Юридические сделки весьма многочисленны

Они встречаются во всех областях гражданского права, вследствие чего содержание их чрезвычайно различно. Тем не менее, несмотря на все различие в содержании юридических сделок, вполне возможно выделить общие черты всех юридических сделок и дать общее понятие о юридической сделке[см. ссылку 50], о ее составных частях (II – IV), видах (VI), форме, условиях действительности (§ 12).

II. Составные части юридической сделки: необходимые условия (принадлежности)

В наших законах для обозначения составной части сделки употребляется термин условие (ст. 1425–142). Причем различаются два вида условий: необходимые и произвольные (ст. 1425). Но нашему закону известны и условия обыкновенные (ст. 1539 п. 2 и 4). В литературе для обозначения составной части сделки употребляется термин принадлежность юридической сделки. Этот термин также известен нашему закону (ст. 1539 п. 4). Необходимые принадлежности – это такие условия, без соблюдения которых юридическая сделка недействительна.

Такими принадлежностями будут: 1) воз­можная и дозволенная цель, 2) надлежащее изъявление воли, 3) сознательная и свободная воля, 4) дееспособность лица или лиц, изъявляющих волю.

Каждая юридическая сделка преследует какую-нибудь цель: без цели нет, конечно, юридической сделки. Цель сделки нельзя, однако, смешивать с мотивами. Мотивы вообще безразличны для права. Если же мотивом было достижение противоправной цели (ст. 1528), то в этом случае трудно отличить мотив (каузу) как побудительную причину от цели. Итак, под целью сделки, в отличие от мотива, следует разуметь юридическое основание сделки, выступающее в самой сделке и характеризующее ее, т.е. сообщающее сделке определенный юридический характер. Так, напр., при дарении целью сделки будет желание одарить лицо (animus donandi). Мотивы же такого дарения лежат вне сделки. Наши законы говорят о цели как юридическом основании сделки (ст. 1528): цель должна быть не противна закону, благочинию и общественному порядку. Во французском кодексе, из которого это постановление заимствовано, прямо стоит термин «кауза», т.е. юридическое основание. Но, очевидно, далее, что если цель сделки есть юридическое основание сделки, то нельзя признать сделку действительной, если цель ее невозможна и противоречит праву.

1. Отсюда а) возможная и б) дозволенная цель – существенная принадлежность юридической сделки.

а. В наших законах нет общего постановления по вопросу о невозможной юридической цели (ср. ст. 2151). Невозможность цели есть, впрочем, вопрос факта.

б. Что же касается недозволенности, то об этом говорит прямо ст. 1528, причем недозволенность, согласно этой статье, понимается в широком смысле как цель, противоречащая закону, благочинию и общественному порядку (ср., в частности, ст. 1666 и 2014). Под благочинием разумеются «добрые нравы», короче, нравственность (ср. ст. 2151). Что следует понимать под нравственностью, наш закон не объясняет: должно ли разуметь нравственность большинства или меньшинства – лучших людей. Сенат, по-видимому, решает данный вопрос в направлении признания нравственности меньшинства, каковое положение принято и современным правом. Так, в известном случае со свахой, Сенат признал недействительным договор об уплате вознаграждения свахе за посредничество как сделку, противоречащую нравственности: между тем как по воззрениям большинства такая сделка не возбуждает сомнений в своей нравственности. Под общественным же порядком разумеется порядок публичный, как это можно, к тому же, судить из сравнения выражений нашего закона с подлинником – французским кодексом. В частности, наши законы считают сделку недействительной, когда она направлена ко вреду государственной казны (ст. 1529, п. 5 и 2151).

Другой принадлежностью юридической сделки будет надлежащее изъявление воли (волеизъявление).

