В. Н. Деревенько. 9 страница

Если бы в Екатеринбурге между военными властями, занимавшимися расследованием, с одной стороны, уголовным розыском - с другой, и гражданским следствием - с третьей, существовали нормальные взаимоотношения, сотрудничество и доверие в достижении одной цели, то, вероятно, даже при наличии рассмотренных выше материалов, дело о расстреле бывшего Государя Императора было бы уже значительно более освещено и раскрыто, чем это оказалось в действительности к 22 января. Много времени для раскрытия истины было потеряно; много следов преступления успело сгладиться и исчезнуть безвозвратно, а Исааки Голощекины, Янкели Свердловы - из одного лагеря, и Соловьевы и Марковы - из другого продолжали успешно творить свое дело, злое дело, на Руси и для России. Выше уже говорилось, что прокурор Иорданский, по его словам, стремясь улучшить положение дела, определял для наблюдения к отдельно работавшим организациям товарищей прокурора, но указанные уже причины внутреннего характера, а часто и личного свойства не помогали объединению работы в одном направлении и дружном усилии. Мало того, товарищ прокурора Пермского окружного суда Тихомиров не только не содействовал своему прокурору Шамарину в деле собственного направления работы уголовного розыска, но, обратно в тайне, всецело, несмотря на предупреждения прокурора, поддерживал ложность путей, избранных уголовным розыском в работах по царскому делу. Уже после передачи дела следователю Соколову и ликвидации деятельности военно-уголовного розыска, прокурору Шамарину было предъявлено на заключение дознание, изъятое от бывших чинов уголовного розыска. Шамарин, ознакомивший с ним и с определявшейся в нем деятельностью Тихомирова, был вынужден высказать в заключение: “Я теперь ясно вижу, что моих советов Тихомиров не послушался и свою деятельность, направленную на рекламирование и восхваление деятельности Кирсты, от меня скрыл”.

Могло ли что-нибудь подобное быть в прежнее время, чтобы товарищ прокурора тайно от своего патрона входил в соглашение и поддерживал лицо уголовного розыска, с деятельностью которого не был согласен прокурор? Такое положение могло создаться только как результат разврата, внесенного керенскими судебными реформами и общей расшатанностью моральных начал, как наследие революции 1917 года. Можно ли было при таких условиях ожидать, чтобы правда о злодеянии, совершенном Исааком Голощекиным и Янкелем Юровским в Ипатьевском доме, вышла бы когда-нибудь наружу?

Когда в Омске обсуждался вопрос о рамках, которые должны быть определены для расследования и следствия по Царскому делу, и Верховному Правителю доложено было о размерах и характере злодеяния, совершенного советскими властями в Ипатьевском доме, то адмирал Колчак возмущенно заметил: “Как же мне докладывал министр юстиции, что Царская Семья была в Перми и что даже Великой Княжне Анастасии Николаевне удалось бежать?”

Очевидно, и в Омске министру юстиции Старынкевичу версия, распущенная Кирстой и Тихомировым, была почему-то более по сердцу, чем данные официального следствия. Старынкевич - социалист-революционер; будучи при Царском режиме присяжным поверенным, за какие-то политические провинности был сослан в Сибирь. По воцарении Керенского Старынкевич самовольно покинул место ссылки, прибыл в Иркутск и здесь, пользуясь различными революционными путями и приемами, самолично сделался прокурором Иркутской судебной палаты, донеся, конечно, о сем Керенскому. Керенский, будучи в то время министром юстиции Временного правительства, утвердил Старынкевича в должности. При формировании министерств в Омске, при общем недостатке людей, Старынкевич явился кандидатом с высоким цензом “бывшего прокурора судебной палаты” и был назначен министром юстиции. Едва ли будет ошибкой предположить, что, вероятно, в этих чертах краткой биографии Старынкевича кроются основания причин, почему прокурор Иорданский не получал ответов на свои запросы о руководящих указаниях для следственного производства по делу об убийстве бывшего Государя Императора. Старынкевич интересовался истиной о злодеянии, совершенном советскими властями в Ипатьевском доме, постольку, поскольку ее мог объять “кратенький доклад для прочтения его перед сном”.

