то диаволом; иные бросились в пропасть; иные удавились. И кто может пересказать разныя прелести, какими прельщает их диавол, когда они неисчислимы?

Из сказаннаго нами всякий разумный человек может понять, какой вред происходит от сегоперваго образа внимания и молитвы (если почитать его последним пределом совершенства в молитве). Если же и случится кому из употребляющих сей образ не пострадать никакого из таких зол, о коих мы слышали, по причине сожительства с братиями (потому что им подвергаются особенно те, которые живут уединенно), то все же он всю жизнь свою проведет, не преуспевши (в духовной жизни).

 

3) О втором образе внимания и молитвы.

Второй образ есть такой, - когда кто сводит ум свой внутрь себя, отвлекая его от всего чувственнаго, хранит чувства свои, собирает все помыслы свои, чтоб не скитались по суетным вещам мира сего, - и то изследует помыслы свои, то вникает в слова читаемой молитвы, то возвращает назад помыслы свои, если они, быв пленены диаволом, унеслись к чему суетному и худому, то с большим трудом и самопонуждением напрягается придти в себя самого, если был возобладан и побежден какою либо страстию. Отличительная черта сего дела та, что оно происходит в голове: мысли с мыслями борятся.

Имея такой подвиг и такую брань с самим собою, не может он мирствовать в себе никогда, и не находит времени заняться деланием добродетелей, чтоб получить и венец правды. Такой человек подобен ведущему брань с врагами своими ночью в темноте, который слышит голоса врагов своих и принимает удары от них, но не может ясно видеть, кто они такие, откуда пришли, как и для чего бьют его. Потому что сам он пребывает в голове, а помышления злые исходят из сердца. Он и не видит их, так как не внимает сердцу. Тьма, которая в уме его, и буря, какую имеет он в помыслах своих, причиняют ему сей ущерб (т.е. не дают ему видеть это), и нет ему возможности ускользать от врагов своих демонов, чтоб они не поражали его. Тщетно подъемлет он труд, несчастный, и даже совсем теряет мзду свою, если при этом, и сам не замечая того, возобладан бывает тщеславием, воображая, что надлежаще внимает себе. В гордости своей презирает он других и осуждает их, а себя самого хвалит, мечтая при сем, что достоин быть пастырем словесных овец и руководить других, - и походит он на слепца, который берется водить других слепцов.

Таков второй образ (внимания и молитвы)! И всякий, желающий себе спасения, должен знать ущерб, причиняемый им душе, и добре внимать себе. Впрочем он лучше перваго, как лучше ночь лунная ночи темной, в которую не светит луна.

 

4) О третьем образе внимания и молитвы.

Третий образ воистину дивен есть и неудобоизъясним, и для тех, которые не знают его опытно, не только не удобопонятен, но кажется даже невероятным; и они не верят, чтоб подобная вещь была на деле. И в самом деле, в наши времена, сей образ внимания и молитвы встречается не у множайших, а у весьма немногих; и, как мне думается, благо сие убегло от нас вместе с послушанием. – Послушание, если кто возъимеет его к духовному отцу своему в совершенстве, делает его безпопечительным относительно всего, так как он всю печаль свою однажды на всегда возверг на духовнаго отца своего; почему, будучи далек от всякаго пристрастия мирскаго, он является способным к тому, чтобы быть весьма ревностным и неленостным делателем сего третьяго образа молитвы, если впрочем нападет и на духовнаго отца истиннаго, который сам не состоит в прелести. Ибо кто посвятил себя Богу и всю печаль свою возвергнет на Него и на духовнаго отца своего, так что по истинному послушанию перестанет уже жить своею собственною жизнию и творить волю свою, но умрет для всякаго пристрастия мирскаго и для тела своего, такой какою привременною вещью может быть побежден и порабощен? Или какое попечение и какую заботу может иметь? Вследствие сего, этим третьим, бывающим вместе с послушанием, образом внимания и молитвы, все козни и хитрости, какия бы ни употребляли демоны, чтоб увлечь ум его к помыслам многим и разнообразным, бывают уничтожаемы и разсееваемы; ибо тогда ум такого человека, будучи свободен от всего, имеет благовремение без всякой помехи изследовать наносимые демонами помыслы и с великим удобством отгонят их, и чистым сердцем приносить молитвы свои Богу. Таково начало истинной жизни (духовной)! И которые не полагают такого начала, всуе трудятся, сами не зная того.

