Материалы для практических занятий

 

Развитие демократии в современном мире невозможно адекватно представить без анализа основных теоретических концепций транзита (перехода от авторитаризма к демократии), определения тех общих закономерностей и специфических особенностей перехода, которые проявляют себя и на микро- и макроуровнях политической системы. Важной задачей такого анализа является также выделение основных условий демократизации, которые влияют на темп, глубину и характер преобразований политической, экономической и культурной системы каждой из стран, находящихся на этапе трансформации, а также оказывают воздействие на консолидацию сложившихся демократических отношений.

 

1. Демократизация как глобальный процесс

 

В рамках современной политической науки существует несколько подходов к анализу транзитных обществ. Один из них может быть условно назван «культурно-социологическим». Он разработан американскими учеными Хуаном Линцем и Альфредом Степаном, авторами ряда книг и статей по сравнительному анализу политических режимов и их трансформации. Второй подход – это концепция Сэмюэла Хантингтона, изложенная им в книге «Третья волна: демократизация в конце ХХ в.». Она рассматривает общественные преобразования в Восточной Европе сквозь призму общих для ряда стран планеты социально-политических процессов. Данный подход может быть условно назван «глобальной теорией демократического транзита».

Прежде всего необходимо разграничить понятия «либерализация»и «демократизация». По мнению Линца и Степана, «в недемократических условиях либерализация может означать определенное сочетание политических и общественных перемен, таких как ослабление цензуры средств массовой информации, расширение возможностей для организации автономной деятельности рабочего класса, введение некоторых правовых гарантий для граждан, освобождение большинства политзаключенных из тюрем, возвращение людей из ссылок и эмиграции. Возможны также меры по улучшению распределения доходов и, что наиболее важно, толерантное отношение к оппозиции.

Демократизация включает в себя либерализацию, но является более широким и политически ориентированным процессом, требующим открытой состязательности сил, претендующих на контроль над правительством, а это, в свою очередь, означает введение свободных соревновательных выборов, результаты которых определяют обладателя власти».

Из этих определений ясно, что либерализация может происходить и без демократизации. Примером такого развития событий была политика «перестройки и гласности» в СССР, проводившаяся М.С. Горбачевым. Часто недемократические руководители утверждают, что те либеральные изменения, которые они осуществляют в своих странах, являются вполне достаточными для того, чтобы коренным образом изменился характер политического режима. Поэтому важно не только видеть разницу между либеральными реформами и демократизацией, но также знать определенный набор стандартных свойств и отличительных особенностей демократии, наличие или отсутствие которых позволяют объективно судить о характере политического режима.

Демократизация – это процесс, включающий в себя пункт перехода от диктаторского режима к народовластию и длительный этап консолидации демократического режима. Многие ученые, характеризуя завершенную демократию, приводят большое количество черт, которые присущи демократическому режиму как таковому. Более плодотворным, на наш взгляд, является более узкий, качественный подход, фиксирующий внимание на основных моментах изменений, делающих их необратимыми. Линц и Степан считают, что данные моменты включают в себя комбинацию поведенческих (бихевиоральных), ценностных и конституционных перемен, делающих демократию «единственной игрой в городе». Их рабочим определением консолидированной демократии является следующее:

«Бихевиорально демократический режим на определенной территории является консолидированным, если отсутствуют влиятельные национальные, социальные, экономические, политические или институциональные акторы, тратящие значительные ресурсы для достижения своих целей с помощью создания недемократического режима и путем насилия или за счет внешней интервенции стремящиеся к захвату власти в государстве.

Ценностно демократический режим является консолидированным, когда значительное большинство общества придерживается мнения, что демократические процедуры и институты – это наилучший способ управления и когда поддержка антисистемных альтернатив является очень слабой или они изолированы от продемократических сил.

Конституционно демократический режим является консолидированным, если правительственные и неправительственные силы вместе на всей территории страны привыкли подчиняться определенным законам, процедурам и институтам, санкционированным новым демократическим процессом при разрешении конфликтов».

Важно подчеркнуть, что если в момент смены правящего устройства, главнейшую роль играют политические факторы, то в процессе консолидации демократии на первый план выходят экономические и социокультурные условия, от которых зависит необратимость преобразований. Другими словами, демократизация – это сложнейший процесс, который нельзя упрощать и сводить к результатам свободных выборов или следствию развития рыночной экономики.

Процесс перехода от диктаторских режимов к современной (представительной, существующей в рамках национальных государств) демократии представляет собой глобальный процесс, который начался в прошлом веке и реализуется в виде «волн транзита». Под волной демократизации С. Хантингтон понимает «переход группы стран от недемократических режимов к демократическим, осуществляемый в определенный промежуток времени, в течение которого количество стран, совершающих такой переход, значительно превышает количество стран, совершающих противоположный переход». Обычно волна демократизации сопровождается либерализацией значительного числа диктатур, которые так и не становятся полностью демократическими системами.

Всего в современном мире можно выделить три глобальные волны демократизации. За каждой из них следовали откатные волны (reverse waves), приводившие к тому, что некоторая часть (не большинство) из ставших демократическими стран возвращались к диктаторским способам правления.

 

Первая глобальная волна демократизации	1826–1926
Первая откатная волна	1922–1942
Вторая волна демократизации	1943–1962
Вторая откатная волна	1958–1975
Третья волна демократизации	1974–1993
Третья откатная волна	1993–?

 

Первая волна демократизации уходит своими корнями в Американскую и Французскую революции XVIII в. Джонатан Саншайн выделил два важных критерия, позволяющих относить политические системы прошлого века к демократиям:

1) более 50% взрослого мужского населения имеют право голоса;

2) исполнительная власть или имеет твердую поддержку со стороны большинства членов парламента, или избирается путем прямых регулярных выборов.

Адаптация этих критериев к конкретной политической практике позволяет сделать вывод, что первой страной, переступившей порог демократии, были Соединенные Штаты Америки, сделавшие это в 1828 г. В результате отмены имущественного ценза в старых штатах и присоединения новых, в которых действовало всеобщее избирательное право для мужчин, более 50% взрослого мужского населения приняло участие в президентских выборах.