Верховный Правитель, ознакомившись с общими условиями производства следствия и расследования по делу об убийстве бывшего Государя Императора и Его Семьи и с условиями взаимоотношений между отдельными ведомствами в Екатеринбурге, дабы поставить дело исследования на новых началах, принял решение без министра юстиции, на свою личную ответственность. Предписание об изъятии следственного производства от члена суда Сергеева и расследования от военных властей Екатеринбурга и Перми, с передачей всего материала, вещей и вещественных доказательств по делу, впредь до назначения нового следователя, в особую комиссию, было подписано Верховным Правителем и скреплено подписью правителя его собственной канцелярии.

23 января 1919 года в присутствии прокурора Екатеринбургского окружного суда Иорданского предписание было предъявлено члену суда Сергееву, и приступлено к составлению описей и приему по ним всего следственного производства, относящихся к нему вещественных доказательств и вещей, не причисленных следствием к категории вещественных доказательств, но собранных в доме Ипатьева, отобранных от разных семей красноармейцев и у других жителей города Екатеринбурга. Эта приемка дел и вещей потребовала целой недели времени, так как описей вещей раньше составлено не было. Вещей же в общем было довольно много, почему Сергеев был в состоянии по данному ему времени составить лишь краткие описи, не разбирая сундуков и ящиков, а опечатывая их печатями Екатеринбургского суда.

Вместе с тем до прибытия нового судебного следователя Сергееву было разрешено продолжать следственное производство, дабы перерыв работы не отразился неблагоприятно на самом деле. Почувствовав, что ему могут угрожать крупные неприятности за его бездействие, и дабы избежать вполне определенных обвинений, Сергеев неожиданно проявил чрезвычайную энергию и распорядительность и в течение дополнительного одного месяца работы сделал гораздо больше, чем за все предыдущие 7 месяцев. Дело в том, что в его распоряжении для розыскного дела состоял способнейший и, пожалуй, единственный в то время в Сибири вполне честный агент сыска С. Алексеев, работавший не из-за средств, а по врожденной любви и ревности к этому делу. Бывший исправник, он имел громадный опыт сыщика и большое знание души преступника, и где даже старым прокурорам не удавалось добиваться правды, он легко беседой подводил преступника или свидетеля почти к полной откровенности.

Сергеев теперь решил использовать Алексеева и двумя предписаниями от 28 января и б февраля дал ему для обследования вполне определенные указания для розыска по Царскому делу. Результаты не замедлили сказаться.

30 января Алексеев находит машиниста паровоза Павла Логинова, который вел эшелон с комиссарами из Екатеринбурга и от них много слышал про убийство Царской Семьи.

4 февраля - задерживает помощника шофера автомобиля Иосифа Мельникова, возившего 18 июля Исаака Голощекина в Коптяковский лес.

11 февраля Алексеев находит в Перми и арестует Павла Медведева, начальника охранников и участвовавшего непосредственно в расстреле Царской Семьи.

21 февраля - задерживает охранника Филиппа Проскурякова, хорошо знавшего все подробности убийства.

16 марта - находит Привалову и Ускова, свидетелей, видевших проход грузовика с телами в Коптяковский лес и, наконец,

2 апреля Алексеев находит и арестует разводящего охранной команды Анатолия Якимова, брата Агафоновой, присутствовавшего при расстреле.

Если бы Сергеев в свое время проявил то же рвение к делу, какое показал теперь, то, вероятно, Алексеев за минувшие 7 месяцев по свежим следам доставил бы ему богатейший материал для дела и не выпустил бы из своих рук такого свидетеля, каковым был Сакович. Но теперь и для Алексеева работа сильно усложнилась, так как слишком много времени было потеряно и многие из исполнителей преступления успели рассеяться по всей Сибири, скрываясь в глухих местах.

Во всяком случае Сергееву уже не пришлось пользоваться всеми этими лицами, и они попали на изучение к новому следователю.

По рекомендации бывшего Пензенского губернатора князя Голицына для дальнейшего ведения следствия был избран бывший судебный следователь по особо важным делам при Пензенском окружном суде Николай Алексеевич Соколов, бежавший из советской России и пешком пришедший к нам, пройдя через линии расположения красных войск. Назначение Соколова состоялось 7 февраля 1919 года.

