· Как было объявлено: “Жена и Сын” бывшего Царя отправлены в надежное место или вся Семья?
· Чем вызывалось распоряжение Ц.И.К. о переводе Царской Семьи “на жительство”, как говорит Сергеев, в Екатеринбурге?
· Почему Царская Семья перевозилась по частям и кто именно перевозил?
· Чем была вызвана смена комендантов в доме Ипатьева, и что это за “латыши”, которые несли внутреннюю охрану?
· Оторван ли был найденный в шахте палец или отрезан?
· Кем был Павел Медведев: разводящим или начальником охраны?
· Кому и откуда было доставлено Медведевым оружие для совершения расстрела?
· Кем именно был произведен расстрел?
Совершенно неразрешенными, неосвещенными и незатронутыми в следственной работе оставались два кардинальных вопроса, вытекавших из установления факта совершенного преступления:
· что сделали убийцы с телами своих жертв и
· кто же были вдохновители, руководители и исполнители этого заранее обдуманного и подготовленного преступления?
Исследование этих вопросов должно было войти в круг деятельности последующих изысканий и дальнейшего следственного производства судебного следователя Соколова.
Глава II
Н. А. СОКОЛОВ И ПЛАН РАБОТЫ
“1919 года, февраля 7 дня, судебный следователь по особо важным делам при Омском окружном суде Н. А. Соколов, прибыв лично к бывшему Главнокомандующему Западным фронтом генерал-лейтенанту Дитерихсу, предъявил ему ордер г. министра юстиции от 7 сего февраля за № 2437 и просил его выдать находящееся у него дело об убийстве бывшего Императора Николая Александровича и Членов Его Семьи. Генерал-лейтенант Дитерихс предъявил подлинное следственное производство члена Екатеринбургского окружного суда Сергеева, озаглавленное: “Дело об убийстве бывшего Императора Николая II и Членов Его Семьи”. В деле этом оказалось двести шестьдесят шесть пронумерованных, прошнурованных, припечатанных сургучной печатью Екатеринбургского окружного суда и скрепленных подписью Сергеева листов. Все листы дела, шнур и печать оказались целыми. В деле кроме того оказалось вшитым и непронумерованным отношение начальника Екатеринбургской почтово-телеграфной конторы от 20 января 1919 года за № 374 на имя Сергеева.
На нахождение у себя дела генерал-лейтенант Дитерихс предъявил предписание Верховного Правителя от 17 января 1919 года за № 36.
Судебный следователь Н. Соколов”.
Этим актом вновь назначенный судебный следователь Николай Алексеевич Соколов вступил в дело, составляющее эру в истории России и русского народа. В ту минуту по побледневшему, серьезному выражению его лица, по нервно дрожавшим рукам было видно, что он глубоко и убежденно сознавал ответственность, принимавшуюся им на себя перед своим народом и историей. Он понимал, что впредь вся его дальнейшая жизнь должна быть посвящена исключительно работе по раскрытию этого кошмарного преступления и оставлению будущей России всестороннего, обоснованного и, главное, правдивого материала для истинного понимания русским человеком истории трагической кончины прямой линии Дома Романовых и правильной оценки национально чистых и верных вере своего народа Главы и Членов Августейшей Семьи.
Среднего роста, худощавый, даже просто худой, несколько сутулый, с нервно двигавшимися руками и нервным, постоянным прикусыванием усов; редкие, темно-шатеновые волосы на голове, большой рот, черные, как уголь, глаза, большие губы, землистый цвет лица - вот внешний облик Соколова. Отличительной приметой его был вставной стеклянный глаз и некоторое кошение другого, что производило впечатление, что он всегда смотрит несколько в сторону.
Первое впечатление неприятное.
Когда, бежав от большевиков из Пензы, он переоделся простым, бедным крестьянином, из него создался характернейший тип бродяги, босяка, хитровца из повестей Максима Горького. Многие в то время, сталкиваясь с ним, выносили по внешнему его облику сомнение в благонадежности передачи ему следственного производства по Царскому делу и высказывали это даже Верховному Правителю. А многие, вообще недоброжелательно настроенные к расследованию этого дела, пользовались внешностью Соколова, чтобы в глубоком тылу вперед подрывать доверие к работе Соколова и представлять постановку следствия и расследования как совершенно несерьезное предприятие некоторых досужих высших чинов.
