Маркс, изучив экономические законы жизни общества, открыл и доказал, что основой истории людей является материальное производство.
Благодаря историческому материализму хаос и произвол, господствовавшие в понимании истории и политики, сменились цельной и стройной научной теорией.
Идеалистическая философия рассматривала историю общества как таинственные произвольные деяния отдельной личности, как следствие воли и желаний людей. Но действительность жестоко опровергает эти представления. Развитие человечества зависит от законов, движущих историю помимо воли людей. Человек может эти законы изучить, познать, учитывать их в своих действиях, использовать их в своих интересах, но он не может отменить их или изобрести новые.
Исторический материализм вооружил пролетариат и его партию знанием путей революционного преобразования общества. Материалистическое понимание истории свело изучение поступков отдельной личности к изучению действия классов.
Маркс доказал, что движущая сила истории человечества – люди труда. Они играют главную роль в производственном процессе, они творцы всех богатств мира, необходимых для существования общества.
В зависимости от способа производства складываются и особенности строя, политических учреждений, образа мыслей людей, их взгляды, идеи, теории. Общественное бытие определяет общественное сознание. Нельзя правильно понять суть политических идей, теорий, если забыть материальную основу их происхождения – экономический строй общества.
Сознание людей – политические, правовые, художественные взгляды, философия, религия – зависит от господствующих производственных отношений между людьми. Оно коренным образом изменяется с изменением производственных отношений. Раз возникнув, общественный и политический уклад становится силой, воздействующей на условия, его породившие.
Благодаря историческому материализму наука об обществе стала столь же точной, как любая другая. Исторический материализм во многом определил Практическую деятельность Интернационала и первых рабочих партий.
Другое важное открытие Маркса состоит в выяснении до конца отношения между капиталом и трудом.
Маркс доказал, что в капиталистическом обществе рабочая сила продается так же, как и всякий товар. Однако живая сила рабочего обладает той особенностью, что она создает значительно больше предметов, чем необходимо для того, чтобы покрыть издержки производства.
Часть времени труженика уходит на возмещение предпринимателю расходов по изготовлению товара и на заработную плату. В остальную часть рабочего дня создается прибавочная стоимость. Именно она, прибавочная стоимость, составляет цель капиталистического производства, является основой капитализма.
– Производство прибавочной стоимости, или нажива, – говорил Маркс, – таков абсолютный закон капиталистического способа производства.
Однако процесс присвоения капиталистом результатов прибавочного, или бесплатного, труда рабочего замаскирован выдачей заработной платы. Это дает возможность капиталисту утверждать, что сделка по покупке физической силы была честной и труд рабочего оплачен сполна.
Некогда рабовладелец отбирал у раба все и постепенно физически уничтожал его.
Крепостной трудился на господина и лишь затем на своем клочке земли, чтобы прокормиться. Зависимость и угнетение были тогда ясно видимы.
Другое дело при капитализме. В буржуазном обществе орудия труда и средства производства принадлежат хозяину, а рабочий волен продавать или не продавать ему свою силу. Эксплуатация в буржуазном обществе хитро спрятана под кажущейся независимостью и свободой работника.
Карл Маркс впервые в истории политической экономии подверг прибавочную стоимость глубокому, всестороннему научному исследованию.
Продав произведенные рабочими товары, предприниматель покрывает все расходы производства, а прибавочная стоимость, взятая в ее отношении ко всему вложенному капиталу, выступает внешне как порождение этого капитала и в виде прибыли, дохода, денег поступает в карман капиталиста. Именно неоплаченный труд рабочего содержит всех нетрудящихся членов общества: капиталистов, чиновников, армию, полицию.
Таков ход производства капитала, подчиненный тем же законам, что и всякая другая купля или продажа товара. Только товар этот – рабочая сила человека.
Капитал, таким образом, доказал Маркс, есть не что иное, как результат неоплаченного труда рабочего класса.
Только уничтожение самой системы купли-продажи рабочей силы может положить конец угнетению человека человеком.
Созданием подлинно научной теории прибавочной стоимости Маркс обнажил хищническую сущность капиталистического способа производства, доказал, что источником доходов класса капиталистов и крупных земельных собственников является прибавочный труд рабочих. Учение о прибавочной стоимости – это краеугольный камень экономической теории Маркса.
«Капитал» – величественная научная эпопея, всеобъемлющая энциклопедия жизни буржуазного общества с показом его достижений и уродств, с пророческим выводом о его неизбежной гибели. Маркс достиг небывалых вершин научного познания и облек свое гениальное творение в прекрасную форму. «Капитал» явился научной поэмой, которая раскрыла до самых недр всю сущность современного капитализма для того, чтобы вынести ему суровый приговор и обосновать неизбежность появления нового общества.
Маркс исследовал также противоречия быта и брачных отношений в буржуазном обществе.
В «Капитале» исследуется буржуазное общество в его возникновении, развитии и упадке. Дни капитализма сочтены – таков пророческий вывод Маркса.
«Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под Ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют».
Подобно тому, как современный русский литературный язык идет от А. С. Пушкина, так нынешний научный философский, экономический, политический, исторический язык и терминология берут свое начало в трудах Маркса.
«Капитал» отличается образностью, повествование обильно пересыпано пословицами и поговорками, крылатыми словами и изречениями, метафорами и сравнениями. Со страниц «Капитала» в современную речь навсегда вошли марксовы афоризмы и сравнения, они сделались привычными и необходимыми средствами выражения теоретических обоснований и выводов. «Свободный как птица пролетарий»; насилие, которое «является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым»; деньги, которые «слепят взор своим металлическим блеском»; цены, «эти влюбленные взоры, бросаемые товарами на деньги»; деньги, которые прилипают к рукам третьего лица благодаря замещению одного товара другим; обращение, источающее из себя непрерывно «денежный пот»; «чрево рынка» и «рысий глаз капитала»; капитал – этот «мертвый труд, который, подобно вампиру, оживает лишь путем всасывания живого труда», капитал, стремящийся утолить свою «вампирову жажду живой крови труда». Стоимость, которая «порождает живых детенышей или по меньшей мере кладет золотые яйца»; буржуазная душа, жаждущая денег, «как олень жаждет свежей воды»; «родимые пятна капитализма»; «Джаггернаутова колесница капитала», «птичка-невеличка либерализма» и десятки других крылатых слов и выражений придают книге яркость и сочность, помогают лучше и быстрее усвоить мысли автора, запоминаются навсегда.
«Гнев родит поэта» – это любимое изречение Маркса относится прежде всего к самому автору «Капитала» – творения, написанного с революционной страстностью, пронизанного поэзией величайшего гнева к классу угнетателей. «Пламенеющим языком крови и огня» написана эта «библия рабочего класса». Поэтов и художников не раз вдохновляла книга книг – «Капитал».
В великом произведении Маркса много страниц художественной прозы. Владелец золотого мешка выступает как живое лицо, «как олицетворенный, одаренный волей и сознанием Капитал». Собственник денег «представляет собой лишь персонифицированный Капитал. Его душа – душа Капитала».
Прием олицетворения всех денежных владельцев в одном персонаже, наделения товаров человеческими качествами (сюртук, застегнутый на все пуговицы, как некий господин; стол, ставший с ног на голову и пустившийся в пляс; рассуждающие между собой товары) оживляет страницы первого тома, усиливает впечатляемость и эмоциональное воздействие. Олицетворенный капитал переходит из главы в главу, его портрет вырисовывается все ярче, наделенный отталкивающими чертами Фальстафа и Гобсека, он то рыщет по рынку, опытным рысьим глазом высматривая рабочую силу, то торгуется, то ведет купленного рабочего с рынка на фабрику, разговаривает, ссорится, спорит, волнуется или радуется, напевает песенку, делает сальто-мортале, напивается допьяна, лечится у домашнего врача Мак-Кулаха – буржуазного вульгарного экономиста. Маркс называет своего героя «персонифицированным капиталом», который действует, как живое лицо.
