Лукавый отвечал: «Ты слеп, мудрец чудесный. Мой Бауэр не таков, чтоб пищею небесной Духовный голод свой он утолить сумел: Доходит до всего, кто мужествен и смел. Пусть надевает он смирения личину! Поверь, недолго ждать: ее с него я скину». И молвил Гегель: «Бес, смиряюсь пред тобой!» Ликуя, вся орда, подняв ужасный вой, Владыку довела до адовой границы, И воспарил он ввысь, подобно черной птице.
В ученой келий, где дух царит угрюмый, Наш Бауэр мыслит вслух, упорной занят думой. Он в Пятикнижие вперил свой острый взор, А сзади дергает лукавый за вихор:
«Кто, Моисей иль нет, создатель книги этой? О философия, темны твои ответы. Я феноменологию познал до дна,
И мне эстетика во всем ясна;
Я в тайны логики умом проник
И метафизику постиг,
И даже богословием — увы! —
Я овладел усильем головы.
Я ныне доктор, лиценцьят,
Веду коллегий целый ряд;
Я умозреньем веру в бога сил
С понятьем абсолюта примирил;
Я с остротой необычайной
Разделался со всякой тайной;
Я понял догмы искупленья,
Творенья и грехопаденья,
И даже догмат о зачатье
Пречистой девы смог понять я.
Но — ах! — весь этот хлам не в силах мне помочь
Вкруг Пятикнижия рассеять тайны ночь.
Кто несомненное мне даст истолкованье? Откуда получу насущный хлеб познанья?
Вот книга, полная таинственных речений! —
То рукопись Филиппа... Развернуть
Ее хочу я. Мне она укажет путь
Из лабиринта тягостных сомнений.
Так! С первых же страниц исходит яркий луч, Журчит навстречу категорий ключ;
Они друг другу золотые ведра,
Без устали передают так весело и бодро.
Ф. ЭНГЕЛЬС
Здесь шири нет меры. И дали безбрежны. Науки и веры Объятья так нежны!
Природные стихии подо мной.
Какое зрелище! Но — о мученье! —
Над Пятикнижьем все ж туман густой, Скрывающий его происхожденье. Филипп, явись же!»
Стена раздвинулась, и призрак в трех венцах Вдруг встал пред Бауэром, внушая жуткий страх.
«О Бауэр, со стези не уклоняйся той,
Что Гегель в логике предначертал тебе!
Там, где сияет с абсолютной ясностью
Понятие, рассудком не противься ты,
Зане тот дух является свободою». «Ответь мне на вопрос, кто автор Пятикнижья? О, не молчи, — молю, скажи!» «С тобою схож
Лишь дух, который сам ты познаешь,
Не я» *.
— «Не ты? Не уходи, мне путь поведай правый». Он вскакивает, — глядь, пред ним стоит лукавый.
«Ха-ха, ха-ха, ха-ха! Приятель богослов,
Ты растерялся, друг, и не находишь слов?
Ведь ты не так уж глуп, а понимаешь туго,
Что обречен бродить в пределах злого круга». Тут Бауэр библию хватает с перепугу... Хохочет бес: «Тебе окажет ли услугу Сей хлам? Его давно мы вышвырнули вон. Ужели все еще тебя прельщает он? Ужели в келий угрюмой на затворе, Все время занятый добычей категорий, Стремясь пылающий огонь смешать с водой И отвратительной питая дух едой, — Тот дух, который вон из сумрачной темницы, Оковы разорвав, навек уйти стремится, —• Ужели так тоску свою ты утолишь? Стыдись! О Гегеле, приятель, вспомни лишь. Учил ли он тебя в союз впрягать единый Со мраком свет, с водой огонь и холм с долиной? Нет, факты все презрев, традиции рассказам Он, бога гордый враг, противоставил разум».
* Гёте. «Фауст», часть I, сцена первая («Ночь»). Ред.
