Эквилибристика с названиями

«ТЮРК», «ТУРОК», «ТАТАР», «МУСУЛЬМАНИН»

 

Предложения и соображения о целесообразности при­нятия этнонима «тюрки», «тюркский народ» вместо «тата­ры», или же термина, обозначающего религиозную принад­лежность - «мусульманин», споры, возникшие на страни­цах татарских газет и журналов вокруг этого вопроса, выз­вали резко отрицательную реакцию у церковников и идео­логов самодержавия. Не понимая или же не желая понять сути вопроса, они стремились представить авторов этих предложений как сторонников пантюркизма или панисла­мизма.

Любому тюркологу известно, что тюркское произноше­ние слова торки(терки) транскрибируется на русском языке двоя­ко: «тюрки» и «турки». Во всех тюркских языках терки обозначает собирательное название всех тюркских народов в смысле макроэтнонима - «тюркские народы». В этом же смысле, в качестве синонимов, применялись и термины «тюрко-татарский», «турко-татарский», «татаро-туркский», «татаро-тюркские», так же как «славянские», «финно-угор­ские» - для обозначения родственных народов, родствен­ных языков. Татарофобы, в первую очередь императорские историки, православные миссионеры, пользуясь двояким транскрибированием слова торки, появляющиеся в печати материалы с выражением предпочтения этнонима терки истолковали как стремление к соединению в одном госу­дарстве с турками, или намерение перейти под покрови­тельство Турции, воссоединиться с ней (умолчав о тысяче­километровых пространствах, отделяющих их). Пожела­ния о принятии в качестве самоназвания народа слова тюрки было интерпретировано как появление и распростра­нение среди татарских народных масс пантюркистской идеологии. Путем такой вот эквилибристики с названиями турки - тюрки был придуман в царских салонах жупель «пантюркизма», служивший, как отмечает профессор Р.И. Нафигов, «для отвлечения народных масс от со­циальных проблем, от революции, для сохранения господ­ства путем натравливания одних народов на другие» (Р.И. Нафигов. Формирование и развитие передовой татарской общественно-политической мысли (Очерк истории 1895-1917 гг.) Казань, 1964, с. 53).

С придуманным жупелом началась и «борьба». Была создана широко разветвленная сеть жандармских и тайных агентов, которым была поручена фабрикация «доказа­тельств» о якобы растущем среди татар пантюркистском движении. К этой работе были привлечены государствен­ные учреждения, органы цензуры, печати, школьные ин­спекции... Все это оказалось по сердцу и православным миссионерами, которые добровольно и активно включились в разоблачение «пантюркизма» и свои неудачи в политике христианизации начали объяснять проделками «пантюр­кизма». Не остались в стороне от борьбы с «пантюркистским» движением и разные обнищавшие графы и бароны, даже и пьяные сапожники, люди дна, поскольку это им давало хлеб и политический капитал. И начали строчить доносы, в первую очередь, на татарских социал-демократов, прогрессивных татарских издателей, писателей, учителей, журналистов, на благотворительные общества, мектебе и медресе. Борьба всех этих сил и движений за социальное и национальное освобождение, за реформу школ, языка выдавалась и освещалась как растущее среди татар гроз­ное «пантюркистское движение». И вся официозная печать, органы «великодержавных патриотов», миссионеров начали бить в колокола об угрозе престолу, православной церкви, великой, неделимой Руси, идущей якобы от растущего среди татар пантюркистского движения.

Поскольку татары являлись мусульманами, выдвига­лись предложения принять за название народа и термин «мусульмане». И оно, как и предложение принять назва­ние «тюрки», было истолковано в выгодном царизму, его по­литике натравливания народов смысле — как явление па­нисламизма, и с этого времени был придуман наряду с пантюркизмом и панисламизм, как якобы всенародное движение среди татар.

Обвинение татар в пантюркизме и панисламизме начало проникать и в не официозную литературу и печать. Вся эта пропаганда не могла не оказать определенного влияния и на сознание народных масс. Таким образом, образовался еще один заколдованный круг, на этот раз «с угрозами» с другой стороны, якобы идущей от тех же «татар», «потом­ков монгол», направленной против русского народа, пре­стола, православия. Простому человеку трудно было понять все эти тонкости, более того, к тому времени реакционное духовенство, церковная школа уже основательно вдолбили в его сознание миф о «поганых татарах»; принесших Руси неисчислимые беды. И простой работный люд, малограмотный, забитый, зачастую верил: эти «пантюркисты», «панисламисты», будучи «татарами», являются потомками тех же монгольских завоевателей. В этих условиях не стойло особых усилий натравить православное население на этих «магометан» - «басурманов» - «татар». Хотя такое понимание происхождения «татар», как потомков мон­голов, и противоречило жупелу «пантюркизма», идеологи царизма пренебрегали этим, хотя, казалось бы, они имели больше «оснований» обвинять их не в пантюркизме, не в панисламизме, а в «панмонголизме».

Рост национального и социального самосознания, влияния передовой русской культуры и школы на татар заметил идеолог православных миссионеров, который еще в 1881 го­ду писал, что «надвигается страшная туча магометанская, новое нашествие, но не монгольское, а мусульманское, не дикарей из Азии, а дикарей цивилизованных, прошедших университеты, гимназии и кадетские корпуса, вспоенных прессой (русской - А.К.). Были прежде отпадения кре­щеных татар, но то были цветики, а теперь ягодки...» (К.В. Xарлампович, П.П. Масловский и его пере­писка с Н.И. Ильминским. Казань, 1907, с. 3). Как ви­дим, и этому идеологу было выгодно пробуждение само­сознания народа представить как явление, связанное с мусульманством, которому они-де научились в русских уни­верситетах, гимназиях, через русскую печать.

Цензор татарской книги Д. Богданов на запрос началь­ника Казанского жандармского управления о пантюркиз­ме и панисламизме среди татар ответил так: «Выражение «мусульманское милле» (мусульманская нация, народы - А.К.) переносит невольно к панисламизму, ибо все мухаммедане, в числе 300 миллионов, «кардашимизлар», т. е. наши братья; выражение «турецкое» (надо читать - «тюркское» - А.К.) племя - переносит к пантюркизму», (Центральный гос. архив ТАССР, ф. 420, д. 134, л. 14). На запрос казанского губернатора об «объективном все­стороннем освещении современного настроения казанских мусульман», что «представляет особый, серьезный интерес (подчеркнуто губернатором - А. К.) для правительствен­ной власти в связи с наблюдающимся за последнее время прогрессивным течением (подчеркнуто нами - А.К.) среди мусульман с ярко выраженною националистическою окраскою» (Центральный гос. архив ТАССР, ф. 420,

д.256, л. 2), председатель Казанского временного комитета по делам печати, верный служака царской цензуры Пинегин, имеющий к тому времени более чем тридцатилетний опыт цензурования татарской печати, довольно полно знаю­щий направления татарской общественной мысли, отметил: «Идеалы татарской интеллигенции последнего времени - идейное объединение мусульманских племен на почве язы­ка и сохранения своей национальности при заимствова­ниях европейской культуры - не расходятся с верования­ми и взглядами татарской невежественной массы, кото­рая не принимает национальной обособленности племен, принимая всех мусульман за один народ», «во всяком слу­чае, общий тон казанской печати вполне патриотичен, не только при начале войны с Германией и Австрией, но и при открытии действий со стороны Турции... Насколько можно судить по активным выступлениям мусульман патриоти­ческого характера - тон их прессы соответствует настрое­нию татарского народа» (Центральный гос. архив ТАССР, ф. 420, д. 256, л. 5-6). Даже такой верный служака, как Пинегин, не находит «в татарском движении» ни панис­ламизма, ни пантюркизма, которые жандармские власти, миссионеры видели в каждой букве, написанной арабским письмом, письмом Корана, звучащего на «тюркском языке» печатного слова. Мы не исключаем, что в общественной мысли начала XX века среди татар были отдельные панисламистские, пантюркистские мотивы, идущие со стороны представителей буржуазных националистов. Но мы не мо­жем согласиться с тем, что это явление нашло какую-либо поддержку как среди народных масс, так и среди татарской интеллигенции, было сколько-нибудь массовым. Отметим попутно, этот вопрос в литературе еще до настоящего вре­мени достаточно не освещен, мы были вынуждены его кос­нуться лишь в свете спекуляций терминами «турки», «тюр­ки», «мусульмане», без чего трудно понять историю рас­сматриваемого вопроса.

