Яблоко от яблони недалеко падает 1 страница

 

Случайности исключены

 

Явку на Грузинской Белов отобрал на следующий же день. Арсений, вялый с похмелья, только посопел, но ключи отдал. Как ни болела голова, а сообразил, что за все надо платить. Прокол, допущенный им в Питере, стоил дорого, а Белов даром выручать из беды не станет. Квартира была только первым взносом, это Яровой тоже понимал.

Получив ключи, Белов целый день выметал грязь из всех углов. Заодно выяснил, что Яровой использовал помещение не только для общения с агентурой.

Как оказалось, у шефа безопасности банка была мерзкая привычка забрасывать использованные презервативы под диван.

«Кобелюка ленивая! – ворчал Белов, выгребая веником слипшиеся вещественные доказательства интимной жизни Ярового. – Лень было оторвать одно место от дивана и отправить резинки туда, куда их, бросают все воспитанные люди, – в форточку».

В принципе, если не считать батареи пустых бутылок на балконе и горы немытой посуды в раковине, квартиру Яровой загадить не успел.

В пять часов вечера Белов вымыл руки и устало плюхнулся на диван. Тишина в доме стояла невероятная, только в приоткрытую форточку доносился приглушенный рокот машин с Садового кольца. Белов вспомнил родную пятиэтажку на Речном и грустно усмехнулся. Кто‑то точно сказал, что жизнь в «хрущовке» напоминает сломанный телевизор – звук есть, а изображения нет.

Чужеродные звуки врывались в его квартиру ранним утром и не затихали до позднего вечера. На заре начинала орать радиоточка у старушенции двумя этажами выше, до краха СССР Белов каждое утро, матерясь в подушку, прослушивал гимн Союза и свежую сводку новостей. С криками, шлепками и плачем выпроваживали отпрыска в детсад на третьем этаже. Потом начинала скулить, просясь на улицу, овчарка из сорок второй квартиры. Вечер начинался с кухонного грохота, перемежающегося визгливыми голосами хозяйки. И уж совсем заполночь в квартире дэзовского сантехника Коли начинало гудеть местное братство алкоголиков. Звон пустых бутылок и пьяный мордобой кончались с приездом милиции. Выслушав необходимое звуковое сопровождение погрузки пьяной компании в «мусоровоз», измученная «хрущоба» засыпала тревожным сном.

"Может быть, из‑за этого у нас с Нинкой и не сложилась жизнь? Какая к лешему жизнь, когда ни секунды нельзя побыть одному?! И может, у нас в стране все наперекосяк идет, потому что, как ни крути, в бараках живем? Откуда взяться правам человека, когда никто у нас человеком ни разу себя не чувствовал. И откуда свобода личности, если и детям моим жить в этой хрущевской коммуне?! Не обобщай! – оборвал он сам себя. – Твое – это твое. Просто ты расслабился. Уж очень тихое и уютное место. Сразу чувствуется, что до свинтуса Ярового здесь жили добрые люди. Наверняка они знали, что личность проростает в тишине и покое. А ты примерил этот чужой уют на себя и расслабился. Соберись! Во‑первых, чужое счастье впрок не идет. Во‑вторых, даже если переселишься сюда с Нинкой, проблемы теперь уже никуда не денутся. Как собачились, так и будем собачиться.

И третье, сейчас придет Настя, а ты лежишь и копаешься в старых болячках. Тоже мне опер!"

Белов заставил себя встать с уютного дивана, резкими движениями растер лицо.

"Все, старый, работай! Настройся на победу. Девчонка хоть и умница, если верить Столетову, но в оперативных играх – полный ноль. Сыграй ее на «раз‑два».

Раз – снять информацию. Два – запудрить мозги и вывести из дела. – Белов до хруста потянулся. – А дело серьезное. За интерес к старым делам по головке не гладят. А за дело Кротова головку вообще оторвут. Столетов и сотой части не знает, и то чуть не поседел. Ты знаешь почти все. Вот и старайся. Вытаскивай из этой западни Настю, Столетова... И себя".