В том месте, где рассказывается о чудовищной эксплуатации детей в стекольной промышленности, когда даже фабричный отчет не отрицает того, что дети на стеклодувных заводах заняты баснословное количество часов в сутки, Маркс, который никогда не упускает случая углубить характер своего героя, разоблачить и зло высмеять его лицемерие и ханжество, рассказывает о том, как Капитал возвращается ночью из клуба пьяный, напевая песенку.
«Г-н Уотт приводит случаи, когда один подросток работал 36 часов без перерыва, – пишет Маркс, – когда двенадцатилетние мальчики работают до 2-х часов ночи, а затем спят на заводе до 5 часов утра (3 часа!), чтобы затем снова приняться за дневную работу! «Количество работы, – говорят редакторы общего отчета, – выполняемое мальчиками, девочками и женщинами во время дневной или ночной смены, прямо баснословно». А между тем «преисполненный самоотречения» стекольный капиталист, пошатываясь от портвейна, возвращается, быть может, поздно ночью из клуба домой и идиотски напевает себе под нос: «…«Нет, никогда, никогда не будут британцы рабами».
Какая убийственная ирония: владелец тысяч и тысяч маленьких невольников и женщин-невольниц, прикованных к стекольным печам более крепкими цепями, чем каторжник к своей тачке, – цепями голода – поет песенку о том, что британцы никогда не будут рабами.
Капитал и рабочий часто появляются на страницах книги, как живые, художником созданные образы. Заканчивая главу о процессе превращения денег в капитал, Маркс пишет: «…покидая эту сферу, мы замечаем, что начинают несколько изменяться физиономии наших действующих лиц. Бывший владелец денег шествует впереди как капиталист, владелец рабочей силы следует за ним как его рабочий; один многозначительно посмеивается и горит желанием приступить к делу; другой бредет понуро, упирается, как человек, который продал на рынке свою собственную шкуру и потому не видит в будущем никакой перспективы, кроме одной: что эту шкуру будут дубить».
Особой силы достигает язык Маркса, когда он говорит о труде:
«…Мы предполагаем труд в такой форме, в которой он составляет исключительное достояние человека. Паук совершает операции, напоминающие операции ткача, и пчела постройкой своих восковых ячеек посрамляет некоторых людей-архитекторов. Но и самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил ее в своей голове…
…Машина, которая не служит в процессе труда, бесполезна. Кроме того, она подвергается разрушительному действию естественного обмена веществ. Железо ржавеет. Дерево гниет. Пряжа, которая не будет использована для тканья или вязанья, представляет собой испорченный хлопок. Живой труд должен охватить эти вещи, воскресить их из мертвых, превратить их из только возможных в действительные и действующие потребительные стоимости. Охваченные пламенем труда, который ассимилирует их как свое тело, призванные в процессе труда к функциям, соответствующим их идее и назначению, они хотя и потребляются, но потребляются целесообразно»… и т. д.
Сообщая о подготовке к печати рукописей «Капитала», Маркс в письме к Энгельсу говорил: «Каковы бы ни были их недостатки, одно является достоинством моих сочинений: они представляют собой художественное целое».
«Капитал» – гармоническое единство формы и содержания, произведение, которое Маркс шлифовал многие годы, даже десятилетия. Максимально сжатый, образный язык, мускульный стиль, точность, ясность, звучность слова, синтез строгой научности с глубокой эмоциональностью создают неповторимое произведение, которое невозможно спутать ни с одним другим.
Ирония и сарказм пронизывают страницы «Капитала». Бичующая речь полемического трибуна то и дело перебивается сатирическими репликами, страстными восклицаниями – гневными, яростными, насмешливыми. Вся книга направлена на борьбу с угнетательским строем. «Капитал» – «самый страшный снаряд, который когда-либо был пущен в голову буржуа», – писал Маркс о главном труде всей своей жизни. «Капитал» это оружие, каждая строка которого – смертоносная стрела для эксплуататоров.
Ставя перед собой серьезнейшие теоретические задачи, Маркс стремился в то же время критически и сатирически проанализировать писания некоторых наиболее наглых и циничных представителей вульгарной политической экономии. Высмеивая, в частности, «теорию сбережения» Сеньорэ, пытавшегося доказать, что доход капиталиста является результатом умерщвления своей плоти, Маркс пишет:
«Все условия процесса труда превращаются отныне в соответственное количество актов воздержания капиталиста. Что хлеб не только едят, но и сеют, этим мы обязаны воздержанию капиталиста! Если вино выдерживают известное время, чтобы оно перебродило, то опять-таки лишь благодаря воздержанию капиталиста! Капиталист грабит свою собственную плоть, когда он «ссужает рабочему орудия производства» – т. е., соединив их с рабочей силой, употребляет как капитал, – вместо того, чтобы пожирать паровые машины, хлопок, железные дороги, удобрения, рабочих лошадей и т. д. или, как по-детски представляет себе вульгарный экономист, прокутить «их стоимость», обратив ее в предметы роскоши и другие средства потребления. Каким образом класс капиталистов в состоянии осуществить это, составляет тайну, строго сохраняемую до сих пор вульгарной политической экономией. Как бы то ни было, мир живет лишь благодаря самоистязаниям капиталиста, этого современного кающегося грешника, перед богом Вишну. Не только накопление, но и простое «сохранение капитала требует постоянного напряжения сил для того, чтобы противостоять искушению потребить его». Итак, уже простая гуманность, очевидно, требует, чтобы капиталист был избавлен от мученичества и искушений тем же самым способом, каким отмена рабства избавила недавно рабовладельца Джорджии от тяжелой дилеммы: растранжирить ли на шампанское весь прибавочный продукт, выколоченный из негров-рабов, или же часть его снова превратить в добавочное количество негров и земли».
Когда же наступает ответственнейший момент теоретического изложения и доказательств, Маркс призывает себе на помощь Дон-Кихота и Санчо, Шейлока и Порцию, Догберри и Фальстафа, Фауста и Робинзона, Одиссея и Гобсека, гофмаршала Кальба и Оливера Твиста, бичующие строки Ювенала и афоризмы Дидро и Вольтера, стихи Горация, Овидия, Виргилия, Гейне, Буало, Батлера, басни Эзопа.
Но больше всех писателей Маркс любил Шекспира, многие сцены из его драм и комедий знал наизусть, а в последние годы жизни вместе с младшей дочерью Элеонорой организовал «Клуб Догберри» – так в шутку было названо общество почитателей поэта из Стратфорда на Эвоне. Члены клуба собирались каждые две недели, чаще всего в доме Маркса, на шекспировские чтения, посещали шекспировские спектакли в театре «Лицеум», режиссером и исполнителем главных ролей в котором был знаменитый английский актер Генри Ирвинг.
Поселившись после поражения революции 1848–1849 годов в Лондоне, Маркс, чтобы углубить свои знания в английском языке, выписывал многое из Шекспира, систематизировал, запоминал. В течение всей жизни любовь к Шекспиру была у Маркса как бы родом недуга. В дружеской беседе, в речи, в сочинении он никогда не преминет бросить меткое словечко, позаимствованное у великого драматурга. Не удивительно поэтому, что и в «Капитале» несколько раз появляются шекспировские персонажи. Толстяк Фальстаф, беспардонный лгун и плут, распутник, грабитель с большой дороги, выступает у Маркса в роли «персонифицированного капитала» эпохи первоначального накопления; Шейлок появляется там, где капиталист, обходя все законы, добивается права на неограниченную эксплуатацию, угрожающую самой жизни производителей. Маркс восклицает словами Шейлока: «Да, грудь его, – так сказано в расписке!»