Приведенные примеры достаточно красноречиво говорят о том, насколько важно и актуально точное определение истинного этнонима, и о том, как эквилибристика с терми­нами может привести к самым печальным результатам, ко всяким измышлениям, извращениям, фальсификации исто­рии народа, его происхождения.

Называя себя «тюрками» (татары себя никогда «турка­ми» не называли), они выражали свою языковую принад­лежность к тюркским группам языков, а называя себя «му­сульманами», отличали себя от христиан или буддистов и т. д., т. е. указывали на свою религиозную принадлежность. Точно так же русские, белорусы, украинцы, называя себя славянами, показывают, что они по языку и происхожде­нию относятся к славянской группе, а говоря, что они православные, отличали себя от других христиан, от му­сульман и т. д. Эти понятия, как уже знаем, являются макроэтнонимами и религиозными псевдоэтнонимами, су­ществующими почти у всех народов.

В трудах дореволюционных русских тюркологов, да и в советском и зарубежном языкознании употреблялись и по­ныне употребляются термины «тюрко-татарcкий», «турец­ко-татарский», «татарско-тюркский» и другие формы. Та­кой знаток почти всех тюркских языков, как Н.Ф. Катанов, одновременно употреблял все эти термины для одного и того же понятия. Для Ч. Валиханова также было безраз­лично употребление терминов «татарский», «татаро-турецкий», «турецкий» в отношении всех тюркских народов и языков (Ч. Валиханов. Собрание сочинений, т. 1, с. 210, 452 и т. д.). То же самое можно сказать о подобном употреблений этих терминов для одного и того же понятия в ра­ботах других дореволюционных тюркологов - языковедов и историков. Как подметила Г.Ф. Благова, в русской лите­ратуре (можно добавить - в советской литературе до 40-Х годов) «причудливо переплетались с обобщающим терминов «тюркский» названия «турецкий», «татарский», «турецко-татарский» (Г.Ф. Благова. Вариантные заимствования «турок», «тюрок» и их лексическое обособление в русском языке. «Тюркологический сборник, 1972», М., 1973, с. 117). Благовой рассмотрена сложная история применения тер­минов «тюрки», «турки», «татары», «татаро-турки», «тюрко-татары» и т. п. для одного и того же понятия, и автор на многочисленных фактах показывает, как такая терминологическая путаница, неразбериха часто приводила к искажению истории отдельных тюркских народов, ввела в заб­луждение не только читающую массу, но и ученых.

Против смешивания различных понятий, за унификацию этих терминов, толкуемых разными авторами по своему усмотрению, выступили такие выдающиеся русские тюрко­логи, как В.В. Радлов, А.Н. Самойлович, В.В. Бартольд, С.В. Ястремский и другие, еще в конце XIX и начале XX веков, но сила инерции, многовековой традиции оказалась настолько устойчивой, что и в наши дни мы становимся свидетелями вольного употребления этих терминов, от чего не избавлен даже научный тюркологический орган - жур­нал «Советская тюркология».

Выше было отмечено, что многие татарские ученые, пи­сатели, общественные деятели XIX и начала XX веков так­же стремились навести порядок в этом вопросе. Это было воспринято в официозной литературе как признак пантюр­кизма. Как отметил А.Н. Самойлович, этим самым татар­ские авторы стремились внести ту дифференциацию, о ко­торой заботились и передовые русские ученые. Задачей этих татарских деятелей было «вывести из употребления имя «татары», заменяв его именем «тюрк» или именем «бул­гар» и т. п.»

(А.И. Самойлович. В.В. Радлов как тюрколог. - Новый Восток, 1922, № 2, с. 25, примеч.2). Далее А.Н. Самойлович отмечает, что среди русских наш­лись такие ревнители, которые борьбу за уточнение самоназвания начали изображать как явление пантюркизма среди татар, что, по меткому замечанию ученого, явля­ется просто «смешным», ибо «возросшее национальное са­мосознание тюркоязычных народов России в ряде случаев вело и к отказу от колониального имени (вроде «сарт» для современных узбеков и «татар» для современных азер­байджанцев), стремлению противопоставить такому наименованию самоназвание. Неудивительно, что в ряде слу­чаев таким самоназванием стало обобщенное имя «турок» (Г.Ф. Благова. Вариантные заимствования..., с. 125). Поправляя Благову, отметим: не «турок», а «тюрк». Как видим, это было явлением прогрессивным, оно было свой­ственно не только казанским татарам, но и многим тюрк­ским народам России, прозванным «татарами». К сожа­лению, выражения «татары» в смысле «татаро-монголы», «татарская орда» весьма в ходу даже в наше время, время перестройки и демократизации в обществе. От влияния от­жившей традиции не свободны даже видные русские со­ветские писатели (Е. Евтушенко, Ф. Абрамов, П. Прос­курин, М. Шатров и др.), не говоря о ряде молодых поэтов, разрабатывающих тему Родины, советского патриотизма. Для некоторых из них попенять на «поганых татар» явля­ется как бы «патриотическим» долгом.

Советский читатель хорошо знает писателя Вл. Чиви­лихина, особенно по его роману-эссе «Память», который написан в целом по документальным источникам. Несмотря на излишнюю категоричность писателя при оценке неко­торых исторических явлений, слепую веру даже спорным утверждениям академика Б.А. Рыбакова, автор ясно осо­знал всю ложность отождествления современных татар с монголами. Приведем слова самого автора. Он пишет: «Та­тары», как я уже писал в первых главах этой публикации, - собирательное, чрезвычайно условное название разноплеменного войска, нападавшего на Русь в 1223, 1237, 1239 и 1240 годах, - никакого этнического отношения к предкам современных поволжских татар не имели... (курсив авто­ра). Корни же казанских татар уходят в глубь времен - к многочисленному, стойкому народу, создавшему еще в до­монгольское время свое средневековое богатое и сильное государство Волжскую Болгарию (Булгарию)». Далее Вл. Чивилихин пишет о героизме волжских булгар, кото­рые вместе со своими «родственниками и соседями» «пер­выми победили Субудая в 1223 году, потом стали жертвой первого похода Бату - Субудая на запад. Первыми отчаян­но восстали в глубоком тылу их войск, сделались, как и русские, данниками Орды (курсив наш – А.К.) и неверно с исторической и нелепо с лингвистической точки зрения повторять сегодня слова о татарском иге, да еще к тому же... над татарами...

Привычные выражения «монголо-татарские завоевания» или «татаро-монгольское иго» недостаточно полно отража­ют этнический состав степняков, напавших на Русь в XIII веке, и затушевывают социальную, классовую, автократи­ческую природу феодальной империи средневековья, жесто­ко эксплуатировавшую позже множество народов и регио­нов Евразии. Пользуясь этими общеупотребительными тер­минами, замену которым, очевидно, найти нелегко, мы всегда должны иметь в виду связанные с ними объектив­ные обстоятельства больших исторических событий тех вре­мен» (Вл. Чивилихин. Память. Роман-эссе. Кн. 2, Л., 1983, с. 567-568).

Полностью соглашаясь с Вл. Чивилихиным о неправо­мерности отождествления современных татар с монголо-татарскими завоевателями, не могу принять его утвержде­ние, что этим «общеупотребительным терминам» нелегко найти замену. Она давно найдена в трудах историков-вос­токоведов. «Монголо-татарских завоевателей» называют то «монгольскими завоевателями», то «ордами Батыя», «орда­ми Чингисхана», то «ордынцами» и т, д. Хотя эти названия не полностью раскрывают суть, состав войск монголь­ских, тем не менее они ближе к истине, чем название «та­таро-монгольское» или «татарское» нашествие.

