Вебер о Социальном действии

Например, просто реактивные действия не являются предметом интереса социологов так же, как вообще действия, даже если они связаны с взаимодействием нескольких участников, но не имеют «подразумеваемого смысла». «Столкновение двух велосипедистов, например, не более чем происшествие, подобное явлению природы. Однако попытка кого-нибудь из них избежать этого столкновения, последовавшая за столкновением брань, потасовка или мирное урегулирование конфликта является уже социальным действием»

Вебер выделяет четыре типа социального действия:

— традиционное, которое определяется традицией или привычкой;

— аффективное, которое определяется эмоциями;

— ценностнорациональное, оно определяется осознанной верой в ценность определённого действия независимо от его успеха;

— целерациональное, когда предметы или люди трактуются как средства для достижения собственных рациональных целей.

Социальное отношение

Сочетания социальных действий образуют «смысловые связи», на основе которых формируются социальные отношения; их система — социальные институты.

К социальным отношениям относятся такие понятия как борьба, любовь, дружба, конкуренция, обмен и т. д. Социальное отношение, воспринимаемое индивидом как обязательное, обретает статус законного социального порядка. В соответствии с видами социальных действий выделяются четыре типа законного (легитимного) порядка:

— традиционный,

— аффективный,

— ценностно-рациональный и

— легальный.

 

Метод социологии Вебера определяется, помимо концепции понимания, учением об идеальном типе, а также постулатом свободы от ценностных суждений. Идеальный тип по Веберу фиксирует «культурный смысл» того или иного явления. Именно он позволяет упорядочить многообразие исторического материала без привязки к некоторой заранее заданной схеме. Таким образом, речь идёт не о субъективных пристрастиях того или иного учёного, но прежде всего о «духе времени» той или иной культуры: именно он играет ключевую роль в формировании «ценностных идей».

Социология экономики

Данные теоретические постулаты позволяют Веберу интерпретировать социологию экономики в «культурологическом» ключе. Вебер выделяет две идеальнотипические организации экономического поведения:

— традиционную,

— целерациональную.

Первая существует с древности, вторая развивается в Новое время. Преодоление традиционализма связано с развитием современной рациональной капиталистической экономики, которая предполагает наличие определённых типов социальных отношений и определённых форм социального порядка. Анализируя эти формы, Вебер приходит к двум выводам: идеальный тип капитализма описывается им как торжество рациональности во всех сферах хозяйственной жизни, причём подобное развитие не может быть объяснено исключительно экономическими причинами.

В последнем случае Вебер полемизирует с марксизмом. В своей работе «Протестантская этика и дух капитализма» Вебер пытается объяснить генезис современного капитализма, связав эту проблему с социологией религии, в частности протестантизма. Он усматривает связь между этическим кодексом протестантских вероисповеданий и духом капиталистической экономики, основанной на идеале предпринимателя-рационалиста. В протестантизме в противоположность католичеству упор делается не на изучении догматики, но на моральной практике, выражающейся в мирском служении человека, в выполнении своего мирского долга. Это то, что Вебер назвал «мирским аскетизмом». Параллели между протестантским акцентом на мирском служении и идеалом капиталистической рациональности позволили Веберу связать Реформацию и возникновение капитализма: протестантизм стимулировал возникновение специфических для капитализма форм поведения в быту и хозяйственной жизни. Минимализация догматики и ритуала, рационализация жизни в протестантизме по Веберу стало частью процесса «расколдовывания мира», начатого древнееврейскими пророками и древнегреческими учёными и идущим к кульминации в современном капиталистическом мире. Этот процесс связан с освобождением человека от магических суеверий, автономизацию индивида, верой в научный прогресс и рациональное познание.

Социология власти

В социологии власти Вебер также следует своему методу. В соответствии с ним выделяется три типа легитимации власти (господства):

— рациональный, основанный на вере в законность существующих порядков и законное право властвующих на отдачу приказаний;

— традиционный, основанный на вере в святость традиций и право властвовать тех, кто получил власть в соответствии с этой традицией;

— харизматический, основанный на вере в сверхъестественную святость, героизм или какое-то иное достоинство властителя и его власти.

