договоренности, то путем взаимных относительно небольших компромиссов договор об ОСВ-2 мог бы быть готов еще в 1977 году и подписан в том же году на встрече с Брежневым. Это могло проложить дорогу к совершенно другим по характеру советско-американским отношениям в период всего президентства Картера. Таковы, кстати, были вначале ожидания и надежды в Москве, которые разделял и я, как посол, поэтому тем сильнее были затем разочарование, рост недовольства и недоверия к Картеру в руководящих кругах СССР.
Надо сказать, что вынашиваемые Картером надежды на „личную дипломатию" при встрече с Брежневым не очень оправдались. Они встретились лишь на третьем году президентства Картера, когда Брежнев стал уже основательно дряхлеть физически (на торжественном спектакле в Венском оперном театре он несколько раз засыпал), а советское руководство начало исподволь „списывать со счетов" самого Картера из-за „температурных перепадов" при нем в советско-американских отношениях. Да и дальнейшая политическая судьба Картера должна была еще решиться на выборах. Короче, встреча двух руководителей в этом смысле заметно запоздала.
Но вернемся к самой встрече в Вене. Подписание договора об ОСВ-2 в целом было большим достижением, кульминацией многолетних переговоров по этой кардинальной проблеме советско-американских отношений. Договор, предусматривавший согласованные суммарные потолки ядерных арсеналов обеих стран, стал немалым сдерживающим фактором в дальнейшей гонке стратегических наступательных вооружений, хотя он и не был ратифицирован. Был найден компромисс по таким спорным вопросам, как крылатые ракеты и самолет „Бэкфайер". Договорились, что испытательные пуски ракет не будут зашифровываться.
Вместе с тем обе стороны не сумели использовать потенциальные возможности, обозначившиеся было в Вене, с целью начать процесс действительного сокращения этих вооружений. Понадобилось еще 6-8 лет, прежде чем такой процесс начался.
По ходу переговоров в Вене Картер и Брежнев изложили позиции сторон по ряду вопросов: европейские дела, положение на Ближнем Востоке, роль СССР и Кубы в Африке, американо-китайские отношения, права человека, торговля и т. п. Сближение точек зрения в большинстве случаев не наблюдалось, но рассмотрение этих вопросов было полезно для общего понимания положения дел. Региональные конфликты и права человека по-прежнему оставались наиболее спорными проблемами. Идеология с обеих сторон тут явно довлела над соображениями реальной политики.
Наблюдая за действиями и поведением главных лиц на встрече, могу сказать, что Картер свободно вел дискуссии на разные темы, не прибегая к помощи своих советников. В чем-то он был похож на Кеннеди во время встречи последнего с Хрущевым в той же Вене.
Брежнев неплохо знал набор наших принципиальных позиций по наиболее важным вопросам. Однако он не был готов к сложной дискуссии. Он был уже больным человеком, страдающим склерозом.
В большинстве случаев он ограничивался чтением тщательно подготовленных для него бумаг по конкретным вопросам, не ввязываясь особенно в дискуссии (переводчик имел копии этих бумаг, по которым и переводил, точно, если даже Брежнев при их чтении немного сбивался). Если требовалась его ответная развернутая реакция на те или иные важные заявления Картера, то она обычно готовилась затем делегацией для оглашения им на
СУГУБО ДОВЕРИТЕЛЬНО
очередном заседании. В необходимых случаях вмешивался Громыко и излагал нашу позицию.
Хотя Брежнев и владел определенным минимумом материалов, его привязанность к бумагам доходила порой до курьезов. В одной из подготовленных для Брежнева бумаг был, с его согласия, в последний момент вычеркнут абзац. Когда он дошел до этого места, то тут же, не долго думая, громко спросил у переводчика, надо ли читать этот абзац? Переводчик ответил, что не надо (его всегда держали в курсе всех изменений, касавшихся текстов заявлений Генерального секретаря). После этого Брежнев стал читать дальше.
