Милая, ну что же мне делать?

Раввин из Познани Шабтай-Шефтель Гурвиц, живший в 17 веке, записывал свои жизненные наблюдения в скромную тетрадь, которую завещал своим детям, но в то же время позволил давать ее всякому, кто хочет узнать, как достойно и честно прожить отпущенный век. Давайте воспользуемся этим разрешением...

«Следите тщательно за честным ведением дел и отдавайте, ради Б-га, одну десятую часть своих доходов на нужды бедных...

Гнев – источник скверны. Единственный результат гнева – вред здоровью. Все поступки человека в гневе глупы и сумасбродны. Остерегайтесь этого, не вредите своему телу, тем более – своей душе. Будьте приветливы с людьми. Высокомерие – дурное свойство, причиняющее человеку зло... Далее предостерегаю вас от ссоры. Сторонитесь ее, ибо она гнусна. Ссора – зло, губящее душу, тело и деньги. Она приносит гибель миру. Я в течение своей жизни успел убедиться, что люди, живущие в раздоре, беднеют и подвергаются многим бедствиям, которые не исчислить тут...

Также я вам завещаю не ссориться со своими женами, потому что жена – половина вашей плоти, а всякое сочетание совершается по воле Неба. Если жена слишком требовательна, скажите ей мягко: «Милая, ну что же мне делать? Большего я не могу заработать. Или ты хочешь, чтобы я, упаси Б-г, крал или грабил?» Нет сомнения, что жена тут же послушается... А вы, дочери и невестки мои, а также ваши дочери и внучки! Держите своих мужей в почете и большой любви и не причиняйте им неприятностей. Если мужья рассердятся, удаляйтесь из дома, а когда пройдет гнев, возвращайтесь и укоряйте их, напоминая о моем завещании».

Человек со связями

Среди хасидов Бешта был совсем простой еврей по имени Гершл. Он зарабатывал на хлеб тем, что копал людям колодцы. Платили ему неплохо, и домашних своих он обеспечивал всем необходимым. Но -сам в будние дни с ранней молодости ел только хлеб с солью. Псалмы Давида он знал наизусть, хотя значение слов понимал с трудом. Псалмы он повторял постоянно – и когда работал, и когда шел с лопатой на плече по пыльной дороге.

Бешт говорил о нем:

– Гершл копается в земле, но всей душою Наверху, и его там знают...

РОКОВАЯ ТАБАКЕРКА

Богачи обычно старались купить себе место в синагоге у восточной стены, поближе к Иерусалиму. Однажды один из таких, назовем его Залманом, достал после молитвы табакерку и стал предлагать соседям угоститься понюшкой табака. Был тогда обычай нюхать табак.

Табакерка была дорогая, табак дорогой. Соседи, тоже люди весьма почтенные, охотно угощались. Известно, что бедняки страдают острым зрением. Один из них, по имени Бенцион, место которого было у входной двери – сторожить сквозняки, протолкался к Залману. Захотелось ему тоже понюхать дорогой табак. То ли взгляд у Бенциона был слишком голодный, то ли руки показались нечистыми, но Залман захлопнул табакерку перед самым его носом. И Бенцион, чуть понурив голову, вернулся к двери, к своим сквознякам.

Наверное, небо в тот день сияло звездной чистотой, и весь мир был виден сверху донизу. Души праведников, заседавшие в Верхней Ешиве, собрались на совет и постановили, что счастье Залмана должно перейти к Бенциону. А владельца табакерки надо вычеркнуть из списка богачей. Пусть поймет, что понюшка табака положена каждому. Пусть узнает, каково месить дорожную грязь дырявыми сапогами...

С того дня дела Бенциона пошли в гору. За что он ни брался, все шло без убытков, с хорошей прибылью. А Залман убедился, что каменные склады, набитые товарами, и кошельки с червонцами могут стать похожими на воду – протечь между пальцев. Он обеднел, и дошло дело до того, что бывший богач стал ходить от крыльца к крыльцу просить недову – подаяние.

Зная его прошлое, жители давали ему немного больше, чем остальным. Залман очень дорожил этим «немного». Хоть какой-то след остался от прежних дней.

Однажды он пристал к компании нищих, которая бродила по разным городам, и воля Всевышнего привела их в столицу Бешта, местечко Меджибож. В синагоге рабби Исроэля было правило: габай давал каждому нуждающемуся скромное подаяние, а если тот требовал еще, то шли просить разрешения у Бешта. Здесь как раз так и вышло: все нищие с благодарностью приняли несколько медных монет, а Залман отказался, доказывая, что ему как бывшему богачу полагается больше.

– Что ж, тогда тебе придется подождать, пока я доложу рабби Исроэлю, – сказал габай.

– И подожду. Мне спешить некуда.

Дело обернулось так, что габай зашел к Бешту вместе с Залманом. Разговор зашел о том и о сем, пока привередливый нищий не рассказал о своей несчастной судьбе и о напрасных стараниях вернуть прежний достаток. Баал-Шем-Тов вздохнул:

– Во всем виновата твоя табакерка...

Когда Залман узнал, в чем дело, он стал бегать по комнате, стонать и плакать. Проклинал он свою гордость, проклинал дурацкую привычку нюхать табак. А потом спросил у рабби Исроэля, можно ли как-то исправить дело. Бешт снова вздохнул:

– Только одна вещь может помочь тебе: если ты придешь к Бенциону, попросишь понюшку табака, а он захлопнет табакерку у тебя перед носом. Тогда все станет так, как было раньше...

Залман посмотрел в глаза праведника и понял, что это действительно его последний шанс.

Он вернулся в родные места. Он не спешил идти к Бенциону, а выжидал удобного часа. То есть, вернее, самого неудобного, когда тому меньше всего захочется угощать табаком бродягу в лохмотьях.

И такой час настал. Бенцион выдавал дочку замуж, гости стекались к нему со всех сторон. И для нищих, как водится, был приготовлен стол, заставленный обильным угощением. Залман занял за ним место, готовясь к прыжку, как тигр...

На еврейских свадьбах только нищие едят спокойно. Дело в том, что музыканты – скрипка, две трубы и барабан – стараются так, словно хотят разогнать всю тьму галута. И у гостей от этой музыки начинают гореть подметки, и ноги сами пускаются в пляс. Дождался Залман, когда отец невесты вместе с одним из родичей вскочил на стол и стал отплясывать среди вилок и стаканов. И тогда он подошел, дернул Бенциона за полу сюртука и, как ни в чем не бывало, попросил у богача понюшку табаку.

Бенцион даже прищурился от такой наглости.

– Понюшку табаку тебе?! – воскликнул он. – А-а, понюшку табаку...

Странные шутки порой шутит человеческая память. Вспомнил бывший бедняк погожий день, большую синагогу и табакерку, которую захлопнули у него перед носом...

Клезмеры шпарили вовсю, но Бенцион не в такт их музыке спрыгнул со стола, медленно засунул руку в карман, достал табакерку и сказал Залману:

– Вот, угощайся...

Тот упал в обморок.

Когда его привели в чувство, он рассказал Бенциону про табакерку и про тот страшный узел, которым связаны их судьбы. И закончил:

– Теперь у меня нет надежды.

– Все не так страшно, – отозвался Бенцион. – Совсем не так страшно, ты мне поверь...

Он дал Залману денег, чтобы он перевез в эти края свою

семью, и еще денег, чтобы купил себе дом, и каждый месяц давал еще денег, чтобы бывший богач и его близкие могли жить скромно, но без нужды.

Кстати, они оба разлюбили нюхать табак.

Хедер Бешта

Правда

Что такое правда? Это двекут – близость к Творцу.

Молитва не по правилам

Рассказывают про Бешта, что однажды во время своих странствий он оказался в маленькой деревушке и встретил там одну-единственную еврейскую семью. То ли корчму они арендовали у помещика, то ли кормились чем-то еще...

Глава семьи был человек простой, едва грамотный и не очень острого ума. Никак не мог он взять в толк, какие молитвы нужно читать в обычный день, какие в субботний, какие по праздникам. Поэтому каждое утро, вставши спозаранку, он читал все, что было в молитвеннике: и «Шма», и траурные песни о разрушении Храма, и пасхальную Агаду, и субботний Кидуш...