библии чудесное избавление от дерзкого покушения 293
«Твои слова, о бес, звучат мне, как музыка! Их искушение воистину велико. Но, бес, я не боюсь их ядовитых жал, — Уз умозрения и ты не избежал. Ведь духу моему открыты все явленья; Ему ли отступить перед тобой в смущеньи? Я знаю, ты хитер, но твой прием уж стар: Ты опьяняешь нас вином словесных чар, Сулишь поднять наш дух над милой плотью мира, — Потом голодного абстракции вампира Даешь в владыки нам; и уж не в силах мы Таить иную мысль, как ту, что мы — есмы. Мертвящий хлад высот твоих меня пугает, Где разрушает дух все то, что постигает. Молоху древнему твой злобный дух под стать: Все позитивное стремится он пожрать. Ты видишь, сатана, что ты насквозь мне ясен; Передо мной своих не расточай же басен. Вот Пятикнижие: лишь позитивно лик Его пойму, — и вот: я иудаизм постиг».
Бес издевается: «Ну, не потеха ль, право? Ты хочешь блеск придать тому, что стало ржаво. Там, где господний перст усмотрен был во вшах *, Где храма план чертил господь на небесах **, Где божий глас везде и в каждое мгновенье Народу чудился***, — уместно ль умозренье? Напрасно мозг трудишь над этой чепухой; Ты лучше с верою вступи в смертельный бой. Иди туда, где дух в своей уверен силе, А не копается, как жалкий червь, в могиле; Где он себе престол величия воздвиг, А вера перед ним покорно клонит лик».
«О бес, о чем в тиши я помышлял украдкой, Ты вслух мне говоришь, вселяя трепет сладкий И душу веселя предчувствием побед. Но тайный голос мне нашептывает: «Нет! Жизнь изжита твоя»».
«Не трать же даром время. Лишь захоти, — и вмиг спадет неволи бремя». «С чего же мне начать?» —
* Вторая книга Моисея, гл. 8, 19. *• Пятая книга Моисея, гл. 22, 8. ••• Пятая книга Моисея, гл. 25.
294 ф. э й г Е я ъ с
«Не помышляй, что здесь, В Берлине набожном, где восседает спесь, Ты мог бы воспарить в ликующую сферу И насмерть поразить бессмысленную веру. В веселый Бонн тебя я увести решил 199, Где в Рейне смоешь ты всех предрассудков ил. Там к жизни действенной и радостной воскресни В союзе с пьяною лозой и пьяной песней. Там вольно дышится, там все — к победе путь; Там и твоя, поверь, вздохнет свободно грудь». «Веди меня, я твой!» —
«Там гордо спорят мненья, И истина свое там празднует рожденье. Там на развалинах духовной нищеты Свободомыслию алтарь воздвигнешь ты!»
БИБЛИИ ЧУДЕСНОЕ ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ДЕРЗКОГО ПОКУШЕНИЯ 295
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Позор тебе, о Бонн, религии твердыне!
Посыпь главу золой, бей в грудь себя отныне!
На кафедру, что бог всевышний возлюбил,
Днесь Бруно Бауэра лукавый посадил.
Он брызжет пеною, а за спиной лукавый
Вливает в речь его потоки злой отравы.
Как пес взбесившийся, он в ярости кричит;
Устами Пауэра нечистый говорит:
«Не поддавайтесь же коварным богословам,
Всегда вас обмануть и провести готовым.
Значенье слов простых им любо извращать
И, крадучись, бродить во тьме ночной, как тать.
Между собой они всегда в жестокой драке,
За букву каждую грызутся, как собаки;
Их деятельность — ложь, их проповедь — обман,
Дурной софистикой насыщенный туман.
Как сельской детворе, соскучившейся в школе,
Нет большей радости, чем, убежав, на воле
Затеять шум и гам; напрасно их бранит
Учитель взбешенный и палкой им грозит; —
Так бедный богослов над текстом тщетно бьется;
Разноречивый текст над ним как бы смеется.
Он жмет его в тисках и гнет в бараний рог,
Позабывая то, что только что изрек,
И в исступлении слова ломает диком,
Покуда, наконец, не убегают с криком
Противоречья все. Он им орет вослед:
Куда, куда? Назад! Приличия в вас нет!