В этом контексте формулируется веберовская теория рациональной бюрократии, связанной с первым типом власти. В своём анализе демократии Вебер формулирует наличие двух видов этого типа правления:

— «плебисцитной вождистской демократии»

— разнообразные формы «демократии без вождя», цель которой сведение к минимуму прямых форм господства человека над человеком благодаря выработке рациональных форм представительства, коллегиальности и разделения властей.

Труды Вебера оказали существеннейшее влияние на социологию XX века и продолжают быть актуальными сегодня.

Литература

Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского.

Гофман А. Б. Семь лекций по истории социологии: Учебное пособие для вузов. -5-е изд. — М.: Книжный дом «Университет», 2001. — 216 с., ил.

Гумилев Л. Н. Этносфера: история людей и история природы, М.: Экопрос, 1993, ср. 493-542

Гумилев Л.Н., Иванов К.П. Этносфера и космос. // В кн.: Космическая антропоэкология: техника и методы исследований. Материалы Второго Всесоюзного совещания по космической антропоэкологии. Л., 1984.

Конт О. Курс положительной философии. СПб, 1899

Ламетри Жюльен Офре, Сочинения, М.: АН СССР, Мысль, 1976

Ленин В.И. К. Маркс (Краткий биографический очерк с изложением марксизма). ПСС, т.26. — с. 43-81.

Маркс. К. Маркс К. К критике политической экономии. Предисловие. Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., 2 изд., т. 13

IV. СОЦИОЛОГИЯ «ГЕРОЯ». Историческая типология личности-1. Личность как сплав внешних сил и внутренних достоинств

Содержание:

1. СТАНОВЛЕНИЕ ЛИЧНОСТИ. ЛИЧНОСТЬ КАК ВОПЛОЩЕНИЕ ВНЕШНИХ ФАКТОРОВ, СООБЩАЮЩИХ ДОСТОИНСТВО

1.1. Ритуальный каннибализм

1.2. Статус главы рода

1.3. Совокупное могущество рода

1.4. Статус домочадца

1.5. Отцовское наследство. Внутрисемейные отношения

2. САМОСОЗНАНИЕ ГОСПОДИНА. ИНСТИТУТ РАБСТВА

2.1. Патриархальное и экзогенное рабство

2.2. Переходная форма рабства

2.3. Военно-колониальная экспансия

2.4. Революция. Рождение демократии

2.5. Господин как тип античной личности

2.6. Вытеснение человека из производства и античное искусство

3. СИМВОЛИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ СОБСТВЕННОСТИ. ЛИЧНОСТЬ КАК АМАЛЬГАМА ЧЕЛОВЕКА И ВЕЩИ

3.1. Собственность как воплощение личных качеств человека

3.2. Развитие представлений о собственности

3.3. Фетишизация клада. Клад как потенциал личности

3.4. Фетишизация земли

3.5. Деньги. Обезличивание собственности

 

Тема раздела

Специфика художественного вуза состоит прежде всего в особой глубине постижения человека. Художник, по меткому определению Ю.Олеши,– это инженер человеческих душ. Его определение получило большую известность благодаря Сталину.

«Стандартные» представления общей социологии не позволяют выявить те особенности человека, которые актуальны именно для такого «инженера», для художника. Для социологии вполне сформировавшийся человек – это просто тот, кто усвоил ключевые ценности общества, иными словами, прошел социализацию. Но ведь на каждом этапе истории свои ценности, а значит, и человек – далеко не один и тот же. Меж тем, если социология имеет дело с современным ей человеком, то художник – с человеком всех времен и народов, и он обязан отличать как исторические эпохи, так и исторические состояния своего главного и единственного предмета – человеческой души, иными словами, того, что в социологии находит отражение в понятии личность.

Поэтому необходим углубленный экскурс в эволюцию и типологию личности.

Мы уже видели, что определение человека встречает огромные трудности. В сущности, его нет и сегодня. Почему? Да потому, что полным определением должна была бы стать полная совокупность всех доступных ему форм деятельности, полная совокупность всех способностей. Но в том-то и дело, что в условиях неограниченной диверсификации деятельности полная совокупность способностей вообще ускользает из виду. Деформированное разделением труда сознание индивида, специализирующегося на чем-то одном, не в состоянии обнять собою весь спектр.