В прихожей тихо запел звонок.

Белов машинально посмотрел на часы, отметил, что Настя опоздала всего на пять минут, в наши дни это верх пунктуальности. И пошел открывать дверь.

Настя понравилась ему с первого взгляда. Принимая у нее куртку, невольно скользнул взглядом по фигуре и от греха подальше отвел глаза.

«Вот уж не знаешь, завидовать Столетову или нет. Дочка – красавица. С одной стороны, гордиться надо. С другой – сплошная головная боль».

Настя сняла вязаную шапочку, забавно тряхнула головой.

– Обувь снимать? – спросила она.

– Ни в коем случае! Здоровье гостей мне дороже ковров.

– А где говорить будем, на кухне?

– Захотим кофе с сигареткой, пойдем на кухню. А пока прошу сюда. – Белов провел Настю в комнату. – Вот так я и живу.

Она осмотрелась, примеривая обстановку к Белову, скользнула взглядом по книжным полкам и кивнула.

– Года два в разводе, не меньше, угадала?

– С чего взяли? – невольно обиделся Белов, вспомнив о ежевечерних семейных сценах.

– Устоявшийся холостяцкий уют. И... – Настя наморщила носик. – Право курить, где хочется. Наверно, так и должно пахнуть логово волка‑одиночки.

– И как оно пахнет?

– Добычей, усталостью и бессонницей.

– Неплохо. – «Столетов прав, из девчонки будет толк. Если не сгорит раньше времени». – Садитесь, где хотите.

Настя выбрала продавленный диван, села, поджав под себя ноги. Белов невольно посмотрел на красиво обрисовавшиеся бедра, обтянутые джинсами, и отвел взгляд.

– Настя, только честно. Не боитесь, вот так, остаться один на один с незнакомым человеком в пустой квартире?

– Нет. Только не обижайтесь, ладно? Вы – не страшный. Вас, наверное, следует бояться, но... не по этой части. Потом, вы папин друг. И последнее...

Вы чем‑то на него похожи. А папа всегда делил людей на своих и чужих. Пока ты не предал, пока ты свои, он за тебя любому перегрызет горло.

– И он прав, как считаете?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Какая‑то психология вечной войны.

Наверно, так очень трудно жить... Вот сейчас улетел в Новосибирск.

Консультирует какую‑то адвокатскую фирму. За большие деньги, как говорит, учит разваливать дела. Но скажите, почему у нас правовое государство начинается с освобождения очередного авторитета? А за булку хлеба можно два года сидеть под следствием, а потом еще честно отмотать весь срок?

– Трудный вопрос.

– Он трудный, потому что на него нет ответа.

– А вы по каким законам хотите жить: по воровским или человеческим?

– Естественно, по человеческим. Если они не делают из человека раба.

– Хороший ответ. И я за человеческие. Значит, надо, не забивая голову вопросами, на которые нет ответа, делать свое дело. Поверьте, иногда это труднее всего... Несмотря ни на что, делать свое дело.

Белов сел в кресло напротив, пристроив на подлокотнике пепельницу.

– Настенька, я же не зря задавал вопросы...

– А я поняла. Меня папочка разве что ночью с парашютом не выбрасывал.

Всему учил. Даже наружку вычислять. Я с детства была обязана складывать тетрадки в строгом порядке, чтобы потом знать, копался кто‑то в них или нет.

Один раз, еще в школе... На дискотеке драка была. Ну менты нас за компанию и повязали. Так я в отделении такую лекцию по уголовно‑процессуальному кодексу закатила, что меня на машине с мигалкой домой доставили. Вы, как у вас говорится, просчитывали, да? Ну, скорость реакции на вопросы, мера откровенности, психологические особенности, признаки спецподготовки...

– Вашему папе мало голову оторвать, – проворчал Белов. – Испортил девчонку.

