В. Н. Деревенько. 12 страница

11) В документах, собранных Сергеевым по Царскому делу и касавшихся той или иной деятельности советских представителей, совершенно отсутствовали:

а) фотографии различных деятелей, причастных к преступлению;

б) биографические сведения об этих деятелях, их характеристика, описание наружности, приметы;

в) сведения о составе главнейших Екатеринбургских советских органов власти;

г) частная переписка различных деятелей и данные о связях, с одной стороны, с Москвой, с другой стороны, с жителями города.

Единственным документом в этом роде являлось письмо Янкеля Юровского к доктору Архипову, найденное и отобранное чинами уголовного розыска. Содержание письма, с сохранением орфографии, следующее:

“Кенсорин Сергеевич, в случае моего отъезда на фронт я во имя наших с Вами отнош надеюсь не откажете моей старой маме в содействии в случае преследований ее только за то что она моя мать. Вы конечно нанимаете что о моем местопребывании она ничего знать не будет уж только по томучто и я этого не знаю, но и в том случае еслиб я это знал то разумеется этого ей не сказал бы просто для чистоты ея совести наслучай еслиб ее допрашивали. Я обращаюсь к Вам еще и потому что Вы строгий в своих принципах даже при условиях гражданской войны и при условии коща вы будете у власти. Я имею все основания полагать что Вы с Вашими принципами останетесь в одиночестве но всеж Вы съумете оказать влияние на то чтоб моя мать которая совершенно не разделяла моих взглядов виновная следовательно только в том что родила меня, а также в том что любила меня. Я значить на случай падение власти советов в Екатер. дать ей приют на время возможного погрома или предупредить и самый разгром квартиры принимая внимание что я не продавал дела чтоб не остав. служ. без работы которые очень и очень далеки от большевизма. Это может быть предсмертное письмо надеюсь ято не ошибусь обращ. к вам. Я. М. Юровск…”

Письмо характерное, как по содержанию, так и по грамотности, для одного из крупнейших, местных деятелей советской власти в Екатеринбурге, и несомненно было бы полезно иметь такие же документы других главнейших руководителей преступных замыслов и вершителей судеб многострадальной России. Служащие комиссара Янкеля Юровского, даже не будучи большевиками, имеют полное право заниматься не национализированным трудом, потому что работают на благо комиссара; остальной же русский народ права на это не имеет. Янкель Юровский не имеет сочувствия к своим взглядам ни среди своих служащих, ни даже у своей матери; охранной команде, которой он начальствует в Ипатьевском доме, он, видимо, тоже по несочувствию во взглядах, не доверяет; перед всем обществом Урала лжет, боясь правды, тоже, очевидно, не рассчитывая на сочувствие во взглядах. И тем не менее и сам он себя считает, и советская власть именно его-то и признает выразителем воли народа, представителем народной власти. В 1917 году Лейба Бронштейн, свергнув власть Аарона Керенского, крикнул народу: “Мы опрокинули власть Керенского, мы повалили ее навзничь и, наступив ногой на грудь, крикнули всероссийскому рабочему и крестьянину: придите и возьмите ту власть, которая единственно принадлежит народу…” Как в этот момент он, вероятно, дико и Дьявольски хохотал в душе над теми, кто его слушал.

При разборке документов в бумагах графини Гендриковой пришлось наткнуться на ее показание, данное следственным властям по поводу приезда в Тобольск Маргариты Хитрово. Тут же хранилась и остроумная сатира Анастасии Васильевны в стихах по поводу того переполоха среди властей, который произвела эта молодая, но легкомысленная барышня своим приездом и манерой держать себя, совершенно не желая этого, как заговорщица. При обследовании этих документов оказалось, что действительно приезд в Тобольск Маргариты Хитрово испугал даже Керенского, который в середине августа прислал прокурору Тобольского суда следующую телеграмму: “Из Петрограда. Вне очереди.

Расшифруйте лично и если комиссар Макаров или член Думы Вершиниц Тобольске, то их присутствии.

