Психотерапия с учетом межкультурных отношений

Сад на крыше и два разных мира

Летней ночью в саду на крыше дома спали все члены семьи. Мать увидела, что невестка, кото­рую она вынуждена была терпеть против своей воли, и сын спали, тесно прильнув друг к другу. Смотреть на это было свыше ее сил. Она разбудила спящих и закричала: «Как это можно в такую жару так тесно прижиматься друг к дру­гу. Это вредно для здоровья».

В другом углу сада спала ее дочь с любимым зятем. Они лежали на расстоянии по крайней ме­ре одного шага друг от друга. Мать заботливо раз­будила обоих и прошептала: «Мои дорогие, поче­му в такой холод вы лежите врозь, вместо того чтобы согревать друг друга?» Эти слова услышала невестка. Она встала и громко, как молитву, про­изнесла: «Сколь всемогущ Бог. На крыше один сад, а какой разный в нем климат».

Межкультурная проблематика — в личной жизни, в сфере труда и политики — приобрета­ет в наши дни все большее значение. При наме­чающихся тенденциях развития можно ожи­дать, что межкультурная проблематика станет одной из наиболее важных задач будущего. Ес­ли раньше люди различных культурных слоев были отделены друг от друга дальностью рассто­яний и довольно редко вступали в контакт, то в наше время благодаря научно-техническому прогрессу возможность общения невероятно воз­росла. Раскрывая газету, мы уже выходим из тесных рамок нашего существования и знако­мимся с проблемами других людей, принадле­жащих иному культурному кругу, иным соци­альным группам. Как правило, мы восприни­маем события так, как это свойственно привыч­ному для нас образу мыслей, и часто с легко­стью критикуем, высмеиваем или проклинаем других за кажущуюся нам отсталость, наивность, жестокость или не понятную нам беспеч­ность.

Наш контакт с иными культурами происхо­дит не только благодаря средствам массовой ин­формации. Он может быть и непосредственным. Иностранные рабочие, например, живут с нами в одном доме, на работе мы встречаем предста­вителя иной культуры, а в отпускное время нас особенно привлекает пребывание в незнакомой стране. Разумеется, эти контакты не всегда об­ходятся без трудностей. Очень часто могут воз­никать непонимание, страх, агрессия, недове­рие, предрассудки, доходящие иной раз до груп­повой ненависти.

Применяя межкультурный подход, мы изуча­ем действующие в данной культуре ценности, нормы, принципы, стили поведения, интересы и перспективы. Однако именно здесь и таится опасность для межкультурного подхода. Прису­щая межкультурному подходу типизация — «немец», «перс», «восточный человек», «италь­янец», «француз» и т.п. — может привести к стереотипам и предубеждениям, поэтому пред­ставляется особенно важным при межкультур­ных описаниях не забывать о том, что мы име­ем дело с типизацией, то есть с абстракцией, со статистическим законом больших чисел, кото­рые всегда допускают исключения и могут быть опровергнуты единичными случаями и особен­ностями исторического развития. В этом смысле возможны различные парадоксы, с которыми мы часто сталкиваемся в жизни. Так, напри­мер, «восточный человек», проживающий в Пруссии, часто придает серьезное значение пунктуальности, точности, в то время как «житель восточной Пруссии» к этим качествам относит­ся иногда пренебрежительно и может вполне оказаться «своим человеком» в атмосфере вос­точного базара.

Наряду с культурной средой существует и вос­питательная среда, в рамках которой каждый создает свою «систему культуры» и которая мо­жет прийти в столкновение с иными, чуждыми ему системами. Тем самым межкультурная про­блематика превращается в проблематику меж­человеческих отношений и внутренней психо­логической переработки конфликтов. Именно поэтому она становится предметом психотера­пии.