После Великой Октябрьской социалистической револю­ции многие из «татарских», как они именовались в царской России, народов отказались от этого колониального имени, сперва приняли название «тюрки», а затем, чтобы избе­жать смешения различных тюркских народов, получили но­вые самоназвания: азербайджаны, узбеки и т. д.

Борьба татар за отказ от колониального прозвища «та­тары», замену его самоназванием «тюрки» либо «булгары» было явлением, несомненно, прогрессивным, исторически оправданным, не имеющим ничего общего с пантюркизмом или панбулгаризмом, придуманным идеологами царизма, миссионерами, жандармскими чиновниками, а затем под­хваченным вульгарными социологами.

Самоназвание «булгар» проходит через всю историю народа. Его они пронесли через тысячелетие, отстаивали как самоназвание сознательно, последовательно. Все это говорит о том, что народ хорошо знал свое происхождение, свою этническую принадлежность к тюркским народам, и в ответ на навязанное прозвище был готов принять за са­моназвание «тюрки» - макроэтноним, даже религиозный псевдоэтноним «мусульмане», не потому, что был фанати­чески предан исламу, а для того, чтобы избавиться от оскорбительного прозвища.

Идеологи престола, миссионеры, «казенные патриоты» обзывали народ и по религиозному признаку, в устах цер­ковников названия «мусульман», «басурман», «басурма­нин» звучали именно в оскорбительном значении, как анти­христ, враг православия, дикарь...

Но народ название «мусульманин» не принимал за оскорбление, ибо это соответствовало его религиозной при­надлежности, и поэтому он не реагировал на это «оскорб­ление».

Всем известно, что затем название «мусульмане», «мусульманский» нашло распространение даже в смысле, близ­ком и к этнографическому. Достаточно вспомнить употреб­ление его в отношении казанских татар и других мусуль­манских народов после 1917 года. В годы гражданской войны в частях Красной Армии были организованы «му­сульманские» полки, легионы, состоявшие из людей мусуль­манской религиозной принадлежности - татар, башкир и др. Были организованы «Мусульманский социалистиче­ский комитет», «Мусульманский комитет при народном комиссариате по делам национальностей» и т. п. и их под­разделения в районах Поволжья, Урала, Сибири как орга­ны Советской власти, и никто их не называл «пантюркистскими» организациями. Появись до революции такие «му­сульманские» организации, они были бы квалифицирова­ны как панисламистские органы...

Как уже отмечалось, после Октябрьской революции бы­ли заменены оскорбительные прозвища, навязанные коло­ниальной политикой царизма многим народам России. Но в отношении булгар прозвище «татар» так и осталось, и естественно, сохранилось в памяти народов и пред­ставление о них, культивировавшееся в течение мно­гих веков, как о потомках монгольских завоевателей. В литературе нашлась лишь одна работа, где защищается название «татар» для современных татар. Она принадле­жит татарскому историку Г. Губайдуллину (Г. Газизову). В своей ранней работе (Мы тюрки или татары? Казань, 1918. На татар, яз.) он выступает против сохранения за народом названия «татары», предлагает принять за само­название имя «тюрки», обосновывая это тем, что название «татары» ни этнографически, ни антропологически, ни линг­вистически не соответствует происхождению народа. Спустя десять лет этот же историк выступает с призывом оставить за народом как самоназвание имя «татар» (Г. Губайдуллин. К вопросу о происхождении татар.- Вестник научного общества татароведения, 1928, № 8, с. 131 - 142), И в этой работе взгляды автора ни в чем не отличаются от прежней работы о происхождении «татар». И здесь он отмечает, что современные татары не имеют ни­чего общего по своему происхождению с монголами, но вопреки этому утверждению предлагает оставить имя «та­тары» как название народа. Первый и главный его аргу­мент состоит в том, что русские и другие народы уже дав­но называют их татарами, и что якобы замена этого наз­вания другим приведет к путанице в представлении этих народов. В этом, естественно, есть доля истины, с чем нет смысла спорить. Далее он ссылается на то, что выдающий­ся тюрколог древности Махмуд Кашгари в своей уже упо­мянутой выше работе «Дивану лугат ит-турки» упоминает о племени «татар», которые, по мнению Губайдуллина, по языку были племенем тюркским, что дает, дескать, возмож­ность отождествить современных татар с этим племенем и его именем. В связи с этой «теорией» Г. Губайдуллина коснемся и такого же рода утверждения башкирского уче­ного Т. М. Гарипова, который считает современных татар осколком этих татар. Его концепция также базируется на том, что, мол, «Махмуд Кашгари причислил башкир и та­тар к тюркам». Об этом будто бы говорит то, что он писал о существовании тюркского народа, известного под именем татар в северной Маньчжурии, от них якобы и произош­ли современные татары (Т.М. Гарипов. Махмуд Кашга­ри и кипчакские языки Урало-Поволжья. - Советская тюр­кология, 1972, № 1, с. 47). В действительности у Махмуда Кашгари речь идет о «татарах», которые жили в IX веке рядом с Китаем, о татарах монгольского племени, уничто­женного Чингисханом, о чем уже говорилось выше. М. Каш­гари этих татар не относит к тюркским племенам. Он пи­шет, что «кай, кабаку, татар, басмыл'ы, говорят на своих языках; они знают также тюркский язык» (А. Н. Коно­нов. Махмуд Кашгари и его «Дивану лугат ит-турки». - Советская тюркология, 1972, № 1, с. 13). М. Кашгари, под­черкивая, что эти татары говорят на своем языке, яснее ясного говорит, что их язык не тюркский, а тюркский язык они лишь понимают. Т.М. Гарипов, неизвестно по каким соображениям, произвольно вырывает из контекста отвечающий его концепции отрывок и таким путем делает «откры­тие»: были татары во Внутренней Монголии в IX веке, го­ворили на тюркском языке, вот они пришли с монголами и от них ведут начало современные татары, следовательно, они не потомки волжских булгар.

Здесь будет уместно сослаться на академика В. В. Бартольда, который подчеркивает: «То, что язык этих татар отличался от тюркского, было известно Махмуду Кашгарскому» (В.В, Бартольд. Сочинения, т. V, М., 1968, с. 559).

Как видим, ни Г. Губайдуллин, ни Т.М. Гарипов не поняли Махмуда Кашгарского и из этого ложного понима­ния попытались сделать «открытие».

Г. Губайдуллин, защищая свое предположение, далее пишет, что «мы знаем много народов на свете, которые получили имена своих поработителей. Нельзя думать, что русские славяне не были поработимы и угнетены после того, как стали господствовать над ними варяги, а все же русские не бросили название «русь», которое есть варяж­ское слово. Точно так же дело обстоит с французами». Не касаясь истории происхождения названий этих народов, от­метим только одно: за названиями «русь», «русский», а также «француз» никогда не было того нарицательного наслоения, которое, как шлейф, тянется за названием «та­тары», что в корне меняет положение. Если придерживать­ся такого предложения, то и другие народы, известные как «татары», не должны были заменять этого имени, по­скольку они также были покорены монголами и долгое время в литературе отождествлялись с остатками монго­лов. Как мы уже знаем, против оставления такого назва­ния решительно выступили и азербайджанцы, и узбеки, и другие народы.

У Г. Губайдуллина есть еще один «аргумент»: приня­тие этнонима «булгары» приведет к смешиванию современных татар с дунайскими болгарами. Как в первом, так и в этом доводе, конечно, есть доля правды. В пользу этого довода имеются даже отдельные примеры в литературе, когда дунайских болгар иногда смешивали с болгарами Великой Болгарии. Это уже зависит от степени компе­тентности, знания исследователей.

В наши дни эти термины четко дифференцированы, ду­найских болгар называют «болгарами», а волжских - «булгарами». Конечно, остается фонетическая близость в произношении этих слов. Но это не создает практической трудности. В работах, посвященных истории дунайских болгар, ни один читатель не будет подразумевать волж­ских булгар, и наоборот. А в общих работах, где одновремен­но могут встречаться эти термины, их авторы могут упо­треблять прилагательные «дунайские», «волжские», что и делается при изучении истории древних, волжских, дунай­ских болгар-булгар. Конечно, было бы идеальным, чтобы этнонимы народов были несхожи и по звучанию. Но это желание не может быть главным критерием в установле­нии самоназвания современных татар. Можно привести немало примеров существования названий различных на­родов, которые очень близки по своему звучанию, как «индейцы» и «индийцы»; «славяне», «словены», «словаки» и т. д. Как видим, опасения Г. Губайдуллина и в этом случае не являлись достаточно серьезными, чтобы отказать­ся от имени «булгар».