– Уж да уж. Замуж не возьмут, останусь в девках, – хитро улыбнулась Настя.А папа говорил, что в государстве, где царит культ спецслужб, гражданин просто обязан владеть соответствующими знаниями и навыками. Иначе не выжить.

– Возможно, он прав. – Белов вспомнил о своих домашних, так до сих пор и не ведающих, чем занимается на службе отец семейства. – А про меня он что сказал?

– Что вам можно доверять. Вы один из немногих честных.

– Спасибо на добром слове. А о том, что я давно на пенсии, сказал?

– Да. Но папа всегда говорил, что бывшие лежат на кладбище. Пока человек органов жив – он человек органов. Что поморщились, я не права?

– Как сказать... – Белов старательно раскурил сигарету. – Настя, вы барышня упрямая, по губам видно. Я задам вопрос. Постарайтесь ответить на него без возрастного максимализма и врожденного упрямства, договорились?

– Это будет одностороннее разоружение. Времена душки Горби уже прошли.

Предлагаю договор ОСВ‑2.

– Это как? – «Сбивать у противника настрой на вопрос – это тоже папина школа. Приедет, я ему вставлю!»

– Я отказываюсь от юношеского максимализма, а вы не брюзжите, как ветеран партии, и не давите жизненным опытом. Он у каждого свой. Соответственно, критерием оценки быть не может. Договорились? – В темных глазах заиграли бесенята.

– На обе лопатки! – Белов с улыбкой поднял вверх руки. – Договорились, договорились... Ну и смена растет, на ходу подметки режет! Черт с тобой, обойдемся без разминки... Тогда давай фактуру. Кто, что, при каких обстоятельствах, оценки, предварительные версии. Потом будем думать.

– Вот так – сразу?

– А что тянуть? Дело есть дело.

Настя достала из сумочки сигареты, закурив, внимательно посмотрела на Белова, задержала взгляд на пальцах, сцепленных на колене.

– Характер мужчины – его пальцы. У вас хорошие – сильные и нервные. Как у папы. В таких мужчинах есть азарт. У меня был контакт с одним бывшим конторским. Хотела с этим делом пойти к нему. Но потом передумала. Вспомнила, он пожал на прощание руку, а пальцы были такие... Все еще сильные, но уже неживые. Понимаете? Физическая сила осталась, гвоздь в стенку забьет. А чего‑то, – азарта, жизни в них уже не было. Недавно узнала, свалил за границу.

Был человек да весь вышел, – вздохнула Настя.

– А как узнала?

– Соседи. Это же круче любой контрразведки! А потом через подругу в Шереметьеве проверила. Она в службе пассажирских перевозок работает. Со всем семейством свалил в Грецию.

– Что погрустнела? Свалил человек, радоваться надо. – Белов в душе сам обрадовался, лишней конкуренции в этом деле не хотел. Столетову обещал прикрыть Настю, а какие гарантии, если под ногами будет крутиться опер, осоловевший от пенсионного безделья.

– Не люблю, когда люди ломаются.

– Ай, не устраивай трагедии. Заработал валюты, раз в жизни решил отдохнуть!

– Кто? Журавлев? Для таких, как он, валюту не печатают. Он и денег‑то больших ни разу в жизни не видел. Я у него дома была, благородная нищета...

Даже стыдно за наш КГБ, ей‑богу! Выперли мужика на пенсию с голым задом. «Герой разведки и отличный семьянин». – Настя спустила ноги с дивана, придвинулась к Белову. – А знаете, я его на острове видела. Там, где Кротова откопала. Сделал вид, что не знакомы. Конспиратор! А после этого, не прошло и недели, свалил в Грецию. Каково? Не стыкуется, как говорит мой папочка.

«А Кирюха Журавлев каким боком в это дело влез? Тихо, не подавай виду!»

– Вот что, Настенька. – Он встал. – Пойдем‑ка мы на кухню, сварим кофейку.

Разговор у нас, похоже, будет не простой.

