Издержки культурных миражей

Для более наглядного анализа конфликта в области культуры лучше всего обратиться к художественной литературе. Расск Р. Шекли «Проблема туземцев»[113] может служить превосходным материалом благодаря изяществу пера остроумного американского прозаика. Рассказ относится к жанру художественной фантастики, но это лишь усиливает его моделирующую функцию. События представляются более выпукло и целесообразно.

 

Главный герой рассказа — Эдвард Дантон, житель Земли блаженных будущих времен, в которые на нашей планете воплотилась в реальность американская мечта. Но Дантона не привлекала окружающая его оптимистическая и активная цивилизация, очень похожая на распухший до последних пределов «масскульт». Грубоватый шум коллективных развлечений подавлял Дантона. Несмотря на привлекательную внешность и атлетическое сложение, он не находил ни у кого понимания, дружбы и привязанности. Поэтому на двадцать седьмом году жизни, в обмен на свои права полноценного землянина, он получил возможность переселиться на очень далекую планету, климат которой напоминал полинезийский. И прибыв туда на сверхсовременном скоростном космическом корабле, Дантон нарек ее Нью-Таити. Американский кочевнический дух соединился с гогеновской умиротворенностью. Мягкий солнечный климат; обильная растительность, богатая плодами земными; отсутствие опасных хищников и назойливых насекомых — все напоминало земной рай. Но тут-то Дантон и понял, что счастья ему не дано. И день и ночь он стал думать о женщинах. Стройный и загорелый, в одной набедренной повязке он бесприютно бродил по обильной дарами земле, пытался даже высекать что-то из каменных глыб, однако остановился после создания двух суровых исполинских статуй. Но одинокая жизнь Дантона длилась недолго. На поляну его планеты спустился космический корабль очень старой конструкции — созданный за несколько поколений до рождения Дантона. В нем были переселенцы, предки которых очень давно покинули Землю. Это оказались люди народа, больше столетия кочующего по Вселенной. И имя ему, написанное на борту ракеты, было «Народ Хаттера».

Разложив живописно свежие фрукты и овощи прямо на поляне, Дантон радостно приветствовал двух вышедших из звездолета мужчин с винтовками. Постарше (Симеон) был предводителем народа, помоложе (Джедекия) — его помощником, а за ними из люка выглянула хорошенькая блондинка — Анита, дочь Симеона, в которую Джедекия был влюблен. На приветствие Дантона Симеон удивился, почему тот говорил по-английски, и стал требовать, чтобы показались остальные «соплеменники» Дантона, прячущиеся в окрестностях. Свежую еду пришельцы есть отказались, потому что опасались яда, которым дикари собираются их отравить. На всякий случай они решили проучить «туземцев» сразу же и выпустили вслед убегающему Дантону несколько пуль. Когда стемнело, Дантон подполз поближе к звездолету и услышал речь Симеона, обращенную к окружившим его соотечественникам.

«Друзья мои... Вот, наконец, и обрели мы с вами долгожданный приют. Взгляните: перед вами земля обетованная, и природа здесь щедра и изобильна... На этой планете нет цивилизованных людей. Мы первыми пришли сюда, друзья, и она достанется нам. Но помните об опасностях! В чаще джунглей, быть может, бродят неведомые нам чудовища... А в пучине вод, наверное, таится некий левиафан... Одно известно нам: на планете есть туземцы, нагие дикари, и, как все аборигены, они, несомненно, коварны, жестоки и безнравственны. Остерегайтесь их. Конечно, мы хотели бы жить с ними в мире, одаряя их плодами цивилизации и цветами культуры. Возможно, они будут держаться дружелюбно по отношению к нам, но всегда помните, друзья: никто не может проникнуть в душу дикаря. У них свои нравы, своя особая мораль...

Слушатели зааплодировали, спели гимн и приступили к вечерней трапезе... Часовые расхаживали взад и вперед, держа винтовки наизготовку и встревоженно нахохлившись».

 

Только что высадившись, хаттериты имеют свою гипотезу о жизни на новой земле. Судя по стилю речи и поведения, это протестанты, у которых вождь является главным религиозным проповедником. Увидев обнаженного и загорелого человека, Симеон тут же делает вывод, что «земля обетованная» населена туземцами. Набедренная повязка выполняет функцию мундира, причем мундира армии, с которой непременно придется воевать. С разной степенью достоверности «достраивается» остальная картина: в лесу, БЫТЬ МОЖЕТ, живут чудовища; в воде, НАВЕРНОЕ, скрывается библейское олицетворение Сатаны — Левиафан. И, уже без всяких сомнений, виденный всеми загорелый человек — один из племени жестоких и безнравственных дикарей.