 

 

ВЫВОДЫ ПЕРВОГО ПЕРИОДА РАССЛЕДОВАНИЯ И СЛЕДСТВИЯ

 

 

На этом кончился первый период попыток частных лиц, военных организаций и официальной судебной власти города Екатеринбурга раскрыть преступление, совершенное советскими властями в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Ипатьевском доме, и пролить свет на действительную судьбу, постигшую Августейшую Семью.

Оставляя в стороне нескольких отдельных охотников, пытавшихся самостоятельно вести поиски, но не оставивших по себе никаких документальных следов, можно заключить, что за этот период работы по раскрытию преступления велись одновременно, но мало объединенными тремя разнородными по характеру, духу и технической способности группами: офицерской, уголовного розыска и официальной следственной. Каждая из этих групп избрала для своей работы какую-нибудь одну из областей исследования и, ведя свою деятельность почти без всякой связи с данными, получавшимися другими группами, оставила по своим трудам в “Деле” материалы, позволившие при последовавшем исследовании судить как о целях, преследовавшихся данной группой работников, так равно и о том, что, в какой мере и в какой степени целесообразно было выполнено в избранной области исследования этой группой.

Офицерская группа избрала своей деятельностью область отыскания тел убитых Членов Царской Семьи. Официальная следственная группа - область установления факта, было ли совершено в доме Ипатьева убийство всей Царской Семьи или нет. Уголовный розыск, стоя между этими двумя группами и критически относясь как к деятельности одной, так и другой из указанных групп, избрал для своих изысканий область установления различных версий вообще об исчезновении Царской Семьи из дома Ипатьева.

Цель, характер и направление работ первой группы, в связи с достигнутыми результатами, определяются докладом товарища прокурора Н. Магницкого от 20 декабря 1918 года, состоявшего для наблюдения за работой офицеров по розыску тел в районе “Ганиной ямы”:

“К моменту моего вступления в дело, - говорит Магницкий, - уже было предположение, что трупы Царской Семьи и самого Государя Императора находятся в 14 верстах от города Екатеринбурга в лесу в шахтах, расположенных неподалеку от дороги на деревню Коптяки… На эту шахту и было обращено главное внимание… Еще до моего вступления в дело там уже начаты были работы под наблюдением штабс-капитана Андрея Андреевича Шереметьевского, который затем, вследствие ухода на фронт, был заменен его братом, Александром Андреевичем Шереметьевским. “Должен сказать, что в то время в городе как со стороны должностных, так и частных лиц сочувствия к этому делу не встречалось, и только благодаря энергии начальника гарнизона генерала Голицына, любезности Верх-Исетского заводоуправления и труду добровольцев, я позволю себе так выразиться, удалось кое-что сделать”. Были получены сильные водоотливные средства, приняли участие горные техники и специалисты, и в 6 дней шахта была освобождена от воды.

Тел в шахте не оказалось.

Магницкий отмечает особенно деятельность Шереметьевского, “который, работая в невозможных условиях, был единственным человеком, относящимся к делу серьезно и с любовью. В то время около 10 дней шли дожди. Ночевка в лесу под дождем в местности, находящейся невдалеке от происходящих боев (верст 20), подчас совершенно без горячей пищи, не ослабляли энергии этого человека, а я скажу - усиливали. В особенности это ярко бросалось в глаза, когда человек, работающий безвозмездно, переносит лишения и не ропщет, и с другой стороны я приведу пример: должностное лицо, ныне уже уволенный начальник уголовного розыска Кирста, которому специально поручено было это дело, которому отпускались средства на ведение его, совершенно игнорировал эту часть дознания, и лишь с трудом пришлось привести его на место работ, и он тут же в разговоре с штабс-капитаном Шереметьевским позволил себе возмущаться добровольцами, работающими по этому делу”.