– Вы знали Журавлева или мне показалось? – мимоходом спросила Настя, легко встав с дивана.

– Не знал, но слышал. – У Белова рефлекторно сжался живот, как у боксера, чудом среагировавшего на удар. – «Ну, Столетов! Только вернись, я тебе устрою».Мир спецслужб тесен. Как в деревне, все о всех все знают, даже если не знакомы лично.

 

Старые дела

 

 

Москва, май 1984 года

 

Захват – дело нервное. С утра, когда решилось – будем брать – все в отделе ходили дерганые. Журавлев кожей ощущал нервные токи, исходящие от перевозбужденных мужиков. Отупевшие от бумажной работы, привыкшие работать исключительно из‑под палки, перед каждым захватом они до неузнаваемости менялись. Исчезала ленивая медлительность движений и мутная поволока в глазах.

В эти часы отдел напоминал сборище проснувшихся спозаранку охотников, предвкушающих хорошую травлю.

В этот раз травили банду, подставлявшую валютных проституток осоловевшим от ночных прелестей столицы иностранцам. Девочки везли клиентов на квартиры, где их, расслабленных после быстрой любви, брали теплыми. Неизвестно сколько еще потрошили бы охочих до воспетой классиками красоты и сердобольности русских баб, но вышел прокол. Очередной клиент, японский бизнесмен, не ко времени вспомнил о самурайской чести. Прикрывая срам рукой, он стал демонстрировать ввалившимся в любовное гнездышко искусство древнего окинавского боя без оружия.

И нарвался на пулю.

Государство, из интересов взаимовыгодных деловых отношений сквозь пальцы смотревшее на мелкие грешки бизнесменов и по мелочи кормившихся вокруг них криминальных людишек, такого хамства, естественно, стерпеть не могло. Где‑то на Старой площади топнули ножкой, эхом тренькнул телефон в высоком кабинете на Лубянке, пошел тревожный перезвон с этажа на этаж, пока не докатился до отдела Журавлева. Как приказывали, в недельный срок банду обложили. Осталось только взять.

Из машины, которая вела такси с путаной и ее клиентом от самого «Метрополя», передали: «Принимайте».

– Готов. – Журавлев трясущейся рукой еле попал трубкой на рычаги.

– Мандраж? – поддел всегда спокойный Белов.

– Ага! И ничего сделать не могу. – Журавлев достал сигарету, зная, что все равно прикурить не успеет. – Игорек, берешь на себя таксиста. Эта сука должна знать, где их хаза.

– А девка?

– Вряд ли. В доле, конечно, но ни фига не знает. Ее дело клеить иностранца и везти в квартирку. Прямого выхода на банду у нее нет.

– Не прав ты, Кирюха, – покачал головой Белов.

– Насчет чего?

– Насчет девки. Знает она, где банда сидит.

– С чего взял?

– Голая психология, – пожал плечами Белов, – Уверен, ребятки пользуют ее во все дыхательные и пихательные отверстия. На халяву. По выходным и праздникам.

Или просто от скуки. А где они жируются? На хазе. Туда ее и высвистывают. Для них же западло к какой‑то шкуре через всю Москву пилить. Разумно?

– Разумно...

– Вот и коли девку. Устрой ей «момент истины».

– Они! – Журавлев вцепился в ручку дверцы. – Давай свет!

Вспыхнули фары, осветив узкий переулок. К такси, прижатому выскочившей из подворотни «Волгой», со всех сторон бросились черные тени.

Таксист уже лежал, прижатый к мокрому асфальту. Подбежавший первым Белов для знакомства резко пнул его в бок.

Отчаянно отбивающуюся и орущую благим матом девицу еще не успели вытащить из машины. Журавлев оттолкнул пытавшегося ухватить ее за руки сотрудника, запустил пальцы в растрепавшуюся гриву и резко дернул. Девица с криком полетала на асфальт.