Начало сего третьяго образа не то, чтоб воззревать на небо, воздевать руки свои горе, иметь ум свой в том, что на небе: это, как мы сказали, есть принадлежность перваго образа и недалеко от прелести, - и не то, чтоб хранить умом своим чувства и на это обращать все свое внимание, а на внутренния брани душевныя, причиняемыя врагами, не смотреть (они смотрят и борются. но все в голове, и не остерегаются их:) это – принадлежность втораго образа, и кто употребляет это, попадает в рабство демонам, и не может сотворить отмщения сим поработителям своим, но враги и непрестанно борют его явно и тайно, и делают его тщеславным и гордым.

Но ты, возлюбленный, если хочешь спастись, начни дело таким образом: после (установления в сердце) совершеннаго послушания, какое, как мы сказали, должно тебе иметь к духовному отцу своему, и все прочия дела свои делай с чистою совестию, как бы ты был пред лицем Бога: ибо без послушания невозможно быть совести чистой. Совесть же свою хранить чистою должен ты в трояком отношении: в отношении к Богу, в отношении к духовному отцу своему и в отношении к прочим людям, также к вещам и предметам мира (житейским).

В отношении к Богу долг имеешь хранить совесть свою чистою, не позволяя себе делать ничего такого, о чем знаешь, что оно не упокоевает Бога и неприятно Ему.

В отношении к духовному отцу своему, делай одно то, что он заповедует тебе, и не больше ни меньше того не позволяй себе делать, но шествуй по намерению его и по воле его.

В отношении к другим людям соблюдешь совесть свою чистою, не позволяя себе делать им ничего такого, что сам ненавидишь и чего не желаешь, чтоб они делали тебе самому.

В отношении к вещам долг имеешь хранить совесть свою чистою, употребляя их всегда, как должно, - именно пищу, питие и одежду.

И вкратце, все делай так, как бы ты был пред лицем Бога, и ни в каком деле не допускай себя до того, чтоб обличала и уязвляла тебя совесть, что ты не сделал его хорошо.

Действуя таким образом, ты уровняешь себе истинную и незаблудную стезю к третьему образу внимания и молитвы, который есть следующий: ум (быть в сердце – отличительная черта сего третьяго образа молитвы) да хранит сердце в то время, когда молится, и внутрь его да вращается неотходно, и оттуда, из глубины сердца да возсылает молитвы к Богу. (В этом все; трудись так, пока вкусишь Господа). Когда же, наконец, ум там, внутрь сердца, вкусит и чувством ощутит, яко благ Господь, и усладится тем (наш труд; вкушение же сие есть действо благодати, в смиренном сердце); тогда не захочет уж он отдаляться от места сердечнаго (тогда скажет и он те слова, какия сказал Ап. Петр: добро нам зде быти)….. и всегда уже будет взирать туда внутрь сердца и там неисходно вращаться, отгоняя все помыслы, всеваемые диаволом (се третий образ внимания и молитвы, как ему следует быть!). Для тех, которые никакого не имеют сведения о сем деле и не знают его, оно большею частию кажется трудноватым и утеснительным; но те, которые вкусили сладости, какую оно имеет, и усладились ею в глубине сердца своего, - эти взывают с божественным Павлом и говорят: кто ны разлучит от любве Христовы? и проч. (Римл. 8, 35).

Почему св. отцы наши, слыша Господа говорящаго, что «из сердца исходят помышления злая, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, татьбы, лжесвидетельства, хулы,» и что «сия (вся) суть сквернящая человека» (Мф. 15, 19. 20), - слыша также, что в другом месте Евангелия заповедуется нам очищать внутреннее сткляницы, да будет и внешнее чисто (Мф. 23, 26), - оставили всякое другое духовное дело и стали всецело подвизаться в этом одном делании, т.е. в хранении сердца, будучи уверены, что вместе с этим деланием удобно стяжут и всякую другую добродетель, а без него не могут установиться ни в одной добродетели. Это делание некоторые из отцев назвали сердечным безмолвием; другие назвали его вниманием; иные – трезвением и противоречием (помыслам), иные еще разсмотрением помыслов и хранением ума. Они все в нем преимущественно упражнялись, и им сподобились получить божественныя дарования. Его разумеет и Екклесиаст, когда говорит: веселися, юноше, в юности твоей, и ходи в путех сердца твоего непорочен (Екклес. 11, 9) и чист, удаляя сердце свое от помышлений злых. О сем же самом говорит он и в другом месте, - что «если найдет на тебя прилог диавольский, то не позволяй ему войти в место твое», разумея под местом сердце (-10, 4). И Господь нам говорит во святом Евангелии: не возноситеся (

