Юлия Сысоева. Вспомнить всё 6 страница

Путешествовать Даниил начал лет с шестнадцати. Он рассказывал, что очень не любил сидеть летом на даче и постоянно порывался куда-то съездить. Однажды он поехал к своему приятелю по семинарии в Ярославскую область, в дальнее село Кукобой, где служил его отец, а приятель уезжал туда на лето. Ехать надо было на поезде, выходить на каком-то полустанке, а проводник ввел Даниила в заблуждение и высадил его станцией раньше. Кругом леса, поезда здесь проходят редко и еще реже останавливаются на таких маленьких станциях. И пришлось Даниле двадцать километров, а может быть, и больше, идти по шпалам.

Однажды в Ярославле у него украли все деньги, остался только паспорт, который лежал во внутреннем кармане куртки. Ночь он провел на вокзале, прямо на бетонном полу, подстелив газету, а утром пошел в ближайший действующий храм и встал на паперти с протянутой рукой. Ему что-то подали, но этих копеек на билет до Москвы не хватало, тогда Данила попросил проводника взять его без билета. Ехал он на третьей багажной полке, там было ужасно душно, потолок нависал прямо над головой, и у Данилы случился сердечный приступ. С тех пор он очень не любил путешествовать на поездах, а от воспоминаний этой поездки на багажной полке у него начиналась клаустрофобия — боязнь замкнутого пространства. Но он очень любил летать на самолетах, и, если была возможность полететь, он выбирал только самолет. Он с восторгом рассказывал, как летел на маленьком самолетике в Македонию, ночью над горами и в сильную метель. Самолет трясло и бросало, за иллюминатором бушевал снежный буран. Я умерла бы от страха от такого полета, а отец Даниил сказал, что это было очень красиво и феерично и он никогда такой фантастической красоты не видел.

У него с детства была плохая дикция, и он очень страдал от этого. Его проповеди и выступления имели один недостаток: он говорил быстро и невнятно, особенно когда его мысли начинали опережать слова. Он все собирался пойти на курсы сценической речи или просто брать частные уроки. У нас на Маяковке соседка по лестничной площадке была преподавателем сценической речи, и отец Даниил хотел просить ее давать ему уроки, но из-за нехватки времени так и не собрался. Очень долго работал над собой сам, учился говорить медленнее, и всегда спрашивал меня, все ли было понятно из того, что он говорил.

Он очень хотел начать учить английский язык. Его приглашали в Таиландский университет читать лекции по теологии, а там нужен был хороший английский. При всех своих энциклопедических знаниях он был слаб в языках, английский знал на уровне пятого класса школы, пытался даже договариваться с репетиторами, но времени опять не хватало, и с английским тоже ничего не получилось.

Школа нашего поколения не давала необходимого уровня в знании иностранного языка. Говорить могли только те, кто изучением языка занимался целенаправленно. Отец Даниил мне рассказывал, что в десятом классе он занимался английским с репетитором, потому что хотел поступать в МГУ, на исторический факультет (удивительно, но сразу после школы он не собирался идти в семинарию). Ему попался репетитор, который непрерывно курил, а отец Даниил не выносил табачного дыма, у него сразу начинались приступы сильнейшей головной боли, поэтому в английском, даже с репетитором, он не продвинулся ни на йоту. Ни способностей, ни мотивации к изучению языков он не имел, его интересовало только богословие. В его дипломе Духовной академии среди сплошных пятерок стоит единственная тройка — по древнегреческому, хотя у студентов было модно изучать древние языки.

Сказать, что он любил детей, — это значит не сказать ничего. Он сам был ребенком в душе. Как-то мы наблюдали следующую детскую забаву. Отец Даниил увлекся вопросами выживания в экстремальных условиях, накупил книг и энциклопедий на эту тему. На даче ходил в лес с перочинным ножичком, искал корешки, собирал березовый сок. Мы смеялись: вот нашел батюшка себе развлечение. Потом он задумал детскую скаутскую школу, говорил, что там обязательно надо преподавать основы выживания, даже успел подобную школу организовать у себя на приходе.

Детей он всегда воспринимал как равных, они для него не были детьми во взрослом понимании. Его игры с ними были соответствующие, немного сумасшедшие: приходя домой, отец Даниил на ночь глядя устраивал с девочками шумные потасовки, от кото

рых они потом долго не могли заснуть. Когда у нас родилась первая дочь, он сказал, что будет «умиляться на нее», а когда она подросла, в шутку называл ее «дурында китайская».

Иустина родилась очень слабая, в первый час у нее была остановка дыхания, после этого она лежала в кувезе под капельницами, и врач мне сказала, что если не станет лучше, будет решаться вопрос о переводе в реанимацию.