Следует иметь в виду, что подчас переводчик (из опытных работников МИД) при беседах Брежнева наедине с президентом США имел с собой несколько заготовок на случай разных поворотов беседы и вовремя предлагал их советскому руководителю. Это было большим государственным секретом.
На заключительной встрече обоих руководителей обсуждался китайский вопрос. Брежнев вообще весьма эмоционально воспринимал эту проблему и значительную часть беседы говорил сам без бумажек (после прочтения „заготовки"), убеждая Картера в опасности излишней веры в заверения китайского руководства и использования „китайской карты" против СССР. Президент США мог убедиться, что этот вопрос крайне болезненно воспринимается Брежневым. Неумение последнего сдерживать свои эмоции на этот счет лишь усиливало искушение у тех в американском руководстве, кто стремился использовать „китайскую карту" против СССР.
Надо сказать, что с чисто человеческой точки зрения по ходу встречи в Вене личные отношения между обоими лидерами установились неплохие, а на заключительной церемонии они неожиданно для всех расцеловались.
Перед этим, когда главы государств заканчивали подписание договора и начали вставать, стоявший сзади Громыко тихо спросил Устинова:
- Как думаешь, расцелуются они или нет?
- Нет, - ответил тот, - незачем целоваться.
- Не уверен, - заметил Громыко.
Громыко лучше знал Брежнева. Последний вечером в узком кругу заявил, что в целом „Картер не такой уж плохой парень". Однако оппозиция в США критиковала потом Картера за такое „братание".
На этой же церемонии Брежнев публично похвалил за подготовительную работу Вэнса и Громыко, Брауна и Устинова, но многозначительно опустил фамилию Бжезинского.
Надо сказать, что на встрече в Вене от Брежнева не требовалось многого. Все основные документы были тщательно подготовлены заранее (договор, коммюнике и т. п.). Ему фактически не надо было вести переговоры по согласованию текстов документов или по заключению каких-либо новых договоренностей (во Владивостоке в этом отношении ему было значительно труднее). К тому же присутствие вместе с ним в Вене трех ведущих членов Политбюро фактически гарантировало одобрение результатов встречи в Вене всем его составом.
При обсуждении вопросов в самой советской делегации основную роль играли Громыко и Устинов. Черненко поддакивал им и Брежневу или просто отмалчивался.
Несколько слов о Брауне и Устинове. Во время первого заседания двух делегаций Картер предложил Брежневу, чтобы параллельно с их беседами состоялась отдельная встреча обоих министров обороны. Они могли бы
ДЖ.КАРТЕР:
КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ 441
установить личные связи и обсудить некоторые вопросы, например, по ограничению вооружений в Центральной Европе.
Вечером на совещании нашей делегации Брежнев сказал, что „Дмитрию надо бы все же сходить на такую встречу". Однако последний явно не хотел вести „какие-либо переговоры с американцами, это - дело Громыко", сказал он. Возникла дискуссия.
Громыко отметил, что у советской делегации на переговорах по Центральной Европе есть запасная, не использованная еще позиция (о нашей готовности сократить советские войска в этом районе еще на 10 тысяч человек и еще некоторые уступки). Громыко предложил, чтобы Устинов использовал эту возможность в беседе с Брауном с целью показать, что советский министр обороны пришел на встречу не с пустыми руками, и, возможно, это вынудит Брауна ответить какой-то взаимностью.
Устинов под нажимом Брежнева неохотно согласился. На следующий день такая встреча состоялась и прошла без дипломатических представителей („чтобы не смущать военных министров").
Через пару часов Устинов вернулся в посольство злой. „Я не знаю, -заявил он раздраженно Брежневу, - как вообще Громыко и Добрынин могут вести переговоры с американцами. Я подходил к Брауну с разных сторон, говорил о возможных перспективах, выложил ему нашу уступку. Однако он был неразговорчив, не пообещал ничего взамен, а, проглотив нашу уступку, лишь односложно повторял известные американские позиции. Хватит с меня таких встреч". Устинов надолго сохранил неприязнь к встречам с американцами на высоком военном уровне, избегал их.