В течение последующих десятилетий XIX и начала XX вв., благодаря расширению избирательного права, введению процедуры тайного голосования и учреждению института ответственности кабинета перед депутатами в парламентских республиках, количество демократических стран в мире постепенно увеличилось до трех десятков. В 1920 г. Джемс Брайс, анализируя этот процесс, указывал: «Тенденция к демократизации в настоящее время является ясной и отчетливой из-за действия всеобщего закона социального прогресса».

Первая откатная волна началась почти в то самое время, когда Брайс писал свои оптимистические строки, посвященные прогрессу и демократизации. Доминантой мировой политики 20-х и 30-х годов стал отказ от демократии через возврат многих стран к традиционным формам авторитаризма либо созданию новой для того времени тоталитарной модели в СССР, Италии, Германии. Как правило, отказ от демократии был нормой для тех государств, которые лишь недавно, после Первой мировой войны, стали демократическими и независимыми.

Начало первой откатной волне положил победоносный марш Муссолини на Рим в 1922 г., своей кульминации она достигла с приходом к власти нацистского режима в Германии и пошла на спад после первых серьезных поражений фашистских государств, которые они потерпели от стран антигитлеровской коалиции в ходе Второй мировой войны.

Вторая волна демократизации была связана с разгромом Германии, Италии и Японии союзниками в 1945 г. В результате оккупации этих стран американскими, британскими и французскими войсками и жесткой политики денацификации демократические институты были имплантированы на их национальную почву. Определенная, хотя и непродолжительная, демократизация происходила также в некоторых государствах Латинской Америки. Наконец существенное влияние на расширение сферы демократии в мире оказал распад колониальной системы стран Запада в 50-е–начале 60-х годов.

Однако уже в первой половине 60-х годов началась вторая откатная волна. Особенно драматичными были изменения в Латинской Америке, где в течение одного десятилетия все ранее существовавшие демократические правительства были ликвидированы вследствие военных переворотов. Пакистан, Южная Корея, Индонезия, Филиппины и некоторые другие государства Азии превратились в диктатуры. Практически все новые независимые страны Африки также утвердили авторитарные формы правления. По некоторым подсчетам, к 1975 г. одна треть из тридцати двух функционировавших в конце 50-х годов демократий, стала диктатурами. Все это породило пессимизм относительно возможностей использования демократической модели в развивающихся странах и неуверенность в завтрашнем дне народовластия на Западе.

Третья волна демократизации берет свое начало в португальской «революции гвоздик» 1974 г., когда впервые в новейшей истории военный переворот привел не к установлению авторитарной диктатуры, а к быстрому переходу страны к демократическим формам правления. Начавшись в Южной Европе, она перекинулась на Латинскую Америку, некоторые государства Азии и достигла кульминации в 1989 – 1991 гг., выразившейся в серии антикоммунистических революций в странах Восточной Европы и распаде СССР.

Третья волна является самой мощной и поистине глобальной. За пятнадцать с лишним лет она привела к колоссальным изменениям в раскладе политических сил на нашей планете. По подсчетам «Freedom House», если в 1976 г. менее 20% населения земли жило в демократических государствах, то к 1990 г. эта цифра увеличилась до 39%. Количество же демократий за примерно тот же период времени возросло с 30 до 58. Правда, по сравнению с 1920 г. количество демократических стран в процентном отношении остается неизменным – 45%. Это объясняется как ростом общего числа государств в мире, так и следствием «откатных волн».

Что касается причин, вызвавших «третью волну», то Хантингтон считает, что они связаны, во-первых, с углублением проблем легитимности диктаторских режимов в связи с их внутренними проблемами; во-вторых, с высокими темпами экономического роста в шестидесятые годы, что привело к увеличению жизненных стандартов, развитию урбанизации и росту среднего класса во многих странах мира; в-третьих, с изменением политики Ватикана и переходом национальных католических церквей от позиции защиты статус-кво к оппозиции авторитаризму; в-четвертых, с изменением политического курса многих влиятельных международных сил: ориентацией Европейского Союза на расширение своей организации, активизацией действий США по отстаиванию прав человека в мире, отказом правительства Горбачева в СССР от поддержки консервативных союзников в Восточной Европе; в-пятых, с развитием средств связи и коммуникации, сделавшим возможным «эффект снежного кома» во время транзита. На наш взгляд, ключевую роль сыграло изменение соотношения сил на мировой арене между Западом и Востоком в пользу Запада, неспособность советской экономической модели работать в новых постиндустриальных условиях, а советского военно-промышленного комплекса – состязаться на равных с США в гонке вооружений.

Отталкиваясь от концепции Хантингтона, мы попытаемся сделать некоторые выводы, касающиеся ситуации с транзитом в 90-е годы.

Во-первых, с 1993 г. начинается третья откатная волна, вызванная неудачей демократического эксперимента в России. Именно в это время там утвердилась умеренная олигархическая диктатура президента в результате разгона Верховного Совета, принятия на референдуме Конституции, в соответствии с которой правительство фактически не ответственно перед парламентом. Победа коммунистов и национал-шовинистов на выборах в Думу 1993 г. и чеченская авантюра 1994 – 1996 гг. только усилили эти тенденции, равным образом как и ускоренное формирование монополистического капитализма и финансовой олигархии. Под влиянием ситуации в России и в силу внутренней слабости демократические институты были разрушены в странах Центральной Азии и Закавказья. В 1994 г. после президентских выборов начался быстрый откат демократии в Беларуси, завершившийся через два года установлением персоналистской диктатуры Лукашенко. В Юго-Восточной Европе неудачей закончились попытки демократических сил прийти к власти в Югославии, а в Албании демократически избранный президент вынужден был подать в отставку в результате вооруженного мятежа его противников. Авторитарные тенденции отчетливо проявились в политике президентов Хорватии и Словакии. В 1997 г. на выборах потерпели поражение сторонники реформ в Монголии. Наконец, в 1998 г. после «мирного воссоединения» Гонконга с Китаем в этой провинции КНР были введены недемократические методы правления.