Рабочие протестовали против эксплуататорского «закона», на основании которого 8–13-летние дети работали, надрываясь, наравне со взрослыми рабочими. На это капитал отвечает словами наглого Шейлока:
На голову мою мои поступки
Пусть падают. Я требую суда
Законного, – я требую уплаты
По векселю.
Растет власть денег, этой абсолютной общественной формы богатства, всегда находящейся в состоянии боевой готовности… Все делается предметом купли-продажи. Обращение становится колоссальной общественной ретортой, откуда все выходит в виде денежного кристалла.
Как тут не вспомнить сцену из трагедии Шекспира «Тимон Афинский», не привести монолог о власти золота над человеком.
Великий немецкий писатель и мыслитель Гёте призывается там, где он может предоставить Марксу целое философское обобщение в одной произнесенной Фаустом строке, а Дон-Кихот Сервантеса, рыцарь Печального образа, появляется верхом на своем тощем Росинанте тогда, когда необходимо показать, что ничто не вечно в развитии человечества. Говоря об историчности всех общественно-экономических формаций, Маркс бросает шутливую, но меткую и запоминающуюся навсегда реплику:
«Еще Дон-Кихот должен был жестоко поплатиться за свою ошибку, когда вообразил, что странствующее рыцарство одинаково совместимо со всеми экономическими формами общества».
«Капитал» объединил все органически связанные между собой звенья в учении Карла Маркса – философию, политическую экономию и учение о социалистической революции. В этом произведении, явившемся вершиной научной деятельности великого революционера, Маркс не только исследовал капиталистическое общество, но дал глубокое философское и экономическое обоснование пролетарского социализма, учения о всемирно-исторической миссии пролетариата, о социалистической революции, о диктатуре пролетариата.
Маркс превыше всего ставил практику, он всегда подчеркивал решающую роль деятельности и прежде всего производственной деятельности в жизни людей. «Общественная жизнь, – писал Маркс, – является по существу практической».
На протяжении всей своей деятельности Маркс и Энгельс боролись против принижения сил человеческого разума, выступали против тех ученых, которые проповедовали непознаваемость мира.
Оба великих революционера, не щадя сил своих, работали над тем, чтобы открыть законы, движущие человеческим обществом, внести свой вклад в дело познания мира.
В центр всех вопросов философии Маркс и Энгельс поставили практику, революционно-практическую деятельность людей, они создали новую, высшую форму материализма, вооружили пролетариат пониманием значения революционной борьбы как единственного средства коренного изменения существующих общественных порядков Слова Маркса – освобождение рабочего класса должно быть завоевано самим рабочим классом – стали основным принципом всей деятельности Интернационала.
Здоровье Карла ухудшилось, нищета стучалась в дверь Снова грозило выселение из квартиры Как всегда, только денежная помощь Энгельса спасла всю семью от голодного и унизительного существования. Между тем приближалась свадьба Лауры и Поля Лафарга. Родителям хотелось одарить новобрачную. Необходимо было пригласить кой-кого из ее подруг и дать молодежи повеселиться Все это стало возможно благодаря чуткости и заботам манчестерского друга и его самоотверженности. Энгельс занимался ненавистной коммерцией, чтобы Маркс мог посвятить себя всецело их общему делу.
Непреодолимые трудности вынуждали Карла подумывать о переезде в Женеву. Там жизнь была значительно дешевле Но как мог он оставить непосредственное руководство Интернационалом, расстаться с библиотекой Британского музея, из сокровищницы которой многое черпал? Кроме того, Маркс стремился наладить перевод «Капитала» с немецкого на английский язык, чтобы он стал доступен большему числу читателей, рабочим Великобритании и многих колоний. Однако при жизни Маркса «Капитал» так и не был переведен на английский язык.
Нелегко ему было Особенно изнуряло хитрое безразличие, проявляемое прессой по отношению к его детищу – «Капиталу». В него вложил Маркс всего себя, жертвовал всем, включая свое здоровье. Этот труд вобрал в себя все знания, опыт, мысли, исследования, открытия многих десятилетий. В книге жили его гигантский мозг и великая душа. Это был итог бытия гения, его подвиг.
Как ни был Маркс крепок духом, он начал страдать. Через два месяца после опубликования «Капитала» Карл писал Фридриху
«Молчание о моей книге нервирует меня. Я не получаю никаких сведений. Немцы славные ребята Их заслуги в этой области, в качестве прислужников англичан, французов и даже итальянцев, действительно, дали им право игнорировать мою книгу. Наши люди там не умеют агитировать Однако остается делать то, что делают русские, – ждать Терпение, это – основа русской дипломатии и успехов. Но наш брат, который живет лишь один раз, может околеть, не дождавшись»
Коварный замысел врагов и невежд – молчание о «Капитале» – приносил большой вред Маркс понимал, какое всесокрушающее оружие дал он своей книгой всей армии революционеров и рабочих Но книгу преднамеренно, упорно и злобно замалчивали, а надо было объяснить, донести учение тем, кому оно предназначалось Заговор критики требовал ответной атаки единомышленников. Враги постоянно действенны, что не всегда можно сказать о тех, кто называется друзьями. Но Энгельс был настоящим другом и первый понял, что далее ждать нельзя. Между Марксом и большинством человечества, которому он отдал себя всего с юных лет, встало хитроумное вражеское заграждение: влиятельные газеты принадлежали буржуазии. Энгельс решил пробить брешь. Статьи о книге – то же, что ветер, разносящий семена, что всполох зарниц, освещающих небо из края в край. В схватке друг не задастся вопросом, следует ли ему броситься вперед, чтобы спасти товарища, никому не придет, в голову осудить этот естественный порыв. Иное бывает в тихой заводи мещанской повседневности, где считается подчас неудобным вступиться за друга, чтобы не подумали о сговоре. Когда цель велика и полезна людям, кому же, как не единомышленнику, прийти на помощь? И соратники принялись писать критические разборы труда Маркса, чтобы привлечь к нему внимание, проложить дороги, вызвать на поединок критиков. Им удалось напечатать во многих буржуазных газетах заметки о выходе книги, отзывы на нее и даже поместить биографическую статью об авторе вместе с его портретом. Последнее, однако, не понравилось Марксу, он терпеть не мог ничего, напоминающего рекламу.
– Я считаю это скорее вредным, чем полезным, – объявил он с неудовольствием, – и не соответствующим достоинству человека науки. Редакция энциклопедического словаря Мейера уже давно письменно просила меня доставить ей мою биографию. Я не только не послал ее, но даже не ответил на письмо.
Усилия друзей увенчались успехом. Произведение Маркса было замечено. Вскоре появились статьи о «Капитале». Даже Арнольд Руге, многолетний идейный противник Маркса, выступил в печати с оценкой могучей книги и заявил, что она «составляет эпоху и бросает блестящий, порой ослепляющий свет на развитие и гибель, на родовые муки и страшные дни страданий различных исторических эпох. Исследования о прибавочной стоимости вследствие неоплаченного труда, об экспроприации рабочих, которые раньше работали на себя, и предстоящая экспроприация экспроприаторов – классические. Маркс обладает широкой ученостью и блестящим диалектическим талантом. Книга превышает горизонт многих людей и газетных писак, но она, совершенно несомненно, проникнет в общее сознание и, несмотря на свей широкие задания или даже именно благодаря им, будет иметь могущественное влияние».
Людвиг Фейербах был не менее поражен титаническим размахом труда Маркса. Он заявил, что «книга изобилует интереснейшими, неоспоримыми, хотя и ужасными фактами». Почтительно и многословно писал о «Капитале» профессор Дюринг, считавшийся знатоком вопроса. Были и нелепые высказывания. Старый поэт Фрейлиграт, которому Маркс подарил «Капитал», сообщал, что вынес много поучительного из чтения книги и знает о самом положительном отношении к ней купцов и фабрикантов на Рейне. Бывший редактор славной «Новой Рейнской газеты» увидел в «Капитале» только полезный источник знания и руководство для молодых коммерсантов.