Журавлев намотал волосы, больно режущие пальцы, на руку и поволок ее к строительному вагончику, наполовину перегородившему проезд. Девица изо всех сил упиралась руками, пытаясь не упасть лицом на скользкий от грязи асфальт. Кто‑то сзади пнул ее в отставленный острый зад, и она, врезавшись головой в спущенное колесо вагончика, охнула и затихла.

Журавлев присел над ней, развернув бледное, в потеках поплывшей туши лицо к свету.

– Где Медведь с ребятами, говори! Адрес, сука!!

Девица набрала полные легкие воздуха и заорала так, что, наверное, слышно было на весь Арбат:

– Ре‑е‑е‑жут!!!

Журавлев влепил ей пощечину, ее голова гулко стукнулась о колесо.

– Я тебя сейчас, блядь, удавлю! Говори адрес! В окнах над ними вспыхнул свет. Такой вариант они учитывали. Чтобы не заставлять проснувшихся граждан демонстрировать лучшие качества советского человека и не теребить по пустякам милицию, на «Волге» включили синюю мигалку. Тут даже дурак догадается – это не бандиты балуют, это геройствуют родные органы.

Журавлев заглянул в расширенные от страха зрачки девицы – Ну, сука, прощайся с жизнью, – прошипел Журавлев, пристроил ее голову под колесо вагончика и выбил кирпич. Сердце обмерло, когда вагончик дернулся.

Слава богу, другие кирпичи, подпиравшие колеса, выдержали. Такой раж начальство никогда бы не оценило, влепили бы срок, как миленькому.

Сработали. Девка забилась в его руках так, что треснули кружева, прикрывавшие плечи и грудь.

– Мамочка, мамочка, – запричитала она. – Не убивайте!

– Адрес!

– Пятнадцатая Парковая улица, дом семь. Третий этаж. Дверь налево.

Черная... Мама!!!

Журавлев рывком поднял ее с земли, швырнул на руки стоявшего за спиной сотрудника:

– В управление. Коли до упора!

– Иностранец права качает.

– Дай в морду и вези в гостиницу. Все! Побежал к машине. Белов, уже успевший сплавить операм таксиста, вытирал испачканные пальцы остро пахнувшей маслом ветошью.

– Есть адрес! – выдохнул Журавлев, рухнув на сиденье. – На Парковую.

– Поздравляю. – Белов перебросил тряпку на заднее сиденье, где гомонили еще не отошедшие от захвата мужики. – Эй, руки и морды протрите. У чекиста должны быть чистые руки, в школе не учили? – Он подмигнул Журавлеву. – Цыпка так орала, что я уж подумал, что ты ей ненароком вдул. Так сказать, в азарте боя.

– Да иди ты! – беззлобно огрызнулся Журавлев.

– Не иди, а едем! – сказал Белов, заводя мотор. – Так, оглоеды, вы мне там жопами бутылки не подавите. Нам боевые потери в отделе не нужны. Пораните рабочий орган, выгонят из отдела. Пойдете в «наружку» работать. Там сидеть не надо, там, братцы, ногами работают!

– Какие бутылки? – Журавлева бросило к Белову, когда тот резко вырулил из переулка.

– У таксера конфисковал. Будет чем отметить, когда всех повяжем, – успел он шепнуть, на секунду прижавшись к уху Журавлева.

– Серьезно?

– Ага! Что смотришь? Где мы потом в три часа ночи водку возьмем, а? Опять же у таксеров. Логично? По‑моему, все справедливо.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. Сзади, даже не разобравшись, в чем дело, ответили дружным гоготом.

Случайности исключены «И что мы тогда веселились? Помню, целый месяц героями себя чувствовали, подумал Белов. – Банду свинтили без единного выстрела! А чем им стрелять‑то было? Один „ТТ“ на всех, да ржавый револьвер. Нет, золотые времена были, только сейчас это понимаешь».

 

* * *

 

Белов долго возился с электрокофеваркой. Надеялся, что Насте не бросится в глаза, что на этой кухне он новичок.. Она устроилась на угловом диване, курила, отвернувшись к окну, остро пахнущую ментолом сигарету.