При давней сноровке занимало это у хозяина немного времени: третью часть дня, как раз до обеда. Встретив Бешта, арендатор очень обрадовался и попросил записать ему на отдельном листочке, что и когда надо читать. Рабби Исроэль выполнил эту просьбу и, распростившись с хозяевами, отправился дальше в путь.

Тут случилось несчастье: подул ветер, поворошил страницы книги, и драгоценный листок улетел неведомо куда. Не помня себя от волнения, арендатор помчался вдогонку за Бештом, чтобы тот написал ему все снова...

Арендатор бежал через лес, бежал по полю и все никак не мог догнать Бешта. Задыхаясь, он выскочил на крутой берег реки и увидел, что там, внизу, рабби Исроэль кладет на воду платок, становится на него и переплывает на другой берег.

Арендатор сгоряча сделал то же самое: достал из кармана платок и бросил его на воду. А потом встал на платок и переплыл на другой берег.

Бешт услышал, что кто-то кричит за спиной:

– Рабби! Рабби! Простите, но я потерял ваш листок! Рабби Исроэль оглянулся, увидел арендатора и воскликнул в изумлении:

– Да как ты здесь очутился?

– Да так же, как вы – встал на платочек... Ну что, вы покажете мне опять, как нужно молиться по правилам? Бешт задумался и сказал:

– Молись так, как ты молился раньше, без листка... Это у тебя хорошо получается.

КОРОЛЕВСКИЕ ЖЕМЧУГА

Среди многих серьезных и тайных целей, которые ставил перед собой рабби Исроэль, одна из самых важных заключалась в том, чтобы искать среди евреев праведные души, помогать им найти самих себя и стать наставниками многих. Он собирал эти души, как король – свои жемчуга, и любовался ими на черном бархате бесконечного и страшного галута. В темноте жемчужины светились ярче...

Ученики Бешта знали об этой стороне его служения и помогали, как могли. Однажды приехал к Баал-Шем-Тову рабби Мендель из Бара и сообщил взволнованно:

– Я был в местечке Турчин и видел там чудесный сосуд! Бешт ответил:

– Я знаю о нем уже несколько лет и мечтаю, чтобы он приехал ко мне...

Речь шла о рабби Дов-Бере, по прозвищу Магид из Межирича. Этот человек был очень не похож на Бешта. Рабби Исроэль любил странствовать, а Магид большую часть времени проводил в четырех стенах своего небогатого дома. Рабби Исроэль перепробовал десятки занятий, он был кучером, корчмарем, землекопом... Магид же все время работал меламедом, обучая детвору «комац-алеф – О» и «Берешит бара...» – «Вначале сотворил...» Бешта кем только не называли: праведником, чародеем, невеждой, чудотворцем... Отзывы о Магиде были гораздо устойчивее: в среде ученых и мудрецов он считался большим знатоком Торы.

К хасидизму Магид не проявлял интереса. Напротив, слыша изредка об учении Бешта и о новых путях, по которым шли его ученики, Магид пожимал плечами и в сомнении качал головой: зачем стараться стать с ног на голову, когда и так работы непочатый край...

Мы не знаем, когда рабби Исроэль начал догадываться, что этот человек должен стать его преемником и распространять хасидизм с тем же спокойным упорством, с каким он его раньше отрицал... Это секрет Бешта, один из многих.

пропавшие вопросы

Много месяцев ждал рабби Исроэль, чтобы Магид приехал к нему, и никак не мог дождаться. Он писал ему письма – и не получал ответа. Тогда Бешт решил действовать своими путями. У Магида были больные ноги. Раз в год он ездил на лечебные воды и всегда останавливался по дороге в доме одного раввина, своего давнего знакомого. Однажды этот раввин давал ученикам урок Торы. Вдруг вбежал шамес и сообщил, что невесть откуда взялся еврей на телеге, который требует, чтобы хозяин дома вышел к нему поговорить по важному делу. Брови раввина поползли вверх, но он воздержался от замечаний, а лишь попросил передать невежливому незнакомцу, что урок Торы нельзя прерывать. Пусть подожет час-другой...

Шамес выбежал и снова вбежал:

– Рабби, он говорит, что это дело касается всех евреев города...

Хозяин дома пожал плечами: «Ну, раз так...» И вышел на улицу. Еврей, сидевший на телеге, крикнул без всяких предисловий:

– Вот уже пять лет, как ваш шойхет нарушает Галаху!

Кнут щелкнул, телега понеслась, а раввин, встревоженный, приказал шамесу, чтобы тот немедленно привел в его дом шойхета. Шойхет прибыл, и состоялась беседа, тяжелая для обеих сторон. В результате выяснилось, что незнакомец оказался прав. Раввин подумал: «Наверное, это был Баал-Шем-Тов. Еврей на телеге – это, конечно, он...»

Прошло время, полгода или более того. И вновь шамес прервал урок, сообщив о прибытии таинственного незнакомца. На этот раз раввин не заставил себя ждать. Мы не знаем, какую тайну он надеялся услышать, но с телеги раздались совсем простые слова:

– Передайте рабби Дов-Беру, когда он появится здесь, чтобы он приезжал ко мне. Я облегчу его страдания...

И снова щелчок кнута, и снова телега исчезла в солнечном мареве.

Рабби Дов-Бер действительно скоро появился в их краях. Раввин рассказал ему обо всем и добавил:

– Наверное, вам действительно нужно съездить в Меджибож.

Магид из Межирича ответил:

– Не лежит у меня к этому душа. Непонятны мне обычаи, которые вводит Баал-Шем-Тов, и странными кажутся все эти его чудеса и притчи.

Хозяин дома выслушал, взвесил, потом сказал:

– И все-таки поезжайте.

Что ж, так оно и получилось. Кучер засыпал от тряски, колеса проваливались в ухабы, но всякой муке есть конец, и телега Магида приехала наконец в хасидскую столицу, местечко Меджибож, с пыльными подсолнухами у плетней и высокой крепостью на пригорке.

Магид переступил порог жилища Бешта. Рабби Исроэль принял его с радостью и тут же начал рассказывать историю, как он странствовал несколько дней и вышла вся еда, и кучер Алексей голодал, но тут встретили они бедняка, который шел и нес мешок с хлебом. Бешт купил этот мешок и накормил кучера.

Магид был поражен. Вместо слов Торы, вместо ученой беседы мудреца какие-то пустяки, мелочи, почти бред...

Продолжая горевать, назавтра он снова пришел к Бешту и услышал рассказ, как кончился корм у его лошадей, и они с кучером совершенно не знали, что делать, но тут повстречался им один человек...

Большие и страшные тайны открывал ему каждый день Бешт, готовя душу Магида для решающей беседы, но гость, досадуя, плыл в тумане непонимания и ждал, когда же прекратятся разговоры об овсах и мужиках, отвалившихся подковах и прочем.

Так прошло несколько дней. Не выдержав, Магид сказал своему кучеру:

– Запряги лошадей прямо с вечера. Мы возвращаемся домой. Как выйдет луна, так и в путь.

Он досадовал о потраченном напрасно времени и хотел любой ценой наверстать его.

Кучер выполнил его приказ. Но поездка не состоялась. К Магиду пришел шамес Бешта и сказал, что рабби Исроэль зовет его...

Это было в полночь. Скрепя сердце, Магид отправился в дом человека, учеником которого ему так не хотелось становиться. Баал-Шем-Тов встретил его вопросом:

– Ваша честь разбирается в святых книгах? Да, я слышал от людей, что вы талмид-хахам... Книги Кабалы вам тоже знакомы?

-Да.

– Ну так как вы объясните этот отрывок из «Эц Хаим»? Магид взял книгу, посидел над трудным местом какое-то время, а потом предложил свое объяснение. Бешт воскликнул:

– Да вы совсем ничего не поняли!

Магид вновь углубился в текст, а затем сказал:

– Мое объяснение правильно. Если у вас есть более глубокий комментарий, приведите его. Бешт вскричал:

– Нужно встать, когда говоришь о тайнах Творения!

Оба поднялись. Баал-Шем-Тов взял в руки книгу и начал ее читать. В этом отрывке речь шла о различных ангелах. Вдруг Магид почувствовал, что комната наполнилась светом, и струи тонкого и легкого огня пересекают ее во всех направлениях. Он увидел ангелов. Страницы книги оживали в руках Бешта.

Когда урок закончился, рабби Исроэль сказал:

– Слова этой книги вы поняли действительно правильно. Только в вашем объяснении совсем не было души...