Высокое признание получило творение Маркса среда передовых людей России. Именно русские люди первыми перевели «Капитал» и издали его в Петербурге.
Прекрасна скромная Ирландия, зеленая холмистая страна с неоглядными розово-лиловыми от вереска, лаванды и цветущей мяты лугами, светлыми неторопливыми реками и густыми перелесками. Народ, живущий на острове, храбр, умен, мечтателен и музыкален. Арфа – национальный инструмент, и под ее нежный, как колыханье тростника над заводью, аккомпанемент декламировали поэмы барды. Странствующие поэты, сказочники, импровизаторы настойчиво призывали к борьбе ирландцев с поработителями. В XVII веке Стюарты, Кромвель и Вильгельм III закабалили поэтическую мирную «страну картофельной кожуры», и с тех пор протяжные чистые звуки арф славили в песне и стихе бойцов за освобождение. Безыменных бардов жестоко преследовали англичане, и арфа все чаще печалилась о бедствии страны древних фениев, как в незапамятные времена назывались жители острова Эйрин (Ирландии). Согнанный с пашен колонизаторами, народ покидал тихий остров, и свыше трех миллионов людей в начале второй половины века нашло прибежище в других странах. Больше всего изгнанников переселилось за океан, в Соединенные Штаты.
Лицци, сестра Покойной Мэри Бернс, вторая жена Энгельса, ирландка, принимала деятельное участие в движении за освобождение своей родины, начатом революционерами, назвавшими себя фениями в память древних вольных обитателей острова.
Первые объединения фениев появились в конце 50-х годов в Америке среди ирландских переселенцев. Затем их тайные кружки возникли в самой Ирландии. Была создана единая организация «Ирландское революционное, республиканское братство». Она состояла из интеллигентов, крестьян и рабочих. Программа фениев была проста – борьба против колониального гнета англичан и массового сгона ирландских арендаторов с родных земель новыми чужеземными помещиками. Фении требовали независимости Ирландии, провозглашения республики и передачи земли в собственность тем, кто ее обрабатывал и платил неимоверно большую арендную плату англичанам-землесобственникам.
Маркс, вся его семья горячо сочувствовали фениям и их борьбе.
Все три дочери Карла всячески подчеркивали свои симпатии к порабощенному народу, столь щедро одаренному в поэзии, литературе и музыке. Лицци Бернс и Лаура часто пели ирландские народные песни, мелодичные и остроумные. Энгельс отлично знал эпос соседнего с Англией острова и ознакомил с ним всех обитателей Модена-Вилла.
Ирландцам присущ особый, своеобразный юмор, доброжелательный, хоть и острый, помогающий жить. Он свойствен только очень гибкому, наблюдательному уму и резко отличен от тяжеловесного, неповоротливого, грубоватого юмора англичан. Как и всякое оружие, ирония может быть убийственна, а может удалять вредные наросты и исцелять. Шутка ирландцев – следствие подчас завидной проницательности – обычно человеколюбива и не начинена ядом,
Лицци Бернс обладала чисто ирландским юмором, который очень нравился всем, кто ее знал. В борьбе за свою родину Лицци находила поддержку в семье Маркса. Обычно Женнихен носила подаренный ей повстанческий крест в память польского восстания 1863 года на черной ленте, но после казни в Манчестере ирландских фениев она облачилась в траур и стала носить бесценную революционную реликвию на ленте зеленого национального цвета Ирландии. Все Женщины семьи Маркса как вызов англичанам в торжественные дни надевали зеленую одежду.
К рождественским праздникам Тусси вышила в подарок Энгельсу и его жене диванную подушку, узор которой изображал арфу на зеленом фоне. Но глубже всех вникала во все особенности борьбы ирландских революционеров старшая из дочерей, Женнихен. Она участвовала в шествиях и собраниях, на которых провозглашались требования амнистии арестованным фениям. Одну из наиболее значительных демонстраций, организованных в Гайд-парке Международным Товариществом Рабочих, Женни описала ганноверскому другу семьи Людвигу Кугельману:
Этот крупнейший в Лондоне парк представлял собою одну сплошную массу мужчин, жешцин и детей. Даже деревья до самых макушек были усыпаны людьми. Число присутствовавших составляло, по данным газет, около 70 тысяч человек, но так как газеты эти английские, то цифра, несомненно, слишком низка. Некоторые демонстранты несли красные, зеленые и белые знамена с самыми разнообразными девизами, например: «Держите порох сухим!», «Неповиновение тиранам – долг перед богом!» А выше флагов вздымалась масса красных якобинских колпаков, и несущие их демонстранты пели «Марсельезу».
В ирландском городке Типперери был избран в парламент один из бывших руководителей печатного органа фениев «Ирландский народ» – О'Донован-Росса, приговоренный английским судом к пожизненной каторге. Это стало наиболее сенсационным политическим событием Англии и Ирландии. В семье Маркса ликовали.
«Мы все плясали от радости, – писала Женни. – Тусси вообще неистовствовала… Какую панику вызвало в Англии сообщение об избрании фения!»
Английская пресса пыталась всячески исказить это происшествие, и особенно изолгался правительственный официоз. Французская демократическая газета «Марсельеза» на основании ложной информации газеты премьера Англии Гладстона поместила статью, дававшую неверное освещение событиям в Ирландии. Но вскоре в той же газете появилась статья за подписью «Дж. Вильямс», опровергающая ложь английского официоза. За псевдонимом «Дж. Вильямс» скрывалась дочь Маркса Женни. Восемь смелых, политически острых статей об ирландских фениях появилось в печати под этим псевдонимом. Только одну из них Женни писала вместе с отцом. Статьи обратили на себя внимание читателей и вызвали много откликов.
Маркс высоко оценил творчество Женнихен и в шутку прозвал ее «наш знаменитый Вильямс», поздравил ее и Энгельс, знаток ирландских дел.
– Мистер Дж. Вильямс имеет славный и вполне заслуженный успех. Браво, Женни!
Мастерски написанные корреспонденции дочери Маркса возымели свое действие, и глава правительства Гладстон на одном из заседаний палаты общин вынужден был, наконец, согласиться расследовать зверское обращение с заключенными фениями. Одновременно он, верный своей политике удушения Ирландии, внес на обсуждение законопроект об отмене в этой колонии конституционных свобод и о введении осадного положения.
Борьба разгоралась. Интернационал помогал ирландскому народу и способствовал распространению во всем мире правды о его трагическом положении.
Жена Маркса не уставала делать все, чтобы помочь борющимся ирландским революционерам. Она перевела на французский язык много стихотворений томившегося в тюрьме, избранного в парламент, любимца своего народа ирландца О'Донован-Росса, за освобождение которого ратовала в печати младшая Женни. Вместе с дочерьми жена Маркса посещала собрания в защиту фениев и привлекала немцев-изгнанников к движению солидарности с ирландским народом.
Много времени и сил отдал ирландскому вопросу Карл Маркс. Несмотря на болезнь, он решил выступить в Лондонском коммунистическом просветительном обществе немецких рабочих с докладом об Ирландии. Он говорил с непередаваемым воодушевлением и силой убеждения с совершенно различными по уровню развития людьми, всегда был понимаем ими, а потому без особого труда разоружал противников и вербовал союзников. Глубина его знаний и ясность мышления служили надежным арсеналом, и он оставался непобедимым в любой схватке и покорял сердца людей. Он бывал также увлекательным педагогом для любого: будь то неграмотный щетинщик, бунтующий студент или самонадеянный профессор.
В докладе об Ирландии Маркс рассказал слушателям трагическую историю этой страны и как ею коварно завладели могущественные соседи – англичане.