Громыко, разумеется, не особенно разубеждал Устинова, так как всегда считал переговоры с американцами исключительно своей сферой. Вообще надо признать, что Громыко в конце 70-х и начале 80-х годов стал в сотрудничестве с Андроповым и Устиновым почти полновластной фигурой в формировании внешней политики страны, особенно в области отношений с США.
После встречи в Вене
Вернувшись в Вашингтон, Картер сразу же выступил со своими впечатлениями на заседании Совета национальной безопасности. Президент позитивно оценил результаты встречи с Брежневым, дал указание изучить все положительные аспекты своих бесед с советским президентом и положить их в основу разработки дальнейших мер по соответствующим направлениям советско-американских отношений.
Об этом сообщил мне Бжезинский, который отметил „внешне парадоксальное, но, по существу, понятное" общее состояние Картера после встреч с Брежневым. Несмотря на сохранившиеся серьезные разногласия по ряду важных вопросов, в умонастроении Картера произошла определенная „психологическая разрядка" в том смысле, что с СССР можно вести разумный диалог и можно договариваться.
Вместе с тем в Белом доме были сильно озабочены критикой, развернутой оппозицией против договора об ОСВ-2. „Эта кампания поддерживалась и многими средствами массовой информации только потому, - заметил Вэнс, - что договор был подписан с СССР".
Две недели спустя после венского саммита я беседовал с Дэвидом Рокфеллером. Он сказал, что деловые круги Америки с удовлетворением
СУГУБО ДОВЕРИТЕЛЬНО
встретили позитивные итоги встречи в Вене. Сам Картер, с которым он виделся накануне, остался доволен результатами и атмосферой переговоров с Брежневым. Президент ценит личный контакт,, который установился у него с Брежневым в Вене.
Рокфеллер предсказал сложные дебаты в сенате США вокруг ратификации. Он призвал нас с пониманием и снисхождением отнестись к поведению многих сенаторов и „не дразнить гусей на Капитолии".
По его мнению, положение Картера внутри страны очень трудное. Этим пользуется сенатор Э.Кеннеди, который продолжает заигрывать с избирателями, хотя и утверждает, что не хочет быть соперником Картера. Рокфеллер довольно критически отозвался о личных качествах сенатора, который не имеет своей твердой линии, а играет в основном лишь „на публику".
Примерно в это же время Сигниес, новый директор Агентства по контролю над вооружениями и разоружению, поделился со мной впечатлениями о том, как обстоят дела с ратификацией договора об ОСВ-2 в конгрессе.
На позицию ряда сенаторов, особенно республиканцев, сказал он, начинают влиять предвыборные соображения. Действия оппозиции, как в сенате, так и особенно вне его, хорошо координируются. Все попытки Картера призвать сенатора Джексона „к благоразумию" ни к чему не привели. Картер фактически списал его в разряд безнадежных. Президент принимает все меры, чтобы добиться ратификации. Обработкой колеблющихся сенаторов занялись Вэнс, Браун, Бжезинский и сам Сигниес.
Президент Картер, закончил мой собеседник, на одном из совещаний в Белом доме прямо сказал, что исход борьбы за ратификацию договора об ОСВ-2 во многом предопределил бы судьбу его администрации с точки зрения переизбрания его на пост президента.
Не успела еще закончиться встреча в Вене, как лидер оппозиции сенатор Джексон заявил, что будет добиваться решения сената о возвращении договора на доработку, „чтобы внести в него конкретные поправки с учетом мнения сената".
19 июня Картер выступил на совместном заседании обеих палат конгресса с речью об итогах встречи в Вене. Президент довольно вяло призвал сенат ратифицировать договор.