Хватает веры жезл и, вне себя от гнева,
Свирепо машет им направо и налево,
И в ведовской котел пихает их назад,
Ф. ЭНГЕЛЬС
Чтоб бедных удушил невыносимый чад. Все таковы они. Евангелисты тоже На невменяемых теологов похожи. Один евангелист не смог понять никак, Что сказано другим, и вот он так и сяк Значенье слов его меняет, извращает, В противоречиях все глубже утопает; Но дело сделано: предшественник убит... Против Иоанна же никто не устоит. Смотрите-ка»... Но тут прорвалось возмущенье: «Вон богохульника! Он не избегнет мщенья. Да будет вырезан кощунственный язык. Отсюда вон его! Ты, господи, велик!» Но стан другой вскричал: «Да здравствует
глашатай Свободомыслия и мрака враг заклятый! Умолкни, род ханжей! Не то, пусть честный бой Покажет, правда ли силен владыка твой». «Долой лжеца, долой!» — несутся крики справа. «Долой ханжей!» — кричит бунтовщиков орава. «Молчать, безбожники!» — «Закройте, овцы, пасть! Вам на рога козлам не миновать попасть». «Владыка наш — Христос». — «Нам Бауэр вождь».
Тут палки Заговорили вдруг, и все смешалось в свалке. Кипит жестокий бой, все без толку орут; Там сломана скамья, пюпитр повержен тут; Безбожники из них воздвигли баррикады И мечут в христиан из-за своей засады Тяжелых библий том за томом и скорей Спешат их задавить под грудой псалтырей. Благочестивая вотще штурмует братья, Отбиты без труда все штурмы без изъятья. Обильно льется кровь, и в набожных рядах Немало раненых, поверженных во прах. Но вот безбожников железные отряды Со своего пути сметают баррикады И лбом кидаются на набожную рать; Она, не выдержав, пускается бежать, —
Толкаясь и спеша, толпится в коридоре И переводит дух лишь у ворот, где вскоре, В подмогу присланы от господа, стоят Отряды педелей, и ректор, и сенат. Они пытаются словами примиренья
БИБЛИИ ЧУДЕСНОЕ ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ДЕРЗКОГО ПОКУШЕНИЯ
Утишить пыл вражды; но через миг теченье Их втягивает в свой слепой водоворот, И с новой яростью сражение ревет. По мудрым головам запрыгали дубины, Вновь выпрямляются согнувшиеся спины, У задранных носов стал сразу скромный вид, Как туча в воздухе, пыль книжная стоит. Слетают парики с голов позитивистов... Все резче и сильней напоры атеистов. От страха смертного на Фихте нет лица: Дрожит ничтожный сын великого отца. Как Брандис ни бежит, а все-таки от пыли Систем ему сюртук очистить не забыли. Увы! Над Гегелем победа им не впрок: Отряды Гегеля их стерли в порошок. Вот, вот их сокрушат удары атеистов, Чей натиск сделался поистине неистов-
Но нет! На небесах не дремлет божий глаз; Когда его рабов настигнул смертный час, Он Зака ниспослал с прилизанным пробором Пролить елей в сердца, смущенные раздором. Покинул только что он божий вертоград, Как звезды тихие, глаза его горят, Его могучий нос — столп безграничной веры, Точат уста его слова любви без меры, На богоизбранной ослице он сидит. (Ослицы этой хвост являет странный вид: К • нему прикреплены слова библейских текстов, Чтобы врагов пугать и обращать их в бегство-) В раздумьи. опустил он голову на грудь, Ослице дух святой указывает путь. Победный клич врага услышав в отдаленьи, Он хочет дать пути иное направленье, Но набожная тварь противится, встает Внезапно на дыбы и всадника несет. «Что на тебя нашло, любезная ослица? Откуда ропот твой? Прошу остановиться». Куда тебе! Она садится крупом в грязь; Впервые палку он хватает, разъярясь, И бьет, и бьет, и бьет; животное, не внемля, Кидает всадника, остервенясь, на землю. Но тут внезапно бог уста ее открыл И замыслы свои чудесно возвестил: «Брось палку! Дух святой мне преградил дорогу!
Ф. ЭНГЕЛЬС