Магид уходил от учителя на заре. Подсолнухи у плетня устало трясли пыльными головами, торговцы, гремя замками и засовами, отпирали лавки.

Рабби Дов-Бер сказал кучеру, чтобы тот распряг лошадей и отвел их в стойло. Он остался в Меджибоже надолго, на несколько месяцев, и получил за это время больше знаний, чем иной – за целую жизнь. Несколько раз он собирался было в путь, но Бешт останавливал его. Он объяснял гостю:

– Моя душа похожа на колодец. Чем больше ученик может оттуда взять, тем больше воды туда прибывает...

Но вот расставание все же состоялось. Баал-Шем-Тов благословил Магида на хорошее начало нового пути. И тут же сам попросил у ученика благословения...

Магид отшатнулся: где это видано, чтобы ученик благословлял учителя? Тогда Бешт взял его руку, положил себе на голову и все-таки заставил Магида произнести благословение.

Бешт сказал о Магиде: «Этот человек – менора из чистого золота. Все, что мне оставалось, – это лишь зажечь свечи...»

Возвращаясь в Межирич, Магид навестил знакомого раввина, под окнами которого дважды останавливалась телега Бешта. В разговоре с ним Магид назвал рабби Исроэля своим учителем. Хозяин дома спросил:

– А куда же девались все трудные вопросы, которые были у вас по поводу того, как Бешт живет, как он учится и как он учит?

Сказал Магид:

– Вопросы были, пока я думал, что Бешт таков, как все мы. А теперь я понял, что он стоит выше ангелов. И вопросы исчезли...

Пейзаж С доской

Баал-Шем-Тов водил дружбу не только со скрытыми праведниками или молодыми светочами Торы, но и с самыми заурядными людьми, ремесленниками или торговцами. Они не называли себя его учениками, не проводили бесконечные часы в ночной учебе, а просто, если выпадал случай, приезжали к рабби Исроэлю, смотрели, как он молится, слушали, как он учит Тору, а также говорили с ним о погоде и обо всем.

Однажды узнал Бешт, что один из гостей собирается в Межирич, и попросил навестить Магида, рабби Дов-Бера, и передать ему привет от учителя.

Когда знакомый Бешта оказался в Межириче, он встретил на улице старого приятеля и предложил ему пойти и познакомиться со святым и ученым человеком, рабби Дов-Бером. Долго петляли они по немощеным улочкам, где худые куры искали зерно среди зарослей крапивы, пока не отыскали дом, в котором жил Магид.

Его жилище было бедным до крайности. На четырех чурбаках лежала широкая доска, за которой на таких же чурбаках сидели мальчишки и, тыча тонкими, не очень чистыми пальцами в бисер комментариев, изучали еврейскую науку. Рабби Дов-Бер извинился перед гостями, сказав, что сейчас он дает урок, чтобы они пришли позже. Они пришли позже и увидели, что учеников уже нет, а за доскою усаживается семья Магида, чтобы завершить день скромной трапезой.

Гости тоже присели с ними. Когда ужин закончился, они увидели, что дети убирают тарелки и на эту же доску укладываются спать. Тогда один из посетителей не выдержал и воскликнул:

– Послушайте, я тоже человек небогатый, но все же считаю, что в доме еврея должно быть хоть немного мебели. Ну там стол, стул, кровать, светильник...

Магид ответил коротко:

– Так то дома.

Гость хотел спросить: «А что, это не ваш дом?» Но осекся. Он почувствовал, как жаркая волна мысли мудреца несется над миром, сметая дворцы, как карточные домики, превращая шитые золотом наряды в паутину... И вправду, дом еврея, настоящий дом, находится совсем в другом измерении.

После таких разговоров люди становились хасидами.

Ветер истории

Как песок морской...

Тихий блеск еврейской учености... Следя за пером летописца, мы поражаемся не энциклопедизму талмудических познаний, не остроте ученых споров, а всеобъемлющей силе Торы. Ею наполнена жизнь польского еврейства. И главы ешив, и шамес с розгой, и озорные дети бедняков, и степенные купцы с пухлыми дочками на выданье, и будущие мудрецы с пробивающейся бородкой – все живут ею. Поэтому остервенелые кони запорожцев так и не смогли ни нас, ни ее растоптать.

«За несколько недель до 15 аба или 15 швата глава ешивы оказывал почет своим ученикам и позволял каждому разъяснять вместо себя трудные талмудические вопросы. Они разъясняли противоречия, а глава ешивы слушал их и дискутировал с ними, чтобы изощрялся ум учеников.

Каждый глава ешивы имел одного служителя, который ежедневно ходил из одного хедера в другой, следя, чтобы учились мальчики и богатые, и бедные. Он предостерегал их во все дни недели, чтобы они учились, а не гуляли по улицам, и в четверг должны были все мальчики вместе являться к габаю, поставленному над хедером. Габай спрашивал их то, что они учили в течение недели, и если кто-то не помнил пройденное или ошибался в одном слове, служитель бил его розгами по приказанию габая и стыдил перед мальчиками, дабы послужило это ему в назидание и чтобы в следующую неделю он учился хорошо.

В пятницу приходили все мальчики вместе к главе ешивы, и он расспрашивал их о том, что они выучили за неделю. Также и в три дня перед праздником Шавуот и во время праздника Ханука должны были ученики повторять выученное. За это давали им парнасы общины в подарок определенную сумму денег.

После этого глава ешивы отправлялся со всеми учениками на ярмарку; летом ездили на ярмарку в Заслав и Ярослав, а зимой на ярмарку во Львов и Люблин. Там каждому ученику давалось право идти учиться в любую ешиву, в какую он пожелает. На каждую ярмарку съезжалось несколько сот глав ешив и несколько тысяч учеников. И купцов-евреев, и – упомянем их отдельно – христиан было словно песка морского, ибо на эти ярмарки собирались со всех концов земли. Всякий, кто собирался женить сына или выдать замуж дочь, отправлялся на ярмарку и заключал там помолвку, ибо там всегда можно было подобрать жениха или невесту. Так на каждой ярмарке заключались сотни, а иногда и тысячи помолвок.» (Из хроники Натана Ганновера «Пучина бездонная»)

Одна слеза

Как уже говорилось, семья Магида жила очень бедно. За уроки Торы он просил гроши, а получал еще меньше. Его жена ходила в состоятельные семьи месить тесто для хлебов и получала за это пару медных монет и краюху от свежевыпеченного каравая. Был у них сын по имени Авраам, которому потом дали прозвище Малах – ангел.

Однажды случилось так, что жену Магида никто не позвал печь хлеб, и как назло в семье не было ни крошки. Поэтому Авраам отправился в хедер без завтрака, а когда вернулся, то голодный лег спать. Назавтра повторилась та же история. Жена рабби подошла к мужу и воскликнула:

– И чем же это закончится? У ребенка уже нет сил идти в хедер!

Когда жена вышла, по щеке рабби Дов-Бера побежала слеза. А известно, что слезы праведников весят много. На Небесном суде разгорелся спор. Одни говорили, что если еврейский ребенок два дня не ел, нужно плакать. Другие утверждали, что Магид заплакал только потому, что это был его собственный сын. Так или иначе, но суд вынес приговор: Магид должен раскрыться – стать известным, иметь много последователей, получить богатство.

А рабби Дов-Бер позвал жену и сообщил, то ли укоряя, то ли размышляя:

– Ты знаешь, меня наказали. Теперь у нас будет хлеб.

Он стал снимать тфилин, сворачивать ремни и укладывать их в мешочек. И вдруг обнаружил в нем золотую монету. Ей там совершенно неоткуда было взяться. Рабби Дов-Бер сказал строго:

– Это чудо. Не желаю получать прибыль от чудес.

Он взглянул на бледное лицо жены и вдруг вспомнил, что в каморке в кармане старого кафтана лежит мелкая монета. Когда он рассказал об этом жене, ее лицо осветилось. Она бросилась в каморку, нашла монету и немедленно отправилась покупать ребенку еду. Она уже считала себя богатой.

«Мир должен царить среди вас»

Как это было? В канун Шабат агадоль, субботу накануне Песах, когда мысли евреев заняты предстоящим праздником, рабби Исроэль Баал-Шем-Тов начал писать завещание. Мы читаем в нем:

«Ни в коем случае мой преемник не должен жить в Меджибоже...»