Предписываю установить строгий надзор за всеми приезжающими на пароходе в Тобольск, выясняя личность и место, откуда выехали, равно как путь, которым приехали, а также место остановки. Исключительное внимание обратите приезд Маргариты Сергеевны Хитрово, молодой светской девушки, которую немедленно арестовать на пароходе, обыскать, отобрать все письма, паспорты и печатные произведения, все вещи, не оставляющие личного дорожного багажа; деньги; обратите внимание на подушки; во-вторых, имейте в виду вероятный приезд десяти лиц из Пятигорска, могущих впрочем прибыть и окольным путем. Их тоже арестовать, обыскать указанным порядком. В виду того, что указанные лица могли уже прибыть Тобольск, произведите тщательное дознание и случае их обнаружения арестовать, обыскать тщательно, выяснить, с кем виделись. У всех, кого видели, произвести обыск и всех их впредь до распоряжения из Тобольска не выпускать, имея бдительный надзор. Хитрово приедет одна, остальные, вероятно,' вместе. Всех арестованных немедленно под надежной охраной доставить Москву прокулату. Если они или кто-либо из них проживал уже Тобольске произвести тотчас обыск доме, обитаемом бывшей Царской Семьей, тщательный обыск, отобрав переписку, возбуждающую малейшее подозрение, а также все не привезенные ранее вещи и все лишние деньги. Об исполнении предписания, по мере осуществления указанных действий, телеграфировать шифром мне и прокулату Москву, приказания которого подлежат исполнению всеми властями. Прошу Макарова или Вершинина телеграфировать, какой у них шифр. № 2992. Министр Председатель Керенский”.

Во исполнение этого предписания 18 августа 1917 года прокурорским надзором и чинами милиции произведены были обыски у Хитрово и других лиц, проживающих в Тобольске, и у которых Хитрово успела побывать по своем приезде в город, не давшие однако положительных результатов, причем Хитрово была все-таки арестована и отправлена под надежной охраной в Москву. Вся переписка по этому делу заканчивается телеграммой прокурора Московской судебной палаты Стааля от 21 сентября 1917 года, из которой видно, что дело Хитрово прекращено и препятствий к приезду ее в Тобольск не встречается.

Можно думать, что весь переполох был вызван тем, что Хитрово, уезжая из Петрограда, вся закуталась в пакеты и корреспонденцию, которую она набрала для всех Тобольских узников, а с дороги посылала своим родным открытки, в которых сообщала: “Я теперь похудела, так как переложила все в подушку”. Но интерес приведенных документов, конечно, не в Маргарите Хитрово, а в “Министре Председателе Керенском”, олицетворявшем собою русскую власть, даровавшую России свободу и освобождение от полицейского режима и произвола Царизма. Пусть те, кто страдал от полицейского режима Царизма, забыв на минуту свои к нему симпатии или антипатии, откровенно скажут - есть ли разница в предписании, данном Керенским, с предписаниями былого времени Плеве, Курлова и им подобных лиц? Надо сознаться - никакой, все то же: ни предъявления вины, ни указания на закон, ни определения преступности, ни даже малейшего, какого-нибудь примитивного указания, кого хватать из подлежащих приезду из Пятигорска, ничего. Хватай, сначала арестуй, обыскивай и высылай арестантом в Москву. Не все тот же ли это произвол?

 

Разобранные вещи в достаточной мере указывали на то, что живыми Члены Царской Семьи никуда из Екатеринбурга не уезжали. Они не могли по существу своих натур, их религиозности сами уничтожить Свои Святыни, растоптать символы Православной Церкви, и скорее предпочли бы погибнуть, чем купить свою жизнь отдачей души дьяволу.

За сохранение своих душ Они и отдали свою земную жизнь.

“Они, Государь и Государыня, больше всего боялись, что Их увезут куда-нибудь за границу. Этого Они боялись и не хотели”.

“Народ, - говорил Государь, - добрый, хороший, мягкий. Его смутили худые люди в этой революции. Ее заправилами являются “жиды”. Но это все временное, все пройдет. Народ опомнится и снова будет порядок”. Так передавала Их слова Клавдия Битнер, учительница Детей в Тобольске.

 

 

ВЕЩЕСТВЕННЫЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

 

 

В основание работ этой области следственного производства Соколов положил чрезвычайно детальный, последовательный и всесторонний метод изучения и исследования физического состояния и истории происхождения каждой отдельной вещицы, обгорелого кусочка, уголька, земли, документа, телеграммы, записки, всего, что так или иначе привлекало внимание следствия и могло относиться к совершившемуся в Ипатьевском доме преступлению.