Между тем, необходимо что-то обобщающее, и, может быть, именно специфика художественного ВУЗа позволяет легче всего понять то единое, что может быть развернуто и реализовано во всей совокупности человеческих свершений.

Обобщающим началом является творчество.

Творчество в самом общем определении – это созидание самого человека. Нет иного предмета и иного результата творчества, чем сам человек. Именно поэтому здесь над творческой личностью теряют силу все институты власти; в творчестве – и только в нем – человек сам оказывается носителем высшей власти и над собой и над обществом.

Творчество – это создание ценностей. Не только материальных или художественных, но всех видов ценностей вообще. Не существует ни одной из них, которая не была бы результатом творчества. А следовательно, в творчестве – и только в нем – исчезает противостояние ценности человеку.

Но творчество – это еще и особая способность.

Тема раздела — историческая типология личности. В этой типологии может быть прослежена эволюция творческой личности, человека, способного принять на себя ответственность за судьбы общества, чувствующего в себе силы и сознающего право утверждать свои ценности, устанавливать свой порядок в нем. Именно эти люди определяют вектор общественного развития, окрашивают историю в цвета своей индивидуальности.

ВВЕДЕНИЕ. ЛИЧНОСТЬ В СОЦИОЛОГИИ И В ИСТОРИИ КУЛЬТУРЫ. ФЕТИШИЗАЦИЯ ТАЛАНТА

Градация таланта

Сегодня, определяя человека как «личность», мы подчеркиваем его незаурядность, выделение из общего ряда.

В чисто социологическом плане личность — это просто социализированный индивид. То есть человек, впитавший ключевые ценности своего общества и всем своим поведением доказывающий готовность и способность следовать им. Все это будет показано при изучении социальной стратификации, социальных статусов и ролей, социальных институтов. Именно такому освоению и подчинению служит вся система воспитания и образования человека. Другими словами, деятельность институтов семьи, школы, высшей школы, государственной идеологии, религии и т.п.

Между тем в единой системе ценностей социума как некоторое самостоятельное начало выделяется способность индивида самостоятельно создавать новые ценности, которые подчиняют себе поведение других индивидов. Другими словами, ценности, которые завоевывают общественное сознание и становятся эталонами, образцами поведения, нормами, закрепляющимися в социальных статусах и ролях. Именно эта способность осознается как некая высшая способность, которая в обиходе обозначается как особый дар (Божий дар); и человек, обладающий ею в сравнительно большей степени, чем его окружение, выделяется из ряда, возвеличивается общественным мнением, в крайней же точке фетишизируется как культурный герой.

Ступеней подобного выделения множество, но можно выделить основные:

— «личность»,

— «талант»,

— «гений».

И все это притом, что чертами личности, как в житейском, так и в научном обиходе, наделяются все, кто усвоил ключевые ценности своего социума. Ими, по мнению психологов, не обладают разве что олигофрены развитых стадий...

В действительности способностью к творчеству обладает любой. В конечном счете эта способность является принадлежностью биологического вида человека, меж тем объективные законы биологии таковы, что все, свойственное виду, является неотъемлемым достоянием любого отдельно взятого индивида. Вопрос лишь в степени развития тех или иных качеств. Поэтому даже подлинные таланты встречаются куда чаще, чем это обычно представляется зашоренному социальными условностями взгляду. Реальность такова, что способность к созданию новых ценностей, могущих по-своему форматировать жизнедеятельность других людей, проявляется практически во всех сферах человеческого бытия. Ею, как и высшими формами ее проявления (талантом, гениальностью) наделяются не только художники и ученые, но также инженеры, программисты, военачальники, политические лидеры, спортсмены... Полный перечень доступных человеку занятий не поддается никакому перечислению. Идолизируются первые не только в уважаемых всеми профессиях, но (не будем преувеличивать ни добродетели нашего общества, ни даже нашего собственного отношения к миру) фальшивомонетчики и пираты (вспомним хотя бы Тома Сойера, мечтавшего стать одним из них), финансовые аферисты и проститутки. Правда, там, где обнаруживается выдающийся, то есть куда выше обыденности развитый, дар, и те и другие (и бесчисленные третьи, четвертые, пятые...) облагораживаются согласным сознанием большинства и облекаются в какие-то незапятнанные ни злом, ни пороком одежды. Робин Гуд, Стенька Разин, Зорро предстают как примеры одного известного всем ряда; греческие гетеры, выходящие из трущоб византийские императрицы, маркизы помпадур, леди гамильтон — другого.