Соколова надо было знать, во-первых, как следователя, а во-вторых, как человека, человека русского и национального патриота. Первое определится само собою из всего последующего рассказа. О втором необходимо сказать несколько слов теперь же, так как оно в данном деле имело тоже значение, какое в художестве имеет талант подбора красок для приближения изображаемого на полотне предмета к истинно природному виду по точности, цвету и яркости светового впечатления.
Экспансивный, страстный, он отдавался всякому делу всей душой, всем существом. С душой несравненно большей, чем его внешность, он был вечно ищущим, жаждущим любви, тепла, идеальности. Как человек самолюбивый и фанатик своей профессии, он нередко проявлял вспыльчивость, горячность и подозрительность к другим людям. Особенно это случалось на первых порах, при первом знакомстве, когда он сталкивался с людьми, близко стоявшими к покойной Царской Семье. Отдавшись этому делу, не только как профессионал и глубоко русский человек, но и по исключительной преданности погибшему Главе Царствовавшего Дома и Его Семье, он склонен был видеть по своей экспансивности недоброжелательство со стороны этих свидетелей, если они не могли дать ему ответа на задававшиеся им вопросы.
С детства природный охотник, привыкший к лишениям бродячей охотничьей жизни, к высиживанию по часам глухаря или тетерева на току, он развил в себе до максимального предела наблюдательность, угадывание примет и бесконечное терпение в достижении цели. Постоянное общение на охоте с деревней, с крестьянином, родили в нем с детства привязанность к простому народу, любовь к своему русскому, патриархальному, и большое знание крестьянской души, достоинств и недостатков своего народа, своей среды.
Окончив университет, как молодой юрист, он возвращается снова в народ и на этот раз проникает в другую среду народа - среду преступную, уголовную, порой жестокую до зверства. Но она не отталкивает его, не заставляет разлюбить свой народ; наоборот, как развитой, образованный, начитанный и идейный человек, он и тут находит место любви, ибо видит всегда основные причины, корень зла преступности в большинстве обследуемых им объектов - темноту и некультурность - и привязывается к народу еще больше по основному качеству русского человека - жалости. Он приобретает способность разговаривать с преступником, добиваться от него правды, исповеди, признания; он беседует с ним, гуляет, живет, пьет чай, курит, и еще накануне упорствовавший уголовник, назавтра начинает говорить, рассказывать, увлекается, плачет даже иногда. Поразительно, что преступники, выводившиеся им на свет Божий, почти никогда не питали к нему чувства злобы; чаще всего их отношение к нему выражалось словами: “ловко он меня поймал”, с тоном удивления, а не злобы.
Скрываясь во время своего бегства из Пензы от большевиков и направляясь к нашим линиям, в одной деревне он наткнулся на мужика, который года за три до этого был изобличен им в убийстве и ограблении своей жертвы. Мужик судился и был присужден к большому наказанию. Революция дала ему возможность вернуться к себе в разоренное за его отсутствие гнездо. Он узнал Соколова, и Соколов узнал его. Кругом были красноармейцы. Мужик мог легко отомстить. Но он не сделал этого, взял к себе в избу, накормил и дал переночевать. А наутро, отправляя Соколова, принес ему старую, продранную шапку и подал со словами: “Одень эту, а то твоя хороша, догадаются”.
Как сын русской, простой и честной семьи, Соколов воспитывался, вырос и созрел в твердом, непоколебимом сознании, что Россия и русский народ “без Бога на Небе и Царя на Земле” не проживут. Образование и университет не только не поколебали в нем этой веры, но укрепили еще более, а страстность натуры и любовь к законности делали его исключительно преданным монархистом по убеждению. Керенского и все порожденное и оставшееся в наследство от керенщины он ненавидел до глубины души, а самого Керенского иначе как “Ааронкой” не называл. Нелюбовь к нему разжигалась у Соколова и чисто на профессиональной почве юриста, так как Керенский дал доступ присяжным поверенным в ряды прокуратуры, чем, по мнению Соколова, подорвал в корне “святая святых” всего нашего судопроизводства.
