Прорыв КНР к лидерскому положению в региональной политике

Приобретение независимого ядерного потенциала было признаком принадлежности к перворазрядным державам. Оставаться под прикрытием ядерных гарантий СССР, надежность которых после 1958 г. вызывала сомнения, значило консервировать положение КНР как младшего партнера Москвы. Экономические выгоды такого выбора в глазах китайского руководства не компенсировали политические потери от сознания неполной реализации национальных устремлений. Ощущение их специфики в китайском руководстве было ясным. Выдвижение Мао Цзэдуном в 1958 г. тезиса об империализме, национализме и коммунизме как главных движущих силах мировой политики было и переосмыслением советской программной установки на консолидацию «трех главных революционных сил современности», и обоснованием заявки на независимую роль в международных делах. Лидерство в третьем мире могло органично сочетаться со статусом КНР¹⁰ как страны, вставшей на путь государственного возрождения.

Не случайным было внимание, которое в Пекине уделяли движению афро-азиатской солидарности и его конференции в Бандунге. На ней КНР впервые выступила в роли главного представителя коммунистического мира, поскольку СССР к участию допущен не был. В энтузиазме, с которым китайская делегация участвовала в работе конференции, имелись и компонент «обычных» лидерских амбиций, и ощущение близости внешнеполитических задач, стоявших перед КНР и другими молодыми государствами. Некоторые исследователи полагают, что «Бандунгская конференция в известном смысле была ответом Китая на возраставшее взаимопонимание между СССР и США на базе глобального статус-кво»¹¹.

Имеется обширная литература, исследующая идейные истоки советско-китайского конфликта и рассматривающая его как следствие противоречий между интернационалистической теорией марксизма-ленинизма и националистическими интересами Китая. Исследование советско-китайских отношений через призму национализма и интернационализма не удовлетворяет прежде всего потому, что оба эти термина применительно к КНР и СССР имеют настолько разное значение, что свести их в один контекст невозможно. Китайский национализм был этническим в первую очередь и государственным во вторую. В отношении СССР говорить о существовании этнического национализма не приходилось вообще, в Москве господствовало державничество - идеология сильной страны. Но державничество не представляло интернационализм, будучи идеологией наднациональной.

Элементы интернационалистического мышления были присущи обеим странам. Однако, как представляется, в теоретическом смысле их конфликт был результатом скорее стадиального несовпадения советских и китайских представлений об интернационализме, чем итогом несовместимости их «национальных» устремлений. Мыслительная традиция менее зрелого китайского коммунизма отставала от советской на несколько десятилетий и в начале 60-х годов могла соответствовать мышлению руководства ВКП/б/-КПСС середины 20-х - с присущим ему тогда интересом к экспорту революции и жаждой внешней поддержки в условиях «капиталистического окружения».

Значимым было и стадиальное несовпадение социально-экономического развития СССР и Китая. Советский Союз, во всяком случае, в том, что касалось его европейской части, был индустриально развитой страной с сетью многонаселенных городских центров. СССР был чрезвычайно уязвим с точки зрения потенциального ядерного или термоядерного удара. В той мере, как Соединенные Штаты и западноевропейские страны сами принадлежали к типу индустриальных, их представления о последствиях мирового конфликта были сходны с советскими.

Китай был только на пути к превращению в развитую страну. Как замечает Дж.Гарвер, ядерная война, способная разрушить основы индустриальных обществ, «была менее опасной для входивших в третий мир аграрных стран с преобладанием сельского населения»¹², к каковым и принадлежал Китай. Это влекло за собой иной тип внешнеполитической философии, чем тот, который преобладал в СССР. Идеологические превходящие - различия в трактовке положений марксистской теории, революционно-националистическое нетерпение и личные амбиции лидеров СССР и Китая - не определяли базисных причин советско-китайского конфликта, но придавали ему особенно острую форму.

Отказ от поддержки ядерной программы Китая и осуждение Москвой политики «большого скачка», реализация которой предполагала новые дотации Советского Союза, повели к свертыванию советско-китайского сотрудничества. В 1960 г. КНР покинули советские специалисты, что, как полагают западные эксперты, в основном полагаясь на китайские, не обязательно объективные, оценки, усугубило экономический хаос в Китае, вызванный неумелым хозяйственным руководством КПК¹³.