Такое изъявление воли существует в том случае, когда изъявление соответствует воле[см. ссылку 51]. В случаях же несоответствия приходится руководствоваться каким-либо критерием. Такой критерий одни видят в предпочтении воли ее изъявлению, т.е. признают сделку недействительной, если воля выражена не надлежащим образом (Willenstheorie). Другие отдают предпочтение волеизъявлению перед волей, оберегая твердость гражданского оборота (Erklärungstheorie). Третьи стараются примирить обе теории, отдавая предпочтение то воле лица, то волеизъявлению в зависимости от интересов оборота (Vertrauenstheorie). Большое значение при этом должна иметь добросовестность лиц, совершающих сделку. Наши законы исходят из презумпции, что изъявление воли обыкновенно соответствует воле; поэтому и письменные сделки (договоры) должны быть «изъясняемы по словесному их смыслу» (ст. 1538). Если же возникают «важные сомнения» в надлежащем выражении воли, то сделки (договоры) «должны быть изъясняемы по намерению их и доброй совести» (ст. 1539). Таким образом, суду предоставлено право, правда ограниченное, толковать сделку лишь в случаях важных сомнений, руководствуясь двумя совершенно различными принципами – намерением сторон (Willenstheorie) и доброй совестью, т.е. воззрениями оборота (Vertrauenstheorie). Указанного противоречия и вообще неопределенности в данном вопросе не избегает законопроект обязательственного права (ст. 72).

2. В частности, несоответствие волеизъявления и воли имеет место в случаях: а) мысленной оговорки, б) шутки, вообще несерьезного изъявления воли и в) симуляции.

а. Впрочем, право в первом случае, т.е. при мысленной оговорке (reservatio mentalis), признает сделку в интересах твердости гражданского оборота действительной, поскольку такая оговорка не распознаваема для 3-х лиц или им неизвестна. Примером такой оговорки может служить дарение имущества лицу разорившемуся, причем даритель мысленно оговаривает, что он это делает в целях успокоения лица, готового покончить с собой.

б. Точно так же право относится и к злой шутке. Напротив, право не признает действительности юридической сделки, основанной на доброй шутке, так как такая шутка рассчитана на понимание ее другим лицом. В случае ошибочности расчета, что другая сторона поймет шутку, пошутивший обязан, однако, возместить так называемые отрицательные интересы, убытки, если другая сторона понесла их, заключив сделку серьезно. Наши гражданские законы не говорят прямо ни о мысленной оговорке, ни о шутке, ни вообще о несерьезном волеизъявлении. Тем не менее, нет оснований не признавать вышеуказанного правила существующим и в нашем праве. Мысленная оговорка есть мотив сделки; если же ошибка в мотивах, за исключением вызванной обманом, не делает сделку недействительной, то тем более это надо сказать о мысленной оговорке. Шутливые же и вообще несерьезные волеизъявления не могут повести за собой действительности сделки, так как таким волеизъявлением в случае взаимного непонимания не достает согласия (ст. 1528), в случае же понимания – не достает серьезности, без каковой сделка не может быть признана в гражданском обороте.

в. Что же касается симуляции, то в отличие от несерьезного волеизъявления она предполагает всегда серьезное заключение сделки, но или только для виду (мнимая сделка), или для достижения юридических последствий, но не заключенной сделки (притворной), а другой, скрытой от 3-х лиц (прикрытой сделки). Мнимая сделка недействительна, так как, заключая ее, лицо или лица делают это для виду, без намерения изменить свои отношения на самом деле, достигая этим каких-либо побочных целей, напр., переукрепления имения во избежание платежа долгов (ст. 1529 п. 2, ср. ⁹¹/₆₂). Притворная же сделка сама по себе недействительна, но может быть действительна прикрытая сделка, если она не противоправна. Впрочем, это редко бывает (ст. 991 и 2114), так как притворные сделки обыкновенно совершаются в обход закона. На этой же точке зрения стоит и Сенат (⁹¹/₆₂, ⁰¹/₄₅, ⁰⁵/₁₀₅, ¹²/₃₃). Так, напр., совершают продажу родового имущества с тем, чтобы скрыть дарение. Эта притворная сделка недействительна, так как недействительна и скрытая. Наоборот, если б было продано движимое и недвижимое благоприобретенное имущество вместо того, чтоб быть подаренным, то притворная сделка будет действительна, так как в данном случае действительно дарение. Однако в случае признания притворной сделки действительной, она в своих последствиях должна обсуждаться как сделка скрытая. Поэтому, напр., в случае неблагодарности покупателя, имущество должно быть возвращено продавцу. Притворную же сделку или симулированную необходимо отличать от фидуциарной, т.е. основанной на доверии. Фидуциарная сделка, в отличие от притворной, действительна сама по себе и не совершается лишь для виду, как мнимая сделка. Фидуциарная сделка направляется обыкновенно на достижение такого правового результата, для получения которого нет в праве подходящего способа (mancipatio, fiducia cum creditore contracta). Сенат относит к притворным сделкам и такую, в которой выступает подставное лицо, получившее доверенность на заключение какой-нибудь сделки от имени доверителя и заключившее ее на свое имя. В этом случае доверенный – подставное лицо; поэтому Сенат признает, что доверитель может оспорить такую сделку и стать на место доверенного (⁰¹/₈₆ по делу об арендном договоре, заключенном на свое имя поверенным арендаторши)[см. ссылку 52]. Такую сделку с подставным лицом правильно, однако, в интересах гражданского оборота не признавать действительной и, во всяком случае, едва ли правильно признавать притворной, так как притворство или мнимость сделки предполагает согласие на это обеих сторон, если сделка двусторонняя, между тем, как в сделке с подставным лицом, третье лицо, вступая в сделку с подставным лицом, может вступать в нее совершенно добросовестно, не предполагая подставного лица. Поэтому в случаях признания сделки с подставным лицом недействительной, положение добросовестного третьего лица может оказаться худшим и даже таким, при наличности которого третье лицо не вступило бы в сделку с лицом, выставившим подставное лицо. Во всяком случае твердость гражданского оборота требует очень большой осторожности в признании такой сделки действительной по правилам о сделке притворной.