Прежде всего Соколов точно устанавливал место, время и обстоятельства нахождения предмета или его изъятия; затем путем экспертизы специалистов определял род, свойства, качество и назначение исследуемого вещественного доказательства, а если оно составляло только часть целого предмета, то путем той же экспертизы определял данные этого цельного предмета. Далее, если на предмете имелись повреждения, то выяснялся характер и причины этих повреждений, а путем допросов и предъявления сведущим лицам устанавливалось, кому принадлежал или мог принадлежать данный предмет, или на ком была замечена такая именно вещь. Таким образом, определялся владелец вещи, или первоисточник ее происхождения, или первоисточник ее нахождения. Если имелось несколько однородных вещественных доказательств, но найденных или изъятых в разных местах, то путем новых экспертиз устанавливалась тождественность их между собой, а путем допросов и логических анализов обстоятельств выяснялись причины и следствия нахождения тождественных вещественных доказательств в разных местах.

Таким методическим путем исследования и изучения, соответственно запротоколированных, Соколов подходит к логически вытекающим из них фактам, обстоятельствам, сопровождавшим совершение преступления. Так, какой-нибудь маленький медный винтик, найденный Сергеевым в пепле печки в комнате Великих Княжен в доме Ипатьева, после применения к нему Соколовым метода исследования, оказывался принадлежавшим к очень хорошей дамской обуви заграничного происхождения; что тех же качеств и свойств винтик нашелся в кострище в районе “Ганиной ямы”, где он подвергся сильному действию огня и откуда такой же винтик вместе с обуглившимися кусочками кожи самой обуви, угольками из этого кострища, глиной с площадки, где было кострище, и лопаткой со следами той же глины, попадал на дно шахты. И обратно, пуля автоматического заграничного револьвера, найденная на дне шахты, при промывке Шереметьевским ила, с приплюснутым концом, как бывает от удара о человеческую кость, оказывалось, была раньше тоже в кострище, где подверглась действию сильного огня, а сюда, вероятно, попала с телом одного из убитых Членов Царской Семьи из комнаты нижнего этажа Ипатьевского дома, где в полу оказалась застрявшей такая же точно пуля, прошедшая лишь через мягкие части человеческого тела, но увлекшая за собой все-таки немного крови, впитавшейся в дерево, и немного шерстинок материи защитного цвета, похожей на рубахи, какие носили Государь Император и Наследник Цесаревич. И, вероятно, эта пуля как раз вошла бы в автоматический револьвер системы Кольта, бывший, по показаниям свидетелей, в руках Янкеля Юровского.

Логические окончательные выводы из приведенных примеров довольно ясны: в первом случае на кострище у шахты сжигалась обувь Великих Княжен, а во втором - пуля попала в кострище, выпав из сжигавшегося тела.

Вещественные доказательства при таком методе изучения как бы начинали говорить сами по себе, подтверждая своей историей показания свидетелей, или уличая их в неправильности показания, а иногда и совершенно опровергая. С другой стороны, рассказ свидетеля или участника преступления получал большую определенность, выпуклость и яркость от иллюстрирования его такими исследованными вещественными доказательствами. Всякое увлечение предвзятыми предположениями отпадало, так как экспертиза, ставившаяся в рамки научности, являлась определенным контролером для всякой идеи. Так, предположение, что тела выносились из дома Ипатьева через парадное крыльцо нижнего этажа на Вознесенский переулок, а не во двор, не нашло себе подтверждение в экспертизе каких-то пятен, похожих на кровь, на пороге этого крыльца, так как не дала реакции на кровь, что впоследствии подтвердилось окончательно показаниями Павла Медведева и Анатолия Якимова, участвовавших в выносе тел.

Если вопрос касался изучения и исследования какого-нибудь советского документа, то, не оставляя основных принципов метода, работа дополнялась освещением документа путем сличения с черновиками, розысками на телеграфах, в разных учреждениях, конторах и т. п. местах, имевших то или другое отношение к данному документу. Таким путем удалось, например, установить, что бывший кронштадтский матрос Хохряков, участвовавший в перевозке Царских Детей из Тобольска в Екатеринбург, был в Тобольске уже 14 марта, то есть задолго до приезда туда командированного официально из Москвы Яковлева, имел непосредственные сношения с Москвой, Екатеринбургом, Тюменью, Ишимом, а объявился в Тобольске как лицо, имеющее отношение к Царской Семье, только 26 апреля, уже после отъезда Яковлева. Кроме того, он все время называл себя в Тобольске только председателем местного совдепа, а оказался потом “уполномоченным всероссийскими исполнительными комитетами советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов”, то есть совершенно исключительным лицом.