Во-вторых, в конце 90-х годов завершился процесс консолидации демократии в таких странах, как Чехия, Польша, Литва, Латвия, Эстония. Показателем этого стало формирование там устойчивого политического рынка и мирный переход власти из рук умеренно правых сил в руки умеренно левых и наоборот. Важным признаком консолидированной демократии является также наличие условий плюрализма, которые зависят от четкого разделения властей по горизонтали и вертикали и осуществления децентрализации власти.

В-третьих, из других восточноевропейских стран, осуществляющих переход, консолидированная демократия в это время сложилась только в Венгрии и Словении. Болгария и Румыния, хотя и продемонстрировали признаки наличия у них политического рынка, в силу экономических проблем и незавершенности процесса децентрализации не могут пока еще быть причислены к стабильным демократическим государствам.

В-четвертых, в конце 90-х годов сложились условия для начала четвертой глобальной волны демократизации, свидетельством чего стали победа демократической оппозиции на выборах в Словакии в 1998 г., переход власти в руки демократов в Хорватии в 1999 г., Югославии, Мексике и Тайване в 2000 г., Грузии в 2003 г.

 

2. Модели и формы демократического транзита

 

Все многообразие вариантов перехода к демократии можно сгруппировать в следующие модели транзита:

• циклический переход: ситуация, когда некоторые страны осуществляют смену политических режимов в рамках замкнутого цикла: нестабильная демократия – военная диктатура – нестабильная демократия и т. д. Он был характерен для Бразилии, Аргентины, Перу, Боливии, Эквадора, Турции, Нигерии и некоторых других стран. В них смена режимов заменяет собой чередование правых и левых партий у руля власти в демократиях. «В этих странах не противопоставляют авторитарную и демократическую системы, потому что круговорот демократии и авторитаризма – это и есть их политическая система». Формула циклического перехода: a–d–a–d–a–d, где «а» обозначает непрочный авторитаризм, а «d»– нестабильную демократию.

• вторая попытка: это такой вариант транзита, когда нестабильную демократию сначала сменяет на определенное время авторитарный режим, который потом преодолевается или трансформируется в стабильную демократию. Формулой такого перехода является: А–d–A–D. Например, после поражения Германии в Первой мировой войне в стране сложилась крайне нестабильная демократия, которая была в 1933 г. заменена тоталитарной нацистской диктатурой, разгром которой во Второй мировой войне привел к демократизации Западной Германии, ставшей демократическим государством в 1949 г. Ряд стран Восточной Европы проделал такую же эволюцию.

• прерванное развитие: свойственно странам, которые достаточно долго жили в условиях демократического правления, но на время утратили его из-за серьезных внутренних или внешних причин. Возврат к демократии в них происходит достаточно легко и быстро как к естественной политической форме. Примерами такого перехода являются Индия, Филиппины, Уругвай, Чили. Формула «прерванной демократии»: A–D–a–D.

• прямой переход: представляет собой такой вариант перехода к демократии, когда на смену авторитарной диктатуре или в результате длительного периода реформ, или революционным путем приходит демократическая система правления, которая потом консолидируется. Если процесс консолидации демократии будет успешным в таких странах, как Румыния, Болгария, Тайвань, Мексика, Гватемала, Сальвадор, Гондурас и Никарагуа, они смогут быть примером такого перехода. Мы считаем, что аналогичным образом обстоят дела с Венгрией, Словенией, Хорватией, Македонией. Формула прямого перехода: A–D.

• деколонизация: такая ситуация, когда освобождающиеся от колониальной зависимости страны сохраняют демократические институты, перенесенные на их территории бывшей метрополией. В рамках третьей волны такой вариант транзита был характерен для Папуа Новой Гвинеи и одиннадцати маленьких островных государств Карибского бассейна–бывших заморских территорий Великобритании. Формула деколонизации: D/a–D.

Формы перехода к демократии. Анализ процессов демократизации в ходе «третьей волны» свидетельствует, что он включает различные политические и социальные силы, борющиеся за власть, собственность, за и против демократизации, и другие цели. Если мы возьмем отношение к демократизации, то можно выделить консервативных приверженцев диктатуры, либеральных реформаторов и демократических реформаторов в правящем лагере; умеренных демократов и радикальных демократов среди оппозиции. В некоммунистических диктатурах к антидемократическим силам относятся фашисты, правые политические группировки и радикальные националисты. Крайние же позиции в борьбе с режимом занимают левые политические партии и революционеры-марксисты. В таких системах приверженцы демократии и в структурах власти, и в оппозиции занимают, как правило, середину право-левого политического спектра. В коммунистических государствах расстановка политических сил является несколько иной: крайние антидемократические позиции отстаивают коммунисты-ортодоксы в правительстве и правые радикалы в оппозиции. Наиболее последовательными сторонниками демократического перехода здесь являются национал-демократы и либералы, находящиеся на центристской политической платформе.

Группы, вовлеченные в процесс демократизации, имеют как общие, так и конфликтующие между собой интересы. Реформаторы и консерваторы в структурах власти не согласны друг с другом по вопросам отношения к либерализации и демократическим реформам, но они едины в стремлении не допустить оппозицию к власти. Умеренные и радикальные группировки в оппозиции сходятся в стремлении ликвидировать диктатуру, но расходятся в вопросе: каким должно быть политическое устройство государства, которое придет на смену диктатуре. Реформаторы из правительства и умеренные силы оппозиции заинтересованы в утверждении демократии, но часто спорят по вопросу цены демократических преобразований и определения той доли власти, которой они хотели бы обладать. Наконец, консерваторы в правительстве и радикалы в оппозиции разделяют противоположные взгляды на проблему: кому должна принадлежать власть в обществе, но и та и другая группировки заинтересованы в ослаблении демократических сил.

В ходе осуществления перехода к демократии позиции разных участников этого процесса могут меняться. Например, если сторонники либерализации режима или даже консерваторы не ощущают непосредственной угрозы своему положению, они могут со временем стать на сторону демократизации. В свою очередь, вовлечение радикальных революционеров в данный процесс может содействовать смягчению их позиции и принятию ими более сдержанной и взвешенной политической платформы.