Вот таков был краткий внутренний облик судебного следователя Соколова.
Ознакомление с материалами следственного дела Сергеева не оставило у Соколова ни малейшего сомнения в факте убийства в доме Ипатьева в ночь с 16 на 17 июля 1918 года всей Царской Семьи, а не одного бывшего Государя Императора, как объявила советская власть. Но само следственное производство Сергеева, по мнению Соколова, даже в юридическом отношении совершенно не отвечало своему назначению, как по массе допущенных в нем упущений чисто следственной техники, так и по недостатку полноты освещения устанавливавшихся следственным производством фактов, сопровождавших совершение преступления.
В техническом отношении совершенно отсутствовали в следственном производстве постановления, которые определяли бы, что предпринималось самим следствием для установления того или другого факта для раскрытия преступления; вещественные доказательства, как предметы, так и документы были оставлены следствием без изучения, экспертизы, предъявления сведущим лицам и не использованы в целях исследования преступления. Целый ряд свидетелей, выдвигавшихся материалами, не допрошен. Места, так или иначе связанные с преступлением, осмотрены поверхностно, следы совершенно не использованы и не зафиксированы. Участники преступления не установлены и вообще дело носило скорее характер дознания, а не следственного производства.
Что же касается до данных, устанавливавших самый факт совершившегося преступления, следствие Сергеева совершенно оставляло открытым вопрос - чье же это преступление: Медведева, Янкеля Юровского, местной или областной власти, или центральной, или, наконец, какой-либо группы лиц, группы деятелей? В таком состоянии, в каком оказалось следственное производство после семи месяцев работы, оно не только не могло послужить для начала судебного процесса, но трудно было дать вообще какое-либо более или менее обоснованное заключение. Естественно, что каждый, кому скажут - в Ипатьевском доме убита вся Царская Семья, спросит: кем убита? Сергеевское дело дает один ответ: Янкелем Юровским. Но ведь абсурдно допустить, что Янкель Юровский, каким бы он ни был “влиятельным” советским деятелем, мог самостоятельно совершить это преступление, не имея на то полномочий или указаний свыше? Этого вопроса Сергеев совершенно из бывших у него материалов не осветил и даже не затронул. Он в этом отношении стоял на точке зрения официальных объявлений советской власти.
Возлагая на Соколова продолжение ведения следственного производства, Верховный Правитель через министра юстиции приказал ему составить для Совета Министров краткую докладную записку об убийстве Царской Семьи для выработки правительственного сообщения об учиненном в Екатеринбурге злодеянии. Обстоятельства сложились так, что этого сообщения не последовало, но, составляя свою докладную записку, Соколов наткнулся на показание Саковича об обсуждении в президиуме областного совета вопроса об уничтожении Царской Семьи во время перевозки Ее из Тобольска в Екатеринбург; на телеграмму Белобородова в Москву Исааку Голощекину об организации какого-то дела, касавшегося Царской Семьи, согласно указанию центра; на указание Капитолины Агафоновой об участии в расстреле каких-то “пяти главных”, приехавших из совета, и на указание из Алапаевского дела, что распоряжение об уничтожении Великих Князей было сделано из Екатеринбурга за подписью еврея Сафарова.
Приняв во внимание, что, по показанию Павла Медведева, расстрелом в Ипатьевском доме руководил Янкель Юровский, Соколову не могло не броситься в глаза обилие советских деятелей с еврейскими фамилиями, имевших ближайшее отношение к вопросам, касавшимся судьбы Царской Семьи в Екатеринбурге и Великих Князей в Алапаевске. С другой стороны, Соколов знал, кто такие евреи Сафаров и Войков, знал, что они вовсе не бывшие уральские деятели, а приехали в Россию с главарями центральной власти. Видел, что телеграммой Белобородова устанавливается близость Исаака Голощекина к Янкелю Свердлову, и, таким образом, при существовании определенной связи части местных советских деятелей с представителями центральной власти, являлось вполне допустимым, что убийство Царской Семьи могло быть результатом указаний, исходивших из Москвы.