Или другой пример: Екатеринбургский областной совет объявляет официально о расстреле бывшего Царя Николая Романова 21 июля. Между тем оказывается, что объявление это, с пропуском в черновике его чисел месяца, было составлено еще до убийства Царской Семьи в виде телеграммы, которая была послана в Москву Янкелю Свердлову как проект объявления, еще утром 16 июля, то есть часов за 18 до совершения преступления, а затем вторично официальное уведомление о расстреле посылалось в Москву телеграммой 18 июля, то есть через полтора суток после убийства. Это указывает, что, помимо существовавшего официального отношения органов центральной советской власти к совершившемуся в Екатеринбурге преступлению, между отдельными членами советской правительственной сети имели место еще и частные общения по вопросу об убийстве Царской Семьи.

Этот вопрос будет еще разбираться при изучении новых вещественных доказательств, добытых последовавшим следственным производством. Здесь же уместно сказать, что Войков, один из тех 30 большевистских главарей, которые были привезены из Швейцарии в Петроград в запломбированном вагоне, и занимавший в Екатеринбурге должность областного комиссара снабжения и члена президиума областного совета, на вопрос некоторых дам, служивших у него в комиссариате: “Почему так усиленно скрывают подробности смерти Николая II”, ответил: “Мир об этом никогда не узнает”. Если бы инициатива и план убийства Царской Семьи исходили бы от исполкомов советской власти, то едва ли Войков имел бы основания дать такой горделивый и убежденный ответ, так как при многолюдстве состава исполкомов нельзя было рассчитывать на безмолвие со стороны всех членов этих голосистых учреждений, Еврей Войков мог дать такой ответ, только зная, что идея преступления составляет принадлежность очень ограниченного числа лиц, входивших в состав органов советской власти, и таких лиц, которые не остановятся ни перед какой провокацией, если бы сам факт уничтожения всех Членов Царской Семьи выплыл бы наружу, лишь бы укрыть истинных вдохновителей этого антихристианского, сатанинского, кошмарного преступления.

Войков выразился не вполне точно; мир никогда не увидит тел убитых Членов Августейшей Семьи, но узнать, почему усиленно скрывались подробности преступления - наверное, узнает; правда, если только захочет и сможет позволить себе признать правду…

 

Раньше чем продолжать следственное производство, Соколову пришлось указанным выше методом изучить всю ту массу вещественных и документальных доказательств, которая уже имелась при деле, но не была использована Сергеевым. Работа была очень большая, важная, но потребовавшая очень много времени: на нее ушли февраль и март месяцы, и то закончить в полной мере в этот срок не удалось. Работа продолжалась все время потом, пополняясь все новыми и новыми данными, по мере того как развивалось исследование во всем его объеме. Сводя ныне результаты всей работы по изучению преступления, можно отметить, что те вещественные доказательства, которые были собраны еще Сергеевым, дали для дела следующие определенные указания:

1) В конце июня и начале июля 1918 года Уральский областной военный комиссар и член президиума областного совета, влиятельнейший из советских деятелей Екатеринбурга, Исаак Голощекин находился в Москве. Жил он там у своего соплеменника, председателя президиума центрального исполнительного комитета Янкеля Свердлова, тоже виднейшего деятеля советской власти. В это время в ЦИК, в связи с общим положением на внешних и внутренних фронтах, обсуждался вопрос о дальнейшей судьбе Августейших ипатьевских Узников, и, по-видимому, официальной центральной властью было дано в Екатеринбург распоряжение подготовить все необходимое для вывоза куда-то Царской Семьи из этого города.

Но Янкель Свердлов и Исаак Голощекин были озабочены еще и в другом отношении: они имели какие-то данные опасаться, что судьба Царской Семьи в Екатеринбурге может разрешиться помимо их намерений, их воли, и с этой точки зрения их очень заботила благонадежность охраны, существующей в Ипатьевском доме над Царской Семьей, о чем 3 июля Исаак Голощекин и счел нужным запросить Екатеринбург.