– Земледельческое население, – говорил Маркс, – питалось только картофелем и водой, так как пшеница и мясо отправлялись в Англию. Вместе с продуктами и рентой из страны вывозились также удобрения; земля была истощена. Часто в той или иной местности возникали голодовки, а картофельная болезнь и в 1846 году привела к всеобщему голоду. Миллион человек умерли от недоедания. Картофельная болезнь была следствием истощения почвы, результатом английского владычества. Высокие цены на мясо и банкротство еще оставшихся мелких землевладельцев способствовали сгону крестьян с земли и превращению их земель в пастбища для скота. Свыше одного миллиона ста тысяч человек были вытеснены девятью миллионами шестьюстами овец.
Только при монголах в Китае когда-то обсуждалась возможность уничтожения городов, чтобы очистить место для овец.
Ирландский вопрос является поэтому не просто национальной проблемой, а вопросом о земле, вопросом о существовании. Гибель или революция – таков теперь лозунг.
На следующий после доклада день, сообщая Энгельсу различные новости, Маркс не мог удержаться от шутки по поводу своих карбункулов, мешавших ему сидеть. «Вчера я прочел в нашем немецком рабочем союзе (но там были представлены еще три других немецких рабочих ферейна, всего около ста человек) полуторачасовой доклад об Ирландии, так как «стоячее» положение теперь для меня самое «легкое».
Маркс досконально изучил ирландские дела и много писал об этом. Он увидел, что из-за безработицы Ирландия выбрасывает на английский рабочий рынок избыток своего населения и этим снижает заработную плату английского труженика. Между полунищим работником ирландцем и таким же англичанином начинается борьба за труд, за кусок хлеба, приводящая к взаимной лютой ненависти и раздорам. Английский пролетарий озлобляется, считая ирландца конкурентом, и противопоставляет себя ему как представителя господствующей нации. Ирландец ярится на англичанина, считая его врагом и орудием порабощения своей родины. Это зло перекинулось и в Америку, куда потянулись согнанные с родных земель бедняки из разоренной Ирландии.
Интернационал, по мнению Маркса и Энгельса, должен был повсюду открыто отстаивать права Ирландии, а обязанность Генерального совета к тому же – пробуждать в английском пролетариате сознание, что национальное освобождение Ирландии не только дело отвлеченной справедливости и человечности, но и условие его собственной социальной независимости.
В доме Энгельса и его жены в Манчестере находили приют многие ирландские революционеры. Оказывая поддержку фениям, Энгельс в то же время сурово осуждал их заговорщическую тактику, недостаточное общение с свободолюбивыми соотечественниками, попытки устраивать местные восстания и прибегать к террору.
8 сентября 1867 года в Лозанне собрался II конгресс Интернационала. Основной опорой его все еще оставались тред-юнионы.
В воззвании, которое Генеральный совет издал за 2 месяца до конгресса, был дан обзор положения международного рабочего движения в третьем году существования товарищества. В Европе, за исключением Швейцарии и Бельгии, союзы многого не достигли. Зато Североамериканский союз в некоторых штатах завоевал для трудящихся 8-часовой рабочий день. Это была значительная победа.
Маркс на конгрессе быть не мог. Он болел. В числе представителей от Генерального совета находился портной Эккариус. Всего съехались 71 делегат. Преобладали представители романских стран: французы, итальянцы, бельгийцы.
Конгресс утвердил пребывание Генерального совета в Лондоне, что было очень важно для Маркса и Энгельса, установил обязательный годовой взнос в 10 сантимов для каждого члена Интернационала и подтвердил, что борьба за социальное освобождение рабочего класса неразрывно переплетена с его политической деятельностью. Завоевание политической свободы для рабочих – первейшая необходимость.
Вместе с третьим годом существования Интернационала закончилась и пора его спокойного развития. Наступало время горячих споров и трудных боев.
Женни жила не менее напряженной и многообразной жизнью, нежели Карл. Она входила в подробности каждодневных событий и дел Интернационала, помогала мужу во всех его начинаниях, вела переписку с многочисленными соратниками в разных странах.
После окончания конгресса Женни Маркс писала в Женеву Филиппу Беккеру:
«…Вы не поверите, какую огромную сенсацию во всей прессе вызвал здесь Лозаннский конгресс. После того как газета «Тайме» задала тон, ежедневно печатая корреспонденции о конгрессе, другие газеты также стали посвящать рабочему вопросу не только заметки, но даже длинные передовые статьи, не считая более, что это ниже их достоинства. О конгрессе писали не только все ежедневные газеты, но и все еженедельники».
В этом же письме жена Маркса поделилась своими размышлениями о вышедшем из печати «Капитале».
«…Если Вы уже приобрели книгу Карла Маркса, то советую Вам, в случае, если Вы еще не пробились, как я, через диалектические тонкости первых глав, прочитать сначала главы, посвященные первоначальному накоплению капитала и современной теории колонизации. Я убеждена, что Вы, как и я, получите от этих глав огромнейшее удовлетворение. Разумеется, Маркс не имеет для лечения зияющих кровоточащих ран нашего общества никаких готовых специфических лекарств, о которых так громко вопит буржуазный мир, именующий теперь себя также социалистическим, никаких пилюль, мазей или корпии; но мне кажется, что из естественноисторического процесса возникновения современного общества он вывел практические результаты и способы их использования, не останавливаясь перед самыми смелыми выводами, и что это было совсем не простым делом – с помощью статистических данных и диалектического метода подвести изумленного филистера к головокружительным высотам следующих положений: «Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества… Многие не помнящие родства капиталы, функционирующие в Соединенных Штатах, представляют собой лишь вчера капитализированную в Англии кровь детей… Если деньги… «рождаются на свет с кровавым пятном на одной щеке», то новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят… Бьет час капиталистической частной собственности…» и до конца.
Должна сказать откровенно, что этот изумительный по своей простоте пафос захватил меня, и история стала мне ясной, как солнечный свет».
Приближалось замужество красавицы Какаду – Лауры, и мать деятельно готовила ей приданое: и обязательные платья из тяжелой тафты, и костюм для свадебного путешествия из клетчатой шотландской шерсти с пышной короткой юбкой. Все три дочери Маркса, отличные гимнастки, тотчас же оценили преимущества такой одежды, но допускалась она только в дороге. В повседневной жизни, как и все девушки их возраста, Женнихен, Лаура и Элеонора носили длинные, до пола, с узким лифом платья, отделанные воланами или тесьмой. Несгибающиеся, густо накрахмаленные нижние юбки придавали таким одеяниям из тяжелых тканей вид колокола. Тугие локоны: черные – у Женнихен и золотисто-бронзового цвета, которым прославились венецианки на полотнах великого Тициана, – у Лауры – ниспадали на плечи.
Перед бракосочетанием Лауры, которое решено было совершить по-граждански, в мэрии, Лафарг отправился в Манчестер познакомиться со вторым отцом своей невесты – Фридрихом Энгельсом.
В апреле Лаура и Поль зарегистрировали брак в бюро актов гражданского состояния в Лондоне. Энгельс приехал на это торжество ненадолго, в Манчестере его ждали неотложные дела.
Женнихен не преминула заставить Энгельса ответить на вопросы ее заветной книги признаний.
– Ты не сопротивляйся, дядя Энгельс, наша Ди настойчива, как Мавр, и она все равно поставит на своем.
– Но мне разрешается шутить, надеюсь. Это ведь не опрос фабричного инспектора, – оговорил свои права Фридрих. – Они честнейшие люди, но не всегда им свойственно чувство юмора.
– Ты можешь писать, что хочешь. Да и попробуй кто приневолить Фреда! – вмешался Маркс.
Энгельс уселся поудобнее за рабочим столом друга. И со свойственной ему тщательностью принялся писать без помарок, четким, красивым, ровным почерком.
– Только тот комик смешон, который сам траурно серьезен, – возгласил Энгельс, состроив при этом мрачную гримасу, и подмигнул Тусси.