«Кто бы он ни был, вы должны уважать его больше, чем меня самого. На самом деле я знаю, кто это будет, и поверьте, душа его выделяется даже в окружении самых святых...»

«Наступают дни, которых мы не ждали: молодые начнут позорить стариков... Но вы, дети мои, не вступайте с ними в споры, потому что правда все равно возьмет свое. Всевышний -это правда, Его Тора – это правда и это также наш путь...»

«И, наконец, то, что превыше всего остального: пусть Всевышний сбережет вас и еще раз сбережет вас, чтобы вы не ссорились друг с другом. Мир должен царить среди вас...»

А его ученики? Некоторые из них уже услышали тяжелые шаги скорой разлуки. Рабби Пинхас из Кореца, праведник и чудотворец, почувствовал, что душа учителя скоро должна оставить этот мир. О, как жалел рабби Пинхас, что из-за болезни не смог пойти в микву – деревянный сруб с проточной водой, которую по зимнему времени иногда покрывала корочка льда. Для праведника погружение в микву – это преодоление границ нашего мира, когда источник жизни – рядом, когда слово Творца звучит без преград.

Праведник из Кореца начал молиться и молился горячо и долго. Рабби Исроэль подошел к нему и спросил:

– Ты был вчера в микве?

– Нет...

– Что ж, дело сделано, изменить ничего нельзя...

После Песах рабби Исроэль заболел. Ему было трудно двигаться, трудно стоять, но все же он не мог отказаться от самого любимого своего служения: молиться в синагоге, в миньяне, просить Б-га за еврейский народ. Бешт постарался перед праздником Шавуот разослать большую часть своих учеников по домам. Рабби Пинхас домой не поехал.

В ночь Шавуот члены святого братства собрались у постели учителя, и он сказал перед ними слова Торы. Наутро Бешт снова просил их прийти, потому что хотел молиться в миньяне. Он произнес негромко, про себя:

– Поговорю еще немного со Всевышним, Благословен Он...

Тут из неведомых миров явилась перед ним душа какого-то еврея просить, чтобы праведник дал ей возможность искупить свой грех и подняться в Ган Эден. Бешт воскликнул:

– Злодей, восемьдесят лет ты странствуешь между Небом и землей и только сейчас нашел время попросить моей помощи?!

Потом пришли к Бешту люди из этого мира, евреи Меджибожа, чтобы поздравить его с праздником дарования Торы. Он разговаривал с ними, а потом предложил отведать праздничных блюд. Своему шамесу Бешт наказал поставить на стол большую плошку с медом, но тот принес маленькую. Бешт вздохнул: «Человек теряет власть в день своего ухода, даже мой шамес не слушает меня...»

Давным-давно Бешт дал своим ученикам примету: в день его кончиньГ две пары часов в его доме должны остановиться. Рабби Исроэль вышел из комнаты, а когда вернулся, ученики заметили: большие часы остановились. Они загородили их, чтобы учитель не увидел этого. Бешт сделал омовение рук и сказал:

– Я знаю, что большие часы остановились, но я знаю также, что как только выйду из этой комнаты, тут же попаду в другую. И поэтому не тревожусь...

Рабби Нахман из Городенки побежал в синагогу, надеясь укрепиться в молитве и отмолить душу учителя назад, в наш мир. Баал-Шем-Тов улыбнулся:

– Зря он сотрясает Небеса... Если б он мог подняться туда, куда я вхожу...

Он сел в постели, попросил учеников подойти ближе и стал

рассказывать про канал, по которому души поднимаются из нижнего рая в верхний. И то же происходит здесь, в нашем мире, во время служения Творцу.

Голос Бешта перестал быть слышен. Ученики видели, что он погрузился в мир каванот – сосредоточения и святых мыслей. Несколько раз рабби Исроэль садился и ложился снова. Он попросил накрыть себя. Его тело пронизала дрожь – как на молитве, когда его душа покидала этот мир, чтобы вернуться потом снова. В этот раз она не вернулась.

Маленькие часы остановились тоже. Кто-то положил перышко на ноздри учителя. Дыхание не приподняло перышко.

1760 год, еврейское местечко, Украина. Куда мы дальше держим путь?

Во главе стола

Баал-Шем-Тов так и не назвал имени того, кто должен стать главой хасидов. Посовещавшись и поколебавшись, люди из святого братства избрали своим руководителем его сына, рабби Цви. Через год после этого ученики Бешта вновь собрались в Меджибож, чтобы отметить годовщину кончины Бешта. Рабби Цви сидел во главе стола и говорил слова Торы. Внезапно он произнес:

– Отец сегодня явился мне... Он сообщил, что во главе нашего братства должен быть рабби Дов-Бер из Межирича. Рабби Бер, мы должны поменяться местами...

Рабби Цви встал, снял с себя белый кафтан, который носили праведники и кабалисты, и накинул его на плечи Магиду. Тот молча поднялся и сел во главе стола. Потом он начал говорить маамар – рассуждение на одну из тем хасидизма. Члены хевра кадиша слушали его стоя. Так он стал Ребе, главой хасидов.

Один из ближайших учеников Бешта, рабби Яаков-Йосеф из Полонного сказал то ли удивленно, то ли восторженно:

– Что поделаешь, Шхина перешла из Меджибожа в Межирич. И нам тоже нужно повернуть туда головы.

Более чем через сотню лет после этих событий рабби Шолом-Довбер, пятый глава хасидов ХАБАДа, заметил:

– Нужна необыкновенная душевная сила, чтобы поступить так, как сделал рабби Цви. Многие мудрецы времен Мишны и Гемары избегали быть у власти. Но тех, кто принял власть, а потом отказался от нее, можно пересчитать по пальцам...

Справедливо сказано. Впрочем, нас бы удивило, если бы сын Бешта поступил по-другому.

Воспоминания по-немецки

Один еврей, человек европейской образованности, побывал в Межириче и оставил описание субботнего вечера у Магида. Цадик в белом кафтане сидит во главе стола, в комнате десятки гостей, горят две свечи, и бытовую несуразицу бедного жилья скрывает полумрак, который пронизывают лучи света, лучи взглядов, лучи мысли...

Впрочем, у автора воспоминаний все будничней, точнее...

«Я наконец приехал в Межирич и, отдохнув с дороги, отправился в дом Ребе. Меня пригласили за субботний стол вместе с другими почтенными гостями, приехавшими из самых разных мест. Наконец появился и сам рабби – фигура впечатляющая, вызывающая трепет и уважение. Все у него было белого цвета, даже туфли и табакерка. Рабби поздоровался с каждым гостем, и мы начали трапезу. Во время еды царила торжественная тишина. После еды рабби начал петь. Мотив был влекущий и возвышающий. Потом рабби прикрыл глаза ладонью, погрузившись на какое-то время в размышления. Затем он стал называть каждого гостя по имени и говорить: такой-то приехал из такого-то места, такой-то из такого-то – и так назвал всех, кто был за столом. Понятно, это вызвало у нас большое изумление. Дальше рабби попросил каждого сказать какой-нибудь отрывок из Торы. Когда мы закончили, рабби произнес речь, где связал все, что мы назвали, в цельное рассуждение. И все это благодаря огромным способностям, ведь отрывки, которые мы называли, не имели между собой никакой связи. Но еще больше поразило то, что в его рассуждении была связь с фактами жизни и затаенными мыслями каждого из гостей.

Конечно, мы все были ошеломлены...»

Человек, написавший эти строки, – Шломо Маймон, юноша с умом мятежным и глубоким, пытавшийся перекинуть мост между европейской философией и учением хасидизма. Этот мост у него все время ломался, балки не ложились ладно на опоры... Может быть потому, что хасидизм невозможно ограничить забором разума, игрой ума в разговоре о высоких материях. Хасидизм требует тебя всего – твоей субботы, твоего сердца, твоей бороды, твоей молитвы...

Шломо Маймон уехал в Германию, много учился, брился каждое утро, носил парик с косицей. Он стал одним из самых талантливых последователей Иммануила Канта. Правда, глава берлинских просветителей Моше Мендельсон отказал Шломо от дома, потому что очень уж тот пил, спешил всего себя потратить... Граф Калкройт приютил беспутного философа, поселил в своем поместье. На склоне лет Шломо написал воспоминания по-немецки. Наверное, Маймон представлял себе читателей такими же просвещенными, в таких же париках, и ему было неловко оставить описание Магида из Межирича без объяснения, как же все происходило на самом деле. И он добавил, что, скорее всего, рабби через домашних шпионов узнавал о каждом своем госте разные подробности, чтобы впоследствии ошарашить их блестящей речью с намеком на места, откуда они родом, и на факты биографии. А как Магид их мысли читал? Ну что ж, бывают совпадения...