2) Для организации дела, согласно указаний центра, в Пермь командируется областной комиссар финансов, кажется, тоже еврей, пьянчуга, “никчемуший человек”, но тоже знакомый Янкеля Свердлова. Он теперь занимает в Москве большое место в совнархозе. В Перми формируется какой-то особый поезд; для несения при нем охранной службы посылаются люди из Екатеринбурга, особо надежные, из состава “особого” отряда Исаака Голощекина. Поезд должен был выдвинуться на какую-то станцию.

3) По поводу же беспокойства Янкеля Свердлова и Исаака Голощекина в благонадежности охраны, 4 июля Белобородов отвечает Исааку Голощекину, что “опасения напрасны”, так как ими приняты уже соответственные меры, произведены замены в составе охраны. 4 июля внутренний караул, который несли охранники из рабочих Злоказовской фабрики, был заменен 10 палачами из отряда, состоявшего при Екатеринбургской чрезвычайной следственной комиссии и которых свидетели и охранники называли “латышами”. Состоявший комендантом Авдеев и его помощник Мошкин, тоже бывшие рабочие Злоказовской фабрики, также были сменены, и взамен их назначены: комендантом дома Янкель Юровский, занимавший очень большое положение в чрезвычайной следственной комиссии, по крайней мере, когда Янкель Юровский бывал на заседаниях комиссии, то председательствовал он, а не Лукоянов, числившийся официально председателем ее, и помощником Янкеля Юровского - Никулин, тоже из состава чрезвычайки, носивший там кличку “пулеметчика” за массовые расстрелы, произведенные им.

4) В добытых различных документах не имеется никаких следов того, чтобы это первоначальное решение официального советского органа власти о вывозе Царской Семьи из Екатеринбурга было бы им же отменено. Между тем с возвращением Исаака Голощекина от Янкеля Свердлова в Екатеринбург здесь начинает чувствоваться изменение идеи, как разрешить судьбу Царской Семьи, и главное руководство этим вопросом принимает на себя именно Исаак Голощекин. Эта новая идея держится Исааком Голощекиным и его ближайшими сотрудниками, по-видимому, в большой тайне, но тем не менее влияние ее все же проскальзывает в официальных распоряжениях Белобородова, касающихся подготовки вышеупоминавшегося поезда. Так, 7 июля Сыромолотову была послана такая телеграмма: “Если поезд Матвеева еще не отправлен, то задержите, если отправлен, принять все меры к тому, чтобы он был задержан в пути и ни в коем случае не следовал месту, указанному нами. Случае ненадежности нового места стоянки, поезд вернуть Пермь. Ждите шифрованную. Белобородов”.

Если содержание этой телеграммы еще давало основание думать, что на задержку поезда могли повлиять обстоятельства чисто внешнего характера - угроза тому месту, куда должен был прибыть поезд, со стороны противника, то следующая телеграмма, посланная Сыромолотову же 8 июля, не оставляет сомнений в том, что этому поезду уже не придавалось значения такой исключительной важности, как было раньше, когда для охраны его были посланы люди специального отряда Исаака Голощекина: “Если можно заменить безусловно надежными людьми команду охраны поезда всю смените пошлите обратно Екатеринбург. Матвеев остается Комендантом поезда. Замене сговоритесь Трифоновым. Белобородов”. Очевидно, что для новой идеи и эти особые люди понадобились Исааку Голощекину в Екатеринбурге.

5) Эти люди “отряда особого назначения” при военном комиссаре Исааке Голощекине в период 17 - 19 июля несли охрану района “Ганиной ямы”, где скрывались тела убитых Членов Царской Семьи.

6) В конце апреля 1918 года, перед перевозом Царской Семьи из Тобольска в Екатеринбург, состоялось особое заседание президиума областного совета, на котором, как уже указывалось, дебатировался вопрос об уничтожении Царской Семьи. И тогда по поводу этой перевозки были сношения с центром, и от него были указания. На этом совещании, по свидетельству Саковича, главная роль принадлежала евреям Голощекину, Сафарову и Войкову, латышу Тупетулу и русскому рабочему Белобородову.

