Факторы цивилизационного своеобразия России 4 страница

В значительной степени старая вера чер­пала жизненные силы, в том числе материальные, именно в хозяйственной деятельности своих верных. Без предпринимательства старообрядчество наверняка бы не исчезло, но сыграло гораздо менее значительную роль в истории отечественного общества и уж точно не смогло бы выйти из та­ежных тупиков и лесных скитов (в частности потому, что российские вла­сти этого бы не допустили). Но случилось по-другому. В связи и по мере формирования и развития системы конфессиональных ценностей и инсти­тутов - функций экономики старой веры старообрядчество приобретало характер конфессионально-экономической общности. В итоге старообряд­честву удалось создать инструмент, который позволил не только возро­дить старую веру, но и стабилизировать ее в социальном плане и даже обеспечить значительное институциональное влияние на многие системы российского общества послепетровского периода.

Сегодня нередко можно услышать сожаления по поводу того, что в России консервативное православие не смогло стать основой бурного экономического роста и процветания, каким стал протестантизм в Северной и Западной Европе. Известно, что М. Вебер писал про связь протестантской эти­ки с духом капитализма. А перуанский марксист Х.К. Мариатеги показал, насколько идеи протестантского фатализма соответствовали экономической основе форми­рующегося колониального общества. С точки зрения испан­ского конкистадора, католика, индейцы — это заблудшие души, которые должны быть просвещены. В итоге их не уби­вают, а только крестят. Но отсталый конкистадор сам хозяй­ством заниматься не может, он должен этих туземцев пора­ботить, чтобы они на него работали. Совершенно иначе себя ведет передовой протестантский фермер из Англии. Ему нужна чистая, пустая земля, на которой он будет вести свое передовое хозяйство. Потому людей, живущих на этой земле, надо просто поголовно истребить. Протестантская этика тут же дает объяснение. Если господь допустил, что эти люди дожили до XVII века, не зная Христа, значит, они изначально обречены на адские муки. Следовательно, нет проблемы их всех истребить. Геноцид очень способствует развитию рынка. У протестанта создается передовая Северная Америка, а в Латинской Америке устанавливается консервативный пе­риферийный феодальный режим. Не хочется представлять к какой цивилизационной катастрофе могло привести соблюдение протестантских принципов в многонациональной и поликонфессиональной России.

В определенной мере православие было принято в России потому, что оно больше других религий соответствовало складывавшемуся хозяйственному укладу и духовным запросам. Следовательно, Российская цивилизация, насчитывающая более 1000 лет, строилась на иных основаниях, нежели Запад. Сама же Россия не являлась органической частью европейской цивилизации, поскольку абсолютное большинство ее населения в повседневной жизни никогда не руководствовалось идейным багажом Великой французской революции и протестантской этики в качестве мотивации к труду и богатству. Например, такая ценность, как свобода. В европейской традиции главный акцент делается на уточнение того, от чего зависит свобода, например, от вмешательства государства в какие-то сферы жизни общества и человека. А в православной традиции главным вопросом всегда было то, для чего нужна человеку свобода, что предполагает поиск нравственного ориентира для ее использования. Заметим, что взгляды русских философов и писателей XIX в., оказавшие такое сильное влияние на весь мир, порождены были прежде всего православным сознанием с его приматом нравственных категорий перед беспредельным рационализмом европейской цивилизации.