 

Истории как средство психотерапии

Только часть правды

О пророке Мухаммеде* рассказывают следую­щую историю. Пророк с одним из своих спутни­ков пришел в город, чтобы учить людей. Один из сторонников его учения обратился к нему с такими словами: «Господин! В этом городе глу­пость не переводится. Жители здесь упрямы как ослы и ничему не хотят учиться. Тебе не удастся наставить на путь истины ни одного из этих бесчувственных людей». Пророк выслушал его и ответил благосклонно: «Ты прав!» Вскоре другой член общины с сияющим от радости ли­цом подошел к пророку: «Господин! Ты в благо­словенном городе. Люди жаждут услышать праведное учение и открыть сердца твоему слову». Мухаммед благосклонно улыбнулся и опять сказал: «Ты прав!» «О господин, — обратился тогда к Мухаммеду его спутник, — одному ты говоришь, что он прав. Другому, который ут­верждает обратное, ты тоже говоришь, что он прав. Но не может же черное быть белым». Му­хаммед ответил: «Каждый видит мир таким, каким он хочет его видеть. Зачем мне им обоим возражать. Один видит зло, другой — добро. Мог бы ты утверждать, что один из них сказал неправду, ведь люди как здесь, так и везде в мире одновременно и злые и добрые. Ни один из них не сказал мне ничего ложного, а всего лишь неполную правду».

 

Истории могут оказывать самое различное воздействие. Нас интересуют прежде всего те функции историй, которые вызывают измене­ние жизненных установок, то есть их воспита­тельное и терапевтическое значение. При этом мы выделяем следующие четыре жизненные сферы, представляющие собой чаще всего глав­ный источник конфликтов: отношение к телу, к физическому здоровью; отношение к преуспе­ванию в деятельности; отношение к другим лю­дям, к семье, родственникам, друзьям, колле­гам (общительность/традиция); отношение к интуиции, фантазии и к будущему.

Чтобы избежать недоразумения, мы созна­тельно ограничились тем, что в восточных исто­риях выделили прежде всего их психосоциаль­ную функцию, соотнесенную с особой психоте­рапевтической ситуацией или с отношениями, сходными с психотерапевтическими. Таким об­разом, мы затрагиваем только один аспект ис­торий. Читатель же может воспринимать исто­рии и как произведения искусства, как литера­турные миниатюры, понимание которых от­нюдь не исчерпывается их психологическим толкованием.

 

Функции историй

Истории можно разделить на две группы:

истории, которые утверждают существующие нормы;

истории, которые подвергают сомнению не­зыблемость существующих норм.

Несмотря на противоположность, эти группы не являются взаимоисключающими. Во-пер­вых, смысл каждой истории человек восприни­мает по-своему, в зависимости от своего образа мыслей. Во-вторых, когда человек постигает от­носительный характер отдельных норм, то «смена позиции» происходит не за счет утраты ценностей, а за счет того, что он начинает пони­мать, что могут быть более предпочтительные ценности. И наоборот, подчеркивание, усиление акцента на существующих общепринятых нор­мах приводит к тому, что другие точки зрения ставятся под сомнение или отвергаются. Во вза­имоотношениях людей, а также в переживани­ях и эмоциях, которые возникают при ознаком­лении с историями, существуют явления, кото­рые мы назовем «функциями историй».

Функция зеркала. Образный мир историй по­зволяет приблизить их содержание к внутрен­нему «Я» человека и облегчает идентификацию с ним. Человек может сравнить свои мысли, пе­реживания с тем, о чем рассказывается в дан­ной истории, и воспринять то, что в данное вре­мя соответствует его собственным психическим структурам. Такого рода реакции могут в свою очередь стать предметом терапевтической рабо­ты. Ассоциируя себя с тем, что пациент узнал из истории, он тем самым говорит о самом себе, о своих конфликтах и желаниях. Понимание и восприятие историй облегчается участием в них фантазии и воспоминаний пациента. Свободные от непосредственного, конкретного жизненного опыта пациента истории помогают ему — если они целенаправленно применены — выбрать оп­ределенную дистанцию, чтобы по-иному взгля­нуть на собственные конфликты. Пациент уже не только жертва своей болезни, он может сам выработать определенное отношение к своим конфликтам и привычным возможностям их разрешения. Так история становится как бы тем зеркалом, которое отражает и отражение которого побуждает к размышлениям.

Функция модели. Истории — это по своей сути модели. Они отображают конфликтные ситуа­ции и предлагают возможные способы их разре­шения или указывают на последствия отдель­ных попыток решения конфликтов. Таким об­разом, они помогают учиться при помощи моде­ли. Однако эта модель не является чем-то за­стывшим. Она дает возможность человеку по-разному интерпретировать содержание истории, событий, изложенных в ней, сопоставлять это содержание с собственной ситуацией. Истории предлагают различные варианты действий, при этом мы в своих мыслях и чувствах знакомимся с непривычными ответами на привычные кон­фликтные ситуации.