Перед совершением преступления было тоже особое секретное совещание, главная роль на котором принадлежала евреям Голощекину, Юровскому и Чуцкаеву и русскому Белобородову, а присутствовали еще Петр Ермаков и члены чрезвычайки: Лукоянов, Сахаров и Горин. Это совещание происходило в комнате № 3 Американской гостиницы, где помещалась чрезвычайная следственная комиссия. Председательствовал на заседании, обсуждавшем план убийства, Янкель Юровский.

7) 16 июля днем Исаак Голощекин и Янкель Юровский (возможно, что с ними был и Белобородов) ездили на легковом автомобиле в Коптяковский лес. Там у встречных местных жителей они расспрашивали про состояние дорог и интересовались проходимостью для автомобиля боковых маленьких дорожек.

8) 16 июля под вечер Янкель Юровский отобрал у всех охранников-рабочих револьверы, хотя все “латыши” имели свои револьверы. Распоряжение было выполнено Павлом Медведевым, который все отобранные револьверы принес в комендантскую комнату и сдал Янкелю Юровскому.

9) 16 июля около 12 часов ночи в дом Ипатьева приехали: Исаак Голощекин, Белобородов, Петр Ермаков, Александр Костоусов и, по-видимому, матрос Хохряков. К этому времени из состава постоянной охраны в доме находились: Янкель Юровский, его помощник Никулин, начальник охранного отряда Павел Медведев, разводящий Анатолий Якимов и 10 “латышей” из чрезвычайки.

10) После смерти матроса Хохрякова, убитого на фронте, его револьвер системы Кольта попал к начальнику интернационального отряда в Перми Оржеховскому, который дорожил им как “историческим”, так как, по его словам, из него будто бы был убит бывший Государь Император.

К таковым выводам приводило изучение и исследование документов, уже имевшихся при деле и определявших деятельность советских главарей в период, предшествовавший совершению убийства.

Далее путем такого же методического изучения следующей группы вещественных доказательств, из числа уже состоявших при следственном деле, устанавливались следующие данные, относящиеся к периоду совершения самого преступления:

· Найденные у шахты в районе “Ганиной ямы” разбитый образок Николая Чудотворца, складная кожаная карманная рамочка и железка - обруч от тулии фуражки принадлежали бывшему Государю Императору. Из этих предметов - образок в мешочке, связанном Императрицей, Государь носил на шее, а рамочку с фотографией Государыни-невестой - в боковом кармане, и никогда с ней не разлучался.

· Обгорелый кусок лиловой материи был от юбки Государыни Императрицы; Ей же принадлежала жемчужная серьга и большой бриллиант, который был зашит в пуговице костюма одной из Великих Княжен.

· Разбитый образок Св. Гурия, Самона и Авива принадлежал Великой Княжне Татьяне Николаевне; Кульмский изумрудный крест, топазовые бусины и четыре больших пуговицы принадлежали Великим Княжнам, причем пуговицы были от Их синих дорожных костюмов.

· Маленькая медная пряжка с гербом, гербовые пуговицы и кусок обгорелого сукна принадлежали Наследнику Цесаревичу; пуговицы и сукно были от Его шинели работы петроградского портного Норденштрема, а пряжка от кожаного пояса солдатского образца.

· Вставная верхняя челюсть и кусок черного с белыми полосками сукна - доктора Боткина, причем сукно было от его пальто.

· Простая запонка и застежка от галстука - кого-нибудь из слуг, состоявших при Царской Семье.

· Части шести корсетов, найденные в кострищах в районе “Га-виной ямы”, были совершенно тождественны с частями таковых же предметов, найденных в пепле печей дома Ипатьева. Некоторые сохранившиеся клейма, узоры на железках и кусочки обуглившейся материи указывали, что корсеты были очень хорошей работы заграничного производства и пять из них могли принадлежать только членам Царской Семьи, а один - Демидовой.

· Найденные в кострищах и в шахте пряжки и застежки от женских подвязок, пряжки от мужских помочей и хлястиков, крючки, петли, кнопки и пуговицы вполне соответствовали по однородности таковым же предметам, извлеченным из пепла в печах дома Ипатьева. При этом экспертиза распределяла эти предметы по качеству на предметы заграничного производства и на предметы более простой русской мануфактуры.