Эти новые намечавшиеся материалами обстоятельства, бросавшееся в глаза участие евреев советской власти в судьбе Царской Семьи и допустимость причастности к убийству центральной власти ставили перед следственным производством серьезную и трудную задачу: что это? - случайности, простые совпадения или действительные факты. Если действительно убийство Царской Семьи и прочих Членов Дома Романовых вдохновлялось главным образом еврейскими деятелями советской власти, то можно было заранее предвидеть, что в следственном порядке едва ли удастся добыть достаточно вещественных и документальных данных для установления непреложности этого факта. Между тем вопрос был чересчур серьезен: он резко затрагивал всегда больной в России “еврейский вопрос”, почему игнорировать его ни в коем случае нельзя было и, чтобы осветить его возможно полнее, необходимо было, кроме исследования следственным порядком, изучить его допустимыми средствами в порядке расследования.
Кроме того, при подтверждении исключительного отношения евреев советской власти к убийству Царской Семьи совершенно особенно подчеркивалось национальное значение этого трагического события для России. С этой точки зрения нельзя было не учитывать, что дело это вообще не может быть рассматриваемо как достояние исключительно России текущего момента. Оно будет принадлежать, главным образом, России будущего времени, России возрожденной и приобретает вследствие этого значение историческое особой важности и определенно национального направления. Отсюда задачами расследования и следствия являлись розыски и сборы материалов, не только служащих к раскрытию преступления, его исполнителей, руководителей и вдохновителей, но и материалов, обрисовывающих в национальном отношении убитых бывшего Государя Императора, Государыни Императрицы и Августейших Детей.
Наконец, совершенно неразрешимым по текущему моменту являлся вопрос, сможет ли дело об убийстве Царской Семьи стать предметом судебного процесса и когда? Время для этого могло настать и очень скоро, но могло отойти и в очень далекое будущее. В первом случае необходимо было как можно скорее закончить следственное производство в таких пределах, чтобы оно, безусловно, позволяло начать самый судебный процесс. Во втором случае следственное производство должно было иметь исключительную полноту, тщательность и законченность в каждой отдельной области своего исследования преступления, дабы те, кто будут им пользоваться в будущем, имели насколько возможно исчерпывающий материал по установлению фактов и определенные ответы на вопросы, которые могут возникнуть в будущей возрожденной, христианской и национальной России. При этом нельзя не учесть того, что если это дело станет в далеком будущем предметом судебного процесса, то тогдашние судьи уже не будут иметь возможности видеть на месте многое из того, что яснее всяких слов говорило о совершенном преступлении, а должны будут судить только на основании оставленного им следственного производства и материалов общего расследования. В этом отношении следственная работа теперь должна была осложниться и затянуться возможно более полным и точным зафиксированном всеми возможными способами важнейших вещественных доказательств и документов, следов преступления, исторических мест, связанных с совершившимся преступлением, произведенных изысканий и т. п.
Исходя из изложенных общих соображений, для дальнейшего следственного производства и историческо-национального исследования был разработан перечень работ, подлежавших выполнению следователем Соколовым и лицами, привлеченными к расследованию, для всестороннего изучения события, имевшего место в городе Екатеринбурге. Этот перечень работ предусматривал:
· Распределение всех собранных по делу вещей и документов на две группы: вещи и документы, которые должны остаться при следственном производстве в качестве “вещественных доказательств”, и вещи и документы, имеющие не столько вышеуказанное значение, сколько представляющие исторически-национальную ценность как предметы, принадлежавшие Царской Семье и убитым Членам Дома Романовых.
· Исследование и изучение вещественных доказательств.
· Исследование и изучение мест, связанных с убийством в Екатеринбурге бывшего Государя Императора и Его Семьи.
· Организация розыска преступников и свидетелей по делу и сбор сведений о лицах, причастных к совершившемуся злодеянию.
· Допросы в отношении выяснения дела с юридической, исторической и национальной точек зрения.
· Розыски тел мученически погибших бывшего Государя Императора, Членов Его Семьи и состоявших при Них придворных и слуг.