То или иное соотношение сил между упомянутыми выше группами в состоянии оказывать существенное влияние на характер, темп и форму преобразований. По мнению С. Хантингтона, если консерваторы доминируют в правительстве, а радикалы в оппозиции – демократический переход невозможен. И наоборот, если и в структурах власти и в оппозиции преобладают умеренные сторонники демократии – общественные преобразования осуществляются легко и быстро. В том случае, когда демократические группы преобладают среди оппозиции, но их нет или они очень слабы во власти – начало перехода к демократии будет зависеть от вызревания политического кризиса господствующего режима, могущего содействовать приходу оппозиции к власти. Когда же демократические группы пользуются перевесом сил в правительстве, но очень слабы в оппозиции –усилия по демократизации общества будут встречать сопротивление со стороны консервативных и реакционных сил, могущих прибегать к попыткам государственного переворота.

Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод, что процесс перехода к демократии предполагает наличие трех групп отношений: между властью и оппозицией, между реформаторами и консерваторами в правительстве, между умеренными и экстремистскими группами в оппозиции. Эти виды отношений так или иначе проявляют себя во всех транзитных странах и наряду с характером авторитарного режима определяют форму перехода к демократии.

С. Хантингтон в своей работе «Третья волна: демократизация в конце ХХ в» выделяет три основные формы перехода: «трансформацию» (transformation), «замещение» (replacement) и смешанную форму (transplacement), объединяющую элементы первой и второй форм. Х. Линц и А. Степан выделяют два идельных типа перехода к демократии, использовав испаноязычные термины: «refor­ma» и «ruptura». Первое понятие почти полностью совпадает по значению с термином «трансформация», а второе – с «замещением». Разные страны в разное время приближались или к первой, или ко второй идеальной модели транзита, никогда не совпадая с ними целиком. Д. Шейэ и С. Мейнуоринг, так же, как и Хантингтон, выделяют три основные формы, но предлагают назвать их «transaction», «breakdown/collapse» и «extrication». Поскольку все вышеприведенные термины близки по значению, мы будем использовать классификацию С. Хантингтона, которая является наиболее разработанной и широко применяется в политологических текстах, посвященных демократическому транзиту.

В том случае, когда элита власти доминирует над оппозиционными группировками, переход к демократии возможен в форме трансформации (transformation) – длительного процесса реформ сверху, с помощью которых в обществе создаются экономические, социальные и, наконец, политические предпосылки народовластия. Отношения между реформаторами и консерваторами в правительстве играют ключевую роль в рамках данной формы перехода. Трансформация возможна только при условии, если реформаторы доминируют над консерваторами, правительство – над оппозицией, а умеренные группы оппозиции – над радикальными группировками. В процессе осуществления трансформации умеренные оппозиционеры, как правило, пополняют правительство, а консервативные его члены отправляются в отставку.

В ходе «третьей волны» 16 стран осуществили переход к демократии через трансформацию: из них восемь военных режимов, пять однопартийных режимов и три персоналистские диктатуры. Поскольку эта форма перехода требует, чтобы правительство было сильнее оппозиции (особенно на первом этапе), трансформация может начаться в условиях военных режимов, которые непосредственно контролируют средства вооруженного насилия и подавления и не оставляют больших возможностей для формирования и деятельности оппозиции. Она обычно происходит в относительно экономически развитых системах, где сложились основные предпосылки демократии, а выбор пути развития зависит только от воли правящей элиты. Наиболее показательными примерами трансформации являются Испания, Турция, Бразилия, Тайвань, Мексика и Венгрия. Данная форма была также характерна для Южной Африки, СССР (до августа 1991 г.), Эквадора, Перу, Гватемалы.

Трансформация имеет свои сильные и слабые стороны. С одной стороны, она позволяет подготовить общество и элиты к жизни в условиях демократии, обучает искусству компромиссов, и обычно те страны, которые прошли путь трансформации, демонстрируют достаточно прочные институты и процедуры демократии. С другой стороны, долог и нелегок сам этот путь. Поскольку движение к демократии обеспечено вначале только политической волей реформаторской части правящей элиты и не имеет опоры в обществе, велика угроза их проигрыша консервативным противникам в структурах власти, верхушечных переворотов при молчании пассивного народа.

Если оппозиция сильнее правительства, а консерваторы и ретрограды в правительстве значительно сильнее реформаторов, формой перехода становится замещение (replacement) – относительно кратковременный процесс перехода власти от диктаторского правительства к демократическим силам в условиях политического кризиса. Для успеха замещения обязательным условием является единство оппозиции, ее радикальных и умеренных группировок. Это зачастую оборачивается борьбой в лагере победителей после свержения диктаторского режима. Только в случае, если после победы перевес сил окажется на стороне умеренных приверженцев демократии, переход к народовластию может считаться обеспеченным. В ходе третьей волны (к началу 90-х годов) только шесть диктатур были преодолены через замещение. В 90-е годы к этому перечню добавились еще семь стран. Наиболее часто замещению подлежат режимы личной власти (шесть случаев), на втором месте находятся однопартийные диктатуры (пять случаев) и, наконец, военные режимы (два случая). Персональные диктаторы редко добровольно отказываются от власти и уходят в отставку. Поскольку природа их правления носит ярко выраженный личный, а не институциональный характер, оппонентам режима с трудом удается сохранять свои позиции в структурах власти, их количество и влияние на политику ничтожны.

Авторитарная система существует до тех пор, пока правительство политически сильнее, чем оппозиция. Режим может ослабнуть под влиянием ряда причин: военного поражения (Аргентина, Филиппины, Португалия, Югославия); неудачной попытки государственного переворота (СССР–Россия в августе 1991 г.); провала внешнеполитической авантюры (Греция); обострения экономических и социальных проблем (Румыния); воздействия демократизации в соседних странах (Чехословакия, ГДР), смерти диктатора (Хорватия). Чаще всего недовольство населения носит скрытый характер, аккумулируется и прорывается наружу под влиянием повода, переполняющего чашу терпения. Очень важна позиция военных. Замещение происходит лишь тогда, когда армия или переходит на сторону противников режима, или отказывается применять силу против собственного народа. Это возможно тогда, когда оппозиция выступает как единая сила, способная привлечь на свою сторону интеллигенцию, духовенство, студентов, профсоюзы, мелких и средних предпринимателей и т.д.