Из разговора с Магницким выяснилось, что тогда был осмотрен и промыт ил только со дна большого колодца шахты, в котором и были найдены: чей-то отрезанный палец, вставная челюсть доктора Боткина и прочие предметы, упоминавшиеся раньше. Грунт малого колодца шахты почему-то обследован не был. “Итак, шахта нового, кроме вышесказанного, ничего не дала. По всему же ходу дознания видно было, что именно тут же где-нибудь около шахты и закончилась та кровавая трагедия, расследованием которой мы занимались. Поэтому, посоветовавшись с прокурором, я решил обследовать всю близлежащую местность. Показаниями свидетелей удалось установить, что с 17 по 19 июля 1918 года так называемым “отрядом особого назначения” охранялось как раз то место, где находилась обследуемая нами шахта, охранялась местность эта на протяжении около двух квадратных верст. Никого туда не пропускали, ездили туда автомобили-грузовики и красноармейцы, но что они там делали, не было известно”.

“Границы охраняемого места удалось установить точно, а потому и было решено обследовать всю эту местность, именуемую урочище “Четыре брата”. В этом урочище когда-то, лет 10 - 12 тому назад, производилась добыча железной руды при помощи шахт Когда разработку бросили, то шахты от времени частью обвалились, частью сохранились, как, например, та, которую мы обследовали, а частью остались в полуобрушенном состоянии. Всех старых шахт в этом урочище имеется до 60. Благодаря дождям, которые были в конце июля и августе, все следы, которые могли бы остаться, конечно, оказались замытыми, ибо все шахты окружает глина, легко расплывающаяся при дождливой погоде. Таким образом, каких-либо следов около шахт не было вероятия найти, могли лишь оказаться какие-нибудь случайные, на которые мы главным образом и рассчитывали. Исследование таких полуразрушенных шахт сопряжено с большой опасностью, и поэтому для исследования пришлось организовать небольшой отряд, состоящий из специалистов горных работ - штейгеров и местных уроженцев Урала, по преимуществу охотников, привыкших ходить по такого рода местам и сознающих опасность такого хождения. В конце августа этот отряд обошел все шахты, обследуя их по мере сил и возможности, но существенных результатов достигнуто не было. Это объясняется тем, что обследовать полузасыпанную шахту можно только при помощи крепей, а на таковые у нас не было ни сил, ни средств. Отряд этот мог только сказать по наружному виду, что ничего указывающего на то, что в эти шахты бросили трупы, не найдено, а есть ли внутри их что-либо - сказать нельзя. Не надо упускать из виду дождей, которые, конечно, наружные-то следы и смыли. Предположение, что из шахты, если там находятся трупы, будет запах - неосновательно, так как в большинстве шахт все лето есть лед и разложение трупов произойдет не скоро, а тем более в глинистой почве.

Признавая, что так или иначе место это все-таки обследовать надо, я решил сделать еще попытку, прибегнув к помощи имевшейся в городе Екатеринбурге организации бойскаутов и охотников-добровольцев. Тогда же по приказанию генерала Голицына в мое распоряжение было откомандировано 50 бойскаутов под начальством капитана Березовского. В помощь им пошел летучий отряд уголовного розыска и любители-охотники. Пройдя цепью всю местность, которая охранялась “отрядом особого назначения”, удалось лишь найти одну винтовку и шинель. В этот день я повторил обследование шахты, и опять безрезультатно. Надо сказать, что все производимые нами обследования могли только при счастливой случайности дать хорошие результаты, но мы не отчаивались и искали, ибо другого выхода не было. Как я уже излагал, средств у нас не было, кругом инертность, а подчас даже и недовольство. При этих условиях производить обследование старых шахт - это значит иметь У/о на успех… Часто получались сведения, что там-то и там-то должны находиться трупы Царя и Его Семьи. Все эти сведения проверялись опять-таки по мере сил и средств. И нигде ничего найдено не было. Правда, в старых шахтах нашли пять трупов, но все они принадлежали австрийцам. Чистосердечно скажу, что обследованная нами местность не обследована, ибо если мне зададут вопрос, где царские трупы? - я прямо скажу: я их не нашел, но они в урочище “Четыре брата”. Что могли сделать - сделали. Ведь это место сплошь покрыто лесом и болотами с топкой почвой; его надо обследовать не через мальчиков-бойскаутов, к ним мы прибегли по нужде, а людьми взрослыми, и подчас даже специалистами. Ведь если сравнить картину убийства Великих Князей в городе Алапаевске с убийством Императора и Его Семьи, то, невольно надо сказать, картина совершенно тождественна. Такие же шахты, такие же костры и такая же охрана местности. А разве найденный отрубленный палец и челюсть доктора Боткина, который был убит вместе с Царской Семьей, не указывают на нахождение где-нибудь вблизи трупов. А серьги Государыни, а зашитый у Нее в корсете бриллиант, а следы от сожженных в костре корсетов и прочей одежды. Вот все эти и еще масса других данных приводят меня к выводу, что искали мы именно там, где надо искать, и, ничего не находя, все-таки работали, ибо надеялись хотя бы на те 3%”.