Функция опосредования. Пациенты с трудом расстаются со своими жизненными принципа­ми, духовными ценностями, индивидуальными мифологиями, несмотря на то что они не помо­гают им конструктивно справляться со своими конфликтами. Подобно тому, как не умеющий плавать боится отпустить спасательный круг, пациент боится расстаться с привычными для него способами самопомощи, хотя они не раз за­гоняли его в заколдованный круг конфликтов. Это характерно прежде всего для тех случаев, когда пациент не уверен в том, что врач может ему предложить нечто равноценное или лучшее. Возникает внутреннее сопротивление, начина­ют действовать защитные механизмы, которые, с одной стороны, могут помешать терапевтиче­ской работе, а с другой стороны — открыть до­ступ к конфликтам пациента при условии, что они достаточно ясно поняты врачом.

Сопротивление может проявляться в самых различных формах: молчании, опаздывании, пропуске психотерапевтических сеансов; паци­ент вообще может высказывать сомнение в пользе психотерапии под предлогом того, что она обходится ему слишком дорого, что нужно тратить очень много времени на посещение вра­ча и пр. Такие виды сопротивления обычно про­рабатываются в ходе психотерапии. Подобная проработка не всегда приятна для пациента. Фронтальное наступление на сопротивление и защитные механизмы вызывает чаще всего та­кую же фронтальную оборону.

В психотерапевтической ситуации конфрон­тация врач — пациент ослабляется тем, что между этими двумя полюсами появляется по­средник в виде истории. Рассказанная врачом история успокаивает пациента и удовлетворяет его нарцистические желания*. В ней говорится не о пациенте, обнаружившем в своем поведе­нии определенные симптомы, а только о персо­наже истории. Так начинает действовать трех­ступенчатый процесс: пациент — история — врач. История становится как бы фильтром, превращается для пациента в щит, позволяю­щий по крайней мере на некоторое время осво­бодиться от своих защитных механизмов, отяг­ченных конфликтами. Выражая свои мысли, свое понимание истории, пациент дает инфор­мацию, которую ему было бы трудно сообщить без этого посредника. Функция фильтра так же успешно действует в супружеском партнерстве и в воспитании. Благодаря ситуативной модели какой-либо истории можно в щадящей форме сказать партнеру то, на что он, как хорошо из­вестно из опыта, реагировал бы агрессивно; кро­ме того, появляется возможность говорить с партнером в иной форме, чем обычно.

Функция хранения опыта. Благодаря своей об­разности истории легко запоминаются и после окончания врачебного сеанса продолжают «ра­ботать» в повседневной жизни пациента; в па­мяти может возникнуть ситуация, подобная той, которая изображена в истории, или поя­виться потребность продумать отдельные вопро­сы, затронутые в ней. При изменяющихся усло­виях пациент может по-другому интерпретиро­вать содержание одной и той же истории. Он обогащает свое первоначальное понимание ис­тории и усваивает новые жизненные позиции, которые помогают разобраться в собственной мифологии. Таким образом, история выполняет функцию хранения опыта, то есть после окон­чания психотерапевтической работы она про­должает оказывать свое действие на пациента и делает его более независимым от врача.

Истории — носители традиций. В историях запечатлены культурные и семейные традиции, традиции определенной социальной общности и индивидуальные традиции как результат жиз­ненного опыта. В этом смысле истории направ­ляют мысль за пределы индивидуального жиз­ненного горизонта и передают дальше эстафету мыслей, размышлений, ассоциаций. Передавае­мые из поколения в поколение, истории кажут­ся всегда одинаковыми. И, тем не менее, они при­обретают новое, иной раз совсем неизвестное значение в зависимости от понимания слушате­ля или читателя. Если мы ближе познакомимся с содержанием историй и с заложенными в них принципами, то сможем обнаружить в них спо­собы поведения и взгляды, которые объяснят нам наше собственное, ставшее привычным, не­вротическое поведение и подверженность конф­ликтам.

Даже понятия классической психотерапии со­держат в себе в той или иной форме историче

ские мифологии, которые можно сравнить с на­шими историями. Примером этого может быть Эдипов комплекс*. История царя Эдипа в клас­сическом ее понимании была первоначально только метафорой, характеризующей поведение по отношению к авторитету отца. В дальней­шем эта метафора превратилась в такое понятие психоаналитической теории и практики, как Эдипов комплекс.