Таким образом, личность может быть понята еще и как первая (возвышающаяся над средним уровнем) ступень градации творческих способностей человека. Во всяком случае, в обиходном смысле этот термин понимается именно так. Лексическим аналогом всех тех, кто стоит ниже, является «посредственность».

Подобная градация — это тоже результат отчуждения, о котором говорилось на предыдущих занятиях. Стремление стать «личностью» (еще лучше «талантом», еще лучше «гением») — это оборотная сторона превращения человека в атом неразличимой людской «массы», которому противостоит вся цивилизация, общество со всеми его институтами, математической дробью, числитель которой составляет единицу, в знаменателе же стоит вся человеческая культура.

Проявлением отчуждения становятся и многие качества, присущие только человеку, в первую очередь, зависть к чужим успехам, славе, доходам и постоянное ощущение того, что настоящая жизнь проходит где-то в стороне, там, где горят софиты, гремят аплодисменты, суетятся папарацци... Человек живет, постоянным ожиданием «настоящей» жизни, сжигающей его мечтой о грядущем успехе. В особенности это касается тех, кто сознает наличие у себя каких-то талантов. Ощущение собственной ничтожности, никчемности сопровождает его до последних дней и только на самом закате он начинает понимать, что прожитое и было жизнью, но в ожидании чего-то другого она так и прошла впустую...

Стремление к преодолению этого вечного противостояния наличного существования и какой-то абстрактной «жизни» свойственно человеку извечно. В сущности, вся история человека — это история его борьбы с собственной ничтожностью, история протеста личности против всего, что окружает ее...

Стремление к власти

Самым острым проявлением этой борьбы является стремление человека к возможности влиять на свое окружение, в логическом пределе — на общество в целом, которая обычно воспринимается как стремление к власти. И, разумеется, к сопровождающим эту возможность — богатству, почестям, славе. Жизненный успех, по большей части, связывается только с ними. В свою очередь, отсутствие всего этого у человека, который достигает зрелого возраста, воспринимается как жизненная неудача.

В социологии обладание властью, богатством, почестями связывается с более высокой статусной позицией. Но важно понять, что стремление к ним (мотивация восходящей социальной мобильности) — это вовсе не хищнический инстинкт, но органическое стремление к полноте человеческого бытия «в отдельно взятой личности».

Дело в том, что, получая право отдавать распоряжения, мы обретаем возможность реализовать на практике какие-то свои идеалы, удовлетворить врожденную потребность творчества, которая в той или иное степени присуща каждому человеку. Между тем, любое творчество — это не изменение элементов окружающего нас мира (во всяком случае не только это), но в первую очередь преображение самого человека.

Подлинная власть существует вовсе не там, где обретается право распоряжаться телом человека (его трудом, и его результатами), но только там, где она простирается на чужие души. Ведь даже самая тираническая диктатура «спит и видит», что ей подчиняются не из страха, но по глубокому убеждению…

Однако в условиях предельной специализации «человек» уже не существует в отдельно взятой личности «односторонне развитом «флюсе», по словам Козьмы Пруткова, или «профессиональном кретине», по определению Маркса); как целостное (не деформированное всеобщим разделением труда) начало он может быть представлен только в двух своих ипостасях:

— в Боге, который концентрирует в себе высшие ценности человека,

— в собирательном понятии о последнем, которое сливается с представлением о человеческом роде и об обществе в целом.

Поэтому возможность влияния на общество — это и есть возможность преображения человека по мерке нашего собственного идеала. Только этим преображением может быть достигнут консонанс ценностей, гармония между отдельно взятой творческой личностью и обществом.