В наши дни в более чем двадцати странах живут ара­бы, этносы которых между собой не всегда тождественны. Имеются арабы, принадлежащие к различным верованиям, к различным расам. В этническом отношении арабы Ма­рокко, например, резко отличаются от арабов Ливана или же Йемена. Да и арабы одной страны, например, Ливана, также имеют ряд отличий между собой. Но только исходя из этого никто не предлагает сменить их общий этноним другими названиями. Видимо, наименование народов всех этих стран одним названием создает некоторые трудности в изучении их истории, культуры, но только из-за этого они не идут на замену своего имени и не страшатся, что их перепутают. Эти трудности в литературе легко преодоле­ваются прилагательными по признаку страны или другими микроэтнонимами. Язык человечества настолько богат, что он способен преодолеть любые терминологические затруд­нения.

В последнем доводе Г. Губайдуллина не учтены две вещи. Прежде всего, «поработившие» дунайские племена болгары сами слились с этим славянским племенем, тогда как монголы не оказали какого-либо заметного влияния на этнос булгар. Дунайские племена от этого слияния претерпели заметные изменения в своей антропологии, обы­чаях, быте, музыке, образе жизни, частично даже в языке, т. е. это слияние привело к образованию нового этноса. Кроме того, проникновение болгар в бассейн Дуная не сопровождалось войнами, насилиями, а шло мирным пу­тем, и не возникло вражды между пришлыми болгарами и местными славянскими племенами, поэтому растворение этих народов произошло безболезненно для обеих сторон.

Несмотря на то, что в двух аргументах Г. Губайдул­лина есть доля истины - трудности, связанные с заменой имени, - они, разумеется, не могут быть достаточным аргу­ментом. Автор здесь противоречит своему же выводу о том, что «история Золотой Орды... не является основной частью истории волжских татар», что эта история являет­ся «общей историей всех указанных (подвластных ей. – А.К.) народов, весьма близких и тесно связанных между собой со стороны общей культуры, и, в особенности, со стороны языка» (Г. Губайдуллин. К вопросу..., с. 141). Из этого замечания, конечно, совсем не вытекает вывод о необходимости называть булгар татарами.

 

БОЛГАРЫ, БАЛКАРЫ, БУЛГАРЫ

 

Выше был задан вопрос: осталась ли какая-то часть болгар на местах прежнего обитания? Не являются ли бал­кары и другие народы Северного Кавказа также потомка­ми древних болгар?

Историки и языковеды долгие годы вели спор о языке и происхождении древних болгар. Оставим этот вопрос специалистам и перейдем к ответу на поставленный вопрос. Вспомним, Великая Болгария распалась в VII-VIII веках, и часть болгар переселилась на Дунай и Волгу. Часть бол­гар оказалась и в Малой Азии, арабских странах, где они слились с другими народами, не образовав своего государ­ственного объединения.

Другая часть болгар Великой Болгарии осталась на прежних местах, но передвинулась под натиском других народов, в том числе и кабардинцев, глубже в горы Се­верного Кавказа. История не знает случая, чтобы большие народы целиком, всем населением покинули обжитые места, в которых они жили сотни лет, вросли корнями. Чтобы не быть голословными, сошлемся на свидетельства древних авторов и на исследования ученых прошлого и настояще­го. Венецианский купец Барбаро, который более 15 лет (1436-1452 гг.) жил в Тане, в устье Дона, оставил цен­ные сведения об остатках болгар в этих районах (Барба­ро и Контарини о России. Л., 1971, с. 5-96). О происхож­дении балкар и карачаевцев от древних булгар говорят путешественники и историки, побывавшие в этих краях в разные времена (Адыги, балкары и карачаевцы в известиях авторов XIII-XIX вв. Нальчик, 1974, 635 с.).

Дореволюционный русский этнограф Н.А. Караулов пишет, что, по преданию самого народа, они раньше жили на равнине в северокавказских степях, затем, теснимые кабардинцами, ушли в горные районы, в бассейны рек Черек, Чегем, Баксан. Что балкары и карачаевцы «представ­ляют из себя осколок болгарского народа, жившего на Волге и продвинувшегося по Южной России до Балканского полуострова». Поскольку здесь они долгие годы жили изолированно, «они сохранили свой язык в чистоте, куда и сейчас трудно проникнуть» (Н.А. Караулов. Балкары на Кавказе. - В кн.: Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа. Вып. 38, Тифлис, 1908, с. 132-133).

Карачаевцы и балкары являются народами одного эт­нического происхождения, говорящими на одном и том же языке. Об их происхождении, как и о происхождении «та­тар», придуман целый букет «теорий», исключающих друг друга. Карачаевцев одни считали остатками гуннов, а бал­кар - одной из ветвей чехов, т. е. выводили из различных, далеко не родственных народов. Другие оба эти народа считали осколком ногайской орды или полчищ Тимура. Тюркологи считают эти народы потомками хазар или по­ловцев, а отдельные ученые считают прямыми потомками древних болгар.

X.О. Лайпанов, разбирая все эти версии, показал, что карачаевцы и балкары являются прямыми потомками дре­вних болгар, населения Великой Болгарии. После ее распа­да, из остатков болгар в этих районах образовались четыре племени, а именно: «Купи-Булгар», «Дучи-Булгар», «Охондор болкар», «Чдар болкар», от которых ведут свое проис­хождение современные балкары и карачаевцы (X.О. Лайпанов. К истории карачаевцев и балкар. Черкесск, 1957, с. 68).Автор признает и определенное влияние на их фор­мирование соседних народов, что является общим явлени­ем почти для всех народов. Но оно, как отмечает автор, не изменило ни языка, ни основ этноса балкар и карачаев­цев.

С.О. Шахмурзаев и Дж. Коков установили, что топо­нимика края «основана на исконно балкарской лексике и объясняется средствами балкарского языка» (Дж. Н. Ко­ков, С.О. Шахмурзаев. Балкарский топонимический словарь. Нальчик, 1970, с. 4 - 5).

Язык карачаевцев и балкар стоит в самом близком родстве среди всех тюркских народов с языком кипчаков-половцев, современных татар, ногайцев, башкир и кумы­ков (Н.3. Гаджиева. Проблемы тюркской ареальной лингвистики. М., 1975). В языке карачаевцев и балкар слов аланского происхождения ничтожно мало (X.И. Хаджилаев. Очерки карачаевско-балкарской лексикологии. Чер­кесск, 1970, 170 с.).

22-26 июня 1959 года состоялась научная сессия, по­священная проблеме происхождения этих народов. Вот выводы специалистов. Языковед А.X. Саттаев: «Современ­ный балкарский язык сохранил болгарские элементы». антрополог и археолог Е.П. Алексеева: «Археологические данные подтверждают болгарское происхождение балкар», антрополог В.П. Алексеев отметил, что по внешнему об­лику, соматически балкары близки к болгарам (Материа­лы научной сессии по проблеме происхождения балкар­ского и карачаевского народов. Нальчик, 1960, с. 94, 103, 330),

Несмотря на некоторые разногласия по частным во­просам, научная сессия отметила, что оба эти народа яв­ляются по своему происхождению потомками древних бол­гар, подвергшимися определенному влиянию аланских и соседних племен Кавказа, которые не внесли существен­ных изменений в язык, культуру, обряды, образ жизни балкар и карачаевцев.