Формы замещения бывают разными: вооруженное восстание (Португалия в 1974 г., Румыния в 1989 г.), бархатная революция (Чехословакия и ГДР в 1989 г., страны Балтии в 1991 г.), ошеломляющие выборы (stunning elections), которые организует власть, терпящая на них поражение (Индия в 1977 г., Словакия в 1998 г.), выборы в сочетании с массовыми акциями, когда власти прибегают к масштабной фальсификации голосов, что оборачивается акциями протеста и падением режима (Аргентина в 1983 г., Филиппины в 1986 г., Югославия в 2000 г., Грузия в 2003 г.). Замещение менее продолжительно, чем трансформация и поэтому менее болезненно, если, конечно, оно не сопровождается вооруженным насилием. Зато после отстранения диктатора от власти начинается мучительный процесс размежевания и конфронтации в стане вчерашних союзников. Зачастую общество оказывается не подготовленным к жизни в условиях демократии. Странам, осуществившим замещение, требуется длительное время на консолидацию системы народовластия.

Смешанная форма преобразований политической системы – transplacement – представляет собой процесс взаимодействия между сторонниками либерализации и демократизации в правительстве и умеренной оппозицией, в ходе которого достигается согласие о политических и правовых условиях перехода к демократии. Transplacement осуществляется в несколько этапов. Инициатива начала преобразований обычно исходит от реформаторов в структурах власти, которые добиваются смягчения диктатуры, принимают ряд мер по либерализации режима. Этим пользуется оппозиция, начинающая мобилизацию массовой поддержки своим требованиям. Радикальные группировки призывают к революционной борьбе. Это служит раздражителем консервативных сил, приступающих к политике «закручивания гаек». В случае, если реформаторам удается отстоять свои позиции во власти, а умеренной оппозиции одержать победу над радикалами, начинается длительный и сложный процесс переговоров между этими силами, приводящий к выработке компромиссных решений, направленных на мирный переход к демократической политической системе. Основными условиями, делающими возможным «trans­place­ment», являются: наличие паритета в отношениях между властью и оппозицией, преобладание умеренных и «договороспособных» партнеров в структурах правительства и оппозиции. Классическими примерами перехода к демократии через эту форму в 70-е – 80-е годы являются Польша, Никарагуа, Уругвай, Корея, Сальвадор, Гондурас, Боливия. Некоторые элементы смешанной формы были присущи Чили и ЮАР. Примерно 10 из 35 вариантов перехода к демократии в эпоху «третьей волны» произошли в форме «transplacement».

Осуществление данной формы связано с преодолением многих трудностей психологического и политического плана. Зачастую бывает сложно сесть за стол переговоров с людьми, ответственными за репрессии против соратников или повинными в терроризме. Большой проблемой является достижение доверия между договаривающимися сторонами. Поэтому зачастую требуется помощь посредников: дипломатов из других стран, религиозных деятелей и т.п. Ведущим переговоры бывает трудно объяснить своим единомышленникам значение достигнутого компромисса, доказать, что он не является предательством. В случае, если все же удается преодолеть эти и другие трудности, «transplacement» обеспечивает наилучшие возможности для формирования и консолидации институтов демократии.

Конечно, перечисленные выше формы являются теоретическими конструкциями и ни одна страна, совершающая переход, не может вместить все многообразие и сложность национальных процессов в прокрустово ложе той или иной модели. Однако мы можем вести речь о большем или меньшем приближении к идеальным моделям преобразований, о тенденциях, преобладающих в каждом конкретном случае транзита. Правильный выбор той или иной формы перехода играет колоссальную роль в разработке эффективной стратегии демократических сил.

 

3. Предпосылки демократизации

 

Непосредственное влияние на формы и методы демократического транзита оказывает характер диктаторского режима. По мнению Линца и Степана, наиболее благоприятные условия для перехода к демократии существуют при зрелом авторитаризме, где складывается автономное гражданское общество, существуют рыночные отношения, развиваются правовые ограничители власти диктатуры. Задача демократических сил заключается в решении политических проблем, связанных с созданием и укреплением системы политического плюрализма.

Сходной является ситуация перехода к демократии от посттоталитаризма. Определенные предпосылки народовластия в виде элементов гражданского общества, социального и экономического плюрализма созревают в недрах диктаторского режима за исключением политических отношений. Однако нужно иметь в виду, что процесс транзита с посттоталитарной стадии развития отягчен значительными трудностями, связанными с неизжитым наследием тоталитарной диктатуры, особенно в области общественного сознания.

Если переход осуществляется от классического тоталитаризма, обществу приходится одновременно решать целый комплекс политических, экономических, социальных и культурных проблем, поскольку предпосылки транзита практически не возникают в готовом виде в недрах такого режима, за исключением некоторых экономических условий, если речь идет о тоталитарном режиме нацистского типа.

Наконец, опыт современного Гаити свидетельствует, что введение демократических порядков в стране, долго жившей в условиях режима «султанизма», означает начало преобразований почти с нулевой точки развития. В отличие от других форм авторитаризма, при котором могут относительно автономно существовать экономическая и социальная деятельность, в условиях режима «султанизма» не существует никаких правовых ограничений власти деспота, а следовательно, и никаких возможностей для развития даже полуоппозиции и присутствия реформистски настроенных сил в структурах власти.

По мнению Хантингтона, процесс демократизации идет быстрее и менее болезненно, когда степень развития политической конкуренции опережает политическое участие. Именно так осуществлялся переход к демократии в Западной Европе во второй половине XIX – начале ХХ в. Демократическое движение там боролось за расширение избирательного права и уменьшение имущественного ценза при достаточно развитых плюралистических институтах и процедурах, таких как парламент, партии, разделение властей. В наше время аналогичная ситуация существовала только в ЮАР, где до недавнего времени действовал режим расовой олигархии. Демократические силы этой страны вели успешную борьбу за распространение гражданских прав и свобод на коренное население страны.