Совокупность всех этих работ должна была составить “Дело об убийстве в городе Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года бывшего Государя Императора и Его Семьи” и дать возможно полные материалы, изыскания, фотографии и планы по вытекающим из дела вопросам юридического, исторического и национального характеров, уложенные в рамки установленных законом форм для следственных производств. Все документы должны были воспроизводиться в трех экземплярах: один - подлинник и две копии, скрепляемых следователем для хранения у определенных лиц, установленных по соглашению с Верховным Правителем.
Совершенно ясно, что расследование убийства Царской Семьи, принимая историческое и национальное значение, становилось чрезвычайно обширной задачей, довести которую до конца в полном объеме не могли рассчитывать те работники, на которых выпала обязанность начать ее. Особенно это касалось сбора материалов для всестороннего исторического и национального освещения события. Не касаясь большой конспиративности работы еврейских советских деятелей и главарей советской власти, недосягаемости главных преступников и свидетелей преступления для следствия и разбросанности лиц, окружавших Царскую Семью в последние месяцы Ее жизни, изменчивые условия гражданской войны не давали возможности рассчитывать на достаточность времени даже для розыска и сбора исчерпывающего материала непосредственно в районе совершившегося преступления. Владение нами Уралом далеко нельзя было считать обеспеченным, а возвращение на него большевиков угрожало, безусловно, новыми предприятиями со стороны вдохновителей и руководителей преступления для окончательного уничтожения и тех немногих следов их роли и участия в убийстве Царской Семьи, которые еще оставались в районе Екатеринбурга.
Приняв во внимание, что, тем не менее, в будущем может настать такое время, когда русский народ захочет довести начинавшееся исследование и следствие до полного конца и установления определенной истины трагедии Дома Романовых, подлежавшие выполнению работы по продолжению следствия и расследования намечалось вести по плану, предусматривавшему единовременное изучение обстоятельств, сопровождавших совершение преступления, по трем направлениям: юридическому, историческому и национальному. При этом каждая отдельная работа в области следственного производства в области исследования, из которых в будущем должно было создаться общее дело в целом, подлежала изучению и запротоколированию, насколько возможно, во вполне законченном в указанных направлениях виде. Так, если допрашивался свидетель, то допрос не ограничивался только юридической стороной дела, а старался исчерпать данного свидетеля и в целях исторического и национального освещения вопроса, конечно, постольку, поскольку данный свидетель был способен дать данные в этом отношении; если изучались надписи на какой-нибудь стене в комнатах дома Ипатьева, то действие не ограничивалось запротоколированием данных надписей, но фиксировало их еще фотографическим путем, переводило через специалистов на русский язык, если они были сделаны на иностранном, производило экспертизу почерков, стремилось установить авторов, время производства надписи и обстоятельства, ее сопровождавшие, и т. д.
Таким положением имелось в виду, с одной стороны, использовать проходивших свидетелей и еще сохранившиеся на месте следы преступления, насколько возможно полнее, пока работы могли вестись еще в Екатеринбургском районе, и с другой стороны, представить тем, кому будет суждено в будущем, возможность пользоваться материалами предыдущих работ, как вполне исчерпывающими вопрос во всех отношениях и, по возможности, освобожденными от сомнений в их существовании в данное время и от произвольного толкования их значения в истекших событиях.
Работы по расследованию и следствию производились всегда в условиях самого тесного сотрудничества всех лиц, привлеченных к ведению таковых, формально проявлявшегося в жизни всей комиссии в одном помещении, в одном вагоне, в одном пункте. Директивы по расследованию вытекали из материалов и предположений, устанавливавшихся следственным производством, и в сущности лица, работавшие по расследованию, являлись лишь прямыми исполнителями заданий следователя и выполняли работу тех агентов и помощников следователя, которыми в прежнее время являлись чины полиции и наряжавшиеся ею агенты и рабочие для различных работ по требованию следователя и прокурорского надзора. Это позволяло сосредоточивать все силы и средства на разработке положений и предположений, строго обосновывавшихся серьезными данными следственного производства, не разбрасываясь и не раскидываясь по отвлекавшим в стороны соблазнам провокационного характера, которые не прекращались во все время, пока производилось следствие и расследование.