Достоинство, которое вы больше всего цените в людях?
– Веселость.
…в мужчине?
– Не вмешиваться в чужие дела.
…в женщине?
– Умение класть вещи на свое место.
Ваша отличительная черта?
– Знать все наполовину.
Ваше представление о счастье?
– Шато-Марго 1848 г.
Недостаток, который внушает вам наибольшее отвращение?
– Ханжество.
Ваша антипатия?
– Жеманные, чопорные женщины.
Ваше любимое занятие?
– Поддразнивать самому и отвечать на поддразнивание.
Ваш любимый герой?
– Нет ни одного.
…героиня?
– Их слишком много, чтобы можно было назвать только одну.
Любимый цветок?
– Колокольчик.
…цвет?
Энгельс вспомнил зловонные красильные цехи текстильной фабрики и написал:
– Любой, если это не анилиновая краска.
Ваше любимое блюдо?
– Холодное – салат, горячее – ирландское рагу.
Ваше любимое житейское правило?
– Не иметь никакого.
Ваш любимый девиз?
– Относиться ко всему легко.
– Ах, дядя Энгельс, – сказала Тусси разочарованно, прочитав его ответы, – ты зря, шутки ради, наговорил на себя напраслину. Ты совсем другой.
Вскоре Энгельс вернулся в Манчестер. Там радостное событие было отмечено снова. 10 апреля Фридрих писал об этом Карлу:
«Свадьбу мы здесь отпраздновали с большой торжественностью, собакам надели зеленые ошейники, для шести ребят был устроен званый чай, огромный стеклянный кубок Лафарга служил чашей для пунша, и бедного ежа напоили пьяным в последний раз».
Ручной еж был другом не только Энгельса, его жены Лицци, но и Тусси Маркс, часто наезжавшей в Манчестер. Однако в ночь, когда вся семья Энгельса отпраздновала заочно свадьбу Лафарга, еж разгрыз одеяльце, на котором спал, сунул голову в дыру и так запутался, что утром его нашли задушенным.
Известие о кончине ежа огорчило Тусси, и Карл с шутливой печалью выразил Энгельсу соболезнование по поводу кончины «достопочтенного ежа».
Лафарги уехали на месяц во Францию. Они решили затем обосноваться в Лондоне, где Лафарг, закончивший медицинское образование, должен был начать врачебную практику.
Маркс после отъезда дочери и зятя принялся за рукописи II и III томов «Капитала» и снова перечитал Адама Смита и много других книг. Он тщательно проследил взаимосвязь между нормой прибыли и нормой прибавочной стоимости и успешно выработал схему всего последнего тома своего труда. Однако нездоровье мешало ему. Несмотря на уговоры Женни лечиться, Карл не только отказывался от помощи врачей, но часто скрывал, что болен.
В это же время I том «Капитала» прокладывал себе дорогу, завоевывая людей. Сложны и необычны судьбы эпохальных книг-откровений. Их сжигали, но они снова появлялись из пепла и совершали свое триумфальное шествие по векам. Их предавали анафеме, оплевывали, а они воскресали и начинали новую жизнь, радуя и обогащая человеческие души. Их не замечали и пытались уничтожить молчанием, и все же они, сильные, как буря, двигались по всей земле, проникая в каждое жилище. Сгусток гениальных мыслей и чувств, эти книги неизменно рано или поздно доходили до тех, кому предназначались, потому что служили счастью и добру людей. Ничто не могло задержать победный путь «Капитала». Гениальное не умирает.
Приближалось 50-летие Маркса. О полувековом юбилее Марксу напомнили родные. Пятьдесят лет! Порог старости! В окно кабинета врывался запах майских цветов. Гудели жуки, пели птицы. Карл закурил и оперся головой на руку. Промелькнули разрозненные картины детства, юности, зрелых лет, припомнились давно исчезнувшие люди.
«Ах, Карлхен, Карлхен, ты все еще нищий и таким умрешь. Если б ты послушался меня и вместо того, чтобы пытаться осчастливить все человечество, сколотил капитал, то жил бы, как дядя Филипс и даже богаче, ведь у тебя такая голова», – донесся до него шепот покойной матери.
Карл насмешливо сощурил глаза. Полвека тянул он лямку, был изгнан с родины, беден, болен, вступал в необеспеченную старость. В течение многих лет рядом с ним терпели тяжкие лишения жена и дети. И, однако, подводя итоги прожитого, Маркс знал, что, начни он жизнь сначала, все равно пошел бы по тому же пути, не отказался бы ни от чего.
И когда Женни, поздравив Карла, прижала к груди его седую голову, Карл сказал ей с глубоким чувством:
– Я нашел все-таки в жизни самое редкое и ценное: настоящую любовь – тебя, и дружбу – Фридриха.
«Дорогой Мавр! – писал Марксу Энгельс в те же дни, – поздравляю anyhow[20] с полувековым юбилеем, от которого, впрочем, и меня отделяет лишь небольшой промежуток времени. Какими же юными энтузиастами были мы, однако, 25 лет тому назад, когда нам казалось, что к этому времени мы уже давно будем гильотинированы».
Подобно тому как огромная масса Луны притягивает к себе морские пучины, вызывая приливы и отливы океанов, так гений обладает магнетической силой притяжения. Женни фон Вестфален пожертвовала ради Маркса всеми привилегиями своего аристократического происхождения и любила его безмерно до самой своей смерти; великий Энгельс делил с Марксом все и не пожалел своих лучших лет, чтобы предоставить другу возможность творить. Вильгельм Вольф завещал Марксу свое небольшое, трудом скопленное состояние, так же как Елена Демут бескорыстно посвятила семье Маркса всю свою жизнь.
Дружеское чувство прочно привязало к нищему и преследуемому Марксу Вейдемейера и Лопатина, Лесснера и Лафарга, Либкнехта и Дмитриеву и многих, многих других. Он вдохновлял поэтов, вселял уверенность в революционеров, восхищал ученых.
Люди разных национальностей и профессий тянулись к Карлу Марксу и, узнав его ближе, никогда уже не оставались равнодушными к нему. И в то же время Маркс был одним из самых скромных людей. Он решительно пресекал всякую лесть, прислужничество и питал жестокую неприязнь к проявлению какого бы то ни было культа личности. Так было всю его жизнь. Маркс любил вспоминать, как, вступая в Союз коммунистов, он и Энгельс поставили условие, чтобы из устава было выброшено все содействующее суеверному преклонению перед отдельными личностями.
Осенью 1868 года Маркс получил письмо от незнакомого ему русского из Петербурга. Николай Францевич Даниельсон, псевдоним которого был Николай – он, 24-летний литератор, служивший в Петербургском обществе взаимного кредита, сообщал, что «Капитал» переводится на русский язык и принят к изданию Поляковым. По просьбе Даниельсона Маркс послал ему фотографию и краткие автобиографические сведения.
Мысль о переводе «Капитала» возникла у участников полулегального кружка, прозванного «Рублевым» по размеру установленных в нем членских взносов. Несколько десятков молодых честных и пылких сердец объединились, чтобы нести знания в народ. Они надеялись пробудить в бесправных и обездоленных соотечественниках стремление к борьбе за общечеловеческие идеалы добра и равенства. С этой целью образованная молодежь старалась ознакомиться со всем новым и значительным, что издавалось в других странах, и по возможности переводить и издавать книги на родине.
Одним из учредителей и вдохновителей «Рублева общества» был Герман Лопатин, ученик Чернышевского, рано испытавший на себе когти царских жандармов, редкостных способностей самоотверженный юноша, отлично окончивший университет, владевший свободно тремя иностранными языками. Неистовый революционер, жаждущий действия, Лопатин нелегально пробрался за границу, чтобы бороться за свободу в отрядах Гарибальди, затем вернулся в Россию, где было много дела для беспокойных душ, жаждущих не эгоистического личного процветания, а счастья для всего народа. Герман Лопатин был из числа таких избранных натур. В его груди билось большое сердце, вмещавшее любовь ко всему человечеству.