Достаточно быстро, при наличии необходимых предпосылок, осуществляется демократическая трансформация военных диктатур. Военные руководители, как правило, никогда не рассматривают свое правление как перманентное. Они приходят к власти, чтобы «исправить ошибки», допущенные гражданскими правительствами, и уходят в казармы, когда «ситуация меняется в лучшую сторону». Военные выполняют иную институциональную роль, нежели политики и государственные служащие. Однако ничто не гарантирует руководство от возможностей повторного возврата армии на политическую авансцену. «Даже один успешный государственный переворот в стране делает невозможным и для политиков и для военных пренебречь опасностью рецидива».

Гораздо более сложным является переход к демократии от однопартийной диктатуры. Однопартийные режимы опираются на развитую систему политических институтов и господствующую идеологию как средство легитимизации власти. Демократическим силам здесь приходится решать две группы проблем: институциональную и идеологическую. Первая связана с тесным переплетением государственных и партийных функций и необходимостью департизации государственного аппарата, вооруженных сил, экономики и т.д.

Зачастую официальная идеология правящей партии выдается ею за государственную идеологию. Противники партии объявляются врагами государства со всеми вытекающими последствиями. Решение данной проблемы может состоять в использовании демократами национальной идеи и противопоставление ее коммунистическому советизму как чуждой народу и навязанной оккупантами идеологии (Восточная Европа, страны Балтии). Там, где национальное государство было создано революционными силами, переродившимися позже в однопартийные диктатуры (Китай, Турция, Мексика, Никарагуа, Вьетнам), существует возможность постепенной демократической трансформации правящей партии. Наконец, в многонациональных странах (СССР, Югославия) эрозия коммунизма означает и эрозию империй, которые на нем держались. Каждый народ получает право на самоопределение и выбор той или иной модели развития.

По мнению Линца и Степана, переход к демократии предполагает в первую очередь наличие государственности как важнейшей предпосылки транзита. «Современная политическая система не может быть демократизирована до тех пор, пока она не является государством. Поэтому отсутствие государства или такое существенное отсутствие идентификации с определенным государством, которое приводит значительные массы населения, проживающего на данной территории, к желанию присоединиться к другому государству или к созданию собственного независимого государства, создает фундаментальные и часто неразрешимые проблемы».

Если государственность существует, тогда другими основнымипредпосылками формирования консолидированной демократии становятся следующие:

• должны быть созданы условия для развития свободного и жизнеспособного гражданского общества;

• должно сложиться относительно автономное и значимое политическое общество;

• правление закона должно обеспечить правовые гарантии гражданских свобод и деятельности независимых ассоциаций;

• должна сформироваться государственная бюрократия, которую может использовать новое демократическое правительство;

• должно существовать институциализированное экономическое общество.

Рассмотрим более подробно эти условия и предпосылки, начав с государственности.

Государственность, национализм и демократизация. Линц и Степан считают, что между процессом демократизации и формированием национальных государств существуют глубокие и трудно преодолимые противоречия. По их мнению, в современном мире есть очень немного стран с преимущественно гомогенным в этническом и культурном плане населением. Они, как правило, являются стабильными демократиями. Подавляющее большинство остальных государств – многонациональные и поликультурные образования. Осуществление демократического транзита в них возможно, но усложнено острыми национальными проблемами, так как логика демократизации и логика создания национальных государств значительно расходятся.

Целями национальной политики, которую проводят руководители национальных государств и к которой стремятся лидеры националистических движений, являются: создание культурно-гомогенного общества с помощью навязывания языка «титульной» нации в качестве официального; превращение религии, которую исповедует большинство, в привилегированную конфессию; использование символов доминирующей этнической группы в качестве государственных и т.д. Целью же демократической политики является превращение всех людей, проживающих в определенном государстве, в полноправных граждан с равными правами и возможностью избирать на свободных и конкурентных выборах свое правительство.

Мы считаем, что данная позиция, являющаяся традиционной для современной либеральной теории демократии, имеет ряд существенных недостатков. Прежде всего методологически неверным является противопоставление демократии и национализма. Мы разделяем точку зрения грузинского политического философа Гия Нодиа, который подчеркивает, что «идея национализма невозможна, немыслима без идеи демократии, а демократия никогда не существовала без национализма».

Основным принципом демократии является принцип народного суверенитета, означающий, что правительство может быть легитимизировано только волей тех, кем оно управляет. Народный суверенитет воплощается в жизнь через набор рациональных правил (законов) и процедур, свободно выбранных самими гражданами. В дополнение к правилам необходимо иметь согласие по вопросу о том, кто входит в понятие «народ» и на какую территорию распространяется действие демократических законов. Решение последней проблемы выходит за рамки рациональных процедур. Нигде в мире не было случая, чтобы свободные, ни с чем не связанные, абстрактные граждане собирались вместе для выработки и заключения демократического социального договора из ничего. Хотим мы этого или нет, но именно национализм – это та историческая сила, которая создает политическое пространство для демократического правления.

С другой стороны, только демократическая политика может удовлетворить потребность нации в обеспечении своего суверенитета в полном объеме в рамках национального государства –оптимальной формы для претворения в жизнь национальных стремлений, в том числе и стремлений этнических меньшинств. Национальная идея является наиболее инклюзивной, то есть позволяющей включить в свои границы приверженцев самых разных идейно-политических течений: от коммунистов-реформаторов слева, до консерваторов справа. Она представляет собой естественное основание для национального консенсуса, незаменимого в условиях борьбы против авторитаризма, за переход к демократии. Вот почему в становящихся демократиях движение за народовластие и движение за независимость представляют собой одно и то же. «Оба движения действуют во имя самоопределения: мы, народ (нация), должны сами определять свою судьбу; мы будем уважать только те законы, которые мы сами установили; мы никому не позволим – ни абсолютному монарху, узурпатору, или иностранному государству – управлять нами без нашего согласия», – справедливо отмечает грузинский ученый.

