Вернемся к главным признакам “возможного у нас” социализма. Повторю, что речь идет не о социализме, вырастающем как революционное отрицание исчерпавшего свой потенциал капитализма, а о социализме как спасении от вторжения капитализма, разрушающего национальную культуру и страну в целом. Это – “социализм не от хорошей жизни”, это стихийное движение по трудной тропе, которая дает шанс уйти от безжалостного врага, грозящего геноцидом. Возможности такого социализма в России, с одной стороны, сильно сократились из-за ликвидации СССР и “лагеря социализма”, десятилетнего разграбления народного хозяйства и деградации многих фундаментальных условий жизни страны. С другой стороны, если полученные за десять лет уроки пойдут впрок, то мы выйдем из кризиса как идейно и интеллектуально обновленное общество, освободившееся от множества идолов и догм. Такое общество будет внутренне стабилизировано жесткими, испы-танными на собственной шкуре дилеммами, благодаря чему оно может резко расширить диапазон свобод, и при этом удешевить усилия, направляемые на поддержание достаточного уровня лояльности.
Прежде всего скажу о том ядре культурного основания общества, которое в своих главных чертах не изменилось в ходе реформы – об антропологи-ческой модели. В России не произошло, как надеялись “архитекторы перестройки”, нового варианта протестантской Реформации и не возникло “свободного индивида”. Человек сохранил органический (общинный) тип солидарности. Этот вывод трудно строго обосновать эмпирически, я высказываю его как интуитивное суждение, подкрепленное многими косвенными признаками. Из этого суждения вытекает много следствий как для устройства политической системы, так и для хозяйства. Антропологическая модель – фактор фундаментальный, его действие носит “молекулярный” характер, его нельзя преодолеть идеологическими ухищрениями, институциональными реформами и даже репрессиями. Входя одновременно и в базис, и в надстройку общества, представление о человеке “переваривает” элементы идеологии и общественные институты, наполняет их новым содержанием.
Вопреки распространенному мнению, общество с органиче ской солидарностью (“традиционное общество”) вовсе не обязательно является застойным, оно способно к интенсивным нововведениям в политической и хозяйственной сфере. В нем при благоприятных условиях, как в Японии, даже может быть развит очень динамичный и агрессивный капитализм (но не “протестантского” типа). Таким образом, сохранение бытия России как традиционного общества, главным критерием отнесения к которому и является антропологическая модель, вовсе не служит препятствием к быстрой модернизации и переносу (с необходимой адаптацией) многих западных институтов и технологий.
Что же, на мой взгляд, должно будет измениться в российском социализме после “глотка капитализма”?
В обозримый период не произойдет реставрации советского типа государственной власти соборного и самодержавного типа. За последнюю треть ХХ века в обществе созрел и обрел язык раскол по многим линиям раздела, который делает невозможным эффективное действие государства при власти соборного типа, предполагающего принятие крупных решений через консенсус. Если Россия избежит гражданской войны и подавления слабых сторон в конфликте, то государственное устройство должно сдвинуться от соборной демократии к представительной, не советского, а парламентского типа с разделением властей. Этот сдвиг не является идеалом и в существенной мере противоречит антропологии нашего общества. Он – вынужденный ответ на общественный конфликт с примерным паритетом сторон.
Думаю, однако, сдвиг к парламентаризму будет далеко не полным, так что “советский” (или “думский”) характер парламента во многом сохранится. Это значит, что не сложится равновесной системы партий, особенно в “правой” (“капиталистической”) части политического спектра. Если общественное сознание преодолеет, наконец, евроцентристские догмы истмата (и либерализма) и проникнется пониманием культурных норм традиционного общества, то “архаические” соборные черты российского парламента станут не обузой, а источником его эффективности.
Вместе с представительной демократией будет складываться своеобразное гражданское общество. Это – внутренне противоречивое предположение, ибо по сути своей гражданское общество – продукт Реформации и буржуазной революции, его субстратом является гражданин-индивид. Кажется, однако, что возможна “пересадка” институциональных структур гражданского общества на культурную почву с общинной антропологией. Для успеха такой сложной операции требуется понимание строения и “физиологии” как современного, так и традиционного обществ. Вообще, от такого понимания в огромной степени зависит успех многих проектов большой программы по восстановлению способного к развитию жизнеустройства в России.