Участник этой сессии Е.П. Алексеева в своей новой работе (Древняя и средневековая история Карачаево-Чер­кессии, М., 1970) говорит об этом уже по-другому: «Ос­новное ядро формирования карачаево-балкарской народ­ности составили горские племена» (с. 204). В предисловии к этой работе Е.И. Крупнов пишет, что «не всех читателей удовлетворит кажущийся на первый взгляд слишком пря­молинейным вывод автора, что тюркоязычные карачаевцы и балкары - это коренные народы Кавказа» (там же, с, 4). Кто эти коренные народы, горские племена по языку - тюркские или аланскиеили еще какие-то другие? Без ответа на этот вопрос вывод Е.П. Алексеевой повисает в воздухе. Если они, эти горские племена, были тюркоязычньми, надо было указать на это, если же они были нетюркоязычными племенами, то необходимо было объяснить, почему балка­ры и карачаевцы стали тюркоязычными. Ведь чечены, ин­гуши, кабардинцы, адыги и другие, находящиеся географи­чески даже ближе к болгарам Великой Болгарии, не отюречились, сохранили не только свои языки, но и обряды, обычаи. Автор предисловия, хотя и поддерживает выводы Е.П. Алексеевой, своим признанием «прямолинейности» выводов, помимо своей воли вынужден признать неубеди­тельность выводов Е.П. Алексеевой.

В новой работе другого участника этой же научной сес­сии В.П. Алексеева (Происхождение народов Кавказа. М, 1974) сделана попытка пересмотра раннего своего вывода. Здесь он уже говорит, что по антропологии балкары и ка­рачаевцы ближе стоят к аланским племенам. Видимо, чув­ствуя, что одни антропологические данные не могут решить вопрос этногенеза карачаевцев и балкар, автор вынужден признать и выводы С.К. Бабаева и А.X. Саттаева, кото­рые указывают на «близость карачаево-балкарского и древнебулгарского языков, как на один из существенных ар­гументов», на котором «основываются и сторонники бол­гарского варианта тюркской гипотезы карачаевско-балкарского языка» (В.П. Алексеев. Происхождение народов Кавказа..., с. 200). Поскольку автор не языковед и не тюр­колог, он тут же отмечает, что «языковая принадлежность этих народов» для его выводов «имеет лишь косвенное значение» (там же, с. 200), т. е. вынужден признать, что «внимательное рассмотрение (подчеркнуто нами, - А.К.) имеющихся данных позволяет найти аргументы и в пользу этой (болгарской - А.К.) гипотезы» (там же, с. 400). Та­кая половинчатость невольно настораживает. Кроме того, автор не совсем точен в своем утверждении о том, что та­кой авторитетный специалист по этногенезу, как X. Г. Гимади, якобы был не совсем согласен с болгарским происхождением этих народов. Участник, научной сессии о происхождении этих народов X.Г. Гимади, наоборот, поддер­живал болгарское происхождение балкар и карачаевцев (см.: Материалы научной сессии по проблеме происхожде­ния балкарского и карачаевского народов. Нальчик, I960). В своем выступлении он лишь высказал пожелание, чтобы эта теория была еще более подкреплена новыми фактами языка, археологии, чтобы в дальнейшем не было места для кривотолков о происхождении этих народов.

После этой научной сессии появились новые работы, полностью подтверждающие ее выводы о болгарском про­исхождении этих народов, но они почему-то остались вне внимания В.П. Алексеева. Вот одна из них: Ц Криста­нов. Към вопроса этногенеза на бълкарския народ - Исторический прегляд (София), 1966, № 3, с. 33—51. Его выводы: по данным антропологии, балкары и карачаевцы очень близки к дунайским болгарам. Болгары пришли на Кавказ в I-III веках н.э., они вначале населяли южные районы Азербайджана, где река Балкар-Чай на границе с Ираном получила свое название от этого народа еще в те времена. Балкары и карачаевцы - остатки тех болгар, часть которых во главе с Аспарухом переселилась на Ду­най и участвовала в этногенезе дунайских болгар.

Скажем несколько слов и о самом авторе. Ц. Кристанов в 30-е годы жил в Кабардино-Балкарии, занимался изучением антропологии балкар и карачаевцев, а в годы Великой Отечественной войны продолжал свои исследова­ния, на этот раз занимаясь антропологией тюркских на­родов Средней Азии. Им установлено, что среди казахов по антропологическим признакам 90%, а среди узбеков 10% составляют монголоиды, среди балкар и карачаевцев монголоидность отсутствует. Им обследовано более 2000 балкар, карачаевцев - мужчин, женщин, детей, стариков, по которым проведено сравнение их с антропологией дунай­ских болгар.

На основе исследования древних памятников Карачаево-Черкессии с руническими письменами в Новочеркасском музее и на камнях Маяцкого и Хумаринского городищ М А. Хабичев еще раз доказал их общее, древнетюркское-древнеболгарское происхождение, язык которых понятен без особых трудностей современным балкарам и карачаев­цам (М.А. Хабичев. О древних рунических надписях в аланских катакомбах. - Советская тюркология, 1970, № 2, с. 64-68). В другой работе этого же автора, посвященной истории этнонимов народов Северного Кавказа, установле­но, что «нет никаких оснований отрицать генетическую связь между этнонимом «малкар» и «балкарец» и древни­ми «булгар», «булк-'ар», «блк'р», «болкар», что этноним «карачайлы» является огузской формой этнонима «кара-баликарли» - «черный болгарин» (М.А. Xабичев. Об этнонимах... - Советская тюркология, 1971, № 2, с. 126- 129). Тут же автор указывает, что болгарский язык - язык Великой Болгарии - есть тот же язык печенегов, что «ка­рачаевцы и балкары донесли до наших дней свои этничес­кие названия алан, болгарин, печенег» (там же, с. 129), и попутно отмечает, что В.А. Кузнецов болгарский язык отождествляет с языком хазар (В.А. Кузнецов. Над­писи Хумаринского городища - Советская археология, 1963, № 1, с. 303).

Родство, близость, тождество языка балкар и карачаев­цев с печенежским, хазарским, отмеченные некоторыми исследователями, а также вхождение языка карачаевцев и балкар в кипчакскую (половецкую) группу (Советская тюркология, 1970, № 3, с. 145), такое же родство и бли­зость последних с татарским, ногайским, кумыкским, баш­кирским, казахским и другими заслуживает самого серь­езного внимания и объяснения, что имеет очень важное значение не только для истории тюркских языков, но и для более точного, объективного освещения этногенеза этих народов.

К сожалению, мы часто оказываемся пленниками эти­мологических эквилибристик, манипуляций макро- и микроэтнонимами, от чего происходят различные казусы, кри­вотолки, домысливание истории происхождения отдельных народов, их прошлого, и на основе которых делаются да­леко идущие выводы. Это в первую очередь относится к эт­нонимии тюркских народов. Всем известно из исторических работ, что в южнорусских степях, на Северном Кавказе, Приазовье, Придонье, на Нижней Волге, в Казахстане ког­да-то жили киммерийцы и скифы, сарматы и савроматы и другие народы, которые как-то и куда-то исчезли, испари­лись без следа, не оставив потомков. Потом в тех же поч­ти районах появились гунны, хазары, которые также ис­чезли. В тех же районах мы видим и печенегов, кипчаков-половцев, которые также испарились, исчезли ни с того ни с сего, вроде только от болгар что-то осталось. Если в вопросе о времени появления гуннов и хазар у историков имеются определенные мнения, то на вопросы о времени появления печенегов, болгар, половцев-кипчаков в их ра­ботах трудно найти ответ. Таких вопросов накопилось не­мало. К ним же относится и вопрос: как почти на одних и тех же территориях, почти в одни и те же времена жили такие большие и «разные» племенные объединения, гро­мадные количества «разных» народов?