Вслед за Шломо Маймоном той же дорогой отправилось немало способных и жадных до новинок мира юношей. Но многие остались за столом у Магида с верой, что Б-г сотворил небо и землю, что Авраам родил Ицхака...

Не так просто усидеть за этим столом. Сдувает, надо удержаться.

СУББОТНЯЯ БУРЯ

Мало ли причин, почему человеку вдруг приходит в голову оставить свое еврейство? Гордость, честолюбие, обида, жажда мести... Вопрос лишь в том, почему из еврейства всегда убегают «вниз»: в кибуц, в монастырь, в махновцы... Одно из объяснений такое: внизу быстрее можно добиться исполнения своих желаний. Можно креститься и стать генералом. Или получить право торговать пирогами в Москве, что еще почетнее, ведь евреев туда не допускали...

Среди учеников Великого Магида, по многу месяцев живших в Межириче, был хрупкий юноша по прозвищу Залман Литвак. Потом он стал основателем движения ХАБАД, знаменитым рабби Шнеуром-Залманом. А в то время он «сидел у ног учителя» в разлуке с семьей, снимая угол у бедной вдовы. Однажды, придя домой, рабби Шнеур-Залман застал хозяйку в слезах. Сквозь рыдания рассказала она, что ее единственный сын задумал изменить веру. И нет никакой возможности повлиять на него. Парня держат в монастыре за семью замками. Еще бы, такой лакомый кусочек – душа еврейская – попала в плен.

Рабби Шнеур-Залман сказал:

– Ты должна пойти к моему учителю. Он спасет твоего сына.

Закричала вдова:

– Как я войду к нему, если габай, этот зверюга, стоит у двери и не пускает никого?! Улыбнулся постоялец:

– Я дам тебе совет. Завтра днем габай пойдет в микву перед приходом субботы. Тогда ты проникнешь в комнату Магида и расскажешь ему обо всем...

Сказано – сделано. Вдова вошла в дом цадика и, увидев его, разрыдалась. От волнения она не могла вымолвить ни слова. Магид махнул рукой, чтобы она ушла. Она и ушла...

Как кляла себя вдова потом! Увидеть Магида и не суметь попросить у него благословения! Но рабби Шнеур-Залман успокоил ее. Он сказал:

– Не волнуйся, Магид тебя услышал.

То, что произошло потом, удивило всех. Лишь только строгий габай с каплями воды на бороде вернулся из миквы, Магид приказал ему созвать всех своих учеников и объявить, чтобы они были готовы встречать субботу. Молодые праведники, собравшись, не задавали вопросов, но брови их были подняты высоко: встречать субботу раньше срока – такого за их учителем раньше не водилось. Когда после молитвы они уселись за праздничный стол, Магид заговорил с воодушевлением и очень громко. Это тоже было новинкой, ведь обычно и в учебе, и в молитве он «шел путями скромности» и говорил тихим голосом.

Сейчас Магид произнес маамар на отрывок из Торы «человек, если согрешит он». Ученики видели, что он находится в состоянии двекут – приближенности к Источнику святости. Время от времени, перебивая сам себя, Магид восклицал:

– Братья, прислушайтесь, как сладки слова Торы!

И это тоже было совсем не в его обычае. Вдруг на громовые раскаты его голоса откликнулась буря за окном. Ветер поднялся такой, что стены дома задрожали, будто были склеены из бумаги. Великий страх объял учеников. Внезапно ветер стих, а Магид крикнул габаю:

– Эй, вот что: запряги лошадь и отвези его в гостиницу!

Кого? Этого никто не знал.

Поскольку габай не принял на себя субботу досрочно, а до захода солнца оставалось какое-то время, он стремглав бросился выполнять приказ. Наутро в городке узнали, что сын вдовы покинул монастырь и находится в Межириче.

Рабби Шнеур-Залман отправился навестить его, чтобы узнать, как он обманул суровых стражей, как он перемахнул через высоченные стены. И вот что он услышал:

«Я сидел в монастырской келье, которая находилась высоко над землей, а дубовая дверь была закрыта снаружи на железный засов. Может, и не слишком приятным было мое положение, но я решился на то, на что решился, и понимал: назад дороги нет. Вдруг часа за два до захода солнца неудержимое желание вернуться к своим, в еврейство, охватило меня... Оно было настолько сильным, что я готов был пожертвовать всем, даже жизнью, лишь бы оно осуществилось. Однако я уже знал, с кем имею дело, знал, что монахи не дадут мне выйти из монастыря. Стучать в двери было бесполезно. Я подошел к окну и распахнул его. Слишком высоко, можно разбиться... Мелькнула мысль, что даже на еврейское кладбище меня не отнесут, похоронят здесь. Но я чувствовал, что не из моей души поднимается та сила, которая зовет меня наружу, а если так – она, может, и защитит меня.

Я встал в пролете окна – и прыгнул. Как ни странно, удара я почти не почувствовал, только в пятки отдало. Но тут меня полоснуло страхом: во дворе, где я очутился, бродили огромные монастырские псы, готовые разорвать любого чужака. Но я вспомнил о той силе, которая пришла ко мне, и смело направился им навстречу. Зверюги не бросились на меня, а, наоборот, завиляли хвостами. Отделавшись от них, я оказался на монастырской стене – гораздо выше той, с которой я спрыгнул... На что решиться? На размышления у меня было две минуты. Не успею – монастырские прислужники заметят, свяжут, унесут... Вдруг поднялся сильный ветер, настоящая буря. Меня сорвало со стены, понесло, закрутило, и я очнулся на земле недалеко от нашего местечка...»

На этом история закончилась. Нет конечно, она не закончилась. Чудо вырвало еврея из мрачного тупика. Но оно не вырвало из его души гордость, честолюбие, обиды... Этим нужно заниматься самому, а учитель может лишь направить, подсказать. В стиле Магида, голосом тихим, «идя путями скромности...»

Ветер истории

Опаленные бороды

Я видел жидов с опаленными бородами и пейсами, охотно стреляющих и защищающихся. Я могу сказать, что только одни жиды и защищались...» (Из воспоминаний дочери губерантора Младоновича, пережившей осаду Умани гайдамаками в 1768 году).

Богач на диете

Однажды навестил Магида человек очень набожный и очень богатый, но, вероятно, не очень далекий. Надеясь заслужить одобрение цадика, стал он рассказывать, как рано встает и как много учится. Рабби Дов-Бер спросил:

– А что ты ешь на обед?

– Ребе, я питаюсь, как последний бедняк. Черный хлеб и соль, вот вся моя еда...

Магид сказал, не повышая голоса:

– Приказываю, чтобы на твой стол каждый день подавалось свежее мясо и сладкие вина, как водится у состоятельных людей.

Богач вытаращил глаза. Ученики, стоявшие рядом, тоже. Магид объяснил им:

– Если такой человек, как он, будет есть черный хлеб, то он решит, что настоящие бедняки могут питаться булыжниками...

Бездельник

Молодые праведники с неисчерпаемым запасом познаний в Талмуде и Кабале приходили к Магиду, чтобы отложить все знания в сторону и, вернувшись к истоку души своей, научиться, как правильно молиться. Как сделать так, чтобы молитва поднималась вверх и ты за ней следом... Другими словами, как быть рядом с Творцом здесь, на земле.

Почти невыполнимая задача. Те, кто справились с ней, стали руководителями хасидов, мудрецами и чудотворцами.

Пока же это были люди очень юные, снимавшие за несколько грошей в месяц чердак или угол за печкой в святом местечке Межирич. Кто бы знал, что каждый из них подобен драгоценному камню, для которого отведено особое место в золотых гнездах королевской короны!

Магид конечно знал. Но все равно, глядя на своих учеников, он порой изумлялся.