Социокультурный фактор. Огромную роль в процессе российской модернизации играл социокультурный фактор. В нашей стране понятия «семья», или «семейство», и «двор», или «домохозяйство», прежде были тождественными, иными словами, пред­ставляли собой синкретическое, нерасчленённое целое. Требовалось вре­мя для большой работы по расщеплению первоначального синкретизма. Этот процесс открывает путь к типологии семьи, в рамках которой, в част­ности, выделяется отцовский тип, построенный на «монархической мо­дели». Данный тип семьи, точнее, ее культурная модель слу­жит социокультурной основой формирования авторитарной государст­венности в России (точно так же, как братская семья представляет собой культурную основу соборной государственности). Поэтому сложившаяся в культуре модель авторитарной семьи исключительно важна для анали­за специфики российской государственности. Составная отцовская семья – это маленькое абсолютистское государство. Большак – обычно отец или дед домочадцев, самый опытный и старший по возрасту мужчи­на – осуществлял в своей семье, до некоторой степени подобно царю в XVII в. в государстве, патриархальное управление и традиционное господ­ство, основанное на вере в законность и священность отцовской власти. Он распоряжался трудом членов семьи, распределял работу, руководил ею и наблюдал за ней, разбирал внутрисемейные споры, наказывал прови­нившихся, следил за нравственностью, делал покупки, заключал сделки, платил налоги, являлся главой семейного культа и ответственным перед деревней и помещиком... и администрацией за поведение членов семьи. Точнее было бы сказать, что не большак подражал царю, а царь осуществлял в государстве свои функции подобно большаку в семье. Это следует понимать и в историческом, и в логическом аспектах: исторически семья задавала социокультурный образец для государства, а не наоборот. Анализ форм архаичной семьи важен по той причине, что возникновение государства опиралось на реальное содержание сложив­шейся культуры как возможной основы для интеграции большого обще­ства. Образ отцовской семьи выступает в русской культуре проектом це­лостности, реализуемым в форме государства и общества.

Отсюда вопрос: как в России могли сформироваться большое обще­ство и государство, если логически и исторически исходной точкой был локальный мир с его культурой враж­дебной всему, что лежит за его границами, не знающей непременного для большого общества и государственности господства абстрактного мыш­ления? В этом – некая историческая загадка русской истории. Ее сфор­мулировал Н.А. Бердяев в форме исходного противоречия. С одной стороны, «Рос­сия – самая безгосударственная, самая анархическая страна в мире. И русский народ – самый аполитический народ, никогда не умевший ус­траивать свою землю». С другой стороны, «Россия – самая государствен­ная и самая бюрократическая страна в мире».

Сложность проблемы заключается не только в том, что российское крестьянство, прежде всего по своей культуре, было носителем ценностей догосударственных локальных миров, в которых господствовали ритмы мифологического эмоционального мышления, но и в том, что носители этой культуры составляли подавляющее большинство общества. Достаточно сказать, что на дворянство и духовенство в начале XX в. приходи­лось всего 2% населения. Читательская аудитория, т. е. люди, претендовавшие на овладение абстрактным мышлением, в конце XIX сто­летия составили всего лишь 3-4% населения.

Постепенно происходила гуманизация законода­тельства, означавшая, что общество начало считать опасным произвол патриархального главы семьи над ее членами, что ценность индивида, личности росла. По Уложению 1649 г. вводилась смертная казнь для родителей за убийство собственных детей. Под воздействием частных за­конодательных актов XVIII – первой половины XIX вв. постепенно ос­лабевала власть главы семьи над домочадцами. Например, если в XVI сто­летии отец мог продать детей в рабство, то в XVII в. – только отдавать в ка­балу до смерти господина, а в начале XVIII – лишь в услужение господи­ну или в заклад за долги не более чем на пять лет. С 1845 г. муж за нанесение побоев жене привлекался к уголовной ответственности. В 1863 г. были отменены телесные наказания для женщин. Был достигнут некоторый прогресс в гуманизации отношений между суп­ругами и между родителями и детьми. Прогресс был достигнут в городах и промышленных губерниях. Он выражался в смягчении насилия над слабыми в семье и в установлении известного контроля со стороны об­щества и закона за соблюдением интересов женщин и детей. Абсолютизм внутри семьи был в большей или меньшей степени поставлен в рамки за­кона. Этот процесс усиливался нараставшей способно­стью черпать информацию в печатном слове, что снижало общесоциаль­ную значимость для реального поведения исходных моделей семьи. Законодательное ограничение внутрисемейного авторитаризма, сдвиги в культуре не могли не влиять на авторитаризм в масштабе боль­шого общества и государства. Очевидно, что исходная архаичная модель культуры, послужившая исторической матрицей воз­никновения государства, постоянно корректировалась, подвергалась кри­тике.