Но на следующий день она, с некоторым сарказмом, произнесла следующую фразу: «Видимо, ваш муж хорошо молился, мы переводим девочку в общую палату». Тогда весь роддом уже знал, что мой муж священнослужитель: он приходил ко мне в подряснике, и его пускали в выписную комнату для свидания со мной, что было не положено: роддом был старой формации, с советскими традициями.

В последние годы для своих детей у него оставалось совсем мало времени, зато в храме он устроил воскресную школу и сам преподавал там. Таких уроков я, пожалуй, не видела никогда и, думаю, никогда и не увижу. Никто не сможет повторить его манеру и стиль, а главное — отношение к детям. Он не преподавал как учитель и не воспитывал как воспитатель. Кстати, сохранились видеозаписи занятий в воскресной школе храма Апостола Фомы.

Как-то отец Даниил вспоминал, что, когда он служил на Оптинском подворье, крестил в реанимации для новорожденных недоношенную девочку, которая весила всего 600 граммов. Через год девочку привели причащаться в храм. Отец Даниил сиял от счастья, он говорил, что Лиза (по-моему, ее звали так) пришла сегодня своими ножками. Для него это было действительно счастьем.

Многие часто задавались вопросом, почему отец Даниил о своих проблемах рассказывал, казалось бы, посторонним, чужим людям. Надо же думать, что и кому говорить, а он всем рассказывает про давление, про головные боли, про угрозы со стороны исламистов и так далее. И только недавно я поняла, почему так происходило: он имел детскую душу и был доверчив как дитя, а для детей не существует посторонних людей, для детей все близкие, вот поэтому он легко мог всем все рассказывать.

Однажды ночью сквозь сон мы слышим, как в детской комнате что-то упало. Звук был тихий, у нас на полу ковролин. Мы даже не обратили на это внимания, спим дальше. И тут отец Даниил вскакивает с постели и бежит в детскую. Возвращается возбужденный и рассказывает, что сквозь сон он слышит голос Божией Матери: «Почему образ Мой лежит на полу?» Он подумал, что это сон, решил спать дальше, но голос повторяется, уже настойчиво и строго: «Почему образ Мой лежит на полу?» Тут отец Даниил вскочил и побежал в детскую. Оказалось, что небольшая икона Иверской Богоматери упала с полки на пол. Потом он многим рассказывал, как слышал голос Божией Матери.

Отец Даниил был человеком неотмирным во всем, он мыслил нестандартно, зачастую шокируя людей нестандартностью своего мышления. Он был бессребреником, он не был привязан к деньгам. Он никогда не знал, сколько у него денег, сколько ему жертвуют. Очень часто он подавал милостыню не глядя. Я его упрекала, что он не считает денег, что у него в карманах всегда скомканные мятые купюры, у него и кошелька никогда не было. А он мне говорил, что «не считает нужным» считать деньги, он знает, что Господь кормит его со Своей руки. Вот так просто и говорил: «Господь кормит меня со Своей руки».

Расскажу о том, как Господь ему подавал. Он по натуре был романтиком, и однажды мы с ним отправились на поиски земель его предков — это самая глушь Владимирской области, где-то в Мещерских лесах. Заехали по дороге во Владимир, попытались узнать что-то в архивах, ничего не узнали. Потом поехали искать его родовую деревню, которая не на каждой карте и есть, потому что она давно нежилая. Где-то по дороге посадили машину в грязь по самое брюхо и дальше пошли пешком. В тот

день мы все-таки нашли место, где стоял дом его прадеда. Радовались тогда, чувствовали себя юными следопытами и первооткрывателями. Машину нам помог вытащить из грязи один добрый человек. Ехали в Москву, обсуждали, какие красивые там места, а главное, такие уединенные, кругом пески и живописные сосняки, темная лесная речка в кувшинках и цветущих диких ирисах и люпинах, луга с перелесками...

Я тогда сказала, что здорово было бы эту землю выкупить, будет у нас и у наших детей земля его предка. Он загорелся этой идеей и через три года, что удивительно, нашел время туда поехать, даже начал оформлять бумаги. И вот пришла пора землю выкупать, денег нет, но отец Даниил об этом совершенно не беспокоится. Земля стоила 150 тысяч, сумма для нас огромная, а мы всегда с ним жили более чем скромно и накоплений почти никогда не имели. Но землю он купил, а на какие деньги — мне не сказал, видно, это было его маленькое чудо, которое он захотел скрыть, и рассказал мне об этом уже за месяц до своей смерти. Оказывается, пошел он на требу, квартиру освящать, ему дали конверт, и он, как всегда, не глядя, положил его в карман. Думаю, этот конвертик в кармане еще и полежал, он редко в конверты заглядывал. И вдруг он обнаруживает, что там лежит аккурат 150 тысяч, ни больше ни меньше!