Рабби Дов-Бер обычно молился в одиночку, в особой комнате. Потом к нему собирались ученики, чтобы составить миньян и закончить молитву всем вместе. Однажды среди них оказался совсем молодой человек – рабби Яаков-Ицхак Гурвиц, который потом стал известен очень многим как Провидец из Люблина. Увидел его Магид и воскликнул:

– Уберите этого юношу! Он батлан, бездельник, он помешает нашей молитве.

Но другого не нашлось, и рабби Яаков-Ицхак остался. Вскоре они убедились, что учитель прав. Едва Магид произнес: «Нет подобного Творцу нашему», – как молодой человек потерял сознание. Его долго и с трудом приводили в чувство. Когда он наконец поднялся на ноги, Магид вздохнул:

– Как только я начал молиться, он сразу увидел все Небесное воинство и не смог совладать со своими чувствами. Я же говорил вам, что это бездельник. И сам не молится, и другим не дает...

ПОЛУНОЧНАЯ ВЕСТЬ

Был обычай у учеников Магида по очереди прислуживать учителю, ночуя в его доме. Рабби Элимелех из Лизенска вспоминает, что однажды среди ночи Магид позвал его в свою комнату и сообщил взволнованно:

– Мелех, ты слышал, о чем говорят сейчас души праведников в Небесной Ешиве? Оказывается, заповедь любить другого еврея относится даже к законченным злодеям! Их надо научиться любить так же, как любят праведников... И еще: у цадика есть силы пробудить в любой, даже самой грязной душе силы раскаяния. Я знаю, что десять человек из нашей хевра кадиша могут заставить любого грешника вернуться к Всевышнему...

Так вот и учились они в Межириче. Особенность этой учебы заключалась в том, что связь с Верхом была постоянной.

КУХАРКА И ЦАДИК

Рабби Леви-Ицхак, в будущем Ребе из Бердичева, чуть ли не на год оставил молодую жену ради учебы у Магида. Когда он наконец вернулся, его тесть-богач спросил с затаенной обидой:

– Ну и чему уж такому особенному ты выучился в Межириче, что пропадал там так долго?

Зять подумал и ответил:

– Я узнал, что Всевышний – Творец всего, что есть на земле.

Побежал тесть на кухню, позвал кухарку и спросил, косясь на чудака-зятя:

– Ну, Ханеле, а ты знаешь, что Всевышний, оказывается, Творец всего?

– Понятное дело, – сказала кухарка, вытирая руки передником.

Рабби Леви-Ицхак улыбнулся:

– Она говорит, и правильно говорит. А я теперь действительно это знаю...

Святой вор

Ученик Магида, праведник и чудотворец рабби Арье-Лейб из Шполы по прозвищу Шполер Зейде, дружил с ворами. Да, не все евреи занимались хорошими ремеслами, как то: шили, ковали или мучили мальчиков в хедере, пока те не становились большими раввинами. Были среди наших предков и жулики тоже. Нередко они попадали в тюрьму, и тогда рабби Арье-Лейб посылал им еду и необходимые вещи. Больше того, он хвалил их перед Всевышним. Люди не раз слышали, как во время молитвы его святые уста произносят:

– Хозяин мира! Взгляни, пожалуйста, на моих воров! Сколько в них добра – и в большом грабителе, и в самом мелком жулике...

Люди не могли понять, что Шполер Зейде может иметь общего с ворами. Тогда цадик рассказал им такую историю. Однажды на Рош Ашана он увидел, что молитвы евреев не достигают Неба. Ангелы-обвинители построили железную стену, в которой нет ни дыры, ни лазейки. На каждого еврея у них что-нибудь да нашлось. Один делал добро, но хотел, чтобы за это перед ним становились на колени. Другой полдня молился, а полдня говорил про соседей гадости. Так по кирпичику выстроилась стена, от которой отлетали все молитвы.

И тогда рабби Арье-Лейб стал молиться за своих знакомых воров и вспоминать их заслуги. Заслуги эти стали прыгать вокруг стены, искать в ней трещины, шатать ее. И вдруг стена рухнула. Навстречу евреям хлынул большой свет.

Люди не понимали, как такое может быть. Но тут случилась история со «святым вором».

В Шполе был костел, а внутри него стояло много статуй, украшенных золотом, серебром и драгоценными камнями. Еврейские жулики решили обокрасть костел. В детстве они учились мало и не знали, что Галаха запрещает получать выгоду от продажи не только самих идолов, но и их украшений.

Темной ночью воры подкрались к костелу, стоявшему в центре города, и попытались туда забраться. Но на дверях висели такие замки, что не сломаешь. Лишь под самой крышей было маленькое окошко. Для таких дел имелся Йоселе-воришка. Был он молодой, легонький, небольшого роста. Подпрыгнул, зацепился, подтянулся – и вот он уже внутри, срывает со статуй украшения, выковыривает из глаз драгоценные камни. Вдруг у костела появились стражники. Они увидели воров и завопили:

– Кто такие? Стой!

Воры припустили без оглядки. А Йоселе об этом не знал. Он высунулся из окошка и крикнул, что работа сделана, можно принимать товар. Стражники окружили костел и послали за священником. Тот открыл дверь и увидел статуи без глаз, а Йоселе – с узлами. Его схватили и отвели в тюрьму.

В то время за ограбление церкви полагалась смерть. Йоселе это знал и не захотел погибать как обычный воришка. Он начал шутить:

– Вы думаете, я пришел воровать? Нет, я забрался в костел, чтобы спросить у вашего дяди на кресте, может ли он помочь мне прокормить жену и детишек. Обращаюсь к нему раз, другой, третий, а он хоть бы что. Рот у него закрыт, уши не слышат. Тогда я разозлился и кричу: «Да ты же обманщик! Дурачишь людей, которые тебе кланяются. Вот что, возьму я золото, которое на тебе навешано, будет хоть какой-то прок. И что вы думаете? Он даже пальцем не пошевелил, чтобы защитить свое имущество! Так что поблагодарите меня за услугу. Теперь вы знаете, что от него нет никакого толку».

Судьи поблагодарили Йоселе. Они сказали, что он будет сожжен. Прямо перед костелом, на глазах у всех. Правда, главный судья заметил:

– Есть способ избежать этой страшной смерти. Ты ведь по молодости отколол такую штуку. Так отколи еще одну – крестись. И тогда ты не только останешься в живых, но и получишь подарки, станешь богатым. Это же счастье для такого воришки.

Тут Йоселе воскликнул:

– Да, я – вор, жулик и вор! Много на мне грехов, много плохих дел. Но чтобы предать нашу веру?! Этого я не сделаю, хоть казните меня каждый день!

Повели его на площадь, где собралась толпа и стояла бочка со смолою. Священник велел поджечь ее и сказал Йоселе:

– Ты еще можешь спастись от мучений, если оставишь свою веру и примешь нашу. А если нет – утонешь в огне. И снова Йоселе крикнул:

– Конечно, я – вор, Йоселе-вор! Но чтобы поменять веру?! Ни за что и никогда!

Тогда палачи схватили Йоселе и засунули в бочку его руки. Они стали гореть вместе со смолою. Это была страшная мука. А священник говорил нежным голосом:

– Послушай, есть еще время! Крестись, и мы найдем опытных врачей, которые вылечат тебе руки. И заживешь ты приятно и легко...

А Йоселе плясал от невыносимой боли и вопил:

– Йоселе-вор горит в огне!.. Все муки на свете!... Но веру -никогда!

Так он кричал, пока душа не вышла из тела. Когда гои убедились, что он мертв, то отдали его тело евреям, и они похоронили его, а на могильном камне написали:

Святой

Йоселе

Вор

Каждое слово здесь было правдой. Он действительно был вор и действительно святой, потому что показал всему миру, что даже еврей, который почти не знаком с Торой, может отдать за нее жизнь. И, может быть, его крики у костра заставили плакать суровых ангелов и проломили стену, которая мешает нашей молитве.

После этого Шполер Зейде говорил:

– Ну что, не зря я горжусь своими ворами?

Когда он умер, его похоронили рядом с Йоселе.

Ветер истории

Еврейский порох

«Во время осады евреи постоянно несли стражу, каждый из них имел вооружение и ружье для защиты. У них был собственный порох и, не жалея здоровья, они защищались и отражали неприятельские штурмы... Они позволили разбирать их дома и брать из них материалы, необходимые для осады... И вообще во всем хорошо себя вели и оказывали помощь».