Динамика урбанизации (процесс повышения роли городов в развитии общества) – одна из форм преодоления синкретизма. Отделение города от деревни в России происходило вяло и непоследовательно. До середины XVII в. город и деревня представляли собой в социальном, экономическом и культурном отношениях единое пространство. Между городом и деревней не было четкой правовой, куль­турной, социальной, административной и экономической границы, различия в экономическом, общественном и домашнем быту горожан и сель­ских жителей были несущественными, массовое сознание и менталитет всех социальных групп являлись достаточно едиными. Окон­чательное размежевание города и деревни произошло лишь в 1775 – 1785 гг. До последней трети XIX в. можно говорить скорее о влиянии города на деревню, чем деревни на город.

Русской культуре присущи внутренние глубокие противоречия. Исходная историческая и социологическая характеристика русской культуры состоит в том, что в ней отражается пограничное положение России между двумя континентами и цивилизационными типами – Европой и Азией, Западом и Востоком. Длительные споры по данной проблеме породили разные ответы. Мыслители западнической ориентации предпочитали видеть в России неуклонную тенденцию приобщения к Западу и преодоления «восточной отсталости», мыслители славянофильского типа, напротив, отстаивали самобытность России, принципиальное отличие от Запада и Востока, видя в ней общинно-православное начало. Позднее выявилась евразийская линия в понимании русской культуры, в которой утверждалось ее пространственное, историческое и духовное слияние с азиатским ареалом.

Эти идейные споры отражали несводимость русской культуры к одному из вариантов или к сочетанию и синтезу того и другого.

Именно промежуточное положение между Западом и Востоком, взаимодействие с обоими этими началами и противодействие им привело к глубокой противоречивости русской культуры, ее раздвоенности и внутренним расколам. Неся в себе черты сходства с культурой Запада и культурами Востока, русская культура вместе с тем отличается от них. По выражению Н.А. Бердяева, Россия соединяет в себе Запад и Восток как два потока мировой истории, и это соединение превращает ее не в некий интегральный вариант, а в арену столкновения и взаимодействия «двух потоков мировой истории – Востока и Запада». Это исходное противоречие (антиномия) развертывалось в «поляризованности русской души», в культурном расколе между правящим классом и народными массами, в переменах внутренней политики от попыток реформ к консерватизму, а во внешней политике от тесного союза со странами Запада до противостояния им всем.

Конкретизируя исходное противоречие русской истории, Н.А. Бердяев выделяет в ней пять периодов, которые вместе с тем образуют разные сущности, «пять разных Россий»: киевская, татарского периода, московская, петровская, императорская. Особым образованием становится и советская, а затем и постсоветская Россия. Эти России, сменяя друг друга, вместе с тем накладывались друг на друга, не образуя органического единства и преемственности. Напротив, общество проходило через радикальные, во многих отношениях катастрофические, изменения социокультурного типа. Каждый переход от одного периода к другому сопровождался не только далеко идущей «перестройкой» предшествующих политических и социальных структур, но и инверсией (этот термин введен А.С. Ахиезером и означает крутой ценностно-смысловой поворот в культуре от одного полюса к другому), означающей крутую ломку и энергичные меры по отрицанию и разрушению отвергаемого прошлого.

А.С. Ахиезер оценивает русское общество как разрывающееся между двумя крайностями, двумя полюсами, между которыми наблюдается маятниковая динамика на всем протяжении российской истории. Один полюс составляет вечевой идеал, несущий в себе начала соборного согласия. Второй полюс – авторитаризм. Между полюсами соборности и авторитаризма и разыгрывается драма российской истории, проходящая циклично. Данная социокультурная динамика привела к глубокому расколу российского общества, обусловила наличие глубоких социокультурных противоречий российской модернизации.