Таким образом, оба эти процесса сделают государство более рациональным и бесстрастным, менее патерналистским и идеократическим. Однако оба эти качества не исчезнут, и не возникнет в России технократического “государства принятия решений”. “Кухарка” потеснится, но не уступит арену государственного управления “экспертам”
На этом пути освоения либеральных институтов государство может впасть в соблазн, который станет фатальным для России – положить в основу новой технологии господства манипуляцию общественным сознанием. Высокая эффективность и относительная дешевизна этой технологии завели Запад на этом пути в такой тупик, что сегодня уже трудно даже представить себе неразрушительный выход. Манипуляция сознанием – наркотик, дозу которого приходится все время увеличивать. И этот наркотик действует на все общество, в том числе и на манипулирующую элиту, а не только на массу, поведение которой надо программировать. Сегодня в России интеллектуальная элита нашего “воровского капитализма” вынуждена применять против общества самые жесткие, на грани преступного, средства манипуляции – чтобы как можно дольше продержать народ в оцепенении. Этот перебор, та духовная пытка, которой подвергло людей телевидение, помогут поставить вопрос ребром и в недалеком будущем отказаться от использования технологий манипуляции сознательно и категорически. Впрочем, для идеократического, даже парламентского, государства манипуляция не требуется и даже вредна. Нормы поведения задаются ценностным консенсусом квази-религиозного типа (не говоря о насилии, которое, в общем, и манипулирующее капиталистическое государство применяет в очень широких масштабах – не сравнить с СССР 70-х годов).
Надо подчеркнуть, что социализм (после родовых мук), благодаря отказу от манипуляции и устранению антагонистических социальных противоречий, дает человеку несравненно больше свободы, нежели капитализм, все жизненное пространство которого буквально напичкано охраной и запретами. Другое дело, что структура свобод и несвобод при социализме иная, чем при капитализме, а в чужом рту кусок кажется слаще. Но это – часть той же проблемы инфантильного сознания. Только ребенок думает, что можно получить лакомый кусок соседа, не потеряв своего.
В обозримом будущем государство России, видимо, не будет опираться на общепринятую “тотализирующую” идеологию типа советской. Сдвиг к парламентской демократии с этим не совместим, культурные и социальные различия в обществе резко усилились, Россия переживает волну этногенеза с бурным всплеском национального мифотворчества – все это исключает возможность возникновения морально-политического единства, необходимого для укоренения тотальной идеологии. Кроме того, индустриальная цивилизация в целом переживает кризис своих идеологий, связанный с глубоким изменением научной картины мира. Перестройка картины мира означает этап идеологического хаоса и нового большого идеологического строительства.
Но это – общий фон, на котором мы должны решить наши особые проблемы. Отсутствие общепринятой идеологии вовсе не означает, что общество и государство может существовать без ядра коллективных представлений о Добре и зле, о человеке и государстве, об их взаимных правах и обязанностях и т.д. – без всей той системы идей и “универсума символов”, которые лишь жестче увязываются и прикрываются пленкой идеологии. Вся эта конструкция в нашем обществе потрясена и полуразрушена. Мы должны провести основательную расчистку, чтобы начать ремонт и новое строительство.
Прежде всего, будет разрешено одно из важнейших внутренних противоречий надстройки советского общества, в которой ядро коллективных представлений было втиснуто в неадекватный им категориальный аппарат исторического материализма. Выросший из меха нистического детерминизма науки XIX века, евроцентристского учения о “правильной” смене формаций и политэкономии капитализма, истмат (к тому же сильно вульгаризированный по сравнению с Марксом) не соответствовал ни реальности советского общества, его культуры и хозяйства, ни сложности общего кризиса индустриализма, который натолкнулся на препятствия, исключенные истматом из рассмотрения. Советские люди “не знали общества, в котором живут”, и это было одной из важных причин поражения этого общества.
Необходимым условием для восстановления и принятия обществом новой программы социалистического строительства будет возникновение нового обществознания, методологические основания которого соответствовали бы реальной сложности мира, природе нашего общества и динамике происходящих процессов. В это обществознание вернется очищенный от вульгаризаторских наслоений диалектический метод Маркса, его всечеловечность, гуманистический и освободительный пафос. Но это не будет марксизм Суслова или Ципко.