, - не носитесь, как метеоры, - Лук. 12, 29), т.е. не носитесь умом своим туда и сюда. И в другом месте Он же говорит: блажени нищии духом (Мф. 5, 3), т.е. блаженны те, которые не стяжали в сердце своем никакого пристрастия к миру, но бедны всяким помыслом мирским. И все св. отцы много писали об этом. Кто хочет, пусть читает писания их и увидит; пусть прочитает, что написал Марк подвижник, что сказал св. Иоанн Лествичник, преподобный Исихий, Филофей Синайский, Авва Исайя, Варсанофий великий – и другие многие.

Одним словом, кто не внимает себе и не хранит ума своего, тот не может сделаться чист сердцем, чтоб сподобиться узреть Бога. Кто не внимает себе, тот не может быть нищ духом, не может сокрушаться и плакать, ни быть тихим и кротким, ни алкать и жаждать правды, ни быть милостивым, или миротворцем, не перенесть гонение за правду. И обще говоря, нет возможности стяжать добродетели иным каким либо способом кроме сего внимания. Почему, паче всего другаго о нем надлежит тебе приложить старание, чтоб собственным опытом изведать, что я говорю тебе. – Если желаешь научиться и тому, как следует это делать, я скажу тебе об этом.

Три вещи надлежит тебе соблюдать прежде всего другаго: безпопечение о всем, даже благословном, а не только неблагословном и суетном, или иначе умертвиться всему, - совесть чистую во всем, так, чтоб она не обличала тебя решительно ни в чем, - и совершенное безпристрастие, чтоб помысл твой не клонился ни к какой мирской вещи. Стой вниманием внутри себя самого (не в голове, а в сердце).*) Там имей ум свой, стараясь всячески обрести место, где сердце, чтоб, обретши его, там уже всецело пребывал ум твой. Ум, подвизаясь в сем, улучит место сердца. Это случится, когда благодать даст сладость и теплоту молитвенную. С сего же момента и потом, с какой бы стороны ни возник и ни показался какой либо помысл, прежде чем войдет он внутрь и помыслится, или вообразится, ум тотчас прогоняет его оттуда и уничтожает именем Иисусовым, т.е. Господи Иисусе Христе,помилуй мя! С сего также времени, ум человека начинает иметь злобу и ненависть к демонам, поднимает на них непрестанную войну и поражает. Прочее же, что обыкновенно последует за сим деланием, с Божиею помощью сам из опыта узнаешь, посредством внимания ума, и держа в сердце Иисуса, т.е. молитву Его – Господи Иисусе Христе, помилуй мя! И некто из отцев говорит: «сиди в келлии своей, и она научит тебя всему».

 

Вопрос: но почему же первый и вторый образы внимания и молитвы не могут доставить сего?

Ответ. потому что мы не так употребляем их, как следует. Св. Иоанн Лествичник, уподобляя сии образы, как бы лествице некоей о четырех ступенях, говорит: «иные укрощают страсти, и смиряются; иные поют, т.е. молятся устами; иные упражняются в умной молитве; иные восходят в созерцание. Которые берутся восходить по сим ступеням, не начинают с верхних, чтоб нисходить к нижним, а от

нижних идут к верхним, - ступают на первую, потом на вторую, далее

 

*) При сем св. Симеон указывает некие внешние приемы, кои иных соблазняют и отбивают от дела, а у других покривляют самое делание. Так как сии приемы, по недостатку руководителей, могут сопровождаться недобрыми последствиями, а между тем суть ничто иное, как внешнее приспособление к внутреннему деланию, ничего существеннаго не дающее, то мы их пропускаем. Существо дела есть приобресть навык стоять умом в сердце, - в этом чувственном сердце, но нечувственно. Надо ум из головы свесть в сердце и там его усадить, или, как некто из старцев сказал, сочетать ум с сердцем. – Как этого достигнуть? Ищи и обрящешь. Удобнее всего достигнуть хождением пред Богом и молитвенным трудом, особенно хождением в церковь. Но помнить надо, что наш только труд, а само дело, т.е. сочетание ума с сердцем, есть дар благодати, подаемый, когда и как хощет Господь. Лучший пример – Максим Капсокаливит.