Гражданское общество. Если вопрос о государственном устройстве решен положительно, следующей по важности областью, где формируются сначала предпосылки демократизации, а затем и консолидированной демократии, является гражданское общество. Идея его возникла как либеральная реакция на деспотизм абсолютизма в XVII–XVIII вв. и получила новое развитие во второй половине ХХ в. как средство борьбы против коммунистической диктатуры. Она сыграла огромную роль в подготовке предпосылок для демократического транзита и в осуществлении самого перехода к демократии особенно в Восточной Европе. Гражданское общество предполагает существование автономных от государства структур, создаваемых снизу самими гражданами для претворения в жизнь их целей и задач, и таким образом служит в качестве своеобразного амортизатора, промежуточного звена, отделяющего людей от государства. По мнению Л. Пая, Р. Ловенталя, Р. Такера, С. Блэка и некоторых других западных исследователей, предпосылки гражданского общества созревают уже в условиях тоталитаризма, точнее, на его последних ступенях эволюции, которые эти политологи называют стадией «нормализации», а Х. Линц – посттоталитарным режимом.

На стадии посттоталитаризма правящая партия продолжает сохранять свою когнитивную монополию и систему государственного патернализма. По мнению Александра Зиновьева, «нормализация коммунизма» порождает «тоталитаризм снизу», в котором диссидентство и ГУЛАГ не играют существенной роли: первое легко контролировать режимом, второй становится необязательным для него. Люди вынуждены жить в системе «институциализированной лжи» и вести себя так, как хочет правительство. Основную часть своего времени они должны тратить на решение проблемы выживания и поэтому проявляют крайнюю пассивность в общественной жизни.

Все это делает невозможным существование в условиях посттоталитаризма «второго общества», противостоящего государству и сдерживающего его, однако элементы этого общества все же возникают. Нередко членами его являются обитатели первого, официального общества. А сами эти элементы сосуществуют в причудливом симбиозе с господствующим режимом. Это относится, например, ко «второй экономике», паразитирующей на провалах командно-административной системы.

Наряду с экономикой, культурная сфера является областью, где в условиях господства коммунистического режима медленно, но неуклонно происходит созревание предпосылок гражданского общества. В условиях коммунистического посттоталитаризма возрастающий политический и общественный цинизм были теми процессами, которые на уровне социальной психологии подрывали кредитоспособность официальной идеологии. Одновременно в те же годы складывалась новая система ценностей, прежде всего в области художественной и эстетической деятельности. Невозможность легальной оппозиции, запрет независимой от контроля властей политической деятельности превращает культуру в единственную отдушину, побуждает честных писателей, художников, режиссеров, журналистов «заниматься не своим делом»: критиковать политику режима, издавать нелегальные журналы, протестовать против нарушений прав человека. Несмотря на свою малочисленность и неорганизованность, диссидентское движение интеллигенции в Восточной Европе и СССР являлось в условиях посттоталитаризма тем небольшим зернышком автономного от государства социума, из которого впоследствии проросло сильное гражданское общество – единственная надежная опора стабильной демократии.

Антиимперская направленность гражданского общества, стремящегося стать обществом политическим, т.е. национальным государством, делает неизбежной национальную форму его проявления, считает шотландский исследователь Том Нейрн. По его мнению, наиболее адекватным названием того, что возникло в мире после 1989 г., является термин «гражданский национализм». Можно согласиться с этой точкой зрения, но с одной оговоркой. Национализм, как известно, многофункционален и может использоваться не только демократическими силами, стремящимися к социальной реформации, но и посткоммунистической номенклатурой, рассматривающей его в качестве средства спасения собственной власти и противодействия реформам. Иногда он выступает орудием в руках региональных элит, борющихся за расширение своего влияния на определенные сферы (армия, органы безопасности, образование, экономика), контролируемые представителями другой национальности. Тем не менее «национальное возрождение не только неизбежно из-за отсутствия других основ гражданского общества, но и необходимо как первый шаг в борьбе с коммунистическим государством за общественную автономию», считает польская исследовательница Я.Станишкис.

Неизбежность господства национализма на этапе перехода посттоталитарных режимов к демократии обусловлена следующими причинами: эта идеология обладает большим мобилизационным потенциалом и тем самым выступает единственным реальным конкурентом ориентированного на реванш неокоммунизма; национализм – это объективная форма общественного сознания, свойственная эпохе индустриального общества. Идея Маркса о том, что индустриальная фаза развития вместе с ликвидацией капитализма приведет и к устранению национальных перегородок, полностью обанкротилась. ХХ в. по праву можно назвать веком национализма и национальных государств.

В транзитных странах национализм проявляет себя в двух основных формах: взрывной, или популистско-массовой на первоначальных этапах преобразований, когда решается вопрос о власти и национальной государственности; и умеренной, или латентной, когда национальное государство укрепило себя, а на первый план выходят вопросы социально-экономической и политической реформации общества. В латентной форме национализм существует и в развитых демократических странах, представляя собой фундамент ценностного консенсуса.

Политическое общество. Под «политическим обществом» Х. Линц и А. Степан понимают такую сферу общественной жизни, где политически ориентированные граждане самоорганизуются для завоевания легитимного права контроля над государственной властью и бюрократическим аппаратом.

Гражданское общество в лучшем случае может разрушить недемократический режим. Для того чтобы завершить демократические преобразования и консолидировать народовластие, требуется наличие политического общества. Другими словами, необходимо формирование институциональных элементов демократической политической системы, таких как политические партии, выборы, правила электорального поведения, политическое лидерство, межпартийные коалиции, парламентаризм и т.д. Благодаря им общество конституирует себя политически и готово избирать и контролировать правительства.

По мнению Линца и Степана, политическое общество находится в сложных взаимоотношениях с гражданским. С одной стороны, оно отделено от него из-за функциональных и институциональных особенностей, но с другой, политическое и гражданское общество взаимопроникают и взаимодополняют друг друга.

Иногда увлечение формированием новых экзистенциальных ценностей в гражданском обществе у восточноевропейских противников тоталитаризма брало верх над реализмом и приводило к недооценке важности формирования «политического общества». Теоретическим выражением данной позиции была концепция «антиполитической политики», разработанная такими выдающимися интеллектуалами, как Вацлав Гавел, Адам Михник, Георги Конрад. В соответствии с ней диссиденты не должны были разрабатывать политическую альтернативу коммунизму, но скорее альтернативу моральную, мировоззренческую, образа жизни. Антикоммунистическая революция отвергалась ими не из-за ее чрезмерного радикализма, а потому, что любая политическая революция недостаточно радикальна. Гавел призывал к осуществлению, в первую очередь, революции экзистенциальной и моральной. Для этого следовало работать по созданию «параллельного, или гражданского», общества, – альтернативы коммунистической системе. Новая экономическая и политическая модели должны были стать, по его мнению, результатом глубокой экзистенциальной перестройки общества.

