Общемировые аспекты отношений СССР и США в Восточной Азии

Реализовать установку на взаимопонимание с США Н.С.Хрущеву не удалось ни на заключительном этапе правления Д.Эйзенхауэра, ни в первые годы администрации Дж.Кеннеди, избранного президентом в ноябре 1960 г. Взаимное недоверие в сочетании с остаточной наступательностью американской политики привели к резкой вспышке взаимной полемики, вызванной инцидентом с американским разведывательным самолетом «U-2», cбитым в мае 1960 г. над советской территорией. Ближайшим следствием скандала стал срыв намеченных на вторую половину мая 1960 г. переговоров СССР, США, Британии и Франции на высшем уровне в Париже. Более отдаленным - отчасти вынужденная, отчасти эмоционально мотивированная переориентация СССР на одностороннее решение вопросов, представлявших, по мнению Н.С.Хрущева, особую важность для безопасности СССР. В свою очередь, отказ от диалога с Западом во многом спровоцировал летом 1961 г. второй Берлинский, а в октябре 1962 г. Карибский кризисы, причем последний мог реально вылиться в ядерный конфликт Советского Союза и США.

Приход к власти Дж.Кеннеди, по мнению исследователей, мог предвещать сближение подходов США и СССР в отношении Китая¹. Как отмечает Гордон Чанг, еще «к концу 1958 г. ведущие лица администрации Эйзенхауэра уяснили, что СССР, наконец, признал наличие некоторых общих для него и Соединенных Штатов интересов в том, что касалось необходимости умерить Китай»². В этом верном наблюдении содержится, однако, преувеличение. Подобно США, Советский Союз был встревожен авантюризмом Пекина в тайваньском вопросе. Но, в отличие от Соединенных Штатов, в СССР понимали логику борьбы Китая за то, что на самом деле было для него делом национального объединения. Москва была шокирована методами Пекина, однако с идеологической и теоретической точки зрения действия КНР Советскому Союзу было легче оправдать, чем осудить.

Отсюда следовало стремление Н.С.Хрущева, с одной стороны, исключить повторение испытаний, подобных тайваньским кризисам, а с другой, убедить США в возможности проявить понимание стремлений КНР преодолеть ситуацию «двух Китаев». Во всяком случае, такая логика угадывается в том, каким образом вопрос о Китае обсуждался в ходе советско-американских встреч на высшем уровне во время визита Н.С.Хрущева в США в 1959 г. Очевидно, однако, что инициатива советского лидера не встретила положительной реакции Д.Эйзенхауэра³. США не усматривали прямой связи между проблемой Тайваня и присоединением КНР к договоренностям о запрещении ядерных испытаний.

Проект соответствующего договора был практически согласован. Предполагалось, что его подпишут все три существовавшие на тот момент ядерные державы (США, СССР и Великобритания), а также Китай. Причем США должны были обеспечить присоединение к договору Британии, а Советский Союз - Китая⁴. Выполнив свою часть обязательств и убедив Лондон согласиться с проектом, Вашингтон имел основания полагать, что Москва должна вынудить Пекин сделать то же самое. Поэтому попытку Н.С.Хрущева добиться от США уступки в тайваньском вопросе Д.Эйзенхауэр мог воспринять как желание переложить на него бремя проблемы, решать которую должен был Советский Союз.

Ситуация несколько изменилась с приходом Дж.Кеннеди. Было известно, что, несмотря на прекращение советской помощи, КНР продолжает работу по осуществлению ядерной программы, и она находится в стадии, близкой к завершающей. Новый президент, по свидетельству его сотрудников, был настроен на диалог о Китае с Советским Союзом. Соответствующий зондаж американская сторона планировала провести во время советско-американского саммита в Вене в июне 1961 г. Дж.Кеннеди предстояло выяснить возможности для параллельных шагов США и СССР в отношении КНР. Но Н.С.Хрущев не поддержал разговор о Китае, подобно тому как в 1959 г. от него ушел Д.Эйзенхауэр. Для этого были основания.