Нарастание противоречий стало изливаться во внешнеполитическую сферу. В 1962 г. во время вооруженного конфликта между КНР и Индией советское правительство заняло нейтральную позицию, вторично отказавшись от поддержки Китая. Китайско-индийский конфликт почти совпал с Карибским кризисом. В этой ситуации китайская сторона впервые позволила себя открыто критиковать внешнюю политику Москвы в печати, назвав размещение советских ракет на Кубе (которое и спровоцировало кризис) авантюризмом, а их вывод по договоренности с США - капитулянтством.

Полемика развернулась в 1963 г., в год подписания Договора о запрещении испытаний ядерного оружия. В советской и китайской прессе стали публиковаться взаимно острые высказывания. ЦК КПСС и ЦК КПК обменялись резкими посланиями. Руководство КНР заявило, что считает договоры Китая с царской Россией неравноправными, а так как в этих договорах определялась большая часть линии границы между двумя странами, заявление Пекина подразумевало возможность ее непризнания. В СССР позицию КНР восприняли как посягательство на территории Советского Союза, что заставляло думать об угрозе для них со стороны Китая. В стратегических планах СССР возник вопрос об укреплении границ с КНР. Численность советских войск на Дальнем Востоке стала увеличиваться.

Со своей стороны, после 1963 г. китайское руководство окончательно убедилось в невозможности сотрудничества с СССР в деле создания «единого антиимпериалистического фронта» как средства борьбы против США¹⁴. Последняя попытка КПК вернуться к сотрудничеству с СССР на антиамериканской основе была предпринята во время визита в Москву в премьера госсовета КНР Чжоу Эньлая после отстранения от власти Н.С.Хрущева в октябре 1964 г. Но поскольку новое советское руководство намеревалось продолжать линию на избежание войны с США, китайский зондаж успеха не имел¹⁵. Отказ КПK направить делегацию для участия в ХХIII съезде КПСС в 1966 г. означал формальный разрыв отношений между двумя компартиями. В дополнение к мерам по укреплению советско-китайской границы в январе 1966 г. СССР заключил новый Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи с Монголией. Вслед за тем на монгольской территории были размещены советские войска и тяжелая техника. К концу 1967 г. численность личного состава в зоне границы СССР с КНР и в МНР оценивалась западными экспертами в 250-350 тыс. чел.¹⁶

В годы «культурной революции» (1966-1969) напряженность в отношениях СССР и КНР достигла высшей точки. Ее признаки были настолько очевидны, что трезво мыслящая часть китайского руководства, прежде всего Чжоу Эньлай, стала пытаться привлечь внимание Мао Цзэдуна к необходимости пересмотреть линию на одновременное противостояние с США и СССР. Сам Чжоу Эньлай склонялся к примирению с США. Политическим оппонентом этой линии выступал маршал Линь Бяо, который, в частности, являлся противником улучшения отношений Китая с США. Оба лидера были согласны между собой в признании ослабления позиций США в Азии, связанного с неудачной для Соединенных Штатов войной во Вьетнаме. Но если Линь Бяо полагал момент подходящим для развертывания общеазиатской революции - в Таиланде, Японии, Индонезии, Лаосе, на Филиппинах, - то Чжоу Эньлай указывал на угрозу Китаю со стороны СССР. Остается не проясненным, в самом ли деле он считал советскую опасность реальной, или ссылка на угрозу с севера была оправданием предложения начать поиск возможностей для взаимопонимания с США. Во всяком случае, советская угроза - преувеличенная или реальная - способствовала повороту КНР к нормализации отношений с Вашингтоном. Этот сдвиг был ускорен событиями в Чехословакии. Тогда в западной литературе получил хождение тезис о «доктрине Брежнева«(«доктрине ограниченного суверенитета») - этим термином политологи выразили идеологически обосновываемое Советским Союзом «право» на вмешательство в дела социалистических стран в случаях, когда складывающаяся в них обстановка могла предвещать свержение коммунистической власти. В Китае эта идея была названа «доктриной гегемонии»¹⁷. Хотя наиболее правильно было бы называть ее «доктриной пролетарского социалистического интернационализма», как она и именовалась в политическом обиходе СССР.

Ее интерпретация китайской стороной позволяла полагать, что СССР может рискнуть вмешаться во внутрикитайские дела, приняв сторону одной из фракций внутри руководства КПК. Попытка Линь Бяо в 1970 г. совершить побег в СССР свидетельствовала о глубине расхождений в китайской элите и косвенно подтверждает вероятность подобных опасений в Пекине. Содержание советских публикаций и радиопередач на Китай также указывало на интерес советского руководства к идее свержения Мао Цзэдуна силами самих китайских коммунистов.