Поневоле напрашивается вопрос: не являлись ли все или почти все эти объединения однородными племенными союзами, которые с победой одного или другого племени или союза меняют свои названия по их микроэтнониму? Возможно, в этом и лежит ключ к решению этих сложных, запутанных вопросов. Видимо, одни племена, племенные объединения пришли раньше, а другие позднее, но были ли они совершенно отличными друг от друга по языку, обычаям, верованиям, образу жизни? Если мы допустим наличие таких резких отличий между ними, то должны бы­ли бы найти и их осколки в лице каких-то современных народов, хотя бы в элементах компонента их этносов. Мы намного больше знаем об арийских племенах, живших за много тысячелетий до упомянутых племен на севере Евра­зия, находим остатки их лексики, верований и обрядов в этносе финно-угорских народов Севера, славян (Г.М. Бонгард-Левин, Э.А. Грантовский. От Скифии до Индии. Загадки истории древних ариев. М. г 1974, 124с,). Знаем и наследников этих арийских народов - персов, отдельные индийские народы. Утверждать, что киммерийцы, скифы, сарматы, эти мощные объединения со сложившейся культурой, исчезли полностью, не вошли в состав дру­гих народов этих районов, будет не совсем убедительным. Весьма возможно, что они - гунны, хазары, печенеги, бол­гары, кипчаки - и есть потомки племенных объединений, живших в этих районах и после исчезновения их названия, но не самого народа, или же слившихся с родственными народами. Как ни парадоксально, мы знаем много памят­ников их культуры, образ жизни, но не знаем их проис­хождения, можно сказать, и их языков. Возможно, мы ищем совсем не там, напрасно считаем их племенами, исчезнув­шими полностью? Может, в языке современных тюркоязычных народов немало слов этих этнических объединений, ко­торые мы не в состоянии отличить потому, что их язык не был совсем другим? Может быть, свое незнание мы хотим объяснить тем, что ничего не осталось от их языка? Если языковеды находят следы древних ариев даже в языках ряда народов нашей страны, живущих в средних и север­ных районах, то трудно поверить тому, что народы, жив­шие в районах Евразии в сравнении с арийскими совсем недавно, полностью исчезли, что от их языка, языков ниче­го не осталось.

Еще такой вопрос: какими признаками, временными границами определяется понятие аборигенности? Ряд наро­дов Кавказа считаются аланцами по происхождению, т. е. осколками арийских племен. К аборигенному населению относят и некоторые тюркские народы Кавказа. А вот ха­зар, скифов, гуннов принято считать пришлыми.

Многие из этих больших племенных объединений, союзов племен, живя в этих районах почти в одни и те же исторические времена, могли называться у различных на­родов различными именами, по своим микроэтнонимам, ко­торые потом были приняты как этнонимы как бы различ­ных народов, различных племенных объединений. Не сыг­рали ли и здесь злую шутку манипуляции с микро- и макроэтнонимами, возникшие от незнания этноса, языка, истории народов.

Почти все историки пишут, что скифы, гунны, хазары пришли из Азии, с Востока, видимо, не только по путям, проходящим севернее, но и южнее Каспия, обитали почти в тех же районах от Иртыша до Дуная. Эти племена, племенные объединения, несомненно, были родственными как по языку, так, видимо, и по другим признакам. Возможно, именно поэтому побежденные и победители без особого сопротивления, безболезненно нивелировались меж­ду собой на основе этой близости и выступали затем под именем микроэтнонима победителей, который затем стано­вился известным как название всего объединения как среди них, так и у соседей, т. е. становился истинным этно­нимом. Если они были бы разноязычными, резко отличаю­щимися по этносу племенами, союзами племен, вряд ли они так быстро могли бы сменить свои языки, перестроить свой образ жизни, верования, культуру, создать такие круп­ные тюркоязычные союзы, государственные объединения.

Историки отмечают, что Великая Болгария, Хазарский, Тюркский каганаты занимали почти одну и ту же общую Для них территорию, уступая власть в борьбе друг другу. Если каждое из этих объединений было бы образовано раз­ными племенными союзами, куда могли деваться, «исчезать» на время эти самые племена, «исчезать» на сотни лет, а потом «появляться» откуда-то и составлять население но­вого государства? История, конечно, знает исчезновение вследствие физического истребления или же в результате стихийных бедствий, эпидемий небольших этнических групп, но не громадных объединений. Ни одного из этих явлений не было в истории указанных племенных объединений, в истории тюркских народов Евразии. Вследствие таких причин могли исчезнуть малые народы, а не огромные объединения. Как известно, ни один народ, кроме указан­ных случаев, не исчезает физически. Даже малочисленные этносы, кроме отдельных случаев. Они вливаются в другие племена, народности. Если вливаются племена неродствен­ные, побеждает один из языков - побежденных или побе­дителей, но и побежденный язык не исчезает полностью, а оставляет след в языке-победителе, да и этнос народа-победителя приобретает немало элементов из обычаев, об­раза жизни, культуры побежденного. При вливании же родственных по языку племен и народностей не может возникнуть какой-то новый язык, а идет обогащение одно­го и того же языка за счет так называемых его племен­ных «диалектов». И гунны, и хазары, и болгары, и полов­цы-кипчаки были тюркскими народами и от них возникал каждый раз только один тюркский язык, т. е. языком этих объединений был тот же тюркский язык, а не какой-то новый или другой язык.

Когда речь идет о классификации тюркских языков Се­верного Кавказа, Поволжья, Приуралья, Западной Сибири и Казахстана, все тюркологи едины о месте балкарского, карачаевского, татарского, башкирского, ногайского, ку­мыкского языков как языков кипчакской группы в семье тюркских. Сюда же относят и крымско-татарский, гагауз­ский, язык караимов, румынских татар. Дальнейшая подклассификация в этой группе языков уже носит больше географический характер. В эту же кипчакскую группу относятся и языки казахов, каракалпаков, ныне распрост­раненные чуть в иной географической зоне, предки которых веками обитали в тех же южнорусских степях, в большой, единой семье кипчакской степи. Вспомним «черных кло­буков» - современных каракалпаков, предки которых жи­ли и в Киевской Руси. Все эти перечисленные кипчакские народы и поныне живут в основном в тех же районах, где гунны, хазары, болгары, печенеги, торки, половцы-кипчаки, да и скифы, киммерийцы. Все современные наро­ды - балкары, карачаевцы, татары, башкиры, казахи, га­гаузы, каракалпаки, кумыки, ногайцы, караимы, румынские и литовские татары - относятся к кипчакской группе тюркских языков, и все они являются потомками упомяну­тых под различными именами тех крупных государствен­ных объединений и союзов Евразии, которые в разные вре­мена выступали то как хунны-гунны, то как болгары, то как половцы-кипчаки.

Если подойти к истории этих союзов племен с точки зрения их преемственности, близкого родства, языковой общности, обычаев, верований, то вряд ли есть нужда в слишком заумных иногда упражнениях о происхождении этих народов, об их прошлом. Например, исходя из раз­личного названия одних и тех же половцев, как кипчаков и как куманов, отдельные языковеды и в настоящее время продолжают видеть под ними два различных этноса. Так, в изданной солиднейшей монографии «Фундаменто тюркико» Юнеско (Париж, 1959, т. I) А. Габаин пишет об от­дельном языке куманов, а О. Прицак - о языке кипчаков, да еще выделяет отдельные языки мамлюков-кипчаков и армяно-кипчаков. В этой работе интересно и то, что авто­ры не выделяют в древних тюркских языках Евразии наличие отдельных языков гуннов, болгар, отличных от «кипчакского», «куманского» языка, или языка «торков», «черных клобуков», «берендеев» и т. п. Неспроста истори­ки считают, что кипчаки явились основным ядром союза племен и они включили в себя и узов и печенегов, и торков, черных клобуков, ковуев, берендеев и других, сохранивших кипчакскую основу языка, некоторые из них сохра­нили черты и огузского (также тюркского) языка. (Боль­шая Советская Энциклопедия, 2-е изд., т. 24, с. 168). Ви­димо, нужно признать, что название кипчак-половец было не собственно этнонимом, а макроэтнонимом, вернее, если можно сказать, полумакроэтнонимом большой группы тюрк­ских народностей. Часть этих половцев-кипчаков затем вош­ла в состав других тюркских народов, непосредственно не связанных со степью, например, туркменов, узбеков, азербайджанцев, турков и др. В IX-X веках, да и в последующие времена, еще до нашествия монголов, булгары в период усиления нашествия ушкуйников и русских князей сотнями семей-арб бежали в Венгрию, где они обосновы­вались в венгерских степях, известных как степи Великой Кумании. Уход отдельных групп булгар в районы Дуная и Тиссы наблюдается и в период распада Золотой Орды, ког­да на булгарские земли возобновились набеги ушкуйников. Если Булгары не были бы народом единого происхождения с кипчаками, трудно было бы объяснить, почему они бе­жали к дунайским болгарам, к куманам Венгрии, во Фран­цию, Македонию, Болгарию. Это можно объяснить только тем, что булгары прекрасно знали свое родство с ними и знали дорогу к ним, имели контакты с ними в течение многих веков, для которых расстояния в тысячи километров не были настолько серьезной помехой, чтобы вытравить из их сознания свое генетическое родство с ними. Иначе им легче было бы переселиться в районы восточнее Урала или на Юг, в местности, более им знакомые и близко располо­женные.