В России Лопатин был связан с революционно настроенной молодежью и вел переписку с ссыльными. Он следил за социалистической литературой. Едва «Капитал» появился в Германии, как был приобретен членами «Рублева общества». Тогда-то и возникло у них желание перевести книгу Маркса на русский язык, чтобы сделать ее достоянием наибольшего числа людей. Но в переписку с Марксом Лопатин уже вступить не мог, так как был вскоре арестован и заточен в Петропавловскую крепость, а затем отправлен в ссылку. Письмо в Лондон послал товарищ Лопатина по университету и друг всей его жизни Даниельсон после того, как договорился об издании с Поляковым. Пересылку этого письма взял на себя также близкий в то время Лопатину человек, член «Рублева общества» Любавин. Все эти три человека хорошо знали немецкий язык.
Только через два года Герману Лопатину удалось бежать из ссылки за границу. Прежде чем согласно решению петербургского кружка и просьбе издателя Полякова отправиться к Марксу, он поехал в Женеву. Лопатин был тягостно поражен распыленностью, сплетнями и личной враждой, которые раздирали отдельные группы эмигрантов. Ни дружбы, ни спаянности, ни единой цели, каких искал Лопатин, в среде изгнанников не было.
Швейцария, как Англия, стала страной, куда со всех сторон мира стекались эмигранты. Много осело на берегах Лемана и русских, начиная от сподвижников Чернышевского и до членов разгромленной бунтарской группы «Народная расправа». Значительное влияние в эту пору приобрел Бакунин и близкий к нему Сергей Нечаев, который в Женеве начал издавать журнал, развивающий идеи, охарактеризованные Марксом и Энгельсом как «казарменный коммунизм». В свои 23 года Нечаев представлял из себя совершенно законченный тип демагога. Провокации, подметные письма, шантаж и даже убийство представлялись Нечаеву дозволенными в партийной и общественных войнах. Для себя он требовал единовластия и не терпел в своем кружке никакой критики и возражений.
Лопатин прибыл в Швейцарию в тот период, когда царское правительство потребовало выдачи Нечаева как уголовного преступника. Русские эмигранты попытались противодействовать этому.
Лопатин, бывая на собраниях, где русские изгнанники жестоко словесно дрались между собой, окончательно убедился в их беспомощности. Не обнаружил Лопатин ясных и четких позиций у большинства своих соотечественников и почувствовал себя одиноким и чужим. Тогда-то у него родилась, ставшая затем неотвязной, мысль спасти во что бы то ни стало Чернышевского для сплочения всех разрозненных и ослабленных распрями русских революционеров, не имеющих достойного, авторитетного руководителя в своей среде.
Лопатину говорили о человеке, который мог указать выход из создавшегося – в значительной степени из-за происков, интриг и диктаторских замашек Бакунина – положения. Его звали Карл Маркс. И Лопатин решил направиться в Лондон, надеясь с помощью Маркса рассеять свои сомнения в теории. Но главной целью оставался разговор о переводе «Капитала». Лопатин и так несколько затянул осуществление того, чего хотели от него члены петербургского кружка.
Подплывая на белом пароходике к Дувру, 25-летний русский, обращавший на себя внимание могучим телосложением и красивым, одухотворенным лицом, заметно волновался. Он то и дело без нужды снимал и протирал очки, которыми из-за близорукости постоянно пользовался, что, впрочем, нисколько не портило его красивые, серые, простодушные, очень умные глаза.
Имя руководителя Интернационала было уже широко известно. А большие люди всегда внушают некоторую робость. Однако Герман Лопатин мог не бояться этой встречи. Он умел смело мыслить и немало знал для своих лет. Он хотел обрести неотразимое оружие для борьбы с самодержавием и надеялся, что Маркс даст ему это оружие.
Наконец Лопатин добрался до желанной улицы Мэйтленд-парк-род и увидел на стене фонарь с № 1. Перед ним была Модена-Вилла, двухэтажный серый небольшой дом, за которым находился густой зеленый сад.
Карл Маркс жил очень уединенно. Тому было немало причин. Творчество и напряженный труд требуют покоя и сосредоточенности. И ничто не приносит столько вреда, как суета, празднословие и случайные ненужные встречи и знакомства. Они как ил, от которого мелеет даже самая глубокая и быстроводная река.
В семье Маркса все боялись пошлости, пересудов и бесцельной потери времени. С другой стороны, автор «Манифеста Коммунистической партии», «Восемнадцатого брюмера» и «Капитала», глава международного рабочего движения интересовал полицию нескольких стран. Под разными предлогами к нему старались проникнуть агенты и провокаторы, и поэтому допускал к себе Маркс незнакомых ему людей с большим разбором и был весьма осмотрителен. О Лопатине он слыхал немало похвал от Лафарга и принял молодого русского очень приветливо. Лопатин понравился не только Марксу, но и его семье с первой же встречи. Как некогда Поль Лафарг, он стал другом всех обитателей Модена-Вилла и очень подружился с веселым подростком Тусси.
Маркс был замечательным лингвистом. Как и Энгельс, он легко усваивал иностранные языки. В 1869 году он принялся за изучение русского.
– Без этого нельзя, – утверждал он, – иностранный язык есть оружие в жизненной борьбе. Нужны люди, которые смогут вести коммунистическую пропаганду среди разных народов.
На книжных полках в кабинете Маркса появилось больше ста русских книг. В записной тетради он отвел несколько страниц под каталог для них. Значительное количество литературы прислал из Петербурга Даниельсон. На полях книг, прочитанных Марксом, появились пометки, штрихи и ризки. Сочинения Добролюбова, Чернышевского, Герцена, Салтыкова-Щедрина, Гоголя, Пушкина, Лермонтова, Флеровского особенно часто попадали с полок на столы и кресла, чтобы быть у Маркса под рукой. Он читал их большей частью без словаря.
Когда Герман Лопатин пришел к Марксу впервые, тот уже достаточно владел русской разговорной речью. Это изумляло Лопатина, не ожидавшего, что автор «Капитала» так хорошо знаком с книгами Чернышевского, Тургенева, Лермонтова.
Во время первой же встречи с Лопатиным и много раз впоследствии Маркс отзывался о Чернышевском с необыкновенным уважением. Он считал, что из всех современных экономистов именно Чернышевский представляет единственного действительно оригинального мыслителя, между тем как остальные являются всего лишь простыми компиляторами.
– Несомненно, – отметил Маркс, – его сочинения полны оригинальности, силы и глубины мысли и единственные из современных произведений в этой науке действительно заслуживают прочтения и изучения.
Маркс негодовал по поводу того, что ни один из русских не позаботился познакомить Европу со столь замечательным мыслителем.
– Политическая смерть Чернышевского – потеря для ученого мира не только России, но и целой Европы, – неоднократно заявлял он Герману Лопатину.
Отношение Маркса к тому, кого Лопатин считал своим идейным учителем, укрепило в молодом русском борце и без того неотступно преследовавшее его желание предпринять все возможное для освобождения узника. Устройство побега Чернышевского казалось Лопатину вполне осуществимым делом. Занимаясь переводом «Капитала», он одновременно тщательно продумывал план освобождения автора «Что делать?».
Лопатин переводил книгу Маркса с большим воодушевлением и радостью тем более оттого, что мог видеться с автором и пользоваться его советами. Однако переводчик должен был сознаться, что никак не может сладить с первой главой. Тогда Маркс подсказал ему выход из создавшегося творческого тупика. Лопатин занялся второй, более легкой для него главой и, таким образом, постепенно сжился с особенностями языка, манерой изложения и самой темой произведения. Благодаря непосредственному общению с Марксом русский переводчик «Капитала» смог
Передать всю образность и неповторимый сарказм речи, особенности стиля и революционный взлет мыслей автора. Маркс, знавший уже достаточно русский язык, высоко оценил мастерство перевода.