Так культурная матрица мира, свойственная хаттеритам, определяет истолкование сложившейся ситуации. Все, что может быть подогнано под это истолкование, принимается: скажем, свежие плоды служат доказательством коварства дикарей, готовых отравить пришельцев. Все, что не укладывается в привычную картину, отметается: английский язык Дантона, например. И совершенно четко проводится граница между двумя общностями — «мы» и «они». «Мы» выступают как носители самых привлекательных черт человечества, а «они» воплощают чуть ли не мировое зло. Во всяком случае, образ врага «окружается» природными опасностями и мистическими вредоносными силами (Левиафаном). Хаттериты прибыли на мирную Нью-Таити, неся в груди войну.

 

Наивный Дантон полагает, что достаточно легкой искренней беседы с хаттеритами, чтобы рассеять все недоразумения. Но перешагнуть границу между «мы» и «они» оказывается не так просто.

«Дантон дождался, когда переселенцы позавтракают, и осторожно вышел из кустов на дальнем краю пляжа.

—Стой, — разом рявкнули все часовые.

—Дикарь вернулся, — крикнул кто-то из переселенцев.

—Ой, мамочка, — заплакал какой-то малыш. — Злой, гадкий дядька меня съест. Не отдавай меня.

—Не бойся, милый, — успокаивала его мать. — У папы есть ружье. Папа застрелит дикаря.

Из звездолета выскочил Симеон и уставился на Дантона...

Я предводитель этих людей. — Симеон произносил слова очень медленно, словно обращался к ребенку. — Моя — большой вождь эти люди. А твоя — большой вождь твои люди?

—Зачем вы так разговариваете? — спросил Дантон. — мне даже трудно вас понять. Я же вам говорил, что на острове никого нет. Только я».

К разговору присоединяется сутулый человечек в роговых очках — профессор Бейкер. Выслушав Дантона, этот ученый муж делает свое заключение.

«Поразительно, — пробормотал профессор Бейкер. — Поистине поразительно. Так овладеть английской разговорной речью возможно лишь при относительно высокой степени развития интеллекта. Нам остается предположить, что мы столкнулись с феноменом, нередким в примитивных обществах, а именно — чрезвычайно развитой способности к мимикрии. Наш друг Данта (как его, несомненно, называли, прежде чем он исковеркал свое имя на английский лад) знает, наверное, множество местных легенд, мифов, плясок и исполнит нам...

—Но я землянин!

—Нет, мой бедный друг, — ласково возразил профессор. — Ты не землянин. Не сомневаюсь, что ты встречал землянина...»

Далее профессор назидательно замечает про «критические пункты», в которых проявляется «примитивное» мышление его собеседника: «Неспособный постичь своим неразвитым умом, что путешествие может длиться годы, он утверждает, будто за несколько месяцев долетел сюда от Земли, в то время как мы знаем, что ни один космический корабль не способен даже теоретически преодолеть такое расстояние в подобный срок».

 

Так происходит интеллектуальное подтверждение гипотезы о «дикарях». Обычный испуг ребенка при виде незнакомого человека мать использует для символического закрепления: папа убьет «злого дядьку». Безопасность обеспечивается через военную победу. Американцу Шекли близка проблематика столкновения переселенцев с местным населением (вспомним многовековую борьбу белых и индейцев в Новом Свете). Но отзвуки этой проблемы мы встретим и в русской культуре. Одним из самых известных литературных произведений является «Казачья колыбельная» Лермонтова, где есть такие слова:

«По камням струится Терек,

Плещет мутный вал;

Злой чечен ползет на берег,

Точит свой кинжал;

Но отец твой старый воин,

Закален в бою:

Спи, малютка, будь спокоен,

Баюшки-баю».

 

Разговор с профессором Бейкером также не приносит Дантону облегчения. Все, что не укладывается в научную картину этсго эрудированного хаттерита, относится на счет неразвитости «аборигена», которому профессор даже дает другое — «дикарское» имя: Данта. Стоит обратить внимание на проблему языка. Сперва Симеон начинает говорить с Дантоном изуродованным английским языком. Потом профессор поражается, что примитивное сознание дикаря не помешало ему освоить английскую речь, которую он именует «разговорной», то есть, косвенно утверждает, что Дантон неспособен к письменной речи. И, наконец, имя «Дантон» толкуется как слово «Данта», «исковерканное» на английский лад. Короче, откровенный расизм в соединении с подкрепляющими его «научными концепциями» все непохожее объявляет инородным (за границами «мы») и ущербным.