Истории как посредники в межкультурных отношениях. Являясь носителями традиций, истории отражают в себе различные культуры. Они содержат общепринятые правила игры, по­нятия, нормы поведения, свойственные той или иной культуре, знакомят с тем решением про­блем, которое принято в данной культурной сре­де. Истории, принадлежащие другим культу­рам, передают информацию о тех правилах иг­ры и жизненных принципах, которые считают­ся важными в этих культурах, и представляют собой иные модели мышления. Знакомство с ними помогает расширить собственный репер­туар понятий, принципов, ценностей и способов разрешения конфликтов.

С этим связан наш интегративный подход, а именно: уничтожение эмоциональных преград и предрассудков, существующих по отношению к чужому образу мыслей и чувств; предрассуд­ков, которые навязывают восприятие чужого как чего-то агрессивного, угрожающего и по­рождают неприятие там, где должно было бы быть понимание. Истории, принадлежащие другим культурам, могут помочь преодолеть ха­рактерные для нашего времени и вызывающие сожаление предрассудки, скрытую неприязнь. Узнавая иной образ мыслей, можно многое по­заимствовать для себя. Конечно, истории не знакомят нас со способами мышления, харак­терными для современного общества. Но как по­буждение к сомнению, к размышлению относи­тельно правильности существующих представ­лений, как посредник при ознакомлении с ины­ми неизвестными нам жизненными понятиями они — хотя и являются анахронизмами — спо­собствуют расширению горизонта и постановке новых целей.

Истории как помощники в возвращении на бо­лее ранние этапы индивидуального развития. Использование в ходе психотерапевтической ра­боты восточных историй, сказок, притч помога­ет снять напряженность, атмосфера становится теплее, в отношениях между врачом и пациен­том появляются непринужденность, приветли­вость и доверительность. Истории обращены к интуиции и фантазии. Если я, взрослый чело­век, начинаю фантазировать, мечтать, то в об­ществе, озабоченном преуспеванием, это расце­нивается как регресс, возврат к прошлому, к уже пройденному пути развития; если я читаю притчи, истории, сказки, то веду себя не как типичный среднеевропейский взрослый чело­век, а как ребенок или художник, которому как-то еще прощаются отступления от обще­принятых норм достижения успеха и уход в мир фантазии. Применение историй с терапев­тической целью помогает взрослому пациенту, пусть даже на короткое время, сбросить приоб­ретенный с годами «панцирь» поведения и вернуться к прежней радостной непосредственно­сти далекого детства. Они вызывают изумление и удивление, открывая доступ в мир фантазии, образного мышления, непосредственного и ни­кем не осуждаемого вхождения в роль, которую предлагает их содержание. В известной степени истории пробуждают в человеке творческое на­чало, становятся посредниками между эмоцио­нально окрашенным желанием и действитель­ностью. Они прокладывают путь к желаниям и целям близкого и отдаленного будущего, обра­щены к интуиции и фантазии, то есть к тому, что противоположно рационализму, реально­сти, повседневности.

Возврат к ранним этапам индивидуального развития человека направляется тематическим подбором историй, что дает возможность его по­степенного осуществления; а для пациентов со слабо выраженным «Я», то есть со слабо выра­женной индивидуальностью, возможен только очень осторожный терапевтический подход с тем, чтобы не наступал регресс в развитии. В этой связи я хотел бы привести достаточно убе­дительный пример из моей практики.

В одной психиатрической клинике я вел сме­шанную психотерапевтическую группу, в кото­рую входили пациенты с шизофреническими, депрессивными и невротическими нарушения­ми, а также больные алкоголизмом. Мы начи­нали с тематически направленных мифологиче­ских историй, вызывавших оживленную, но хо­рошо контролируемую работу всей группы. Да­же пациенты, к которым трудно было найти подход, к нашему удивлению, принимали активное участие в работе. Этот эксперимент про­водился в клинике, где прежде было относи­тельно мало психотерапевтических мероприя­тий, а, следовательно, аналитические методики представлялись проблематичными, поскольку не было уверенности в том, что реакции на экс­перимент могут быть полностью проконтроли­рованы в группе.