Вот только важно понять, что утверждение любой ценности, как правило, сопровождается ниспровержением (или, по меньшей мере, отодвиганием на задний план) какой-то другой. Поэтому творческая личность, которая, по сложившейся традиции, изображается по преимуществу в благостных тонах (исключения обнаруживаются только в описаниях политических «злодеев»), на деле глубоко диалектична, а значит, остро противоречива. В действительности любой культурный герой (в том числе и художник) — это не только созидатель, но и разрушитель. Творческая индивидуальность отнюдь не благостна и велелепна, как это рисуется в биографических описаниях. Она глубоко парадоксальна, и в своих крайних проявлениях способна даже оттолкнуть, как отталкивают герой апокрифической легенды, долгое время сопровождавшей Микеланджело

 

(А Бонаротти? или это сказка

Тупой, бессмысленной толпы — и не был

Убийцею создатель Ватикана?);

 

образы пушкинского Сальери, пушкинского же поэта из «Египетских ночей», — и уж тем более образ Государя, напечатленный бесстрастным пером прекрасно знающего свой предмет Макиавелли.

Отношение к ценности

Парадокс состоит в том, что культурный герой (независимо от сферы деятельности, в которой развивается и торжествует его талант) в такой же степени творец нового, в какой и ниспровергатель старого. К слову, об этом говорит уже Библия.

Библейские свидетельства:

«Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его»[90].

Он видит свое назначение не просто в создании новой ценности, но и превращении ее в общую норму, в подчинении всех ее диктату. Альтернативой же неприятию служит только одно — земная ли, небесная… кара: «Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее»[91]. При этом комментарий к Новому Завету говорит, что «душа» в этом контексте означает жизнь[92].

Меж тем добиться этого можно только одним путем, и нет большего врага для господствующего образца, чем новый соискатель пьедестала. Поэтому присущая ему трансцендентальная склонность к метафизическому убийству (как отвержением не им сотворенного идеала, так и низвержением старого кумира) — это одна из ключевых составляющих личности любого творца. Что же касается формы, в которую она отливается, то многое зависит от такта, но там, где речь идет о социальном творчестве (в первую очередь в политике), метафизическое убийство легко трансформируется в физическое, в необходимость каких-то жертвоприношений.

Культурному герою присуща одновременно и бессознательная готовность переступить через многое ради воплощения своего идеала, и стремящийся к абсолюту ригоризм. Все это делает творческую личность тем, от кого социум часто вынужден защищаться. Нет более страшной диктатуры, чем диктатура индивидуальной ценности: ученому безразличны вполне предвычислимые жертвы грядущих Хиросим, царям — судьбы целых народов, которые поклоняются не их идеалам, поэты и пророки готовы пожертвовать всеми, кто не восстает против тех и других...

Безумие одной творческой индивидуальности громоздится на безумие других. Бродяга Иешуа в глазах тех, кто ответствен за судьбы врученных им народов,— преступник, от которого нужно оградить свою паству:

Библейские свидетельства:

«Один же из них, некто Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб».[93]

Но и герой Л. Андреева, жертвуя Иисусом, сводит счеты отнюдь не с Его правдой, а с неправдой своих соплеменников, которые недостойны его — Иуды!— идеала. Николай I русской интеллигенцией подвергается осуждению за объявление сумасшедшим Чаадаева, Русская Православная Церковь — за отлучение Толстого. Но ведь именно диктатура Иуд, Толстых и Чаадаевых порождает диктатуру Государей.

Все это в полной мере справедливо и к миру искусства. Часто (к сожалению, очень часто) нет большего врага для художника и созданной им ценности, чем другой художник и другая ценность.

В формате водевиля это конфликт стареющей примадонны и дебютирующей честолюбивой инженю. В системе культурологических знаков — это Моцарт и Сальери, Микеланджело и Леонардо… Мережков, Бунин, Куприн в истории с Нобелевской премией по литературе. Наконец, длившийся несколько десятилетий конфликт Аллы Пугачевой и Софии Ротару... В язвительной, но очень близкой к правде, форме это рисует Блок («Поэты» 1908):

 

За городом вырос пустынный квартал

На почве болотной и зыбкой.

Там жили поэты,— и каждый встречал

Другого надменной улыбкой.