Цель работ, поставленная себе этой первой группой работников по исследованию, вполне определена в докладе Магницкого: найти тела. Характер и результаты работ в этом направлении также совершенно точно оцениваются самим Магницким: “обследованная нами местность - не обследована”. Для последующих исследований определялось совершенно ясно, что в этой области изучения преступления, совершенного советской властью, работы надо начинать сначала. Это распространялось и на саму шахту, обследование которой не было доведено до конца. Магницкий не прав лишь в том отношении, что ссылается на дожди, замывшие следы преступников; год спустя остатки былых следов преступников на месте еще были найдены, а в период работ Магницкого, вероятно, их было гораздо больше и они могли бы дать Магницкому несравненно большие результаты, чем обследование бойскаутами примитивным способом лесов и болот урочища “Четырех братьев”.

Не прав Магницкий и в отношении сопоставления обстановки сокрытия тел Великих Князей в Алапаевске с обстановкой сокрытия тел Царской Семьи в Екатеринбурге. Во-первых, в то время, когда производились розыски тел офицерами и Магницким в урочище “Четырех братьев”, еще ничего не было известно о месте нахождения тел Высочайших Алапаевских Узников, почему наличие шахты в районе “Ганиной ямы” не могло вызывать в мыслях аналогичности в способах сокрытия тел. Во-вторых, никаких костров и никакой охраны у Ново-Семичевской шахты, куда были брошены Великие Князья, не существовало. А в-третьих, и что самое главное, Магницкий упустил из виду обстоятельства, ему известные, что в Алапаевске исполнителем распоряжения еврея Сафарова был хотя и зверь, но русский рабочий Абрамов, а в Екатеринбурге непосредственно руководил сокрытием тел Исаак Голощекин.

Что касается материалов, оставленных в “Деле” уголовным розыском, то таковые скорее указывали на то, что целью его работы было доказать, что никакого преступления советской властью совершено не было. Однако, с другой стороны, материалы уголовного розыска не давали возможности определенно заключить, что же сделали в таком случае советские власти с Царской Семьей, так как они изобиловали разнообразными версиями и предположениями, циркулировавшими в то время в различных кругах нашего общества, не устанавливая ни одной мало-мальски основательными фактами.

Характер же и способ руководительства розыском по Царскому делу обрисовываются в достаточной мере докладом прокурора Пермского окружного суда Намарина от 3 октября 1919 года, имевшего общее наблюдение за следственными и уголовными розысками в районе Перми.

“В особую команду пришел ко мне Кирста, которого я раньше никогда не видал. Он принес с собой дознание, которое я сейчас читал. Я ожидал услышать строго деловой доклад, то есть изложение установленных дознанием фактов и логических из них выводов. Оказалось совсем иное. Я, признаться, был изумлен тем, что произошло. Кирста стал рисовать мне круги, которые должны были графически изобразить логический ход его мыслей при расследовании дела. Я внимательно, серьезно старался отнестись к тому, что мне говорил Кирста, желая понять, каким путем он идет, отыскивая истину - путем анализа или путем синтеза; от каких основных положений он исходит. Никаких указаний, однако, на что-либо подобное и в помине не было. Были одни общие фразы и общие идеи, какие существуют в каждом уголовном деле. И вдруг совершенно неожиданно для меня, без всяких ссылок на какие-либо факты, Кирста мне заявил: “Таким образом Августейшая семья жива и надо Ее спасать”. Было что-то совершенно сумбурное.

После такого вступления Кирста перешел к самовосхвалению и стал говорить, что есть только три знаменитых сыщика в России, и один из них он, Кирста.