В 1961 г. советско-американский диалог о Китае мог иметь иной смысл, чем в 1959 г. Тогда СССР добивался привилегии быть посредником в урегулировании американо-китайских противоречий, что могло укрепить положение Советского Союза как лидера социалистических стран. Состояние советско-китайских отношений в конце 50-х годов, хотя оно было не идеальным, все же позволяло Москве рассчитывать на признательность КНР. Советское руководство не отказывалось от надежды сохранить Китай в качестве союзника. Сразу же после визита в США в 1959 г. Н.С.Хрущев отправился в Пекин, чтобы проинформировать Мао Цзэдуна об итогах обсуждений с Д.Эйзенхауэром и попытаться убедить Китай поддержать запрет ядерных испытаний. Но это ни к чему не привело, в январе 1960 г. КНР заявила, что не будет соблюдать договоренности, выработанные без ее участия.

Конфликт между Москвой и Пекином в 1961 г. был столь явным, что говорить о посредничестве не приходилось. Речь могла идти о сотрудничестве СССР с Вашингтоном против КНР. Но эта идея была неприемлема для Москвы. Советское руководство вряд ли сохраняло иллюзии по поводу стабилизирующей роли классовой солидарности в отношениях с КНР, важно было сохранить свой престиж лидера социалистического мира. Лидерство же в мировом коммунизме было одновременно и политическим, и идеологическим, так как оно обосновывалось наличием у всех социалистических государств общих коммунистических нравственных ценностей. Отказ от них мог подорвать авторитет СССР. Сохранение приверженности этике коммунистической солидарности делало невозможным открытое блокирование с США как «главной империалистической державой» против одной из коммунистических стран.

Вместе с тем, интересы международной безопасности не позволяли медлить с принятием мер по ограничению ядерных испытаний. Карибский кризис оказал глубокое воздействие на мышление политической элиты США и СССР. Возможность советско-американского ядерного конфликта и раньше допускалась американскими стратегами лишь в исключительных случаях. После 1962 г. порог потенциального ядерного конфликта между СССР и США был повышен еще более.

Администрация Дж.Кеннеди положила в основу своей политики концепцию «гибкого реагирования». Эта концепция развивала идею, заложенную в одну из директив СНБ еще в 1958 г., когда впервые американское руководство после продолжительного спора с участием самого президента сочло необходимым разграничить понятия «общей» и «локальных» войн⁵. При этом под последними было решено понимать «конфликты, происходящие в менее развитых районах мира, при ограниченном участии вооруженных сил США». Предусматривалось, что в случае локального конфликта действия Соединенных Штатов будут строиться «на основе гибкого и избирательного использования имеющихся возможностей, включая ядерные, в соответствии с указаниями президента»⁶.

Формально «гибкое реагирование» санкционировало применение ядерного оружия в малых конфликтах. Но общее значение концепции определялось более сложным сочетанием смыслов. Во-первых, она утверждала в мышлении политиков грань между общей войной и локальным конфликтом и этим ставила под вопрос неизбежность перерастания любого столкновения интересов СССР и США в общий конфликт. Таким образом внедрялась мысль о возможности обходиться без войны с Советским Союзом даже при наличии периферийных противоречий с ним.

Во-вторых, не исключая применения ядерного оружия в локальных конфликтах, концепция не постулировала его нормативность. Напротив, выделение локальных конфликтов в особый вид войн подразумевало новый подход к средствам их ведения. Это позволяло отказаться от упрощенного прочтения доктрины «нового взгляда», предусматривавшего в трактовке администрации Д.Эйзенхауэра резкое сокращение роли обычных вооружений в результате расширительного применения вместо них ядерного оружия как более дешевого и эффективного. Открывался путь к восстановлению баланса в использовании ядерных и обычных средств и переносу акцента с первых на вторые.

В-третьих, в контексте остро переживавшегося в СССР и США «карибского синдрома» концепция «гибкого реагирования» означала не что иное, как вытеснение конфликтности с глобального уровня советско-американских отношений на периферийный. Несмотря на цинизм этой логики, она открывала путь к стабилизации мирополитической ситуации и ослаблению напряженности между двумя странами. В международных отношениях начался процесс утверждения модели конфронтационной стабильности.