Потом он поставил там небольшой домик, говорил, что это будет его скит, что будет ездить туда отдыхать в тишине и в уединении. Но, видимо, его сердце рвалось совсем в иную тишину. Устал он очень в последнее время, устал от тяжести, которую нес на своих плечах каждый день. Так и не сподобился он в своей избушке в земной тишине посидеть, сразу в небесную и отправился.

С этой избушкой у меня был чудесный случай. Уже осенью 2010 года поехали мы с друзьями и с Дорофеей проведать скит (так у нас это название и прижилось, мы называем это место — «скит отца Даниила»), хотели грибы пособирать и побыть в этой земной тишине, пока небесной не сподобились. Было это на Воздвижение Креста Господня. Все помнят засушливое лето 2010 года, как горели леса, как задыхалась в смоге средняя Россия. Поэтому трава вокруг избушки была такая сухая, что хрустела под ногами. В этом месте никакого электричества нет, и мы весь вечер сидели у костра. Недалеко от нашей полянки стоял большой пень от сломанной березы, который в темноте и при лунном свете напоминал нам фигуру в капюшоне и с косой. И тут мы сделали глупость: мы решили этот пень сжечь и, недолго думая, подожгли его. К утру он потух, только маленький дымок поднимался. Поехали на Литургию, вернулись, пообедали и решили ехать за грибами. Пенек чуть-чуть дымился. А когда вернулись, увидели, что поляна вокруг пня полыхает огнем, а какой-то бородатый человек этот огонь тушит. Мы тоже похватали лопаты, топоры, бросились тушить — и поняли, что если бы не этот человек, то сгорело бы все, и скит отца Даниила тоже бы сгорел. Место это очень глухое, и за два дня нашего пребывания там мы не встретили ни одного человека. А тут случился пожар, и Господь послал нам спасателя, да еще оказалось, что наш чудесный спасатель — священник из одного глухого посе- лочка с веселым названием. И он как будто случайно проезжал мимо нашей избушки на велосипеде. Тут мы еще раз убедились, насколько все в руках Божиих и насколько отец Даниил нам во всем помогает.

Меня часто спрашивают, был ли отец Даниил аскетом. Скорее, он был внутренним аскетом, не внешним. Некоторые думают, что он бдел ночами, соблюдал сухоядение и так далее. Нет, он любил и поспать, и телевизор посмотреть, и музыку послушать, в компании посидеть, повеселиться. Но, несмотря на его гиперобщительность, в нем совершенно не было пустого празднословия, потому что все его разговоры всегда сводились к Богу. Он был очень веселым человеком, очень радостным, радость его просто переполняла, зачастую — как будто бы неземная. На праздники он служил настолько радостно и небуднично, что люди, стоявшие в храме, буквально заражались от него этой радостью, даже не осознавая этого. Мне многие говорили, что он умел одаривать радостью. На пасхальной службе он буквально весь сиял и кричал «Христос Воскресе!» как ребенок, и люди тоже начинали сиять. В этом он был безыскусен и непосредственен.

Еще у него был удивительный дар — он практически наизусть знал Писание, но это тоже было следствием того, что Бог ему был поистине интересен, причем постоянно интересен. Насколько мне, например, подчас сложно заставить себя молиться или читать святых отцов, то у него это было такой же потребностью, как потребность сна или еды. И если мне приходится себя понуждать и пересиливать, то он не мог жить без постоянного познания Господа. Этому очень хочется у него поучиться.

Давайте закончим на радостной ноте. Многим людям он сумел подарить счастье, радость и утешение, и в этом его заслуга. Я не могу скорбеть по этому человеку. Его жизнь и его уход — пример всем нам, как надо любить Христа. Страсти и страдания, слабости и болезни — все растворяется в любви Христовой. Как-то, перечитывая послания

апостола Иоанна, я обнаружила, как открытие, что там все о любви, и только о любви. Раньше я не понимала, насколько отец Даниил жил любовью, осмысление пришло уже после его ухода. Мне до сих пор некоторые люди выражают соболезнования, а я недоумеваю, как можно соболезновать о нем, как можно скорбеть о человеке, который этот тесный и серый мир поменял на полноту жизни и теперь встречается с величайшими людьми истории человечества, пророками и, может быть, с Самой Пречистой Девой и Ее Сыном. Как скорбеть об этом? Он сам говорил, замечательно будет встретиться с пророками, со святыми, поговорить с ними... И я радуюсь о нем. Его нынешнего я ощущаю более реальным, чем того, земного, Даниила. И это сложно выразить словами. Здесь уже не надо слов.

Это был — неизвестный нам Даниил.

Послесловие