– Так, осталось только вспомнить, куда поставил сахарницу.

– Наверно, она. – Настя постучала пальцем по блюдцу, на котором сиротливо лежали пять кубиков сахара. Стоявшее рядом на столе такое же блюдце, но с отколотым боком, судя по слою пепла, служило пепельницей.

– Вы уж, Настя, извините... – Белов почему‑то смутился.

– Бросьте, вы же у себя дома. – Настя стряхнула пепел в блюдце. – Это вы должны меня извинить.

– За что? – Белов щелкнул тумблером на боку кофеварки и сел на расшатанный табурет.

– Я вам настроение испортила. Встретили хорошо, не по‑жлобски. Разговор начали крепко, сразу чувствуется лубянская выучка. А стоило о Журавлеве упомянуть, как вы сжались изнутри. И здесь, – Настя провела пальцем по уголку губ, – сразу тяжестью налилось. Вы его действительно не знали?

Белов этого удара не ожидал. Пришлось долго возиться с сигаретой, пока не пришел в себя.

«Если это столетовские уроки, я ему башку оторву! А если врожденные способности... Да, далеко девочка пойдет! Надо срочно менять тему. Меня‑то учить не надо, вторым вопросом будет: что, кроме дружбы с ее папочкой, заставило меня включиться в ее изыскания. А твой личный интерес в деле Крота есть. И от нее его не скрыть. Соберись!»

– Просто вспомнилось. – Белов стал разливать кофе по чашкам. – Назвали фамилию, Журавлев был опер известный. Вот и пошли ассоциации. Невольно вспомнились кое‑какие старые дела.

– Нет ни архивных, ни закрытых дел. Старые дела преследуют нас всю жизнь.

А после нашей смерти лягут на плечи наших детей. И, не дай бог, внуков. – Настя не спускала взгляда с Белова. – А это и есть карма. Чужие и свои «старые дела».

У вас, у папы, у того же Журавлева не один том сдан в архив. А там чьи‑то надежды, слезы, любовь... Сброшюрованы, подшиты и под литерой «сов. секретно» сданы на вечное хранение. Когда заводили эти дела, вряд ли о нас, своих детях, думали. А мы живем, как на минном поле. Куда ни ступи – «старое дело».

– М‑да. Может, вы и правы. – Белов затушил сигарету. – Но Кротов, Журавлев да и я, старый пень, – все это старые дела. А вы уже успели свои завести, так?

Вот и показывайте, с чем пришли.

Настя вышла в прихожую, пискнула змейка на сумке. Белов воспользовался паузой и беззвучно выматерился.

«Со Столетова ящик коньяка! Сплавил своего „вождя краснокожих“, а я отдувайся».

– Вот. – Настя положила перед ним толстую тетрадку, забралась на диван и пододвинула к себе чашку.

– И что здесь?

– Схема транспортировки наркотиков из Чуйской долины в Москву. – Настя отхлебнула кофе и недовольно поморщилась. – С кофейком у нас проблемы.

«Это у меня сплошные проблемы, – подумал Белов, листая страницы. – Глупая девчонка, в самую круговерть попала! Такие совпадения никогда не бывают случайными. Если фактики сами собой вяжутся в цепь, можно давать голову на отсечение – ты нарвался на чужую операцию. А если, отдав всю жизнь секретному ремеслу, осознаешь, что мир есть продукт чьих‑то удачных и проваленных операций, заговоров и контригры, то вполне разумно предположить, что случайности в нашей жизни практически исключены. Для них просто не остается места».

 

* * *

 

Через два часа, отправив Настю домой, он вернулся на Лубянку, вызвал Рожухина и, плотно прикрыв за ним двери кабинета, сказал:

– С этой минуты ты забываешь, что такое свободное время. Не делай круглых глаз, Дмитрий, так надо. Об этом деле будут знать только двое: ты и я.