Истории как альтернативные концепции. Врач знакомит пациента с историей не в обще­принятом, заранее заданном смысле, а предла­гает ему альтернативную концепцию, которую пациент может либо принять, либо отвергнуть. Истории — это только частный случай челове­ческой коммуникации, предполагающей обмен концепциями.

Примером этого может служить следующий диалог из одной древнеперсидской истории.

Измученный жизнью отец заботливо советует своему сыну: «Не слушай, о сын, того, что ска­зано в пословице, будто каждый цветок имеет свой аромат, и отрекись от желания наслаж­даться одурманивающими цветами женской любви».

Сын возразил отцу: «Мой дорогой отец, ты никогда не замечал райского облика этих жен­щин. Твои очи не тонули в черноте их волос, твой взгляд не радовала родинка на их подбо­родке. Разве ты испытал, что значит сидеть в углу, предаваясь своим мыслям, когда ты одур­манен любовью, погружаться в сон, когда тебя сотрясают бурные фантазии».

Отец возразил сыну: «Дорогой сын, ты еще не знаешь, что такое стол без хлеба и пищи. Ты еще не испытал, что такое суровость жены, и не слышал плача своих детей. Ты не знаешь, что значит сидеть в углу погруженным в мысли и ждать прихода нежданных гостей, когда ты об­ременен долгами».

Из этого диалога мы можем сделать вывод, что отец и сын пытаются понять друг друга. Мы можем почувствовать, что, несмотря на совер­шенно противоположный взгляд на жизнь, у них есть точки соприкосновения. Но чего ни один из них не может ожидать от другого, так это того, что изменение отношения к жизни на­ступит немедленно, сразу. Противоположные позиции выяснены, собеседники высказали друг другу все, что хотели и, по всей видимости, поняли друг друга. Теперь эти позиции следует проверить, насколько они приемлемы или не­приемлемы для жизненной концепции каждого из них и могут ли привести к переоценке, к из­менению первоначальной концепции отца и сы­на. Каждый на время идентифицирует себя с чуждыми для него взглядами и проверяет, что приемлемо для него самого, что может помочь лучше справиться с реально существующими обстоятельствами, а что не подходит и должно быть отвергнуто. Иными словами, обоим собе­седникам нужно время, прежде чем они смогут сделать тот или иной вывод из полученной ин­формации.

В психотерапевтической ситуации альтерна­тивные концепции предлагаются и в виде рецепта. Пациент получает задание познакомиться с альтернативной концепцией. Задание может быть таким: прочитать историю, подумать над ней, выразить свое суждение устно или пись­менно. Врач может настаивать на выполнении задания или же наоборот — предоставить сво­бодно проявиться действию альтернативной концепции, которая не может оставить пациен­та равнодушным. То, какую форму историй вы­брать для выявления действия альтернативной концепции, зависит также и от других обстоя­тельств. Это могут быть истории, изобилующие подробностями и поэтической образностью, ис­тории, суть которых выражена лаконично, афо­ризмы, пригодные как рецепт; это может быть также и альтернативная концепция, не обле­ченная в литературную форму, которая непос­редственно, экспромтом, явилась ответом на вопрос пациента.

Изменение позиции. Большая часть наших ис­торий выходит за рамки простого описания со­бытий. Они неожиданно вызывают новое пере­живание, подобное тому, какое бывает при оп­тических обманах: в сознании человека без осо­бого труда с его стороны происходит изменение позиции, которое воспринимается с изумлением и вызывает переживание «ага!».

 

Угроза

У муллы украли осла. Разгневанный потер­певший бегает по базару и кричит во всю глот­ку: «Тот, кто украл моего осла, должен немедленно его привести». Возмущенный, с покрас­невшим лицом и вздувшимися жилами на шее мулла продолжает вопить прерывающимся го­лосом: «Если мне немедленно не вернут осла, произойдет нечто ужасное, я сделаю то, чего я не должен делать». Толпа любопытных заметно напугана этими словами, и вдруг неожиданно осел оказывается около муллы, хотя никто не видел, кто его привел. Тем не менее все рады, что дело так благополучно закончилось. Но тут один солидный человек спрашивает муллу: «Скажи мне, что бы ты сделал, чего тебе нельзя делать, если бы тебе немедленно не вернули ос­ла?» Тогда мулла ответил: «Что бы я сделал? Я купил бы себе другого осла. Но теперь ты скажи мне, разве это было бы разумно при моем тощем кошельке?»