Третья необходимая принадлежность юридической сделки – это сознательная и свободная воля. В тех случаях, в коих нет такой воли, принято говорить о пороках воли. Эти пороки воли выражаются в том, что лицо изъявляет свою волю, желая наступления последствий юридической сделки, которых оно бы не желало, если бы ясно представляло себе положение вещей (ошибка и обман), или в том, что сознавая ясно положение дела, лицо тем не менее совершает юридическую сделку, хотя и не желает последствий этой сделки (принуждение).

3. Таким образом, пороки воли – это: а) ошибка, б) обман и в) принуждение.

а. В доктрине современного гражданского права учение об ошибке является наиболее слабо разработанным пунктом. Хотя ныне отвергнуто учение Савиньи о неподлинной ошибке и подлинной ошибке (ложное представление, заблуждение), чем достигнуто некоторое единство в понятии ошибки, и хотя, далее, принято учение римских юристов о неизвинительной, существенной ошибке, т.е. такой, которая касается существенных пунктов юридической сделки, тем не менее, и французское право, и современное немецкое далеко еще не выработали правильного учения об ошибке. Некоторые поправки в учение об ошибке внесены германским уложением: 1) При решении вопроса о влиянии неизвинительной ошибки на силу юридической сделки, следует исходить всегда не только из интересов отдельной личности, но и из интересов гражданского оборота, каковой вопрос должен быть представляем на разрешение суда. 2) Сторона, не знающая об ошибке другой стороны, имеет право искать все те убытки, которые она понесла, вследствие признания юридической сделки недействительной. Это так называемые отрицательные убытки. 3) Юридическая сделка, заключенная под влиянием ошибки, признается во всех случаях оспоримой, а не ничтожной, как это для некоторых случаев постановляет французское право. Наш Сенат предоставляет суду право самому определять существенность ошибки юридической сделки и на этом основании признавать или не признавать действительность данной сделки. Но и наши законы в отдельных случаях говорят о существенной ошибке в лице (ст. 1026), в объекте и в качестве вещи (1516, 1518). Что касается существенной ошибки в количестве, то наш закон прямо об этом не говорит, но Сенат в ряде решений (⁸⁴/₃₇, ⁹⁵/₁₄, ⁹⁰/₉) признает существенной ошибку и в количестве объекта юридической сделки. Вообще наш закон требует согласия сторон (ст. 700). О таком согласии нельзя говорить, конечно, при ошибке в существенных пунктах юридической сделки.