 

Дальше конфликт нарастает и доходит до уровня действий. Неготовность «Данты» показать «соплеменников» воспринимается как акт враждебности. Дантону предлагают присоединиться к тем, кто разгружает звездолет. Не видя в том смысла, он по привычке свободного гражданина хочет отказаться, но в ответ получает удар в челюсть от Джедекии за дерзость и обещание, что за разгрузку расплатятся бусами и ситцем. После работы к Дантону подходит Анита, и их беседа завершается поцелуем в лунной тишине. К несчастью, свидетелем его оказывается Джедекия.

«Ты опозорила свою расу, — сказал Джедекия Аните, — и весь народ Хаттера. С ума ты сошла, что ли? Разве может уважающая себя девушка путаться с грязным туземцем? А тебе, — повернулся он к Дантону, — я растолкую одну истину, да так, что ты крепко ее запомнишь. Туземцу не позволено волочиться за нашими женщинами! И сейчас я вколочу это тебе в башку».

Произошла короткая стычка, в результате которой Джедекия оказался распростертым на земле плашмя.

— На помощь! — завопил он. — Туземцы взбунтовались! На звездолете загремел набат. Вой сирен пронзил ночную темноту... Чуть ли не до утра Дантон слышал, как отбивают хаттериты атаки воображаемых туземцев».

 

Шекли очень точно показывает, как факт переходит в интерпретацию. Для Джедекии поцелуй из факта соединения губ мужчины и девушки переходит в символическое действие по ухаживанию за НАШИМИ женщинами. А успешное сопротивление ему как агрессору-ревнивцу истолковывается как бунт туземцев. И потасовка двух мужчин из-за поцелуя девушки (это факт!) хаттеритами переосмысляется как начало межнациональной войны — по вине, разумеется, «туземцев».

 

Утром Дантон слышит в лесу голос Аниты. Она пришла к нему, чтобы передать текст мирного договора хаттеритов с туземцами, которым отводится большая резервация. Причем хаттериты уже начинают вколачивать в землю межевые столбы.

В конце концов, эти действия напуганных колонизаторов мало волнуют Дантона: земли на всех хватит. Но из-за расистского разделения на своих и чужих он теряет Аниту. Дантон решает ей дать фактическое опровержение теории «хаттериты — туземцы», говоря, что при ночной перестрелке не было раненых. И тут сам получает от Аниты удручающий факт: раненые есть. А затем и «осмысление» этого факта в духе национальной теории хаттеритов: пулевые ранения были единственными потому, что туземцев не подпустили на близкое расстояние, с которого можно метать отравленные копья.

Чувствуя себя пленником в сетях этой расистской культуры, Дантон предлагает Аните просто убежать вдвоем в лес, где их не найдут. Пока предрассудки хаттеритов высвечивали пришельцев не с лучшей стороны, здесь произошло другое. Анита сказала, что сама она готова убежать. Но тогда хаттериты захватят заложников из местных племен и убьют их. А жертвовать жизнями других для своего счастья безнравственно. Увы, она любила Дантона как дикаря Данту и все воспринимала в понятийной системе культуры хаттеритов. Она защищала — но Данту, говоря старейшинам, что Джедекия напал первым, а туземцы вмешались позднее, хотя она их не видела и не утверждала, что видела.

 

Дантон столкнулся с тупиковой ситуацией. Все, что подтверждало культурные установки хаттеритов, они воспринимали как доказательство. Остальное домышляли до полноты картины, отвергая те факты, которые не укладывались в их привычные представления. Попытки Дантона доказать, что он «свой», встречали непонимание всех пришельцев. И самое главное — также «по-хат-терски» глядела на мир любящая его Анита. Если бы действительно существовала межэтническая проблема, то войны бы не миновать. Но в сущности возник небольшой «конфликт ресурса». И этим «ресурсом» была Анита.

 

Пока Дантон боролся с предрассудками хаттеритов, он получал абсолютное идеологическое неприятие. Теперь задумавшийся влюбленный решил из той же картины мира пришельцев взять силу. Он явился к хаттеритам.