 

Первая часть этой истории настраивает чита­теля на идентификацию с главным персонажем истории. У муллы украли осла. Произошло пра­вонарушение. Мулла возмущен, он воображает себя всесильным, когда грозит похитителю. Нам легко понять угрозу муллы и посочувство­вать ему на основании нашего собственного представления о справедливости. Мы знаем так­же, что «нечто ужасное» может повлечь за собой неприятные последствия, которые мы мысленно представляем себе. Возникает напряженное ожидание. Это напряжение мулла разрешает са­мым неожиданным образом. Ситуация предста­ет совершенно в другом свете. Требование вос­становить попранную справедливость сразу бледнеет, когда оказывается, что она скрывается за мотивом бережливости: новый осел для не­го стоил бы слишком дорого. «Нечто ужасное» — это уже не внешнее проявление возмущения, аг­рессии, это конфликт между нормами бережли­вости и фактическими финансовыми возможно­стями муллы. Благодаря смене побудительных причин сразу ослабляется создавшееся напря­жение. Ослабление напряжения вызывает у нас улыбку и смех облегчения, мы можем посмот­реть на угрожающую ситуацию со стороны. Этот процесс сдвига встречается во многих историях. Слушатель или читатель получает наглядное представление о том, что такое изменение пози­ции, затрагивающее его жизненные принципы. Альтернативные концепции, то, как они да­ются в историях, приглашают читателя к этому изменению позиции, к экспериментированию с необычными концепциями и возможными ре­шениями. Дело не в том, чтобы побудить чело­века отказаться от своей точки зрения, прове­ренной во многих жизненных перипетиях. С из­менением позиции связано нечто другое: на привычные известные ситуации, оказывается, можно посмотреть под другим углом зрения, ко­торый придаст им иной характер, так что иног­да изменение позиции по сути дела и есть реше­ние проблемы.

 

Руководство для читателя

Почти все истории в этой книге связаны с конкретными случаями, жизненными ситуаци­ями и проблемами межличностных отношений, встречавшимися в моей психотерапевтической практике. Каждый случай, пример имеют свою неповторимую индивидуальную особенность и иллюстрируют только возможности примене­ния данной истории. Это означает, что если у одного пациента постепенно наступает осозна­ние конфликта, уяснение его смысла для себя, то у другого, при кажущемся сходстве конфлик­тной ситуации, может это и не произойти. Ис­тории побуждают пациента к осмыслению меж­личностных отношений и делают его более вос­приимчивым для понимания причин возникно­вения недоразумений.

Каждый может читать и понимать истории по-своему, исходя из своей ситуации. Это нази­дательное чтение, однако без навязчивого мора­лизирования, это развлекательное чтение, кото­рое не только развлекает, но и помогает в жиз­ни, и помощь эту может принять каждый, кто в ней нуждается. Подобно тому как мы подби­рали описание случаев из психотерапевтиче­ской практики, истории подобраны так, что каждый читатель может понимать их по-свое­му, размышлять над их содержанием и гово­рить о них с другими. Для этой цели в конце книги дополнительно помещены истории без всякой интерпретации, чтобы побудить читате­ля продолжить самостоятельно то, что начали мы.

В позитивной психотерапии истории приме­няются не произвольно и не от случая к случаю. Они используются целенаправленно в рамках пятиступенчатой терапевтической стратегии. От врача требуется интуиция, способность сочувствовать и понимать, в чем именно нуждает­ся пациент, в чем суть его сиюминутных моти­вов. Врач должен обладать мужеством для того, чтобы отвергнуть кажущуюся ясной структури­рованную форму отношений и воздействовать на фантазию и интуитивные побуждения.

 

Источники историй

Источником одних историй является класси­ческая восточная литература в переработке та­ких поэтов, как Хафиз*, Саади, Мовлана, Парвин Этессами и др. Эти истории только частич­но стали известны на Западе из историко-медицинских литературных произведений или работ по ориенталистике. Источником других исто­рий является фольклор. Истории передаются из уст в уста, однако до сих пор никто не записал их, не попытался найти в них связь с психоте­рапией, не увидел в них критического отноше­ния к существующему обществу. Они также из­вестны на Западе, но чаще всего в виде острот или анекдотов. И никому не приходит в голову, почему собственно их рассказывают, почему над ними смеются или им удивляются.