 

 

на третью и, наконец, на четвертую. И вот таким образом может, кто

желает, подняться от земли и взойти на небо: во-первых, нужно подвизаться умом и укротить страсти, во-вторых, упражняться в псалмопении, т.е. молиться устами, потому когда умалятся страсти, тогда молитва уже естественно доставляет удовольствие и сладость даже языку и вменяется в благоугодную пред Богом, в третьих, молится умно, - и в четвертых, восходить в созерцание. Первое свойственно новоначальным, второе – преуспевающим, третье подходящим к последним степеням преуспеяния, а четвертое – совершенным.

Итак, начало не другое какое есть, как умаление и укрощение страстей; а оне не другим каким способом умаляются в душе, как хранением сердца и вниманием: ибо, как говорит Господь наш, от сердца исходят помышления злыя, которыя сквернят человека; там и потребны внимание и хранение. Когда же страсти, посредством сопротивления им сердца, усмирятся совсем, тогда ум приходит к возжеланию Бога и ищет содружиться с Ним, для чего умножает молитву и в ней преимущественно проводит время. От сего возжелания Бога и молитвы ум делается сильным и прогоняет все помыслы, которые вращаются вокруг, чтоб войти в сердце, поражая их молитвою. И тогда бывает брань, - с великим шумом возстают злые демоны и посредством страстей производят мятеж и бурю в сердце; но именем Иисуса Христа все сие потребляется и разливается, как воск в огне. Однакож и быв изгнаны и вышед из сердца, они не успокаиваются, но опять покушаются возмутить ум совне через чувства; впрочем ум и тут очень скоро возстановляет в себе и начинает чувствовать тишину, обычно в нем бывающую, потому что они не имеют силы возмущать самую глубину ума, а возмущают только поверхность его. Но совсем избавиться от брани и не быть боримым злыми демонами ум все же не может. Это - достояние совершенных, - тех, которые всецело отрешаются от всего и непрестанно пребывают во внимании сердечном.

Итак, кто проходит все сие по чину, каждое в свое время, тот может, после того как очистится сердце его от страстей, всецело весь и вдаваться в псалмопение, и противоборствовать помыслам, и на небо воззревать чувственными очами или созерцать его очами души умственными, и молится чисто воистину, как подобает.

Впрочем воззревать на небо чувственными очами надо, сколько можно, реже, страха ради злых, в воздухе находящихся, демонов, которые потому и называются духами воздушными, многоразличныя прелести производящими на воздухе, - и нам надлежит быть внимательными. Бог одного от нас требует, - того, чтоб сердце наше было очищаемо посредством внимания. А затем будет, по слову Апостола: «если корень свят, то явно святы и ветви и плод» (Рим. 11, 16). Если же кто не в таком порядке, как мы сказали, станет возводить очи свои и ум свой на небо, и воображать что либо мысленное, то он увидит мечтания, что нибудь ложное, а не истинное, по той причине, что сердце его не чисто. Так первый и второй образ внимания и молитвы, как мы не раз говорили, не приводят человека в преуспеяние. Почему, как желая построить дом, мы не кровлю прежде возлагаем, а после полагаем основание, потому что так нельзя, но прежде кладем основание, потом строим дом, и тогда уже возлагаем кровлю: так надлежит нам поступать и в отношении к духовному: прежде положим основание, т.е. станем хранить сердце и изгоним из него страсти, потом построим духовный дом, т.е. прогоним мятеж, воздвигаемый в нас злыми духами посредством внешних чувств и навыкнем пресекать сию брань, как можно скорее, и тогда же возложим и кровлю, т.е. совершенное отрешение от всего, чтоб всецело предаться Богу, - и тем закончим духовный дом свой во Христе Боге, Коему слава во веки. Аминь.