 

В мироощущении многих из обитателей этого «квартала избранных» только собственное, только созданное ими достойно поклонения, чужой же успех — это просто случайное везение. Булгаков в своем бессмертном романе дает набросок одного из них:

Булгаков о творческой личности:

«Вот пример настоящей удачливости... — тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека,— какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не понимаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: «Буря мглою...»? Не понимаю!.. Повезло, повезло!..»

Отношение к морали

Природа творчества несовместима с некритическим отношением к непререкаемому абсолюту ценности; одно категорически исключает другое, и человек искусства, как никто иной, осознает условность, предрассудочность любой (не им созданной) ценности. Не могут быть выделены из этого ряда и моральные устои. Поэтому добавим к характеристике художника не просто склонность к эпатажу, но и внутреннюю предрасположенность переступать через них.

Не желая задеть память великих, почтительно напомним, что Матильда Кшесинская пользовалась благосклонностью не одного члена императорской фамилии. Но если в ее случае каждый раз была искренняя влюбленность,[94] то часто обходится и без этого. Ведь тем же самым (вот только с фигурами помельче и зачастую не питая к ним никаких возвышенных чувств) занимался и продолжает заниматься едва ли не весь кордебалет. К тому же существует и бесчисленное множество иных, косвенных, форм проституирования. Вот образец одной из них: «Пусть же Ваша светлость примет сей скромный дар с тем чувством, какое движет мною; если вы соизволите внимательно прочитать и обдумать мой труд, вы ощутите, сколь безгранично я желаю Вашей светлости того величия, которое сулит вам судьба и ваши достоинства. И если с той вершины, куда вознесена Ваша светлость, взор ваш когда-либо обратиться на ту низменность, где я обретаюсь, вы увидите, сколь незаслуженно терплю я великие и постоянные удары судьбы».[95] Но спросим себя, чем отличается это обращение от заискиваний перед парткомом талантливого инженера, художника, ученого о «вступлении в ряды». Хорошо, если идеалы КПСС разделялись ими (конечно же, было и такое), но ведь часто приходилось мимикрировать.

В действительности желание влиять на свое окружение не содержит в себе ничего плохого, стремление к власти этически нейтрально. Но этически нейтральная цель может проявляться в полярно противоположных формах ее достижения. Все зависит от уровня собственного развития индивида. Поэтому в одном случае потребность в самоутверждении реализуется как возвышение всего того, что окружает талантливого человека, в другом — в унижении окружающих. Правда, в чистом виде ни одна из этих форм не проявляется; в действительности есть лишь тяготение к одному или другому полюсу. Как сказал Достоевский в «Братьях Карамазовых», тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей.

Нет ничего плохого и в тяготении к тому, что окружает всякого, кто становится обладателем высоких статусных позиций, богатство, почести, слава...

Погружение в качественно иной вещный мир, который окружает обладающую высоким статусом личность (обладание богатством) определяет степень ее развития и служит одним из основных условий формирования и развития способности к творчеству.[96] Без погружения в вещный мир, аккумулировавший в себе эстетический идеал общества, высшие достижения его технической культуры, невозможно появление потребности к преображению человека по мерке своего идеала. Поэтому вне этого мира воспроизводится только социальная инертность, застой в развитии общества. (Обо всем этом еще будет идти речь при изучении институтов производства.)

Трагедия отчуждения состоит не только в том, что обладающий талантом человек вынужден переступать через моральные запреты. Хуже то, что и власть, и богатство фетишизируются, и к ним начинает рваться тот, кто не способен породить вообще никакую позитивную ценность. Там, где нет облагораживающего служения долгу, бессмысленная роскошь и безотчетная власть вызывают разложение духа, и в развращенном ими сознании представление о творчестве вырождается в нелепые игры в неподражаемость. Так, Плутарх оставил нам память о созданном Антонием и Клеопатрой кружке близких друзей («Союз неподражаемых»),^[97] каждый из которых отличался способностью к поступкам, которые никто не мог повторить. Да, и в этом кружке было место творчеству, но все творчество сводилось только к одному — удивить окружающих своей непохожестью на других (отсюда и «неподражаемые»).

Впрочем, и там, где наличие творческого потенциала не вызывает сомнений, ради его реализации отчужденный человек вынужден идти на многие преступления и подлоги.

Обратимся к ранним этапам цивилизации.