(Из записок польского дворянина об осаде Витебска русскими войсками)

ЖИЗНЬ БЕЗ ПЯТЕН

У рабби Элимелеха был брат, рабби Зусия из Аниополя. Однажды он зашел в дом Магида и увидел взглядом праведника, что в приемной сидит человек, совершивший несколько страшных прегрешений. Но, еще хуже, почувствовал молодой цадик, что у злодея нет в душе и капли раскаяния. И пришел он к Магиду по вполне земным надобностям: попросить благословения, чтобы коровы хорошо доились, чтобы за товар, который он отправил во Львов, дали хорошую цену. Рабби Зусия не выдержал. Он закричал:

– Ты, злодей, хочешь предстать перед нашим святым учителем, и нет у тебя и мысли о раскаянии?! Да возможно ли такое?...

Сапоги злодея простучали по лестнице, край его кафтана мелькнул за забором. А рабби Зусия сидел на полу и стонал:

как он мог так обидеть другого еврея, отнять у грешника последний шанс...

Вошел в комнату Магид-чудотворец, опираясь на костыли, чтобы не перетруждать свои больные ноги. Посмотрел он на своего любимого ученика – такого маленького, такого светлого... И благословил его, чтобы отныне рабби Зусия видел в других евреях только хорошее, ни одного темного пятна.

Это благословение сбылось. Его мощного света хватило и на то, чтобы рабби Зусия перестал видеть темные пятна даже в своей собственной судьбе. А ведь он был отъявленный неудачник, бедняк, полно долгов и хворей. И жена ему досталась с характером неумолимым...

Однажды приехали к Магиду евреи и сказали, что, трудясь над исправлением характера, они хотят научиться принимать все страдания с любовью... Магид сказал:

– Идите к рабби Зусии. Он вам объяснит, как это делается. Рабби Зусия сидел в синагоге и учился. Выслушав посетителей, он сказал задумчиво:

– Не могу понять, почему наш святой учитель послал вас ко мне. Живу спокойно, все у меня есть, всем доволен... И поправил заплату на локте.

ВВерх по водопаду

Радость в день суда

В Рош Ашана, еврейский новый год, весь мир погружен в сомнение и трепет. Еще бы: ведь сейчас стоят перед Небесным Судом отдельные души и целые государства, большие города и местечки... Все молят о снисхождении, все просят простить и дать жить. Страх перед Небом, который охватывал Баал-Шем-Това даже во время будничной молитвы, нам известен: от трепета его души дрожали столы в синагоге, ходила волнами вода в бочке... Что же говорить о том, что он испытывал в Рош Ашана!

В тот год, однако, члены святого братства, ученики Бешта, были поражены: их учителя охватило веселье. И никто не знал его причины. Но рано или поздно секрет выходит наружу. Бешт ликовал, так как ему открылось, что должна родиться «новая душа». Эта душа раньше никогда не спускалась в наш мир, не запятнана ошибками и проступками прошлых рождений. Она взята с самого Верха. Она приходит, чтобы совершить нечто небывалое.

Новая душа рождается раз в тысячу лет. Если обычная душа готовится к спуску в наш мир один год, то новой душе требуется три года. Облако тайны окружает ее приход. Там, Наверху, это скрывают от ангелов, чтобы не вызвать их ревности, здесь, внизу, – от людей. Рабби Исроэль узнал, что новая душа должна спуститься где-то близко – и в пространстве, и во времени, но ему не открыли, в чьей семье она появится на свет.

Зато он узнал, чем и как они связаны друг с другом. Задачей Бешта и его учеников было очищение еврейских сердец и подготовка их к выходу из галута. Новая душа должна исправить сосуды разума и посеять в еврействе семена самопожертвования ради Б-га, ради Торы и даже ради Шмуэля-водоноса, который в прошлую субботу в синагоге неизвестно почему орал на тебя...

Им нельзя было встречаться. Баал-Шем-Тов не мог стать наставником новой души, чтобы мощью своего душевного тяготения не увлечь ее за собою на путь хоть и новый, но уже проложенный. Она должна проложить свой.

Рабби Исроэль узнал, что учителем новой души должен стать его преемник, Магид из Межирича. Ему он и открыл эту тайну.

Тайна за ста печатями

Еврейская душа спускается в наш мир, одеваясь в кровь и жилы, в мысли и поступки, подчиняясь приговору Суда. Хорошо ей Наверху, в отцовском доме. Но звучит слово Отца, и души праведников, посовещавшись, повторяют приказ: идти вниз, в мрак и грязь, потому что самые верхние и светлые чертоги рая существуют ради того, что внизу. Там, Наверху, лишь начало лестницы, а конец ее упирается в землю, которую нужно сделать жилищем Б-га, местом, где Он, Благословенный, раскроется весь. И ради этого идут во тьму. И ради этого живут на свете евреи.

Душа Бешта уже приходила в наш мир и жила среди мудрецов Вавилона.

Когда у рабби Исроэля была алият нешама – поднятие души в высшие миры, – он искал без устали новую душу во всех чертогах рая, но не находил. Между тем то, что он не сумел узнать в райских чертогах, открылось ему на земле. И так буднично...

Въехала в Меджибож телега, в которой сидели молодые муж и жена. Лица у них были возвышенные, чистые, строгие. И немного встревоженные. Это был ученик Баал-Шем-Това рабби Борух и его жена, совсем юная госпожа Ривка. Они пришли к цадику и поделились с ним своей тревогой: вот уже десять месяцев они женаты, а Всевышний еще не благословил их потомством. Рабби Борух сказал, что живут они в небольшом имении, которое он получил в приданое за женою. Может, им нужно переехать в другое место? Говорят же мудрецы: кто меняет место, тот меняет судьбу... Бешт ответил:

– Оставайтесь жить в деревне. Там люди меньше грешат. А вскоре, в день своего рождения, 18 Элула, Бешт сказал Боруху и Ривке:

– Год спустя в этот день вы будете обнимать сына!.. И вдруг небывалая радость засветилась в глазах праведника, потому что он узнал... А что – неважно. Тайна.

Зейде, то есть дедушка

Часы праведников ходят точно. Ровно через год, 18 Элула, у Боруха и Ривки родился сын, которому дали имя Шнеур-Залман.

Шнеур означает шней ор – два света. Какие мысли были у родителей, когда они дали новорожденному это имя, мы не знаем. Во всяком случае, тут содержался намек на другой свет, новый свет, которого до сих пор еще не видели.

Малыш шевелил ручками в пеленках, а его отец, проделав неблизкий путь, стоял перед рабби Исроэлем и слушал, как надо растить удивительного пришельца из самых высоких миров, который родился, как все рождаются, и вместе со всеми будет месить грязь местечка, и, вероятно, не один раз скажут ему вслед: «Еврей окаянный...»

Но два цадика толковали совсем о другом. Рабби Исроэль рассказывал, как надо воспитывать мальчика. Из его указаний дошли до нас несколько. Вот они:

Летом нужно как можно больше времени проводить с ребенком на природе, в полях.

Реб Борух не должен рассказывать случайным людям о рождении сына и об имени, которое тот получил.

Пуще всего нужно беречь мальчика от болтливых женщин, которые рады любой новостью поделиться со всем светом.

И, наконец, самое важное: когда мальчик подрастет, он ни в коем случае не должен знать, что есть на свете такой человек – рабби Исроэль Баал-Шем-Тов. Иначе есть опасность, что служение Бешта увлечет Шнеура-Залмана, и тогда он не сможет, не сумеет, не захочет проложить свой собственный путь.

Надо понять, какого самопожертвования потребовало соблюдение этого правила от самого рабби Исроэля. Те четырнадцать лет, которые они провели вместе со Шнеуром-Залманом под голубой крышей этого мира, Бешт постоянно думал о новой душе и молился о благополучии мальчика три раза в день.

Условие, которое поставил Бешт, в доме рабби Боруха соблюдалось строго. Имя рабби Исроэля не упоминалось, разве лишь шепотом, когда мальчик спал. Лишь об одном послаблении попросил отец ребенка своего учителя: чтобы Бешт принял участие в опшерниш. Есть у евреев обычай, когда исполняется мальчику три года, стричь его коротко, оставляя пейсы, и произносить при этом разные добрые пожелания. Баал-Шем-Тов согласился и сказал, как лучше обставить это дело. Мать ребенка и его тетка Двора-Лея приедут с мальчиком в Меджибож, а телега с лошадьми пусть стоит под окнами. Лишь только стрижка закончится – сразу в обратный путь. Чтобы не увидел их лишний глаз, чтобы Шнеур-Залман не запомнил, кто благословил его в этот день...