Еще через час он подъехал к банку Ярового. Позвонил, вызвав условленной фразой на встречу. Яровой с минуту изучал фотографию Журавлева, поочередно закрывая пальцем лоб, середину лица и подбородок. Так делает любой профессионал, боясь проколоться на похожести лиц. Наконец кивнул: «Он, сука».

На следующее утро Дмитрий через знакомых молодых оперов в Шереметьеве добыл ксерокопию контрольного талона, заполняемого пассажиром перед паспортным контролем. Белов с первого же взгляда понял – писал не Журавлев. Его каракули за годы совместной работы он изучил хорошо. Это был первый прокол, допущенный теми, на кого теперь работает Журавлев.

«Вот и славно! Нормальные люди, ошибаются, как все. По таким можно работать», – с облегчением вздохнул Белов.

– Так, Дмитрий, ты с родителями живешь? – спросил он.

– Один, вы же знаете. – Дмитрий насторожился. Белов, как правило, в личную жизнь подчиненных не лез. На семейном фронте у него самого шли затянувшиеся позиционные бои, так что своих проблем хватало.

– Не дело это. Как старший товарищ, обязан о тебе позаботиться. Хочешь, с одной милой барышней познакомлю?

– Спасибо, не надо.

– Надо, Дима, надо. – Белов тяжело посмотрел на притихшего Дмитрия. – Ей, мне и еще одному человеку. И отвечать ты за нее будешь головой. Потому что она очень хороший человек, который по глупости влез в дело, которое могут потянуть только такие мужики, как мы с тобой.

– Понятно, – обреченно вздохнул Дмитрий.

– Дурак ты, мимо своего счастья пройти можешь! Слушай меня, салага, если тебя такая баба полюбит – будешь на седьмом небе. Можешь мне верить. – Белов вспомнил, что пора возвращаться домой, где ждет очередной концерт, и так же, как Дмитрий, вздохнул. – Уж я‑то знаю.

 

Сов. секретно т. Подседерцеву

Бригадой наружного наблюдения зафиксирован контакт объекта «Бим» с гр.

Столетовой А. В. Встреча состоялась по известному Вам адресу, проходящему под обозначением «Тбилиси». Слуховой контроль не проводился. Фотоматериалы направлены в Ваш адрес по принадлежности.

Ст. оперуполномоченный Дрыкин

 

 

Глава четырнадцатая

ПЛОДЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ

 

Неприкасаемые

 

Если бы в парижском Институте мер и весов задумали поместить эталон компьютерщика, они бы за любые деньги отловили, заспиртовали и закрыли в стеклянный саркофаг Костика. Чем думал Гаврилов, включая в операцию этого уникума, никто не знал. С первого же дня его появления на даче все невольно притихли, словно в доме, где живет тихо помешанный.

Костик спал до обеда, к столу появлялся взъерошенный, с помятым бледным лицом. От сидения перед монитором и регулярных ночных бдений под его глазами залегли пепельно‑синие круги. Джинсы на нем болтались, а клетчатая рубашка, сшитая на среднестатистического ковбоя, болталась на нем, как на пугале. Среди ночи из его комнаты доносились стоны удовольствия и тяжкое сопение, прерываемое какой‑то абракадаброй из интернационального компьютерного жаргона, – Костик общался по «Интернету» с такими же чокнутыми. «С братьями по разуму», – как, не моргнув глазом, ответил он Кротову.

Кротов, травмированный вынужденным общением с Костиком (всю неделю Журавлев с Максимовым просидели в Москве), пришел к выводу об окончательной и бесповоротной деградации преступной части человечества.