Мы прекрасно понимаем, что за долгий период истории кипчакских народов их язык, обычаи, образ жизни не оста­вались неизменными. Они, несомненно, испытывали влияние своих соседей, произошли изменения, связанные и со сме­ной мест проживания, естественным развитием средств про­изводства. В области языка даже за этот долгий период эти изменения были менее значительными, чем в других компо­нентах этноса. Об этом говорит тот факт, что нет никаких существенных отличий в структуре языков кипчакской группы, ни в лексике, ни в грамматических формах и ка­тегориях. Встречающиеся Отдельные отличия в лексике этих языков связаны, главным образом, с заимствованиями из языков соседних народов, с новыми словообразованиями из тюркских слов разного корня, в большем или мень­шем сохранении древней лексики, в количестве употреб­ляющихся в языке арабских и персидских заимствований.

Так, для татар не представляет никакой трудности баш­кирский язык, к татарскому стоят очень близко языки ка­рачаевцев, балкар, кумыков, ногайцев, затем другие кип­чакские языки. Если близость башкирского к татарскому языку можно объяснить их непосредственным соседством с булгарами, то как объяснить такую же близость к татарско­му балкарского и карачаевского языков, носители которых удалены друг от друга во времени более чем на тысячу лет, а в пространстве также более чем на тысячу километров? При этом нелишне напомнить, что карачаевский и бал­карский языки в течение последнего тысячелетия развива­лись в окружении совсем иных языков, а татарский - в окружении финно-угорских и русского языков, что, каза­лось бы, должно было привести к возникновению больших различий между этими языками.

Ответ на этот вопрос может быть только один - общее происхождение булгар, карачаевцев, балкар и современ­ных татар от древних болгар. А вот язык татарских сосе­дей - чувашский, который некоторые языковеды включа­ют в тюркскую семью, очень существенно отличается от всех тюркских языков, в таких же масштабах от языков своих тюркских соседей. В этом языке имеются не более 20-30% слов тюркского происхождения (Ф.С. Фасеев. Опыт сравнительно-статистического исследования лексики татарского языка - Вопросы татарского языка и литера­туры. Кн. 4. Казань, 1969, с. 46), которые, очевидно, пред­ставляют заимствования из тюркских языков.

Т.М. Гарипов, автор сравнительного исследования язы­ков Урало-Поволжья, отмечает, что эти тюркские языки (кроме чувашского) имеют единую семантическую струк­туру, около двух третей слов в татарском и башкирском языках совпадают и по звуковому, и по морфологическому, и по грамматическому строю, в чем выражено их еди­ное происхождение (Советская тюркология, 1974, № 2, с. 105). Ф.С. Фасеев же установил, что татарский, башкирский, казахский, кумыкский, ногайский языки «исключи­тельно близки» и имеют в среднем 70-85% слов обще­тюркского происхождения (Ф.С. Фасеев. Указ. раб., с. 46). У обоих авторов речь идет о языках народов, от­носящихся к кипчакской подгруппе. Эти народы и ныне; живут в основном в тех же районах, где жили гунны, ха­зары, болгары, кипчаки-половцы. Проведение сравнитель­ного исследования карачаевско-балкарского языка с татар­ским и башкирским, несомненно, могло бы подтвердить такую же близость между ними.

 

О ЖИВУЧЕСТИ ПРОЗВИЩА «ТАТАРЫ»

 

Выше уже говорилось о происхождении названия «та­тары» - «тартары» и о роли Китая и Европы в навязыва­нии этого прозвища многим народам и о результатах, к которым привело такое тенденциозное употребление этого термина. Отмечалось также, что русские и после присоеди­нения Казанского ханства еще долго знали их жителей как булгар, или же называли казанцами, ясно отличали от «та­тар». Но и в этот период, особенно в моменты обострения отношений между Казанью и Москвой, русские князья и церковники не стеснялись обзывать казанцев «татарами», выражая этим свое недовольство ими. После покорения Ка­занского царства его население упорно сопротивлялось ко­лонизаторской политике царизма, не раз выступало с ору­жием в руках за свою свободу. Будучи сравнительно пере­довым народом, имевшим глубокие культурные традиции, осознавшим свою этническую общность, свои обычаи и верования, казанцы не пошли на добровольную христиани­зацию и после ликвидации своей государственной самостоя­тельности, в течение веков упорно сопротивлялись ассимиляторской политике царизма, что вызвало озлобление и ожесточение престола и православной церкви, привело к применению в отношении мусульманского населения края все новых репрессивных мер, дальнейшему экономическому угнетению и преследованию языка, культуры, обычаев, тра­диций народа. Кроме того, активное участие «татар» во всех освободительных движениях под предводительством Булавина, Степана Разина, Емельяна Пугачева также сильно тревожило царизм и его чиновников. Ко всему это­му добавилась способность татарского купечества даже в неравных условиях конкурировать с русским купечеством на восточных рынках. Сильное этническое самосознание народа, его упорная борьба за развитие своей культуры, просвещения, наличие своих мектебе и медресе почти в каждом селении, борьба за открытие своей печати, продол­жающиеся традиции культурных связей с народами му­сульманского Востока, - короче, непокоренность населения, осознанное понимание им своего этноса сильно тревожили престол, церковь, миссионеров.­­­

Все это в конечном результате привело к тому, что ца­ризм, наряду с экономическими, репрессивными мерами, начинает применять и методы идеологической обработки русского населения, чтобы представить татар врагом пра­вославия, святой Руси. В этих условиях, кроме поголовно­го обвинения татар в пантюркизме и панисламизме, казан­цев начинают изображать в глазах православного населе­ния как потомков монгольских завоевателей, бывших мон­гольских орд, разоривших русские земли и державших в угнетении народ в течение двухсот лет. Из архива истории было вытащено обветшалое чучело, которое в закамуфли­рованном виде было использовано, как пугало, для зату­манивания сознания народных масс. В условиях этой иде­ологи-ческой войны самодержавие, официозные император­ские историки, миссионеры и чиновники сочли своим «патриотическим» долгом принять участие в преследова­нии любыми средствами и мерами языка, культуры, просвещения, учебных заведений, печати, всяческом ущемлении интересов и естественных прав татарского населения, а растущее сознание, национальное пробуждение народов представляли как подготовку к новому «татарскому» на­шествию на Русь.

Официозная историография, миссионеры, идеологи ца­ризма, пропитанные духом патриотического шовинизма, всеми средствами стремились подогревать в сознании рус­ских людей чувства неприязни, оживить призраки «татар­ских» орд на Руси в прошлом.

Распалась Золотая Орда. Появление нового царства на месте разрушенной Волжской Булгарии официозные исто­рики стремились отождествить с еще не забытой в памяти народа Золотой Ордой, а ее население - с монголами-татарами. Тем более что эти «татары» были мусульмана­ми, следовательно, «врагами» православия, ибо, по учению церкви, все неправославные - это «антихристы», «поганые», «варвары». Таким образом, название «татары» усилиями ка­зенных патриотов и деятелей православной церкви и на Руси получило то же нарицательное, оскорбительное значе­ние, что и в Европе и Китае. Все это должно было служить воспитанию в народе духа патриотизма, ненависти к «тата­рам» и оправданию в глазах народа колониально-нацио­нальной политики царизма на Востоке.