Лидер республиканцев в сенате Бейкер потребовал принять его далеко идущие поправки к договору об ОСВ-2. Сенатор Гарн внес 26 поправок.
В целом в США разворачивалась организованная кампания противников договора об ОСВ-2. После длительных и противоречивых слушаний сенатский комитет по иностранным делам одобрил (9 ноября) договор („за" - 9, „против" - 6), но сенатский комитет по делам вооруженных сил (10 декабря) высказался против ратификации (10 голосов „против", 7 - воздержались, „за" - никто). Договор был передан затем на рассмотрение всего сената.
Вскоре после венской встречи возникли и другие раздражители в советско-американских отношениях. Сразу после возвращения из Вены Картер объявил (в соответствии с решением конгресса) о „неделе порабощенных народов". Хотя эта акция носила в США довольно рутинный характер, в Москве она вызвала раздражение. В августе и сентябре ряд ведущих советских танцоров и спортсменов отказались вернуться в СССР после гастролей в США. Американское правительство не имело к этому прямого отношения, но последовавшая затем переписка по официальным каналам вокруг „невозвращенцев" оставила неприятный осадок у обеих
ДЖ.КАРТЕР:
КОНЕЦ ПРОЦЕССА РАЗРЯДКИ 443
сторон. Негодование в советских правительственных кругах вспыхнуло снова, когда Картер 1 августа, в годовщину подписания Хельсинкского акта, выступил с резкой критикой нарушения прав человека в СССР и некоторых других социалистических странах.
Надо сказать, что действительные и мнимые трудности в США с ратификацией договора об ОСВ-2 стали использоваться представителями администрации и членами конгресса для оказания нажима на советское правительство по разным вопросам, что подчас носило элементы шантажа. Во всяком случае, так это воспринималось в Москве.
Именно в' этой связи Громыко и Андропов направили (6 августа) в Политбюро докладную записку, в которой указывали, что администрация Картера предпринимает „явные попытки оказать на нас политический нажим, добиться уступок, в том числе по принципиальным вопросам, касающимся наших внутренних дел", откровенно спекулируя на проблеме ратификации договора об ОСВ-2 и отчасти на проблеме предоставления СССР режима наибольшего благоприятствования в торговле и изображая дело так, что наш отказ удовлетворить ту или иную их просьбу отрицательно скажется на перспективах решения указанных проблем.
Авторы записки предлагали решительно отклонять подобные попытки американцев добиваться от нас уступок в интересующих США вопросах.
Новый кризис: „советская бригада на Кубе"
Тем временем возник новый кризис в советско-американских отношениях, на этот раз вокруг Кубы. Примечательно, что оба правительства не были непосредственными инициаторами этого кризиса. Причиной его явилось запоздалое.„открытие" или умышленная „утечка" информации -организованная американскими спецслужбами и поданная средствами массовой информации как сенсация - о размещении на Кубе советского военного формирования численностью около 2600 человек (на самом деле это формирование находилось там с 1962 года). Хотя этот факт, конечно, не представлял угрозы безопасности США и не был, по существу, новым, обнародование его как сенсации вызвало политический фурор в стране. Это серьезно повредило шансам ратификации договора об ОСВ-2 и попыткам поддержать разрядку после Вены.
Особую активность развил сенатор Черч, который неудачно вел свою предвыборную кампанию и надеялся таким образом поддержать свои быст^ ро падающие шансы на переизбрание в сенат. Он публично призвал Картера „провести черту перед русским проникновением в Западное полушарие". В качестве председателя сенатского комитета по иностранным делам он объявил 4 сентября, что слушания о ратификации договора об ОСВ-2 прекращаются, пока этот комитет будет изучать сообщения о „советской бригаде". Его шумно поддержали правые круги и кубинские эмигранты в США.