б. Другой порок воли – обман. Обман – это, в сущности, ошибка, но намеренно вызванная действиями другого лица. Впрочем, ошибка в мотивах не имеет значения для силы юридической сделки, тогда как ошибка в мотивах сделки, вызванная обманом, влечет за собой недействительность сделки. Нельзя при этом смешивать обман в гражданском праве с уголовным обманом, так как понятие гражданского обмана не предполагает непременно проступка или преступления. Но он может быть создан другими недозволенными действиями, напр., противными доброй совести. Совершенно естественно, что так как в основе обмана лежит все та же ошибка, то вследствие этого установление обманных действий в каждом случае должно быть предоставлено усмотрению судьи; при этом судья должен только установить причинную связь между обманным действием и заключенной под влиянием этих действий сделкой. Современное право предоставляет широкую защиту лицам обманутым, развив возражение об обмане (exceptio doli) и создав этим могучее средство в борьбе с недобросовестностью сторон именно против лица обманувшего, а не третьих добросовестных лиц. Наши гражданские законы не содержат общих, прямых постановлений об обмане (ср. ст. 666). Ст. 701 говорит, правда, о подлоге, но очевидно, что понятие подлога гораздо уже понятия обмана. Тем не менее, на основании той же ст. 701 нельзя не признать обмана как обстоятельства, влияющего на действительность сделки, так как очевидно, что согласие лиц не будет свободным, если оно вызвано обманом (см. также ст. 1528). Что касается Сената, то он в целом ряде решений признает обман влияющим на действительность сделки (⁰¹/₈₆^{, 90}/₉, ⁸³/₇₈, ⁸/₁₂₉), причем им признается обман не только уголовный, но и гражданский.

в. Обстоятельством, влияющим на действительность сделки, является, наконец, принуждение в двух его видах: абсолютного, или физического принуждения (vis absoluta) и психического (vis compulsiva). Этот второй вид принуждения называется также страхом (metus) или даже угрозой. Римское право первоначально не допускало психического принуждения, но с течением времени признало его и выработало целый ряд условий, довольно строгих, с которыми до настоящего времени приходится считаться современному праву. Германское уложение значительно смягчило эти условия, признав единственным условием недействительности сделки, основанной на принуждении, недозволенность действий, т.е. противозаконность и безнравственность, и не только в отношении угроз, но и в отношении самой сделки. Поэтому, напр., если законная сделка (платеж долга) совершена самоуправно, то такая сделка не будет действительной (ср. ст. 123 Г. У. спорно). В отличие от обмана, принуждение парализует сделку и в отношении 3-х лиц. Наши гражданские законы по вопросу о принуждении содержат довольно подробные постановления в ст. 700–703 и отчасти ст. 666; причем, как эти статьи, так и развитая на них сенатская практика в общем стоят на точке зрения римской теории с ее более строгими условиями понятия принуждения. «Принуждение бывает, когда кто-либо, быв захвачен во власть другого, принуждается к отчуждению имущества или ко вступлению в обязательства насильственно, страхом настоящего или будущего зла, могущего постигнуть его лицо или имущество» (ст. 702). При этом надлежит заявить о принуждении в тот же день окольным людям или местной полиции и не позже недели просить об исследовании. Сенат, однако, разъяснил, что лицо, не заявившее в течение семи дней о совершении или выдаче им акта по принуждению, имеет право доказывать его недействительность до истечения уголовной давности (⁷⁶/₃₉₈). Вопрос о принуждении в нашей юридической литературе спорен: будет ли недействителен юридический акт, согласно ст. 702, если принуждение было не физическое (не «быв захвачен во власть другого»), а психическое (нравственное, путем угроз), или косвенное (если кто воспользовался опасностью, грозившей другому лицу), или, наконец, если принуждение будет не уголовно-наказуемым? Победоносцев, ссылаясь на букву закона и источник (уложение), понимает узко ст. 702; другие цивилисты толкуют ее широко. Такое же широкое толкование статьи усвоил и Сенат, подчеркнув при этом, что нравственное принуждение имеет место в случае лишь «угроз, возбуждающих серьезный страх перед настоящим или будущим действительным злом» (⁰¹/₂₁; иначе прежде). Проект гражданского уложения идет еще дальше: он признает косвенное принуждение, когда кто-либо, пользуясь нуждою или несчастьем другого, заключит с ним чрезмерно невыгодную сделку (ст. 31 законопр. обяз. пр.).