Борьба России за выход к Черному морю в последую­щие века, войны с Крымским ханством и Турцией, при­соединение территорий, населенных тюркскими народами, в дальнейшем привели к тому, что и эти народы начали именовать «татарами». В таком освещении деятельность русского правительства в этих районах в глазах Европы должна была выглядеть не как колониальная политика, а как исторический акт возмездия в отношении прошлого «татар». По мере продвижения русского оружия на Юг и на Восток название «татары» было перенесено и на мно­гие народы Кавказа, Сибири, Средней Азии, в том числе и на нетюркские.

Задним числом к «татарам» причислили и половцев, на­селявших южнорусские степи и часть Киевской Руси еще до нашествия монголов, боровшихся рука об руку с рус­скими против монгольских завоевателей. «В современной историографии и художественной литературе кипчакам повезло еще меньше, чем на Калке. Раненых мечами добивают перья» (О. Сулейменов. Аз и Я. Алма-Ата, 1975, с. 162-165). «Такое расширение сферы употребления слова «татар» в известной мере, безусловно, питалось и русской просторечной традицией, для которой все восточное, басурманское, непонятное было «татарским». Так, в русских былинах XVII-XVIII вв. «татарский» совершенно распространяется и на турецкий язык» (Г.. Благова, Вариантные заимствования..., с. 105—106), Г.Ф. Благова правильно подметила, что «хотя самое слово «татар» в Европу пришло от русских, а западноевропейские летопи­си и ученые издавна черпали свои сведения о татарах именно от русских, весьма широкое и надолго задержавше­еся на Руси использование слова «татар» в качестве обоб­щающего этнического имени, безусловно, поддерживалось встречной книжной традицией с Запада» (Г.Ф. Благова, Вариантные заимствования…, с. 103). Остается добавить только одно - упрочению названия «татар» в превратном, искаженном смысле в странах Европы в XVI-XIX веках мы обязаны уже русской казенной историографии.

В конце XIX и начале XX веков, когда под влиянием русского освободительного движения началось активное социальное и национальное пробуждение и татарского на­рода, еще более усилилась идеологическая обработка рус­ского православного населения, направленная против «ба­сурман», цель которой была посеять вражду между наро­дами, задержать растущее в стране революционное движе­ние, кровью народа откупиться от надвигающейся соци­альной революции, и царизм при этом не стеснялся в средствах, идя на инсинуации, фальсификацию фактов.

Ректор Казанской духовной академии, один из активных практиков и теоретиков антимусульманской обработки на­селения П. Знаменский, которого никак невозможно от­нести к сочувствующим положению татар, писал, что «от русских они (татары - А.К.) живут особняком» и тут же отмечал причины этой отчужденности: «конечно, в этом много виноваты сами русские, вследствие своего крайне отрицательного отношения к ним, от которого не спасает их даже обращение в христианство, «татарская лопатка», «собака» - самые частые клички из уст русского человека, которые можно услышать постоянно». Далее он подчерки­вает, что «такие отношения сформировались у русских только к татарам, к другим инородцам русский относит­ся довольно снисходительно, допуская насчет их только добродушные шутки и прибаутки». Знаменский подметил и некоторые причины такого отношения русских к татарам: «Причин этой антипатии можно найти в истории всех их взаимоотношений; много их и теперь, и едва ли не главная причина в самой крепости татарской народности. Татарин искренно гордится и своим происхождением, и образовани­ем, и моральными качествами, и религией... Своим упорством против всех усилий миссионеров и властей татары навлекли на себя даже настоящее гонение, о бедствиях которых хранятся у них озлобленные предания даже доселе. Епис­коп Лука Канашевич насильно брал их детей в свои шко­лы, ломал их мечети... разобрал остатки уважающихся та­тарами булгарских сооружений. Правительство со своей стороны, назначая для крещеных татар разные льготы, против ислама (надо читать - против татар-мусульман - А.К.) принимало разные репрессивные меры, запрещало строить новые мечети, ломало некоторые старые, отягоща­ло упорных мусульман увеличением сборов и повин­ностями и переселением на другие места» (в Сибирь - А.К.) (П. Знаменский. Ка­занские татары. Казань, 1910, с. 36). Эти строки, написанные одним из идеологов миссионерства, несмотря

на умалчивание и сглаживание многих путей и форм пре­следования татарского народа, его культуры, дают возмож­ность представить в некоторой степени масштабы и мето­ды гонений на татар лишь за то, что они были «татара­ми», «мусульманами». Антитатарская политика царизма, православной церкви, шовинистической историографии «превратилась в национальное издевательство над татара­ми» (С.X. Алишев. Татары Среднего Поволжья в пуга­чевском восстании. Казань, 1973, с. 49).

Для самих казенных патриотов не было тайной, что та­тары не имеют ничего общего с монгольскими завоевате­лями, о чем пишет тот же Знаменский: «Сами татары на­зывают себя булгарами (булгарлы), ставя таким образом в самую непосредственную связь с этой... народностью» (П. Знаменский. Указ, раб., с. 4).

В основе рассмотрения казенными историографами Волжской Булгарии отдельно от истории Казанского хан­ства, как не связанных, населенных различными народами государств, лежит как бы практический расчет, своего ро­да доктрина, правда, шитая белыми нитками: ведь если татары являются прямыми наследниками общепризнанной высокой культуры булгар, тогда их трудно было бы наз­вать погаными, варварами, отсталым народом, и в таком свете представить в глазах других народов. Путем изобра­жения булгар и татар, в угоду политике царизма, совер­шенно различными народами была создана концепция, сог­ласно которой татары не есть потомки булгар, а значит, и культура Волжской Булгарии не имеет никакого отноше­ния к татарам. И на этой основе была сделана попытка считать эту культуру наследием другого народа, приняв­шего православие.

Под влиянием антитатарской пропаганды в русской ли­тературе, начиная с XVI, особенно с XVIII века, появляется и антитатарский «патриотический фольклор», «народные истоки» которого затем будут воспеваться и пропагандиро­ваться официозными историками и литераторами.

Вся эта пропаганда, естественно, оказала немалое влияние на формирование сознания народных масс, послед­ствия которого не изжиты полностью и сейчас, нет-нет да дают себя знать как в жизни, так и в произведениях от­дельных писателей и в работах некоторых историков. Ог­раничимся лишь одним примером, хотя они не единичны. В вышедшей двумя массовыми изданиями в издательстве «Наука» работе доктора исторических наук В. Каргалова «На степной границе» (1973) первые строки начинаются словами: «Героическая борьба русского народа и других народов нашей страны с монголо-татарскими завоевателя­ми и наследниками их недоброй славы - агрессивными татарскими ханствами - продолжалась несколько столе­тий... Взятие Казани в 1552 г., покончившее с разбойничь­им гнездом на Волге - Казанским ханством...» (Указ, раб., с. 3). выделенные нами строки достаточно ясно говорят о силе живучести старой традиции, несостоятельных тео­рий и взглядов, истоки и причины возникновения которых рассмотрены выше. Мы могли бы сослаться и на другие работы этого автора (Монголо-татарское нашествие на Русь. XIII век. М., 1966; Народ-богатырь.М., 1971 и др.), в ко­торых также отождествляются татары с монгольскими за­воевателями. Автор современных татар считает прямыми потомками этих завоевателей и родину булгар называет разбойничьим гнездом, перещеголяв этим даже дореволю­ционных официозных историков. О том, насколько подоб­ный взгляд искажает историческую правду, мы постара­лись показать выше. Здесь же было бы уместным напом­нить слова Ф. Энгельса: «Прежде всего необходимо со­хранить истинно интернациональный дух, исключающий воз­никновение какого бы то ни было патриотического шовиниз­ма» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е, т. 18, с. 500). Чтобы восстановить объективный взгляд на историче­скую действительность, как того требует научная истина и человеческий долг, обратимся к трудам российских истори­ков. Хотя экскурсы в далекую историю отношений государств и народов иногда малоприятны. Они иногда выте­кают как необходимость, но лишь для доказательства научной истины.

Историки Карамзин, Соловьев, Ключевский в своих со­чинениях насчитывают более тридцати крупных походов и набегов ушкуйников и русских князей на Великие Булгары и Казань, во время которых разрушались города и селения, страна подвергалась грабежам, много населения уничто­жалось и захватывалось в плен. В ответ на это и булгары