В 1963 г. США, Советский Союз и Британия подписали Договор о запрещении испытаний ядерного оружия на земле, в космическом пространстве и под водой. Договор оставил открытым вопрос о проведении подземных испытаний, что делало его направленным против стран, стремившихся к обладанию атомным оружием, но не располагавших технологическими возможностями проводить экспериментальные взрывы под земной поверхностью. Китай принадлежал к таковым. Договор ущемлял и права отказавшейся от его подписания Франции, подобно Китаю ориентированной на приобретение независимого ядерного потенциала. Но КНР как наименее предсказуемая держава считалась в тот период самой опасной из «околоядерных» стран.

Не афишируемый, но общий для США и СССР антикитайский настрой был настолько явным, что, в соответствии с известной в западной литературе версией, основанной на устных свидетельствах сотрудников администрации Дж.Кеннеди, в его окружении в 1963 г. обсуждался сценарий упреждающего удара по ядерным объектам КНР в районе полигона у оз. Лобнор с целью сорвать завершение работ по созданию китайского ядерного оружия. Удар предполагалось нанести с ведома СССР. Из американских источников следует, что благодаря умышленной утечке Советский Союз получил информацию об этих обсуждениях, но, насколько известно, никак на нее не прореагировал⁷. Тенденция к взаимодействию, возникшая между СССР и США после 1962 г., не пресеклась и после того, как место убитого в 1963 г. Дж.Кеннеди занял Линдон Джонсон, а пост Н.С.Хрущева в октябре 1964 г. перешел к Л.И.Брежневу.

В октябре 1964 г. КНР сообщила об успешном испытании атомного оружия. Это стимулировало стремление СССР и США ограничить возможности конкурентов развить собственный ядерный потенциал. Заинтересованность Москвы и Вашингтона в создании режима контроля за передачей расщепляющихся материалов была столь значительной, что советско-американские переговоры по этой проблеме продолжались, несмотря на полемику между двумя державами в связи с войной США во Вьетнаме, где Москва и Вашингтон косвенно противостояли друг другу. Обсуждался и вопрос об ограничении вооружений в космосе. Быстрые успехи СССР в освоении околоземной орбиты в стратегических целях, равно как и опережающее продвижение американской программы пилотируемого полета на Луну, делали эту проблему актуальной.

В июле 1967 г. А.Н.Косыгин и президент США Л.Джонсон встретились в Гласборо (штат Нью-Джерси, город на полпути между Вашингтоном и Нью-Йорком, где для участия в сессии ГА ООН находился советский лидер). Тогда и был в принципе согласован вопрос о договоре о нераспространении ядерного оружия. Согласно воспоминаниям Л.Джонсона, никто из участников переговоров не сомневался, что новый договор имел в виду сдержать продвижение китайской ядерной программы⁸.

Китайский вопрос затрагивался и на обсуждениях по ограничению систем противоракетной обороны. В 1966 г. СССР разместил первую такую систему для защиты Москвы. Возможность ракетного удара со стороны КНР уже не казалась абстрактной. Однако США полагали, что развитие систем ПРО может дестабилизировать глобальную стратегическую обстановку. Существовала возможность договориться об отказе от создания только «тяжелых» (thick) систем, которые были эффективны против ударов мощных ракет, и разрешить «легкие» (thin), рассчитанные на противостояние слабым. (Советская система была «легкой».) США это и предложили А.Н.Косыгину в Гласборо, но он предпочел увязать данный вопрос с ограничением наступательных вооружений. Это стало предметом отдельных переговоров в 1969 г., но к тому времени (1967 г.) США тоже развернули у себя одну «легкую» систему⁹. «Легкие» системы ПРО не обеспечивали защиты от ракет, которые состояли на вооружении в СССР и США, но были эффективны против средств, имевшихся у Китая.

В 1967 г. был подписан Договор о принципах использования космического пространства и небесных тел, включая Луну, в соответствии с которым СССР и США отказались от попыток размещать ядерное и иное оружие в космосе. В 1968 г. был заключен и Договор о нераспространении ядерного оружия, ратифицированный сенатом, несмотря на протесты в США и других странах в связи с интервенцией в августе 1968 г. в Чехословакии. Вместе с тем, акция Москвы осложнила советско-американские отношения. Был отменен визит президента Л.Джонсона в Ленинград. Действия СССР вызывали опасения по поводу их возможного повторения в других социалистических странах.