«Я пришел дабы возвестить вам, — громовым голосом начал Дантон, — объявление войны!.. Мы, вожди племен, живущих здесь на острове,., обсудили договор и находим, что он несправедлив. Нью-Таити наша. Она искони принадлежала нашим отцам и отцам наших отцов. Здесь растили мы детей, сеяли злаки и собирали плоды хлебного дерева. Мы не хотим жить в резервации!.. Все племена поднялись. И не одни только цинохи, мой народ, но и дровати, лорогнасти, ретелльсмбройхи, виттели. Я уже не говорю о зависимых племенах.

—И много вас народу? — спросил Симеон.

—Пятьдесят или шестьдесят тысяч воинов. Но, конечно, не у каждого есть винтовка. Большинству придется довольствоваться более примитивным оружием, вроде отравленных дротиков и стрел.

Тревожный ропот пробежал по рядам толпы».

 

Дантон своей речью материализовал все страхи хаттеритов и тем обрел силу. Пока он доказывал, что является землянином-одиночкой, его принимали за обманщика. Теперь его признали за вождя несметных и опасных полчищ туземцев. За плечами хаттеритов было горькое прошлое войн с «дикарями» — неслучайно они «порхали» с планеты на планету. Они, убоявшись новой крови, решили пойти на соглашение с «вождем краснокожих». Но и Дантон стал Дантой. Ведь он говорил словами, которые скорее уместны в «Песне о Гайявате» или в романах о Кожаном Чулке. Абракадабра выдавалась за названия племен. Дружелюбный демократ «свободного мира» превратился в стойкого и сурово-отрешенного «циннохи».

 

«Многих из нас убьют, — бесстрастно продолжал Дантон. — Пусть: мы готовы к этому. Каждый ньютаитянин будет сражаться как лев... И каких бы жертв и бедствий нам это ни стоило, мы опрокинем вас в море. Я сказал».

Переговоры длились недолго. «Данта» потребовал равноправия: должна произойти ассимиляция племен. И начать нужно с женитьбы его — вождя — на девушке из рода пришельцев. Расчет был точен. Хаттери-там пришлось бы воевать, если бы ни одна девушка не согласилась на брак. Но она была — конечно, Анита. К огорчению отца, она проявила желание выйти за «голого и грязного язычника дикаря».

 

У сообразительного Дантона хватило ума не оспаривать ни одного из уничижительных определений, так хорошо укладывавшихся в картину мира хаттеритов. Он повел себя как философ, подобно Аристотелю. Тому однажды сказали, что один его знакомый за глаза его ругает. «За глаза пусть хоть убивает», — был ответ мудреца. С мифологической картиной мира приходится мириться, если она не затрагивает чего-то существенного. Дантон стал играть для всех — и для любимой Аниты — роль Данты.

 

«Данту часто навещали антропологи. Они записали все истории, какие он рассказывал своим детям: древние и прекрасные ныо-таитянские легенды о небесных богах и водяных демонах, о духах огня и о лесных нимфах... От антропологов не ускользнуло сходство нью-таитяиских легенд с некоторыми из земных, что послужило основанием для целого ряда остроумных теорий. Но гораздо больше интриговало ученых загадочное исчезновение нью-таитян. Беспечные, смешливые, смуглые, как бронза, дикари, превосходившие представителей любой расы ростом, силой, здоровьем и красотой, исчезли с появлением белых людей. Лишь весьма немногие из старейших переселенцев могли кое-что припомнить о своих встречах с аборигенами, но и их рассказы не внушали особого доверия.

— Мой народ? — говорил Данта любопытным. — О, мой народ не перенес болезней белых людей, их машинной цивилизации, их грубости и деспотизма. Мои родичи теперь в ином, более счастливом краю, на Валгуле, там, за небом. Когда-нибудь и я уйду туда.

И слыша это, белые люди почему-то чувствовали себя виноватыми и старались быть как можно ласковее с Дантой, Последним Туземцем».

 

В этом чудесном рассказе Шекли конфликт в области культуры нашел доброе разрешение. Абсолютно необитаемая земля (нью — по английски «новый») обрела древние исторические традиции. Пришельцы почувствовали себя укорененными в богатой культурным прошлым планете. А ведь Дантон вернул им их земное прошлое, которое они готовы были уничтожить из-за сиюминутной выгоды вытеснения туземцев. Культурный конфликт разрешился восстановлением человеческого всеединства. Это воплощение мечты о том будущем, что Пушкин выразил словами:

«Когда народы, распри позабыв,

В великую семью соединятся».

 

Глава 11