Рассчитывая на длительную историческую перспективу, концепция «антиполитической политики» оказалась несостоятельной перед лицом конкретных социально-экономических и политических проблем, с которыми столкнулись страны Центрально-Восточной Европы в конце 80-х годов. В результате, исторический перелом 1989 г. не был обеспечен здесь идеологически и явился, по словам Клауса Оффе, «революцией без революционной теории».

Правовая культура. Для того, чтобы обеспечить переход к демократии, необходимо не только наличие взаимосвязанных между собой элементов гражданского и политического обществ. Необходим определенный уровень развития правовой культуры общества в целом и тех сил, которые находятся в авангарде такого перехода. Основные действующие лица демократического транзита должны уважать принципы верховенства правового закона и конституционализма и придерживаться их в своей деятельности. Конституционализм не означает простого признания права большинства на принятие политических решений. Дух конституционализма предполагает наличие стабильного консенсуса в обществе относительно:

• принципов конституции;

• основных правил и процедур, которые сдерживают волю большинства и гарантируют права меньшинства;

• иерархии законов;

• независимости судебной системы.

Дело в том, что современную демократию отличает от диктатуры прежде всего то, что ей свойственны определенные процедуры и неопределенные политические результаты. Диктатура же, наоборот, характеризуется неопределенностью процедур и определенностью результатов. На практике это означает, что те, кто баллотируется на высокую политическую должность, не могут быть уверены в победе или в том, что в случае победы они смогут претворить в жизнь желаемый ими политический курс и победить, когда они снова столкнутся с необходимостью получения поддержки у избирателей. Аналогичная ситуация происходит и тогда, когда граждане голосуют, оказывают давление на чиновников или создают группы интересов. Они не могут быть уверены в том, что смогут достичь желаемого политического итога – избрания их кандидата, принятия того политического курса, который им нравится, или возможности влиять на ход политических событий. При достижении желаемых результатов они тоже не могут рассчитывать на то, что эти итоги сохранятся и в будущем.

Таким образом, общество, которое стремится быть демократическим, должно учитывать эти особенности современной демократии и развивать элементы правовой культуры, которая опирается на уважении к закону и процедурам.

Функциональная бюрократия. Демократия является такой формой политического режима и организации жизни в государстве, которая гарантирует сохранение и защиту прав граждан. Чтобы их защитить, а также обеспечить реализацию основных потребностей граждан и функционирование системы общественного обслуживания, демократическое правительство должно быть в состоянии эффективно обеспечивать свое право на легитимное применение силы на определенной территории. Государство должно, например, обеспечить сбор налогов и других поступлений в бюджет, чтобы работала полиция, суды, школы, медицинские учреждения и т.п. Поэтому современным демократиям необходимы жизнеспособные механизмы государственного принуждения, мобилизации ресурсов и их распределения. Другими словами, им необходима эффективная бюрократия, которую Макс Вебер назвал функциональной.

Функциональную бюрократию как систему рационального управления характеризуют следующие особенности:

• Руководство официальными делами происходит неизменными методами.

• Их решение опирается на некий комплекс установившихся норм и принципов, которые определяют обязанности каждого функционера, связанные с его положением, сферой его полномочий, а также с находящимися в его распоряжении средствами принуждения.

• Власть и ответственность каждого функционера составляют лишь часть всей иерархии власти и являются производными от этой иерархии. Функционер обладает властью не в силу своих индивидуальных качеств, а благодаря месту, занимаемому в иерархии власти.

• Средства, служащие для осуществления власти, составляют собственность организации, а не личную собственность отдельных функционеров; последние обязаны отчитываться за способы применения средств, которыми они располагают для осуществления власти.

• Служебные места и должности не являются личной собственностью тех, кто их занимает, следовательно, они не могут быть проданы, подарены или переданы по наследству.

• Весь процесс функционирования бюрократической организации построен на круговращении документов.

Бюрократию Вебер назвал социальной организацией современной (рационально организованной) западной цивилизации. Бюрократическое администрирование в силу его рационального характера является абсолютно необходимым в современных условиях. Выбор в сфере управления существует только между бюрократизмом и дилетантизмом.

Экономическое общество. Нигде в мире не существовала и не может существовать (в мирное время) демократическая система в условиях командной экономики. Современная консолидированная демократия требует наличия определенного набора социально-экономических норм, институтов и процедур, принятых обществом, которые называются экономическим обществом, занимающим промежуточное положение между рынком и государством.

Конечно, экономическое общество в полном объеме проявляет себя уже в условиях политической демократии. Если речь идет о предпосылках демократического транзита в стране с нерыночной экономикой, важным является наличие совокупности экономических факторов, которые если и не детерминируют, то облегчают такой переход.

С. Хантингтон считает, что наиболее благоприятными для вступления в фазу демократических преобразований являются условия в государствах со средним уровнем ВНП на душу населения (от $300-$500 – $500-$1000). В странах, находящихся ниже этого уровня, демократизация маловероятна. Превышающие же данный уровень государства уже являются демократическими.

Конечно, от уровня доходов зависит не все. Существуют, например, страны, которые значительно превышают этот уровень, но остаются диктатурами (нефтедобывающие государства Персидского Залива, бывшие социалистические страны Восточной Европы), и наоборот, Индия не достигает этого уровня, но принадлежит к группе демократий. Чрезвычайно важным является развитие индустриального сектора, который создает более разнообразную, сложную и зависимую от внешних связей экономику, которую трудно контролировать авторитарными методами.

Индустриальная экономика существенно меняет социальную структуру общества: возрастает уровень образования, у людей появляются новые ценностные ориентации (межличностного доверия, компетентности, удовлетворенности жизнью), новые возможности, связанные с возрастанием роли социального равенства. Расширяется и прослойка так называемого «среднего класса»: профессионалов, предпринимателей, менеджеров, технических специалистов и др., которые в силу своего образования и рода занятий менее зависят от государства, чем наемные рабочие.