Желая подготовить в лице Лопатина теоретически сильного русского революционера, Маркс вовлекал его в широкое русло политической деятельности. Скоро Лопатин стал членом Генерального совета Интернационала.
В конце 1870 года, однако, Лопатин внезапно исчез из Лондона. В это время более трети перевода «Капитала» было уже закончено. Надеясь скоро вернуться в Англию, Герман Лопатин отложил на время работу переводчика и уехал в Россию осуществить свой отважный замысел освобождения Чернышевского.
Он не признался в этом даже Марксу, несмотря на всю свою любовь и уважение, так как был уверен, что тот сочтет затею безумной и попытается отговорить его. Лопатин никогда не отступал от намеченной цели, как бы безрассудна она ни была в глазах более опытных, здравомыслящих людей. В Женеве с помощью издателя Элпидина он приобрел подложные документы и под видом турецкого подданного Сакича прибыл в Россию. В деревянном сундучке, составлявшем весь его багаж, хранился экземпляр «Капитала» и отдельные листы перевода с немецкого на русский язык. Вскоре он послал Марксу письмо, желая объяснить ему свое внезапное исчезновение.
«По почтовому штемпелю на этом письме Вы увидите, – писал Лопатин, – что, несмотря на Ваши дружеские предупреждения, я нахожусь в России. Но если бы Вы знали, что побудило меня к этой поездке, Вы, я уверен, нашли бы мои доводы достаточно основательными… Стоящая передо мной задача вынуждает меня покинуть в ближайшие дни Петербург и отправиться в глубь страны, где я задержусь, по всей вероятности, три-четыре месяца».
Лопатин поехал в Сибирь с подложным паспортом члена Географического общества Любавина.
Общительный, кипучий характер, врожденное обаяние, находчивость и ум помогали Лопатину преодолевать многочисленные затруднения в дороге. В Иркутске он узнал, где ему искать Чернышевского, но на этом смелое предприятие его окончилось. Неосмотрительная доверчивость Элпидина послужила всему виною. Он рассказал подосланному в Женеву Третьим отделением под видом революционера агенту о скором освобождении Чернышевского.
Маркс был крайне встревожен судьбою полюбившегося ему молодого человека, столь таинственно покинувшего Лондон. Он получил известие от друзей из Швейцарии об опасности, угрожающей Лопатину.
«Наш друг», – сообщал он Даниельсону в условно составленном письме, – должен вернуться в Лондон из своей торговой поездки. Корреспонденты той фирмы, от которой он разъезжает, писали мне из Швейцарии и других мест. Все дело рухнет, если он отложит свое возвращение, и сам он навсегда потеряет возможность оказывать дальнейшие услуги своей фирме. Соперники фирмы уведомлены о нем, ищут его повсюду и заманят в ловушку своими происками».
Но было уже поздно. Лопатина схватили «соперники фирмы» – царская полиция. Он попытался бежать, но был настигнут и брошен в Иркутский острог. Ему удалось оттуда обо всем сообщить Даниельсону и просить друга продолжать работу над «Капиталом», чтобы долее не оттягивался выпуск этой книги в России.
Даниельсон принялся тотчас же за работу и быстро закончил перевод. Первую главу и приложение, однако, перевел не он, а Николай Любавин.
В дни выхода «Капитала» на русском языке Лопатин все еще находился под арестом, и хотя он был основным переводчиком книги, указать его имя на обложке не представлялось возможным. Интересы дела были всегда выше всего, по мнению Лопатина, и он бескорыстно полностью передал свои права Николаю Франциевичу Даниельсону.
Маркс очень обрадовался «Капиталу», изданному на русском языке. Этот день был отмечен как большое торжество в Модена-Вилла.
«Прежде всего, – писал он Даниельсону, – большое спасибо за прекрасно переплетенный экземпляр. Перевод сделан мастерски».
Великий труд Маркса стал учебником социалистов на всей земле. И в одной из резолюций Брюссельского конгресса Интернационала было сказано, что эта книга Маркса рекомендуется всем секциям как «библия рабочего класса».
Но первенство издания гениального творения Карла Маркса на иностранном языке принадлежит России.
С конца 60-х годов и до самой смерти вокруг творца «Капитала» и вождя Интернационала постоянно бывали и другие русские. Одним из близких и особо ценимых Марксом людей стал петербуржец Александр Александрович Серно-Соловьевич. Он, как и его трагически погибший в 1865 году брат Николай, посвятил всю жизнь революционному движению.
Ранняя смерть уничтожила на Руси не один большой талант. Не один клад ума и доброй воли приняла и скрыла безвестная могила. Младшего Серно-Соловьевича, Александра, от подобной участи спасло изгнание. Он, как и его брат, принимал живейшее участие в тайном обществе «Земля и воля» и был членом ее Центрального комитета. Александр Александрович внешне и внутренне несколько отличался от покойного брата. Он был более замкнут, менее уравновешен, физически не столь силен. В больших, внимательно смотревших глазах отражалось неуловимое беспокойство, а подчас и печаль. Овальное лицо его было всегда очень бледным. Он был гораздо более душевно раним, чем это можно было заметить. Как и его брат Николай, он жил как спартанец, ограничивая свои потребности и отдавая себя и все, что имел, делу борьбы за бесправных и обездоленных.
В Швейцарии, выделяясь умом и опытом в вопросах революционной тактики, Александр Александрович был подлинным предшественником организаторов русской ветви Интернационала, которая объявляла, что ставит перед собою задачу «оказывать всемерную энергичную помощь активной пропаганде принципов Интернационала среди русских рабочих и объединять их во имя этих принципов».
В 1867 году из Италии в Швейцарию переселился Бакунин. Следом в Женеву пришла, отчасти им самим раздуваемая, слава героического революционера, Голиафа, победившего стойкостью и отвагой саксонских, австрийских и российских деспотов. История его побега из Сибири переходила из уст в уста. Внешность Бакунина, особенно его гигантский рост, проникновенный голос, демагогическая цветистая речь произвели сильное впечатление на не искушенных в политике и часто слабых в теории молодых русских эмигрантов. Но Александр Александрович не поддался стадному чувству поклонения, охватившему многих его сверстников. Он сразу же увидел, как властолюбив, душевно сух, склонен к интригам новоявленный пророк анархии. Идеи Бакунина совершенно расходились с теми, которые отстаивал Александр Серно-Соловьевич Основой их расхождения был вопрос об отношении рабочих к политической борьбе. Бакунин проповедовал теорию «политического воздержания», соратник же Чернышевского, член Центрального комитета «Земли и воли» отвергал это, как тормоз в революционном движении. Он понимал, что, создав политическую партию, рабочий класс может добиться улучшения своего положения. Еще менее согласился он с бакунинской пропагандой необходимости немедленной социальной революции.
Серно-Соловьевич был членом Интернационала и принимал живейшее участие в работе романских секций. Человек неукротимой энергии, не щадивший себя ни в одном деле, он, случалось, спал в течение суток всего два-три часа и восклицал с горечью, что ему не хватает времени, чтобы выполнить хоть часть задуманного.
Маркс высоко ценил Серно-Соловьевича, переписывался с ним и ему, единственному русскому, подарил «Капитал», как только он вышел из печати в Лейпциге.
Последние годы жизни Александр Александрович всецело отдался работе в Международном Товариществе Рабочих. Он говорил одному из своих друзей
– Меня мучит, что я не еду в Россию мстить за гибель моего брата и его друзей, но мое одиночное мщение было бы недостаточно и бессильно; работая здесь в общем деле, мы отомстим этому проклятому порядку, потому что в Интернац