Советский проект потерпел поражение как выражение крестьянского мессианизма в уже городском обществе “среднего класса”. Сконцентрированный на идее “сокращения страданий”, в реализации которой советский строй достиг замечательных успехов, он авторитарными способами нормировал “структуру потребностей”. Быстрая смена в ходе урбанизации “универсума символов” и структуры потребностей (особенно в среде молодежи) вошла в конфликт с идеологически узаконенными нормами. Узость этих норм при резком увеличении разнообразия потребностей сделала “частично обездоленными” едва ли не большинство граждан. Крамольное недовольство общественным строем стало массовым. Хотя это недовольство не означало антисоветизма и не приводило к требованию сменить его фундаментальные основания, его смогли эффективно использовать те социальные группы, которые были заинтересованы именно в ликвидации советского строя (прежде всего ради присвоения собственности).
Новый социализм, если нам удастся выйти из кризиса без катастрофы, будет строиться уже людьми сложного городского общества, с пониманием той роли, которую играет в жизни общества разнообразие. Спектр морально оправданных и экономически обеспеченных потребностей будет не просто расширен, он станет регулироваться гораздо более гибкими нормами. Принципиального конфликта с базисом социализма это не создает, а возникающая напряженность в отношениях с культурными нормами вполне может быть снята в рамках традиционного общества. Жесткость заданного в СССР образа жизни была унаследована от длительной жизни в мобилизационных условиях (общинная деревня, а затем “казарменный социализм”) и не вытекает ни из принципов социализма, ни типа культуры. Реформа была травмирующим и разрушительным выходом из мобилизационного состояния, но она хотя бы сняла проблему через разрыв непрерывности.
Хозяйственная система того социализма, который, как я полагаю, при благоприятном стечении обстоятельств и достаточных усилиях общества возможен в России, должна резко отличаться от советской системы своим разнообразием. Дилемма “план-рынок” является ложной, в сложном и большом народном хозяйстве ни один тип предприятия и ни один тип контроля и управления не обеспечивает достаточной устойчивости и способности к адаптации. Избыточное огосударствление советского хозяйства все более затрудняло выполнение хозяйством многих важных функций и по ряду причин само становилось источником недовольства – не давая возможности самореализации для значительной части людей с сильно развитым “предпринимательским инстинктом”, придавая государству слишком патерналистский характер и завышая претензии к нему всего населения.
К несчастью, в советский марксизм не удалось включить теории некапиталистических систем хозяйства (например, А.В.Чаянова), и в среде советской партийной интеллигенции было создано устойчивое мнение о том, что частная собственность на средства производства предопределяет тип хозяйства как капитализма. Видимо, это глубокое заблуждение, существует обширный класс предприятий (малые предприятия в промышленности и сфере услуг, крестьянский двор на селе), которые при господстве капиталистической системы успешно мимикрируют под “клеточки капитализма”, вовсе ими не являясь. В будущем социалистическом жизнеустройстве России на таких предприятиях будет производиться очень большая часть товаров и услуг – и при этом они могут не генерировать капитализм и не подрывать общественный строй, основанный на солидарности.
Главное, чтобы то “творческое меньшинство”, которое выработает проект восстановления целостного и воспроизводимого жизнеустройства России, знало общество, в котором живет, и искало приемлемое соответствие своей доктрины реальным “анатомии и физиологии” этого общества. Построение нового социализма должно стать “молекулярным” процессом и творчеством масс в гораздо более трудных для руководящей элиты условиях, нежели после 1920 г.
http://www.kara-murza.ru/books/articles/os-soc2.html
-- ------------------------------------------
ТОВАРИЩИ!
БЕЗ ВАШЕЙ РЕГУЛЯРНОЙ ПОДДЕРЖКИ БЮЛЛЕТЕНЬ
«ЗА СТАЛИНА!»
ВЫХОДИТЬ НЕ СМОЖЕТ!
ЖДЕМ ПОМОЩИ!
-------------------------------------
Редакция благодарит
Г. П. Асинкритова из Твери,
В. Н. Скворцову из
Минеральных Вод
и Л. А. Кононегко из
Владивостока за поддержку газеты!
------------------------------------------------------