С 1967 г. напряженность в советско-китайских отношениях стала возрастать. В январе-феврале 1967 г. в осаде цзяофаней находилось посольство СССР в Пекине. Начались пограничные инциденты. Пытаясь воздействовать на КНР, советская сторона провела на Дальнем Востоке крупные военные маневры, которые, однако, не произвели желанного эффекта. С середины 1967 г. советские пограничники стали патрулировать китайские берега рек Амур и Уссури на том основании, что, в соответствии с русско-китайскими договорами ХIХ в., граница была проведена не по середине главного фарватера, как это было принято в международной практике демаркации пограничных рек, а по той их стороне, что признавалась за Китаем. КНР к тому времени уже открыто требовала изменения линии границы и приведения ее в соответствие с мировыми нормами. При такой постановке вопроса спорными оказывались около 600 речных островов. В марте 1969 г. на одном из них - о. Даманском - произошли вооруженные столкновения. Советско-китайская война могла стать реальностью. Летом 1969 г. из Пекина начали эвакуировать некоторые правительственные учреждения, а из Маньчжурии - стратегически важные промышленные предприятия.

В такой напряженной обстановке на международном совещании коммунистических и рабочих партий в Москве в июне 1969 г. Л.И.Брежнев внес предложение о создании системы коллективной безопасности в Азии на базе отказа от применения силы в межгосударственных отношениях, уважения суверенитета, нерушимости границ, невмешательства, развития экономических связей и т.п. Однако 16 делегаций компартий стран Азии отказались поддержать эту идею и она не была включена в итоговый документ¹⁸. Данная идея не была поддержана и в США - в ходе визита по странам Азии летом 1969 г. президент Р.Никсон неоднократно отрицательно высказывался о ней.

В конце лета 1969 г. с советской стороны стали возникать не вполне определенные сигналы, указывавшие на рост готовности СССР рассмотреть вопрос о нанесении упреждающего удара по ядерным объектам КНР (в какой-то мере по аналогии с тем, как при администрации Дж.Кеннеди это намеревались сделать США). В августе 1969 г. из американских разведывательных данных стало известно, что дислоцированные в Монголии советские бомбардировщики отрабатывают удары по макетам, напоминающим китайский завод по обогащению урана в районе оз. Лобнор. Одновременно советские представители стали осторожно и в неофициальном порядке зондировать вопрос об американской реакции в случае советской превентивной акции против ядерных объектов КНР¹⁹.

Американская администрация (с января 1969 г. в должность президента вступил Ричард Никсон) сочла необходимым определить свою позицию. На пресс-конференции заместитель госсекретаря США Эллиот Ричардсон заявил: «Мы не можем не быть глубоко озабоченными в связи с тем, что эскалация этой (советско-китайской - А.Б.) ссоры наносит массированный ущерб международному миру и безопасности»²⁰. Такая формулировка не позволяла рассматривать американское заявление как выражение поддержки одной из сторон в конфликте. Но Вашингтон твердо указал на заинтересованность в его ограничении. Поскольку СССР выступал в споре в качестве более сильной стороны, это адресовало американское предупреждение в большей степени ему - и в этой мере США фактически выступили в защиту Китая.

Еще более это впечатление усиливало продолжение речи Э.Ричардсона: «В обеспечении собственной национальной безопасности в долгосрочной перспективе мы не намерены вступать в отношения с одной стороной против другой. Но мы намерены следовать линии постепенного улучшения отношений с обеими... Мы не собираемся из-за беспокойства, которое испытывает Советский Союз, отказываться от попытки вывести коммунистический Китай из скорлупы злобы и отчуждения, в которой он находится»²¹.

Реакция США в целом умиротворяюще подействовала на обе стороны. Первый шаг к ослаблению напряженности сделал Советский Союз. Сыграло роль стечение обстоятельств. В сентябре 1969 г. в Ханое умер президент ДРВ Хо Ши Мин. Возвращаясь с его похорон А.Н.Косыгин после нескольких запросов получил согласие китайской стороны на проведение советско-китайской встречи, которая состоялась в Пекинском аэропорту. В ходе ее была достигнута договоренность о начале советско-китайских переговоров по пограничным вопросам в октябре 1969 г. Китайская сторона отказалась от требования отвода советских войск со спорных территорий как предварительного условия переговоров. А.Н.Косыгин, по утверждениям китайской стороны, не подтверждаемым советской²², обещал, что советские войска будут отведены от границы.