ВЕЩИ И ДОКУМЕНТЫ
В Омске к вещам и документам, собранным в Екатеринбурге и относившимся к делу об убийстве Царской Семьи, по повелению Верховного Правителя были присоединены и вещи, собранные генерал-майором Голицыным в Алапаевске и принадлежавшие убитым там Великой Княгине Елизавете Федоровне, Великому Князю Сергею Михайловичу, Князьям Иоанну, Игорю и Константину Константиновичам и графу Владимиру Палею. Кроме того адмирал Колчак передал в комиссию полученную им еще ранее шкатулку с некоторыми более ценными вещами упомянутых Высочайших Особ. В общем вещей получилось довольно много. Они были сложены по сундукам, чемоданам и ящикам без описей содержавшегося в них, а некоторые вещи и документы, снятые с тела Великой Княгини, Великого Князя и Князей, не были в свое время продезинфицированы, почему теперь часть их совершенно испортилась под влиянием оставшихся на них отделений разложения. Шапки, пальто и обувь Великого Князя и Князей после судебного осмотра их и занесения в протокольные постановления пришлось сжечь, за невозможностью приобрести в Омске герметическое хранилище достаточных размеров для дальнейшего их хранения. Обезвредить разложение дезинфекционным путем уже не представлялось возможным.
Из вещей, собранных в Екатеринбурге, прежде всего были отобраны те вещи и документы, которые были найдены при осмотрах дома Ипатьева, дома Попова, помойной ямы во дворе дома Ипатьева, при исследовании и розысках в районе “Ганиной ямы”, в комнатах бывшего областного совета и в почтово-телеграфной конторе. Все эти вещи и документы по существу являлись вещественными и документальными доказательствами по делу, и потому все они подверглись детальному обследованию, изучению и описанию. Главнейшие и необходимейшие из них по следственному указанию подвергались кроме того экспертизе специалистов, научным анализам, фотографированию и подробному протокольному описанию. По исследовании всех этих вещей в следственном отношении, большая часть их, в том числе представлявшие большую материальную ценность, была внесена в новые описи, вновь уложена, упакована, запечатана и передана по указанию Верховного Правителя на хранение в надежное место, так как сохранять при себе все это ценное в историческом и национальном отношениях имущество, представлявшее реликвии погибшей Царской Семьи, комиссия не считала возможным.
После этого были разобраны вещи, отобранные от бывших охранников и их семей и знакомых в Екатеринбурге, Верх-Исетском и Сысертском заводах, а равно вещи и документы, оставшиеся в каретнике дома Ипатьева и в кладовой Волжско-Камского банка. Насколько позволило время, письма, дневники и книги, принадлежавшие Членам Царской Семьи и погибшим с Ними приближенным, были просмотрены и использованы как материалы исторического и национального значения, но в общем бегло, оставляя эту область исследования на будущее в обстановке более благоприятной, чем та, в которой велось следственное производство. Этим вещам и документам были также составлены подробные описи и списки, после чего их снова уложили в особые ящики, упаковали, запечатали и сдали на хранение туда же, куда были переданы и вышеуказанные вещи.
Разборка и изучение вещей и документов, оставшихся после убитых Членов Царской Семьи, дали для следствия несколько очень ценных и характерных указаний:
1) Среди вещей Царской Семьи, найденных как в комнатах дома Ипатьева, так и в каретнике при этом доме, не оказалось ни одной вещи из носимого белья, одежды, платьев, обуви и верхней одежды. В то время как в буфете столовой нашлось 57 икон и образков, принадлежащих Членам Царской Семьи, ни в комнатах, где Они жили, ни в кучах разбросанных вещей и в развороченных ящиках в каретном сарае не было ни одного чулка, ни одной тельной рубашки, ни носового платка, ни башмака, ни шляпы, словом, ничего из одежды и белья. Все эти вещи были вывезены Исааком Голощекиным и Янкелем Юровским начисто.