Все вышло так, как просил Бешт. После того, как стрижка закончилась, две женщины с ребенком поспешно уселись в телегу, и кучер щелкнул кнутом.

Только в одном их план не удался. У Шнеура-Залмана была удивительная память. Если он что-то видел или читал, это хранилось в его памяти, как в сейфе. Всю дорогу он спрашивал:

– Кто этот человек, который меня стриг, а потом положил мне руки на голову и что-то шептал?

Мать, госпожа Ривка, отмалчивалась, а потом, не выдержав, сказала:

– Это был зейде, дедушка...

Шнеур-Залман еще не знал точно, сколько дедушек полагается иметь каждому человеку, поэтому ответ его устроил. Потом, став главой хасидов XАБАДа, он продолжал называть Бешта зейде. Это слово, так он считал, выражало самую суть их духовной связи.

«И ДУШИ Я СОТВОРИЛ,,,»

Мальчик рос необычным. Родные были готовы к этому, но все равно удивлялись. Когда он учил Тору, то не морщил лоб от напряжения, каким бы сложным для остальных ни казался этот урок. Довольно рано Шнеур-Залман услышал в свой адрес различные почетные звания, которыми награждали знатоков Торы: Хариф, Илуй, Гаон, Тана...

Он выступал перед седобородыми раввинами, поражая их своей эрудицией, пускался в сложные талмудические рассуждения, которые могли продолжаться не один час. О нем заговорили. И болтливые еврейские женщины разносили весть о юном гаоне от мельницы к колодцу, от хутора к рынку.

Но не этого опасался Бешт. Он боялся, что внутреннее предназначение Шнеура-Залмана раскроется перед окружающими слишком рано. Этим предназначением была еврейская душа, ее исследование и исправление.

Шнеур-Залман вспоминал потом:

«Когда мне было пять лет, я уже понимал, что скрывается за словами пророка: «И души я сотворил...» В каждом еврее и еврейке есть две души: душа Б-жественная и душа природная, животная. Мне потребовалось немало времени, чтобы разобраться в связях между ними, а также понять, в чем их различие... Всевышний наполнил мой разум Своим светом, и я понял, что каждая из этих душ включает в себя разум и чувства, волю и наслаждение.

Разница же вот в чем. Б-жественная душа испытывает наслаждение, выполняя волю Творца, которая связана с изучением Торы, соблюдением заповедей и добрыми делами. Этому подчинено все: работа разума, стремления сердца, мысли, поступки.

Животная душа тоже духовна, но ее волнует лишь польза тела. И «внутренние» свойства: мысли и чувства – и «внешние»: воля и наслаждение – подчинены только этой цели...

Размыляя о сущности обеих душ и их проявлении, я увидел, какая между ними разница. Б-жественная душа открыта, она говорит прямо и действует прямо. Что касается животной души, то она лгунья по сути своей, и цель ее – соблазнять человека при помощи различных обманов и неправд.

В ходе этого исследования помог мне Всевышний, Благословен Он, научиться различать, когда влечение к вещам, разрешенным Торой, идет от Б-жественной души, а когда от животной... Прошло еще какое-то время, и Всевышний дал мне узнать, что существует еще одно начало – «разумная душа», с помощью которой можно различать правду Б-жественной души и ложь животной. Вот тогда и понял я, что иду по верному пути...»

Поток этих размышлений, чистый и сокровенный, как подземный ручей, рабби Исроэль желал сберечь от постороннего глаза. Желание Бешта в общем сбылось. Люди видели лишь внешнее: острый ум, чудесную память, привычный образ юного гаона. Бешт затруднялся представить, что будет, когда Шнеур-Залман приподнимет покров и животные души простых сапожников и великих мудрецов узнают о себе неприятную правду.

Баал-Шем-Тов предвидел бурю и молился за мальчика три раза в день.

Три старца

Под белорусскими мохнатыми елями, среди небогатых здешних полей гуляли высокие тайны, снились вещие сны.

Маленький Шнеур-Залман (ему тогда было восемь лет) не только бродил среди полей, размышляя о душе еврейской, но и занимался вещами более понятными – например, скрипя гусиным пером, вел по бумаге волнистую строку, выписывая суждения и мысли различных комментаторов Торы. Эта работа продолжалась два года. В одну из ночей приснилось ему, что он бодрствует, сидит в одной из комнат синагоги и учится как всегда. И вдруг заходит туда реб Реувен, известный среди евреев их округи тем, что лечит людей с помощью особых надписей – камей и кабалистических заклинаний. Он сказал:

– Пойдем, тебя зовут на суд...

Оробев, Шнеур-Залман вошел в главный зал синагоги и увидел бейт-дин – трех евреев, которые, завернувшись в талесы, сидели у южной стены. Поодаль стояли три старца необычайного благородства и красоты в длинных белых одеждах. Председатель суда сказал мальчику:

– Сюда пришли души Раши, Рамбана и рабби Авраама Ибн Эзры. Они пожаловались, что ты написал комментарий к Торе, который объединяет их комментарии. Если его напечатают, он-то и станет самым читаемым, и тогда люди перестанут изучать этих мудрецов...

Что мог десятилетний мальчик возразить на это? Ничего. Он оробел, заплакал и пообещал, всхлипывая, что сожжет свой комментарий. Тогда старцы стали подходить к нему по очереди и, возложив руки на голову маленького гаона, пожелали ему, чтобы он проложил новый путь в служении Всевышнему. Тысячи и десятки тысяч будут идти по этому пути во всех поколениях вплоть до прихода Машиаха, когда этот путь раскроется перед всеми.

Шнеур-Залман проснулся в сильном страхе. Что ж, надо сказать правду: ему совсем не хотелось сжигать рукопись, над которой он работал два года. Но сон повторялся еще два раза. И листы, исписанные волнистыми строчками, полетели в огонь. А благословение трех старцев осталось.

В0ДА ХРУСТАЛЬНОЙ ЧИСТОТЫ

Стадию недовольства родом человеческим Шнеур-Залман прошел удивительно рано. Ему было четыре-пять лет, когда к ним приехал погостить отец матери, мудрец и талмудист рабби Моше. Он спросил у мальчика:

– Что ты любишь? Ответ огорошил деда:

– Я люблю небесную лазурь, ведь ее-то люди не сумеют запачкать...

В те далекие времена грязь и сор людских душ лежали на поверхности, и отделить плохое от хорошего было не так сложно... В их краях жил гой, колдун по имени Аким. Рассерчав на местных жителей, он проклял источник, из которого пастухи поили скот. Вода там почернела, животные начали болеть, а у людей, искупавшихся в источнике, появлялась чесотка. В ту пору Шнеур-Залман гулял в саду с младшим братишкой Еудой-Лейбом. Малыш сказал, что съел яблоко вон с того дерева, и тут выяснилось, что еще не миновало пяти лет со времени его посадки и, стало быть, это орла – плод, запрещенный Торой для еды.

Шнеур-Залман очень огорчился. Он сказал брату:

– Тебе нужно погрузиться в микву. Есть два вида погружений. Один выводит из нечистоты, а другой, более высокий, поднимает из будничности в святость...

– Где я найду микву? Ведь вода в источнике испорчена, -вздохнул праведный малыш.

– Я чувствую, что в этом холме скрывается источник, – сказал Шнеур-Залман. – Давай копать у его подножия.

Оказалось, что он прав. Из-под земли навстречу мальчикам стала подниматься вода – в изобилии, хрустальной чистоты. Мальчики прорыли канаву, и в мире появился новый ручей. Пастухи водили туда скот на водопой, хасиды погружались в микву...

Вскоре после бар-мицвы Шнеур-Залман поехал в Витебск, где муж его тетки, рабби Йосеф-Ицхак руководил ешивой. Занятия с ним доставили Шнеуру-Залману небывалое удовольствие. Они учили Гемару, Мидраши, книги по Кабале и философские сочинения. Пир мудрецов! Одна лишь странность: короткие дневную и вечернюю молитвы его дядя читал по несколько часов и при этом плакал. Хотя Шнеур-Залман готов был поручиться, что никакой беды у него не было. Напротив, уважаемый всеми еврей, гаон, свето