· При переезде из Тобольска в Екатеринбург все наиболее ценные вещи были зашиты Великими Княжнами в костюмах и лифчиках, находившихся на Них. Экспертиза установила, что находившиеся в районе шахты и в шахте кусочки драгоценностей имели определенные следы отделения их от целого каким-то рубящим оружием. Остается допустить, что Исаак Голощекин и Янкель Юровский для сокрытия тел разрубали их на части.

· Найденный в шахте человеческий палец был отрезан, а не оторван. По заключению экспертизы он принадлежал скорее всего женщине средних лет, привыкшей к маникюру.

· Куски веревки, валявшиеся у шахты, были от какой-то увязки; веревка была новая; ее не развязывали, а тоже перерубали или разрезали.

· Во время сокрытия тел в районе “Ганиной ямы” все работы выполнялись людьми особого конного отряда Верх-Исетского военного комиссара Петра Ермакова. Эти же люди несли ближнюю охрану непосредственно района “Ганиной ямы”.

· Сбор и упаковку драгоценных вещей в доме Ипатьева производили 17 июля Исаак Голощекин, Янкель Юровский и Белобородов, пользуясь помощью разводящего Ивана Старкова и “латышей”. Разборкой и упаковкой вещей из каретного сарая в течение 17, 18, 19, 20 и 21 июля занимались Никулин и какой-то еврей, вызванный Янкелем Юровским из чрезвычайки.

· После совершения преступления, 19 июля вечером, Исаак Голощекин поехал в специальном вагоне-салоне в Москву, причем вез с собой в салоне три тяжелых не по объему, простых ящика, в которых, по его словам, были “образцы снарядов для Путиловского завода”. Останавливался он в Москве опять-таки у Янкеля Свердлова; пробыл пять дней, и в том же вагоне поехал в Петроград, но ящиков с ним уже не было.

Таковы были данные изучения уже имевшихся вещественных доказательств, относившихся к периоду совершения преступления. Дальнейшая сборка вещественных доказательств и их исследование велись параллельно с прочими работами следственного производства, а потому о них и будет говориться в соответственных отделах. Наличный материал уже в достаточной мере намечал степень участия различных советских деятелей в убийстве Царской Семьи и те связи, которые в этом отношении существовали между отдельными деятелями в Екатеринбурге с деятелями центральной власти в Москве. Исследование в мере возможности постаралось собрать данные для характеристики и оценки этих деятелей, но, к сожалению, источники, которыми можно было располагать на месте, были слишком недостаточны, а личности слишком темными, чтобы представить их физиономии в исчерпывающем для истории виде. Параллельно исследование постаралось выяснить и работников исполнительного характера, которыми руководители злодеяния пользовались для приведения в исполнение своего гнусного и кровавого замысла.

 

 

ИСТОРИЧЕСКИЕ МЕСТА

 

 

Когда идти по Вознесенскому проспекту от вокзала Екатеринбург 1-й, то, поднявшись в гору, выходят на обширную прямоугольной формы Вознесенскую площадь, самую, пожалуй, высокую часть города Екатеринбурга.

Налево на углу этой площади высятся старинной архитектуры белые здания с колоннами Харитоньевских палат, известных из исторического романа “Приваловские миллионы”. Дальше, еще левее, в глубине площади красуется величественный и стройный, весь белый Вознесенский Собор.

Направо от проспекта, на противоположном от Собора крае площади, там, где пологая вершина горы уже начинает понижаться и где вливается в проспект Вознесенский переулок, на самом углу - хорошенький небольшой, барский, белый особнячок. Это ныне исторический дом - дом Ипатьева.

 

В январе 1919 года, ко времени перехода следственного производства в руки Н. А. Соколова, на крыше Ипатьевского дома развевался бело-зеленый флаг: это генерал Гайда, назначенный Командующим Сибирской армией, приказал занять его под свой штаб. Только по усиленным представлениям прокурора окружного суда три комнаты в доме Ипатьева не занимались штабными столами и не посещались многочисленной, повсюду толпившейся штабной и посторонней публикой. Это были: угловая комната, служившая спальней бывшему Государю и Государыне; соседняя с ней, комната Великих Княжен, и в нижнем этаже - комната, где было совершено злодеяние, сохранявшая еще на стенах и полу кровяные брызги великих мучеников Августейшей Семьи. Комнаты эти были заперты, а последняя, кроме того, и запечатана печатью окружного суда.