«Рыцарь, отведенный в приготовленную для него комнату, находит розовую воду для омовенья, потом высокую соломенную и пуховую постель с надушенным фиалками изголовьем. Пажи подают ему вино на сон грядущий и разные лакомства. На другой день, в минуту отъезда, рыцарь удивлен: паж подносит ему шелковую ткань, драгоценности и золото и говорит: «Добрый рыцарь, вот дары моего господина, он просит тебя принять их из любви к нему; кроме этого, под аркой колокольни готовы два парадных коня и два мощных жеребца для тебя и твоих людей. Господин мой вручает их тебе за то, что ты посетил его в его замке».[146]
Ясно, что эти гиперболы не только скрывают под собой ожидания самого «защитника справедливости», но и готовят общественное мнение к необходимости их удовлетворения. (К слову, и сам Руа — это явственно проступает в его «Истории рыцарства» — находится под обаянием средневековой литературной традиции.)
Мифологизация происхождения героя-рыцаря
Фактически странствующий рыцарь — это человек, как правило, из захудалого рода, поскольку, даже младший, отпрыск владетельной семьи в конечном счете устраивается довольно удобно. Так, например, когда Фома, младший из рода Аквинских герцогов, связанных родственными узами и с самим Императором, и с Папским престолом, изъявил желание вступить в нищенствующий орден, братья силой заперли и целый год держали его в замке, ожидая, что он одумается и согласится принять приличествующее его происхождению место.
Кстати, Д´Артаньян — пример именно такого странствующего рыцаря из никому не известной дворянской семьи. Он не наследует имение, у него нет никакого титула. Поэтому, строго говоря, он появляется из социального «ниоткуда».
Но народная молва долгое время не может мириться с этим. Ее идеал мужества и чести может происходить только из самых высоких сфер. Скорее всего, в безвестности рыцаря кроется некая тайна, трагедия, пережитая героем [ Атос, граф де Ла Фер, — пример именно этого ряда].
Или драма, подобная тем, которые наложили свою тень на детские годы великих героев древности.
Мифы о детстве героя
— По приказанию отца, которому предсказывают гибель от руки своего сына, бросают в горах младенца Эдипа; его находит и принимает в свою семью простой пастух.
— В хижине рыбака воспитывается великий герой Греции Персей, который после своих подвигов становится родоначальником персов.
— Дед Кира, царь мидян Астиаг, получил во сне предсказание, что внук лишит его власти и станет основателем великой державы. Царь отдал приказание отнять у дочери родившегося младенца и убить его, но ребенок был спасен простым пастухом и принят в его семью.
Поэтому так же, как и у античного героя, тайна героя-рыцаря из средневековых сказаний простирается в область таинственного. Часто его отличает от прочих королевское происхождение, о котором он и сам не всегда знает,[147] но которое (в торжественном финале-апофеозе) раскрывается окружающим.
Словом, и здесь, несмотря на ощутимое снижение статуса, прослеживается прикосновенность к чему-то сакральному, и в этой прикосновенности звучит все та же тоска человека по своему же собственному — вот только отъятому от него — совершенству. Другими словами, в счастливо разрешающейся тайне рождения этого персонажа мы обнаруживаем подсознательное стремление сказителя воссоединить своего героя со всем лучшим, что должно было бы содержаться в нем. В стремлении же сказителя всегда лежал социальный заказ.
Напротив, низкое происхождение оскорбляет романтические ожидания социума. Поэтому не случайно Людовик VI, как уже было сказано, повелел отбить (да не где-нибудь, а на навозной куче!) золотые шпоры у тех, кто был посвящен в рыцари, не принадлежа рыцарскому роду. С этого времени в редких случаях в рыцари посвящали за исключительные военные подвиги.
Словом, настоящий рыцарь обязан происходить из хорошего (в идеале королевского) рода. А посему он должен представить доказательства своего благородного происхождения: ветвистое генеалогическое древо, фамильный герб, родовой девиз. При этом мошенничество исключалось: быстро развивающаяся геральдическая служба тщательно отслеживала всё, что касалось законов рыцарства, и обмануть ее экспертов было практически невозможно.
Ну и, конечно, рыцарь должен был отличаться хорошими манерами, блестящим воспитанием, хорошим нравом. Для этого ему надлежало пройти особую школу: еще мальчиком он учился верховой езде, владению оружием – прежде всего мечом и копьем, борьбе и плаванию, игре в шахматы, изящной словесности, музыке, танцам, поведению в обществе. Существовала специальная литература, посвященная рыцарским «искусствам». И, разумеется, будущего рыцаря учили приемам охоты. Она считалась второй после войны занятием, достойным рыцаря. Собственно, она и была моделью боя, своеобразным «стендом», на котором формировалось и оттачивалось искусство вождения войск.
Свою принадлежность к особому сообществу рыцарь обязан был доказывать всем своим поведением. Даже на войне. История знает немало примеров таких доказательств.