Надо сказать, что администрация Картера сразу не сориентировалась во всех этих событиях и оказалась втянутой в малопродуктивную дискуссию с нами. В этом в очередной раз сказались бесконечные метания Картера, когда дело касалось внешнеполитического курса в отношениях с СССР.
Вэнс даже попросил Громыко срочно вернуть меня из отпуска, поскольку посчитал, что складывается серьезное положение и необходимо откровенное и доверительное обсуждение этой проблемы.
Л Л Л СУГУБО
444 ДОВЕРИТЕЛЬНО
Правительству США было заявлено, что на Кубе действительно в течение 17 лет существует учебный центр, где советские военные специалисты обучают кубинских офицеров, как пользоваться советской военной техникой, находящейся на вооружении Кубы. Любое утверждение о прибытии на Кубу „советской боевой части" не имеет под собой никакой почвы.
При первой же нашей встрече Вэнс спросил, верно ли, что нынешняя ситуация с обучением кубинцев существовала при всех предыдущих администрациях - при Кеннеди, Джонсоне, Никсоне, Форде. Я подтвердил это. Вэнс пояснил, что для них это важно с внутриполитической точки зрения. Я вновь подтвердил то, что говорил Брежнев Картеру в Вене, а именно, что мы строго придерживаемся договоренности 1962 года о Кубе, не предпринимали и не предпринимаем ничего такого, что противоречило бы ей. В течение сентября Вэнс шесть раз встретился со мной по этому вопросу.
Шумиха вокруг „советской бригады" на Кубе не утихала до 1 октября. Поворотным пунктом в позиции администрации, как свидетельствует Бжезинский в своих мемуарах, явилась встреча 23 сентября президента Картера с сенатором Бэрдом, лидером большинства. Присутствовали также Вэнс и Бжезинский.
Бэрд рассказал Картеру о своей встрече со мной. По его словам, он сказал послу, что ратификация договора об ОСВ-2 будет поставлена под угрозу, если Советский Союз не пойдет на какие-то уступки в вопросе о „бригаде". Однако посол тут же ответил Бэрду, что СССР ничего не собирается предпринимать, так как эта проблема целиком выдумана американской стороной. Советские специалисты находятся на Кубе уже много лет. Там нет никакой „бригады". Это не какая-то новая советская акция, обо всем этом, несомненно, давно известно соответствующим американским службам (у меня действительно был такой разговор с сенатором Бэрдом, который после Вены весьма активно подключился к ратификации договора).
Свое сообщение сенатор Бэрд заключил словами, что он проверил это заявление посла по другим источникам и что, по его мнению, весь вопрос о „бригаде" надуман. Поэтому сама администрация должна найти выход из этого положения, чтобы спасти ратификацию договора об ОСВ-2. Он посоветовал Белому дому резко снизить риторику и перестать утверждать, что сохранение „бригады на Кубе" неприемлемо для США.
На Картера заявление Бэрда произвело сильное впечатление, и он действительно выразил тревогу о судьбе договора об ОСВ-2.
На последнем этапе обмена посланиями между Картером и Брежневым вопрос о „бригаде" был по существу спущен на тормозах. С нами была согласована заключительная часть публичного заявления о Кубе, с которым Картер выступал 1 октября. В этой части речь шла об обмене посланиями между обоими правительствами и такая ссылка косметически прикрывала отступление администрации. Картер заявил американцам, что нет причин для возврата к „холодной войне" и что реальная опасность - в угрозе ядерного уничтожения. Он призвал к скорейшей ратификации договора об ОСВ-2.
В целом псевдокризис „с советской бригадой на Кубе" привел, надо сказать, к дальнейшему ослаблению позиций сторонников разрядки, к ухудшению советско-американских отношений, к усилению взаимного недоверия между руководством обеих стран. В Москве считали, что этот эпизод был „изобретен" администрацией Картера, чтобы заставить Советский Союз (шантажируя его угрозой отказа антисоветски настроенного