После этого длинного и совершенно неуместного вступления Кирста перешел к докладу, то есть к изложению фактов. Однако весь доклад сводился к тому, что он, Кирста, отыскал в Перми какую-то Наталью Мутных, которая ему откроет местонахождение Августейшей Семьи, и он, Кирста, ее спасет. Он говорил при этом, что он сам рискует местью со стороны Мутных и ее единомышленников; что он получил от Мутных письмо с угрозами. При этом Кирста делал жесты, как будто бы письмо было у него в кармане, но он мне его не показывал. Кончил он в отношении этой Мутных уверением, что она все-таки в его руках. Затем он прочел мне показания Мутных и Уткина.

У меня, в конце концов, получилось неприятное чувство от этого “доклада”, и я, увидев Тихомирова, опять предупредил его, чтобы он был осторожен”.

Из всего этого вытекало, что последующему исследованию предстояло разобраться во всем материале, собранном уголовным розыском, дабы выяснить, что в нем есть серьезного для раскрытия преступления, а что относится только к области слухов и фантазии. Для дальнейших работ пользоваться настоящими агентами уголовного розыска не представлялось возможным.

Что касается до работы третьей группы - следственной, то ее материалы к 20 февраля 1919 года обрисовывали картину совершившихся событий в Екатеринбурге, как то видно из постановления члена суда Сергеева, в следующем виде:

21 июля 1918 года расклеенными по городу печатными объявлениями население города Екатеринбурга было извещено о состоявшейся в ночь с 16 на 17 июля по постановлению президиума областного совета казни бывшего Императора; в тех же объявлениях было сообщено, что Жена и Сын бывшего Императора отправлены в надежное место.

На возникшем по этому поводу 29 июля 1918 года, по освобождении города Екатеринбурга от советской власти, предварительном следствии установлены между прочим следующие данные: 30 апреля 1918 года по распоряжению центрального исполнительного комитета советов рабочих и крестьянских депутатов доставлены были в город Екатеринбург бывший Император Николай Александрович, супруга его Александра Федоровна и дочь Мария Николаевна.

24 мая того же года были доставлены и остальные Члены бывшей Царской Семьи: Наследник Цесаревич Алексей Николаевич и Великие Княжны Ольга, Татьяна и Анастасия Николаевны. Для жительства Царской Семьи и состоявших при Ней лиц был отведен реквизированный для этой цели двухэтажный дом Ипатьева, находящийся на углу Вознесенской улицы и Вознесенского переулка. Из семи комнат верхнего этажа (не считая кухни и проходных комнат) шесть были предоставлены в пользование Семьи Уральским областным советом рабочих и крестьянских депутатов. Коменданту была вверена охрана Царской Семьи; ему же принадлежало заведывание условиями Ее содержания согласно указаниям областного совета.

Первое время охрана дома Ипатьева выполнялась народами красноармейцев, а затем во второй половине мая месяца для несения службы по охране дома была сформирована особая команда из рабочих Сысертского завода Екатеринбургского уезда, в числе 30 человек; состав команды впоследствии был дополнен еще 15 рабочими Екатеринбургской фабрики Злоказовых и 10 латышами.

До конца июня 1918 года комендантом дома Ипатьева состоял рабочий Злоказовской фабрики Александр Авдеев, а помощником его рабочий той же фабрики Мошкин, а затем означенные лица были уволены, и в должность коменданта вступил один из видных агентов “советской власти” бывший фельдшер местного военного лазарета Яков Михайлович Юровский. Ко времени вступления Юровского в должность коменданта в доме находились: бывший Император, Императрица, Наследник, Великие Княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а из приближенных и слуг - лейб-медик Е, С. Боткин, комнатная девушка Анна Демидова, повар Харитонов, лакей Трупп и 14-летний мальчик Сиднев. Охранная команда из рабочих помещалась в доме Попова, расположенном против дома Ипатьева, а отряд красноармейцев находился в нижнем этаже дома Ипатьева и нес караульную службу на постах внутри дома. Всего было учреждено одиннадцать караульных постов, из них два пулеметных. Один из пулеметных постов был установлен в нижнем этаже дома Ипатьева на окне, выходящем в сад.

Дом Ипатьева охранялся до 21 июля, с этого числа охрана была снята, и 22 июля дом был передан в распоряжение владельца.