Таким образом, Китай завершил движение от союза с СССР к самоутверждению в качестве одного из его наиболее вероятных противников, показав себя независимой силой региональных отношений, способной если не выступать на равных с Советским Союзом и США, то, во всяком случае, противостоять им обоим одновременно. Высокая степень самодостаточности, сильное политическое руководство и принятая населением мобилизационная модель поведения позволяли Китаю не только оставаться цельным и устойчивым во внутриполитическом отношении, но и проецировать свое влияние в регионе в масштабах, впечатляющих в соотношении с его ограниченными ресурсами. Эмансипировавшись от роли пассивного элемента среды, в 60-е годы Китай сам стал генератором регионального влияния, с которым были вынуждены считаться Соединенные Штаты и Советский Союз. Как отмечал Р.Клоф, «к концу 60-х годов увеличивающийся разрыв между Москвой и Пекином превратил двустороннюю конфронтацию в Восточной Азии в трехстороннюю»²³.

¹ Maga T.P. John F.Kennedy and the New Pacific Community, 1961-1963. Houndmills: Macmillan, 1990.
² Chang G.H. Friends and Enemies. The United States, China and the Soviet Union. 1948-1972. Stanford: Stanford University Press, 1990. P. 188.
³ Chang G.H. Op. cit. P. 213-217.
⁴ Halperin M. Оp. cit. P. 140-141.
⁵ Basic Nationsl Security Policy. NSC Documents. NSC 5810/1. May 5, 1958. P. 5 (пункты 13 и 14).
⁶ Ibidem.
⁷ Beschloss M. The Crisis Yars: Kennedy and Kruschev. 1960-1963. New York, 1991; Chang G. Op. cit. P. 244-245; Thomoson R. Op. cit. P. 88.
⁸ Johnson L.B. The Vantage Point: Perspectives on the Presidency. 1963-1969. New York: Popular Libraty, 1971. P. 469, 476.
⁹ McNamara R. The Essence of Security: Reflections in Office. New York: Harper and Row, 1968. P. 141-166.
¹⁰ См.: Clubb O.E. China and Russia: The Great Game. New York: Columbia University Press, 1971. P. 420-422.
¹¹ Iriye A. Was There a Cold War in Asia? // The Problems of American-East Asian Relations / Ed. by John Chay. Boulder: Westview Press, 1977. P. 23.
¹² Garver J. Foreign Relations of the PRC. P. 130.
¹³ McIntosh M. Soviet Attitudes Towards East Asia // The Soviet Union in East Asia. Predicaments of Power / Ed. by Gerald Segal. London: Heineman, 1983. P. 23.
¹⁴ Международно-политический аспект доктрины «единого антиимпериалистического фронта» подробно рассмотрен в работе Дж.Армстронга. (Armstrong J.D. Revolutionary Diplomacy: Chinese Foreign Policy and United Front Doctrine. Berkeley: University of California Press, 1977. P. 88).
¹⁵ Griffith W. Sino-Soviet Relations. 1964-1965. Cambridge: MIT Press, 1967.
¹⁶ Garver J. Op. cit. P. 305.
¹⁷ См. подробнее: McIntosh M. Op. cit. P. 21.
¹⁸ Young Rae Kim. The Soviet Union’s Shifting Policy Toward East Asia // The Soviet Union and East Asia in the 1980s / Ed. by Jae Kyo Park and Joseph Ha. Seoul: Kyongman University, IFES Research Series. 1983. N 18. P. 139.
¹⁹ Этот сюжет буквально по дням прослежен по фактам в книге Р.Гартоффа - малоинтересной по интепретациям, но искючительно насыщенной фактологически. См.: Garthoff R. Detente and Confrontation. American-Soviet Relations From Nixon to Reagan. Washington: The Brookings Institution Press, 1985. P. 200-213.
²⁰ The Department of State Bulletin. 1969, September 22. P. 260.
²¹ Ibidem.
²² Этот сюжет в несколько иной версии излагается в воспоминаниях советского посла в КНР А.И.Елизаветина. См.: Переговоры А.Н.Косыгина с Чжоу Эньлаем в пекинском аэропорту // Проблемы Дальнего Востока. 1991. N 6. С. 38-54.
²³ Clough R. East Asia and United States Security. Wachigton, D.C.: Brookings Institution, 1975. P. 18.