При исследовании этого обстоятельства удалось установить следующие факты: разводящий охранной команды Анатолий Якимов и охранник Филипп Проскуряков рассказали, что названные руководители преступления, уезжая из Екатеринбурга в Москву, кроме драгоценностей, принадлежащих Царской Семье и снятых с Ее Членов после убийства, главным образом собирали, упаковывали и отправляли на вокзал белье, обувь и одежду Августейшей Семьи. Далее из счетов комиссара, бывшего кронштадтского матроса Хохрякова, перевозившего вместе с комиссаром Родионовым царских детей из Тобольска в Екатеринбург, выясняется, что со вторым эшелоном Царской Семьи было перевезено багажа 2700 пудов. Ныне все собранные в Екатеринбурге вещи составляли груз едва в 150 пудов, или значит почти ничего из всего имущества Царской Семьи, привезенного из Тобольска. Что счет Хохрякова правилен, тому служат подтверждением расписки, приложенные к счету по упаковке вещей, переноске их, перегрузке в Тюмени, перевозке на пароходе, по железной дороге и на возчиках в Екатеринбурге. Кроме того, Филипп Проскуряков, со слов бывшего с ним на вокзале при отъезде из Екатеринбурга охранника Талапова, свидетельствует, что вещами из дома Ипатьева комиссары наполнили три больших американских товарных вагона.
Небольшое количество белья и обуви было найдено при обысках у охранников. Так, у Ивана Старкова оказалось четыре носовых платка, принадлежащих Великим Княжнам, а у Михаила Летемина - простыня Государя Императора, подушка, простыня и наволочка с подушки Государыни Императрицы, рубашка мужская с вырезанной меткой, туфли коричневые, лайковые, по-видимому, Великой Княжны Марии Николаевны и мужские штиблеты с резиной или доктора Боткина, или кого-либо из слуг. Большую же часть, безусловно, увезли главари советской власти, среди которых Исаак Голощекин, вероятно, был один из наибольших грабителей, и по дороге в Москву раздавал вещи кое-кому из своих приятелей и знакомых. Однако раздавал он вещи очень скупо, особо отличавшимся большевистским деятелям, и то “по протекции”, как выразилась про него видная пермская большевистская деятельница, некая Голубева, служившая казначейшей в исполкоме. По ее словам, вещи Царской Семьи были привезены Исааком Голощекиным из Екатеринбурга при ней, и она показывала Семену Логинову, о котором речь будет еще впереди, во время их совместного путешествия в Москву полученные ею от Исаака Голощекина подушку пуховую Государыни Императрицы и женские ботинки на пуговицах очень хорошей мягкой кожи, принадлежавшие кому-то из Царской Семьи, но кому именно, она не знала. Кроме того, в Екатеринбурге после убийства Царской Семьи многие видели на любовнице комиссара Дидковского сапожки, сшитые по мужскому образцу и принадлежавшие одной из Великих Княжен. Такие сапожки имели все Великие Княжны; в них Они еще в Царском Селе, а затем и в Тобольске в зимнее время работали с Отцом в снегу по расчистке сада или двора.
А что одежды должно было быть у Царской Семьи много, можно судить хотя бы по тому, что при разборке вещей было найдено 140 штук вешалок для платьев и верхней одежды.
2) В числе вещей, найденных в доме Ипатьева и в каретнике, не оказалось ни одной ювелирной вещицы из числа принадлежавших Царской Семье и даже самой незначительной ценности. Павел Медведев говорит, что когда он зашел утром после убийства в дом, то в комнате коменданта он застал Исаака Голощекина и Янкеля Юровского, а на столах, на диване лежали груды камней и золотых вещей.
При разборке документов, подобранных при осмотре комнаты коменданта, в числе прочих оказался разорванный почтовый конверт, на котором сохранилась надпись: “Золотые вещи Анастасии Николаевны”. Существовал ли этот конверт еще при жизни Великой Княжны, или происхождение его следует отнести ко времени разборки награбленных драгоценных вещей Царской Семьи Исааком Голощекиным и Янкелем Юровским после убийства и обобрания тел - остается вопросом открытым, но, судя по отсутствию в надписи на конверте титулования, второе предположение имеет более оснований. Конверт был предъявлен комнатным девушкам Великих Княжен, но они не видели у Великой Княжны Анастасии Николаевны такого конверта, хотя принимали участие в сокрытии золотых вещей при переезде Семьи из Тобольска в Екатеринбург.