– Вы поймите. – Он по‑птичьи завертел шеей, переводя взгляд с Максимова на Журавлева и обратно. – Содержание должно определять форму. Робин Гуд был вором и налетчиком. Но он был лучшим стрелком в Англии. Аль Капоне был банальным гангстером, но какая стать! Чекист Кузнецов был киллером на государственной службе, но, черт возьми, это же был красавец‑мужчина! А вы, Костик? У вас криминальный склад ума. Подчеркну, ума незаурядного. Вы нарушаете статьи кодекса с легкостью Гулливера, перешагивающего через заборчики, выстроенные для лилипутов. Вчера вы ради забавы влезли в сеть Пентагона. Сегодня, я тому свидетель, копались в счетах «Пари Банка». Вы, юноша, за один день, – да какое, за час! – можете хапнуть столько, сколько не снилось Чингисхану! Но разве можно сравнить хромого воителя Вселенной с вами? Не обижайтесь, здесь нет ничего личного... Меня волнует, куда же мы катимся. К чему приведут эти крайности: или груда мышц без намека на интеллект, или худосочный потрошитель банковских счетов?

Костик помешал чай, поднял бесцветные глаза на Кротова, облизнул перепачканные вареньем губы и ответил:

– К технократическому обществу. Физическая сила вытеснятся мощью интеллекта. Чингисхану пришлось пылить через всю Азию, чтобы что‑то там доказать себе и другим. А один хакер может спровоцировать банковский кризис, что равняется концу света. И не надо дожидаться Второго Пришествия, достаточно написать соответствующую программку и запустить ее в их сети. Кстати, сидя здесь, я нарушаю законы Америки и Европы, но не родной страны. Претензий ко мне милиция не должна иметь. А выдать американцам – хлопотно... К тому же, и так все серьезные системщики ломанули из страны по израильской визе. Зачем же поощрять дальнейшую утечку мозгов?

– Вы социально опасный тип, молодой человек. Причем в глобальном масштабе, – проворчал Кротов.

– А вы динозавр, – не моргнув, глазом, отбрил Костик.

Максимов захохотал, Журавлев только хмыкнул и с повышенным вниманием стал изучать бутерброд.

– Как вам это нравится? – Кротов развел руками. – Теперь видите, в каких условиях приходится работать.

– И что наработали? – спросил Журавлев.

– Накопили кое‑что по банку. – Кротов налил себе кофе. Потянул острым носом. – Ох, какой запах!

– Кое‑что?

– Почти все. – Кротов быстро указал глазами на Костика, мол, не при детях.

– Потом поговорим подробнее. Но у нас небольшая проблема. Костик, будь любезен, поясни.

Костик оторвал взгляд от чашки.

– А? Проблема... – Он попытался пригладить торчащие в разные стороны волосы, но безуспешно. – Ерунда, конечно. Я от нечего делать анализировал их документооборот. Секретариат ведет переписку с филиалами, они у них по всей России. Да... Есть филиал в Грозном. Так там даже учета писем не ведут. А ответы приходят, в секретариате их фиксируют. Разве так бывает?

– Ты залез в сеть филиала? – насторожился Журавлев.

– Естественно, – кивнул Костик. – Но там только операции по счетам. Деньги проводят, а писем не пишут. Разве так бывает?

– Савелий Игнатович? – Журавлев повернулся к Кротову.

– Это еще не все. – Тот довольно улыбнулся, как человек, рассказавший анекдот, от которого присутствующие чуть не лопнули от смеха. – Расскажи им о командировочных.

– А? Это вообще ерунда на постном масле. Выписали командировочные на троих. Летели с ревизией этого филиала в Грозном. А через неделю по статье «прочие расходы» оплатили фирме «Ритуал» похороны. Трех человек. Я потом покопался в ведомостях на зарплату. В следующем месяце эти трое уже не числились.

– Та‑ак. – Журавлев отодвинул тарелку. – Что скажешь, Савелий Игнатович?

– Мое мнение? – Кротов прищурившись посмотрел в окно. Холодный дождь хлестал с самого утра, мокрые ветки деревьев, казалось, были покрыты черным лаком. – Нет никакого филиала. И не могло быть! С помощью Костика я просмотрел их документацию. Филиал с правом юридического лица. То есть – сам себе хозяин.