Франсуа Рабле. Мишель Монтень

"Новое воспитание" у Рабле — один из замечательнейших плодов пышно, даже буйно расцветшей и расцвеченной античной диалогической традиции. Первая же строка знаменитой "Книги, полной пантагрюэлиз-ма" содержит упоминание о Сократе и платоновских диалогах — этой исходной точки, первоначала, идеального образца для автора. Космический смех Платона претворяется в смеховую культуру Возрождения. "Смех свойственен человеку", — замечал автор "Гар-гантюа и Пантагрюэля". "Живость мысли сверхъестественная, добродетель изумительная, мужество неодолимое, трезвость беспримерная, жизнерадостность

неизменная, твердость духа несокрушимая..." (5, с. 30) — вот что означает для Рабле пример и наследие Сократа и Платона. Радость и веселье символизируются белым, небо и все небесное — голубым — цветами одежды Гаргантюа.

Аристотелевские правила рассуждения и логического умозаключения, ученейшие и точнейшие ссылки на многочисленных античных авторов с первых страниц первого "романа воспитания" обрушиваются на читателя, как из рога изобилия.

Проблема воспитания и образования ставится и решается уже в первых главах романа: посрамленный речью примерного воспитанника Понократа, Эвдемо-на, — речью, которая была "произнесена внятно и громогласно на прекрасном латинском языке, весьма изысканным слогом, скорее напоминавшим слог доброго старого Гракха, Цицерона или же Эмилия" (5, с. 66), Гаргантюа вместо ответа смог только "зареветь, как корова", чем и продемонстрировал результаты традиционного средневекового схоластического обучения и воспитания.

Итак, главный плод истинного "нового воспитания", как его понимает Рабле, — свободное владение превосходной речью, идеальный образец построения и исполнения которой предоставляет классическая античная риторическая традиция.

"Ученая беседа, приятная и полезная", общество просвещенных людей и соревнование с ними, рождающее желание отличиться и поднимающее дух — вот важные условия приобретения знаний и риторического мастерства; "приятность, легкость и желанность" занятий делают их почти развлечением. Добровольность и свобода усилий, принцип, выраженный в уставе Телемско-го аббатства — "Делай что хочешь", но вместе с тем и четкая упорядоченность жизни, —ведущие законы формирования личности и овладения знаниями.

"В греческом подражай стилю Платона, в латинском Цицерона", — рекомендует в письме Гаргантюа Пантагрюэлю. Таков риторический идеал эпохи. Поведение же наставника, образец его общения с воспитанником подчинены следующим принципам: учитель

158

должен вызывать любовь к себе и (посредством этого) к знанию; непременные условия этого — радость, смех, свободная жизнеутверждающая бодрость, сопут-. ствующие общению, однако в единстве с размеренностью, строгой упорядоченностью и организованностью познания и всей жизни.

Квинтэссенцию духа книги Рабле — "пантагрюэ-лизм" — автор определяет как "глубокую и несокрушимую жизнерадостность, перед которой все преходящее бессильно" (6, с. 437).

Заметим, что великий роман Рабле — художественное обобщение, воплощение и выражение тех принципов новой педагогики, что разрабатывали итальянские гуманисты XV в. — Бруни, Верджерио, Дечемб-рио, Гварини. Мантуанская "новая школа", основанная Витторино да Фельтре, так и называлась — "Дом радости".

Традиции гармонизирующего педагогического диалога, воспринятые "новой педагогикой" Возрождения из античной культуры, а точнее — прямо восходящие к непревзойденным открытиям Сократа и Платона, очевидно, оказались определяющими и в педагогических взглядах такого крупного философа-гуманиста, как Мишель Монтень. Вот каковы рито-рико-педагогические принципы, сформулированные им в "Опытах" (1580-1588):

"Постоянно кричат ученику в уши, как будто льют в воронку, а обязанность ученика состоит только в повторении сказанного. Мне хотелось бы, чтобы учитель исправил эту сторону дела, чтоб он с самого начала сообразно со способностями воспитанника давал ему возможность высказаться... Я не хочу, чтоб учитель находил и говорил всегда один; я хочу, чтоб он, в свою очередь, выслушивал слова учеников. Сократ, а потом Архезилай сначала заставляли говорить своих учеников, а потом уже сами говорили им... Пусть учитель заставит учеников изложить выученное во ста различных видах и применить это к стольким же различным случаям:... пусть он возьмет педагогические правила Платона за руководство в том, что ему надо делать" (2, с. 123-124).

159

Итак, все те же неразрывно и навсегда связанные имена Сократа и Платона. И только они! В самом деле, как мы постарались показать выше, принципы и образцы открытого Сократом эвристического педагогического диалога оказались настолько фундаментальными и настолько адекватными наиболее общим законам познания и общения, что они могут считаться универсальными для европейской педагогической культуры.