Произведенным при следствии осмотром дома Ипатьева добыты следующие данные: в помещениях, занимаемых Царской Семьей, в беспорядке разбросаны остатки малоценных вещей, принадлежащих Членам Семьи; в топках печей обнаружено присутствие большого количества пепла и обгорелых остатков от различных сожженных бумаг, документов и вещей. В одной из комнат нижнего этажа, выходящей окном на Вознесенский переулок, смежной с кладовой, обнаружены в стене следы проникновения пуль; такие же следы выстрелов обнаружены и в толще пола, с явственными признаками крови, пропитавшей ткань дерева по ходу пулевых каналов; найдены и застрявшие в стене, в полу револьверные пули. На полу комнаты и на стене обнаружены явственные следы замывки.

Все имущество, принадлежащее Царской Семье, за исключением немногих оставшихся вещей, расхищено.

При осмотре местности, расположенной верстах в 15 от города, близ деревни Коптяков, найдены следы сожженных костров и в пепле обнаружены: бриллиант весом около 12 каратов, признанный свидетелями за принадлежавший бывшей Императрице, осыпанный изумрудами крест, признанный за принадлежащий одной из дочерей Государя, и разные остатки от сожженных принадлежностей обуви и одежды. В одной из находящихся в той местности шахте обнаружены осколки разорвавшейся бомбы, оторванный человеческий палец, вставная челюсть, признанная за принадлежащую лейб-медику Боткину, и жемчужные серьги, признанные за принадлежащие бывшей императрице.

Показаниями свидетелей Михаила Летемина и Марии Медведевой установлено, что старшим в охранной команде (разводящим) был Павел Спиридонович Медведев, принимавший непосредственное участие в расстреле.

Те же свидетели удостоверили, что накануне убийства Царской Семьи мальчик Сиднев был переведен в помещение команды. Свидетель Владимир Кухтенков удостоверил подслушанный разговор В. Исетского комиссара Петра Ермакова и деятелей Партии коммунистов-большевиков: Александра Костоусова, Алексея Партина и Василия Леватных; содержание разговора сводилось к тому, что эти лица принимали участие в сокрытии трупов убитых Царя, Царицы, Наследника, Великих Княжен, доктора Боткина и некоторых Царских слуг.

Тела убитых до сего времени обнаружить не удалось.

Задержанный 11 февраля сего года в городе Перми Павел Спиридонович Медведев объяснил при дознании, что в ночь на 17 июля действительно были расстреляны бывший Император, Его Супруга, Наследник, четыре Царских Дочери, доктор, служанка, повар и лакей; расстрелом руководил комендант Юровский, а он, Медведев, доставил для этой цели оружие и распоряжался переноской трупов убитых на грузовой автомобиль и уничтожением следов преступления путем смывания и стирания крови как в месте расстрела, так и во дворе. Объяснение Медведева вполне совпадает с установленными следствием объективными данными и показаниями свидетелей”.

На основании всего имевшегося материала Сергеев приходил к заключениям:

· “что, по собранным следствием данным, событие преступления представляется доказанным;

· что бывший Император Николай II, бывшая Императрица Александра Федоровна, Наследник Цесаревич, Великие Княжны Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия Николаевны убиты одновременно в одном помещении многократными выстрелами из револьверов;

· что тогда же и при тех же обстоятельствах убиты состоявшие при Царской Семье: лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, комнатная служанка Анна Демидова и слуги Харитонов и Трупп;

· что убийство задумано заранее и выполнено по выработанному плану, что сопровождалось оно такими действиями, которые носили характер жестокости и особенных мучений для жертв преступления, причем убийцы завладели имуществом убитых”.

Таким образом, для последующих исследований убийство всей Царской Семьи предварительным следствием устанавливалось как факт доказанный. В этом отношении дальнейшие работы должны были дать лишь дополнительные данные в целях достижения полноты картины совершенного большевиками исключительного по зверству злодеяния. В равной мере при дальнейшей разработке требовалось более тщательное освещение и некоторых положений Сергеева, им установленных, ввиду существования разноречия в указанных материалах следственного производства. В ряду таковых обращают на себя внимание следующие положения, указанные в приведенном выше постановлении Сергеева: