Концептуальные основы эффективной самостоятельности

Согласно концепции П.К. Анохина, универсальный закон работы мозга выражается в том, что все явления материального мира существуют (и развиваются) в пространственно-временном континууме, следовательно, и мозг (как его порождение) как специальный орган отражения и приспособления «приобрел свойство непрерывного течения его процессов в полном соответствии с компонентами этого континуума в пространстве и времени»
[1970, с. 35]. По сути дела, в этом проявляется одна из основных функций психики – сигнальная функция. Все формы субъектного поведения, все его вариации, активный выбор, оценка значимости и классификация субъектом отдельных этапов и компонентов этого континуума вписаны в этот «великий», по выражению П.К. Анохина, закон природы.

Переходя от нейрофизиологического контекста к психологическому, можно поставить вопрос о том, какие механизмы работы психики могут обеспечить инвариантное относительно любой психической активности субъекта «отслеживание» его взаимодействия с внешним миром? Одним из таких механизмов, с нашей точки зрения, является психическая регуляции, выполняющая вторую важнейшую функцию психики – регуляторную, в каждый данный момент времени нацеленную на получение конкретного полезного результата.

Поскольку субъект живет в среде непрерывного получения результата, «в подлинном континууме результатов» (Анохин), то и процесс регуляции, работа всех структурных компонентов ее системы, носит «симультанно-сукцессивный» характер. О наличии подобной «одновременности» говорит и Н.А. Бернштейн в своих исследованиях пространственных и временных характеристик психических программ, по которым строятся и регулируются движения и действия, отмечая в частности, что: «…психическая программа обязана содержать в себе как нечто единое и одновременно существующее, как зародыш в яйце или как запись на граммофонной пластинке, всю схему развертывания движения во времени» [1966, с. 60]. Л.М. Веккер указывает, что в качестве сквозной характеристики временной структуры регулирующих психических программ Н.А. Бернштейн называет «специфичнейшую для психического времени особенность сочетания в нем одновременной представленности всей структуры совместно с ее последовательным развертыванием, т.е. сочетания одновременности с временной последовательностью» [1981, с. 174].

Применительно к произвольной регуляции вышесказанное означает, что в реальности субъект, приступая к какой-либо деятельности, на основании своего индивидуального опыта практически мгновенно «запускает» работу всей функциональной системы регуляции, которая будет продолжаться в континууме получаемых результатов до тех пор, пока не будет достигнут главный полезный результат, представленный параметрами, выраженными в «субъективных критериях успешности деятельности».

Здесь необходимо сделать ряд пояснений. Во-первых, не следует думать, что до момента «запуска» система субъектной регуляции не функционирует, напротив, на протяжении всей жизни субъекта этот механизм функционирует постоянно, однако на разных уровнях осознанности. Во-вторых, и это особенно важно, степень осознанности субъектом его регуляторных процессов прямо пропорциональна новизне и сложности выполняемой деятельности. В этом контексте уместно рассмотреть различные подходы к выделению регуляторных уровней.

Согласно Л.М. Веккеру (1981) и Н.А. Бернштейну (1966), наиболее общий, исходный уровень – это уровень психической регуляции пространственного перемещения организма в целом, т.е. уровень регуляции локомоторных актов. Это тот уровень, на котором, по Н.А. Бернштейну, предмет ведет движение фактически как материальная точка. Психическая регуляция актов перемещения предполагает воспроизведение локализации объекта в пространстве, что и составляет основную специфику сенсорного уровня регулирования. Таким образом, воспроизведение локализации объекта в пространстве составляет основную специфику сенсорного уровня регулирования.

Следующий уровень психической регуляции, общий для человека и животных, это уровень простейших приспособительных предметных манипуляций. Этот уровень требует инвариантного воспроизведения формы и размеров объектов, с которыми совершаются простейшие манипуляции. Такое воспроизведение отвечает уже перцептивному уровню интегральной метрической инвариантности по сравнению с парциальной метрической инвариантностью уровня сенсорного.

Над этой границей располагается уровень собственно человеческих предметных преобразующих действий, т.е. действий, активно изменяющих окружающую реальность. Регуляция таких действий требует уже не только отображения, но и создания заново образа результата или цели действия, а это, в свою очередь, невозможно без учета внутренних закономерных связей и отношений между объектами действия. Такой учет достигается, на уровне «речемыслительных процессов в формах общемыслительной и концептуально-мыслительной инвариантности» [Веккер, 1981, с. 190].

Другая классификация форм психической регуляции деятельности может осуществляться по критериям многоуровневой иерархической организации и интеграции самой деятельности. Согласно этой классификации, уровни иерархии могут быть представлены хорошо известным рядом понятий: движение, действие, деятельность. Движение составляет структурную единицу предметного действия, а предметное действие, в свою очередь, – структурную единицу интегральной организации деятельности.

Низшие уровни рассматриваемой иерархии, т.е. движения и действия, наиболее полно исследованы в рамках концепции Н.А. Бернштейна (1947, 1966). Высший уровень этой иерархии, уровень целостной деятельности проанализирован в контексте общепсихологической концепции единства сознания и деятельности С.Л. Рубинштейна (1940), а наиболее полно и многосторонне – в психологической теории деятельности А.Н. Леонтьева (1975).

Кроме этих классификаций, в психологии существует еще одна интегральная классификация, которую в обобщенном и схематическом виде можно представить как иерархию непроизвольной, произвольной и волевой регуляции деятельности.

Применяемые в этой классификации критерии произвольности – непроизвольности воплощают в себе соотношение программы* регулируемого действия с ее субъектом-носителем.

Это соотношение программы с субъектом выражено степенями подконтрольности ему процесса реализации этой программы.

Уровень непроизвольной регуляции включает в себя два подуровня. Первый из них относится к допсихически регулируемым непроизвольным реакциям. Здесь программа фиксирована либо в конструкции рабочих органов, либо в жестко алгоритмическом стереотипе первично автоматических или вторично автоматизированных движений и действий (Бернштейн, 1966).

На втором подуровне непроизвольной регуляции программы воплощены в психических структурах первых сигналов. Это означает, что носителями программ являются сенсорные или перцептивные образы, регулирующие соответствующие движения и действия (Веккер, 1981).

Именно на этом уровне регулируется акт локомоции не только у животных или у маленького ребенка, но и у взрослого человека. Движение здесь контролируется сенсорно-перцептивными образами, ведущими это движение, но без всякого предварительного намерения, подотчетного и подконтрольного целостному субъекту.

*Под программами психического регулирования Л.М. Веккер понимает эмпирические характеристики психических процессов, «взятых в их специфическом качестве программ психического регулирования» [1981, с. 170], к которым он относит: исходные характеристики – пространственно-временную структуру и модально-интенсивные свойства и производные характеристики – предметность, целостностная связанность и обобщенность.

Мотивационные и когнитивные компоненты регулирующих программ реализуются здесь на низших уровнях, не вовлекая в регулирование более высокие и интегральные формы психических процессов. На данном подуровне уже психической, но еще непроизвольной регуляции ребенок способен оформить программу действия в речи только после того, как действие уже совершено (Люблинская, 1965). Выбор действий на этом уровне не включает в себя предварительного перебора вариантов программы, и тем самым здесь принимается решение лишь на уровне исполнения. Поэтому действие остается психически регулируемым, но непроизвольным.

Переход же на уровень произвольной регуляции отвечает границе, разделяющей «первосигнальный» и «второсигнальный», т.е. сенсорно-перцептивный и речемыслительный уровни регулирования. Тем самым компоненты психических программ становятся подотчетными и подконтрольными субъекту деятельности, который предваряет здесь практическое исполнение регулируемого действия речевым оформлением его программ (Веккер, 1981).

Исследования А.Р. Лурия (1957), А.А. Люблинской (1965) и других свидетельствуют о том, что на этом уровне регулирования ребенок уже способен раньше сформулировать программу своего действия и только затем его практически совершить. Именно так это происходит на данном уровне регулирования и у взрослого человека, как правило, предварительно оформляющего программы своих действий в виде сигналов внешней или внутренней речи.

Перебор возможных вариантов и сам процесс окончательного принятия решения происходит здесь уже на уровне психической программы, предваряющей действия, т.е. намеренно. Выбор конкретного варианта здесь детерминируется уже не извне и не чисто статистически, а производится предварительно самим субъектом, что и определяет психологическую сущность именно произвольного регулирования как психологически свободного выбора в рамках заданного семейства возможных решений.

Таким образом, благодаря различиям, как в структурах регулирующих программ, так и в самих формах регуляции, граница, отделяющая произвольное регулирование от непроизвольного, прослеживается достаточно ясно. Как отмечает Л.М. Веккер, «…на высших уровнях регуляции личность (здесь и далее выделено нам.— Г.П.) как интегральное психическое образование становится субъектом деятельности, однако именно и только на высших, а не на всех уровнях ее регуляции» [1981, с. 195].

По мнению В.П. Кузьмина, в системном подходе интеграция выступает как коренной качест­венный признак целостных систем. Без феномена интеграции фактически нельзя объяснить целостность, ибо интеграция является системообразующим фактором (Кузьмин, 1982).

К.А. Абульханова-Славская в своей работе «Проблемы личности в психологии» (1997), отмечает, что «Иерархический (системный.— Г.П.) подход к психическим явлениям в целом и к личности, предложенный Рубинштейном, понимание личности как иерархии деятельностей, разработанное Леонтьевым, различаясь в ряде своих конкретных положений, тем не менее дали плодотворную основу для раскрытия взаимоотношений между разными уровнями личностной организации…, для адекватного понимания интегративной сущности личности (выделено нами.— Г.П.), интегральной индивидуальности (В.С. Мерлин), для определения личности как системы отношений (В.Н. Мясищев)» [с. 295].

В психологической литературе высказывались различные мнения относительно уровня интеграции, характеризующего структуру личности. Для В.Н. Мясищева (1995), например, интеграция (как единство личности) характеризуется направленностью, уровнем развития, структурой личности и динамикой нервно-психической реактивности. Для К.К. Платонова (1980) наиболее высоким уровнем интеграции личности являются взаимосвязи между четырьмя группами особенностей и черт: социально обусловленных, биологически обусловленных, опытом и индивидуальными особенностями психических процессов.

С точки зрения А.Г. Асмолова (1983), единицами анализа структуры личности, могут выступать динамические смысловые системы личности, характеризующие (по Выготскому) единство аффективных и интеллектуальных процессов личности. При этом деятельность выступает как системообразующее основание динамической смысловой системы. Осуществляемые посредством деятельности объективные отношения личности в мире интериоризуются и воплощаются в индивидуальном сознании в виде личностного смысла событий и поступков человека. Личностные смыслы, как правило, представлены в индивидуальном сознании на неосознаваемом уровне, а осознанные личностные смыслы, как отмечает А.Г. Асмолов, даже если они вдруг оказываются противоречащими разделяемым личностью нормам и идеалам, —другим мотивам личности, не изменяются от самого факта их осознания. Далее, выделяя смысловую установку личности как составляющую динамических смысловых систем, А.Г. Асмолов показывает ее роль в регуляции деятельности, определяющую в конечном итоге устойчивость и направленность поведения личности, ее поступки и деяния. «Поиск методов изучения, диагностики смысловых систем должен пойти по пути создания методических моделей (здесь и далее выделено нами.— Г.П.), позволяющих изучить такие проявления активности личности,как инициативность, самостоятельность, независимость и т.п.» [1983, с. 121].

Б.Г. Ананьев (1996), анализируя психологическую структуру личности, отмечает, что любая структура, как и интраиндивидуальная структура личности, «есть целостное образование и определенная организация свойств. Функционирование такого образования возможно лишь посредством взаимодействия различных свойств, являющихся компонентами структуры личности. Исследование компонентов, относящихся к разным уровням и сторонам развития личности, при структурном изучении этого развития обязательно сочетается с исследованием различных видов взаимосвязей между этими компонентами» [с. 261].

С нашей точки зрения, недостаточно только описать структурные характеристики личности и указать (или даже выявить) их взаимосвязи, необходимо найти интегрирующий механизм, позволяющий им функционировать как единое целое. Зададимся вопросом: в чем иради чего должны интегрироваться структурные характеристики личности? Логичный ответ – в активности личности, ради получения «полезного» для нее результата – достижения цели деятельности.

По нашему мнению, именно в системе субъектной регуляции («вплетенной» в деятельность личности) отображаются главнейшие структурные характеристики, определяющие целостность личности, что придает характеру выполнения деятельности, а следовательно, и самой субъектной регуляции, личностную «окраску».

Вспомним известное выражение С.Л. Рубинштейна – «в деятельности проявляется личность» (!). Интеграцию личности надо искать не в самой личности, а в ее деятельности. Мы можем добавить, что личность проявляется в деятельности через субъектную регуляцию.

Личность, выступая как субъект деятельности, приобретает новое качество, потому, что в деятельности личность выступает в своем функциональном качестве, которое отвечает системе условий и требований деятельности. Становясь субъектом деятельности, личность должна так перестроить систему своих волевых, интеллектуальных качеств, чтобы овладеть соответствующими знаниями, умениями, навыками, профессиональными, нормативно определенными способами деятельности. Она перестраивает всю систему своей организации: происходит мобилизация работоспособности, выработка привычки к рабочим состояниям, специфическое согласование интеллектуальных усилий с физическими, требуемое видом труда и т.д. Личность в качестве субъекта, по выражению К.А. Абульхановой, «создает свое пространство деятельности» посредством субъектной регуляции, по-своему выделяя его фрагменты, задачи, периоды, которые, однако, согласованы с объективной системой. Она «держит» это пространство своей ответственностью и волей.

На основании вышеизложенного можно сформулировать общую гипотезу исследования. Итак, согласно нашей общей гипотезе, система субъектнойрегуляции является одним из универсальных механизмов согласования активности личности с требованиями деятельности. Причем его универсальность состоит в том, что во всех сферах и уровнях проявления личности (как субъекта деятельности) система субъектнойрегуляции по своему компонентному составу остается относительно стабильной, являясь в то же время, в силу ее личностно-типологических особенностей, динамичной по содержанию компонентов, уровню их развития и характеру связей между ними.

Как отмечалось выше, при включении личности в деятельность происходит ее «качественная реорганизация, создание ей особого пространства, в котором субъект создает особую композицию преобразованных личностных свойств и избранных (и по-своему структурированных) им условий и требований деятельности» [Абульханова, 2001, с. 42].

Применительно к системе субъектной регуляции это будет выражаться, например, в том, что мотивация может оказывать доминирующее влияние на особенности принимаемой субъектом цели, формирование модели субъективно значимых условий будет напрямую связано с особенностями когнитивных процессов личности, ее метакогнитивного опыта; способности будут сказываться на таком компоненте, как «субъективная программа действий»; эмоциональная сфера и состояния личности могут оказаться некоторым общим (энергетическим) фоном, на котором развертывается весь процесс субъектной регуляции. Причем способ организации в некую функционально-динамическую систему разных психических процессов, состояний, способностей выбирается самой личностью, выступающей с ипостаси субъекта деятельности, решающего различного рода практические задачи (Абульханова-Славская, 1997).

В зависимости от текущей решаемой задачи (от конкретной принятой субъектом цели) структурные компоненты этой регуляторной системы обеспечиваются теми или иными свойствами личности, способностями, психическими процессами, эмоциональными состояниями, т.е. всем тем, что составляет содержание понятия «личность».

Высказанное положение позволяет дать более точную трактовку субъектной регуляции: субъектнаярегуляция – это целостная, замкнутая по структуре, информационно открытая система, в которой степень сформированности ее отдельных компонентов, их содержательное наполнение и отношения между ними, отражая уникальность личности, приводит к согласованию ее активности с требованиями деятельности, и тем самым, к достижению цели, принятой субъектом.

Такой подход к субъектной регуляции позволяет осуществить ее системный анализ с учетом индивидуальных особенностей личности, поскольку дает возможность, говоря словами П.К. Анохина, «объяснить и поставить на определенное место даже тот материал, который был задуман и получен исследователем без всякого системного подхода» [1978, с. 56].

Если использовать терминологию В.П. Кузьмина (1982) о многомерности знания, о некотором четырехмерном гносеологическом пространстве, то всякий исследуемый предмет или явление, взятые на «микро», «мезо» и «макро» уровнях бытия, во взаимодействии с внешней средой образует «онтологическое» знание о нем. Применительно к исследованию субъектной регуляции; соответственно модусам исследования «микро», «мезо», «макро» и внешняя среда будут: компоненты субъектной регуляции – система субъектной регуляции – деятельность субъекта – социум.

Более того, при системном подходе к субъектной регуляции, следовало бы говорить не о ее «компонентах», а о «микросистемах» *. Не составляет большого труда в логике нашего подхода показать, что все «микросистемы» системы субъектной регуляции взаимодействуют между собой на мезоуровне (на уровне целостной системы субъектной регуляции), что в конечном итоге приводит к достижению цели субъекта.

*Имея в виду этот факт, мы, тем не менее, в целях упрощения дальнейшего изложения, будем называть эти микросистемы – компонентами.

В связи с исследуемой проблемой субъектной регуляции деятельности возникает еще один важный вопрос – это вопрос об эффективности субъектной регуляции (Прыгин, 2000). Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к основной идее П.К. Анохина о том, что системообразующим фактором функциональной системы является получаемый полезный результат. С психологической точки зрения это означает, что процесс регуляции имплицитно связан с получением какого-либо конкретного результата, т.е. с достижением определенной цели деятельности (Леонтьев, 1975).

Можно предположить, что для рассматриваемой системы субъектной регуляции таким системообразующим фактором, выражающим ее интегральное «состояние», должна являться эффективность ее функционирования, которая находит свое выражение в достигнутом субъектом полезном результате.

Прежде чем ответить на вопрос о том, что мы будем подразумевать под эффективностью субъектной регуляции, необходимо определить сами понятия «эффективность» и «полезность». Это особенно важно еще и с той точки зрения, что без четкого определения сути «эффективности субъектной регуляции» нельзя говорить о том, как те или иные ее личностно-типологические или стилевые особенности отражаются на процессе и результате деятельности субъекта.

Первое, что надо отметить, это то, что об «эффективности» (впрочем, как и «полезности») можно говорить только в связи с «кем-нибудь» – субъектом деятельности или с «чем-нибудь» – процессом или результатом деятельности. Игнорирование этого очевидного факта приводит к тому, что такие понятия, как «эффективная саморегуляция», «продуктивная саморегуляция», «продуктивность деятельности в зависимости от дефектов саморегуляции...» и т.д., часто употребляются рядоположенно и не всегда ясно, что под ними подразумевается. Например, может ли быть эффективной саморегуляция и не эффективной деятельность? (Или наоборот, эффективной деятельность и не эффективной саморегуляция?)

В психологическом словаре можно найти следующие определения эффективности: «Эффективность системы «человек-машина» – способность системы «человек-машина» достигать поставленной цели в заданных условиях и с определенным качеством» [с. 417], или «Эффективность коллектива – соответствие результатов общественно полезной деятельности коллектива тем задачам, которые перед ними стоят» [там же]. «Эффективность – действенность, результативность» [Комплексный словарь русского языка].

Согласно О. Ланге, можно различать два понятия рациональности действий: рациональность фактическую и методологическую. «Первая имеет место тогда, когда набор средств отвечает действительной, объективно существующей ситуации… Фактическая рациональность действия, следовательно, равносильна его эффективности (выделено нами.— Г.П.). Другая, т.е. методологическая рациональность означает, что действие рационально с точки зрения знаний, которыми обладает действующий, то есть что логическое умозаключение, участвующее в решении относительно выбора средств, оправдано, в рамках имеющихся знаний, без учета того, согласованы ли эти знания с объективным состоянием дела» [цит. по Козелецкому, с. 15]. В связи с этим, мы можем говорить о возможном разделении понятия «эффективности» на внешнюю – «объективную» и внутреннюю – «субъективную». Причем поскольку эта внутренняя – «субъективная» эффективность (рациональность) предписывает действующему предпринимать действия, которые основываются на субъективной информации действующего, эта информация может быть неполной или ложной, а решения, принимаемые на этой основе, могут оказаться неадекватны обстоятельствам (Козелецкий, 1979).

Как было отмечено выше, с точки зрения К.А. Абульхановой-Славской, главной «задачей» субъекта деятельности является «согласование типа активности, всех возможностей, особенностей и ограничений личности с требованиями, условиями деятельности – как труда в целом, так и данной профессии, профессионального занятия, статуса и отношений» [2001, с. 41]. В этой связи ею вводятся понятия об «оптимальности-неоптимальности» этого согласования и о психологической и личностной «цене» деятельности. При этом она отмечает, что психологи раскрывали критерий оптимальности только как «успешность» деятельности, имея в виду, прежде всего, объективный, социально-нормативный результат, и не делали попыток выявить успешность как субъективную легкость, субъективную привлекательность, удовлетворенность, то есть не учитывался субъективный критерий соответствия результата потребностям и притязаниям личности.

Мы считаем, что оценивать эффективность регуляции, так же как и эффективность какой-либо деятельности, можно с двух позиций: с позиции субъекта деятельности, т.е. как он сам оценивает выполненную деятельность, и с позиции внешних критериев, например, по критериям производительности труда или успешности обучения. Оценка эффективности регуляции с позиции субъекта деятельности предполагает, что субъект оценивает результат своей деятельности на основе имеющихся у него «субъективных критериев успешности». Оценка эффективности регуляции с позиции внешних критериев предполагает сравнение полученного результата с объективными (часто социально заданными) критериями успешности.

Понятно, что субъективные критерии успешности далеко не всегда совпадают с объективными критериями (см., например, Шадриков, 1996). В связи с этим возникает вопрос – можно ли говорить о том, что регуляция деятельности субъектом является эффективной, если полученный результат не соответствует внешним критериям, однако оценен субъектом как вполне приемлемый? Этот вопрос предполагает два ответа. Первый – да, поскольку полученный результат удовлетворил действующего субъекта, поэтому какие бы дефекты не содержала его система субъектной регуляции, она будет субъективно эффективной, с точки зрения самого субъекта! Правда, в этом случае, нам кажется, адекватнее говорить о «полезности» регуляции, так как человек скорее оценивает полезность чего-либо для себя, а не эффективность. Второй – нет, поскольку полученный результат не соответствует внешним критериям эффективности, объективно заданным самой деятельностью.

Таким образом, наибольшей эффективностью будет обладать такая система субъектной регуляции, в которой субъективная эффективность будет совпадать с внешней, т.е. когда полученный субъектом в процессе деятельности искомый результат соответствует и субъективному критерию успешности и внешним (социально значимым) критериям. *

Разделение эффективности регуляции субъектом его деятельности на субъективную и объективную позволяет более конкретно и содержательно решать проблему адекватности особенностей субъектной регуляции виду осуществляемой деятельности, например, проблему «подбора» профессиональной деятельности к личности (Климов, 1969).

В данном контексте необходимо сделать еще одно важное замечание. Достаточно часто на различных конференциях в дискуссиях о регуляции деятельности можно столкнуться с непониманием того, как «саморегуляция деятельности» соотносится с самой «деятельностью», что выражается в вопросах типа: «Объясните, где саморегуляция, а где деятельность?» или «Можно ли рассматривать деятельность без саморегуляции?». Выше мы отметили, что регуляция «вплетена» в деятельность, т.е. составляет неотъемлемую процессуальную сторону деятельности, ее атрибут (если понимать «атрибут» в его основном значении, как неотъемлемое качество). Следовательно, никакая реальная, практическая деятельность субъекта не может существовать без ее регуляции. В то же время с чисто теоретических позиций, применяя (по Веккеру, 1981) «стратегию абстрагирующей экстирпации», аналитический метод исследования, можно изучать отдельно как саму (гипотетическую) деятельность, так и ее регуляторную основу, что, в частности, и было сделано
О.А. Конопкиным в его теории осознанной саморегуляции (1980).

 

* Эмпирическое доказательство этого положения представлено в 6.2. «Проявление «автономного» и «зависимого» типов субъектной регуляции в учебной деятель­ности».

Однако, говоря об «эффективности регуляции», следует учитывать, что в буквальном смысле это не точное, а довольно условное выражение, поскольку эффективной или не эффективной может быть только деятельность субъекта, ибо именно деятельность содержит в себе представление субъекта о результате, который и оценивается субъектом с позиции его эффективности (полезности). Таким образом, об «эффективности регуляции» можно говорить только в связи тем, в какой мере она способствует достижению субъектом результата деятельности.

Тем не менее, в дальнейшем мы будем использовать термин «эффективность субъектной регуляции», понимая под этим «эффективность деятельности», которая также может оцениваться с рассмотренных выше двух позиций – «субъективная» и «объективная» эффективность деятельности.

Итак, исходя из положения о наличии разных критериев оценки эффективности субъектной регуляции, рассмотрим другой аспект этой проблемы – уровни субъектной регуляции и соотносимые с ними черты личности.

Согласно В.В. Столину, в психологии принято различать три уровня психической регуляции – конституциональный (организмический), социальный (индивидный) и личностный (Бодалев, Столин, 1983). Охарактеризуем коротко эти уровни. Конституциональный уровень включает так называемые универсальные или базовые черты, которые относятся, как правило, к наиболее общим структурно-динамическим характеристикам стиля деятельности и описываются в функциональных понятиях «свойств темперамента» (Мерлин, 1973) или в субстанциональных понятиях «свойств нервной системы» (Небылицын, 1966; Русалов, 1979; Теплов, 1961).

К уровню социального взаимодействия, характеризующемуся более узким классом ситуаций (по сравнению с конституциональным уровнем), относятся черты, предопределенные социальной и предметно-профессиональной средой развития индивида (например, семейные отношения, взаимодействие с социальным окружением в учебной или профессиональной деятельности, опыт решения практических наглядно-действенных, образных или отвлеченно-теоретических задач и т.п.). На этом уровне выделяется широкий спектр черт характера, описывающих человека как социального индивида, имеющего определенный опыт социально-ролевого поведения (Левитов, 1969; Ананьев, 1980).

На третьем, личностном уровне – уровне конкретных ситуаций – поведение человека в значительной степени зависит не только от его конституции и социально-нормативного опыта, но и от собственной субъективной активности по категоризации условий, смыслообразованию и проектированию целей на основе самоотношения.

Теперь сформулируем рабочее определение черты личности. Вслед за В.В. Столиным и соавторами будем полагать, что «черта – это описательная, переменная, фиксирующая интегральную диспозиционную стратегию поведения человека, складывающуюся под действием системы организмического, индивидного и личностного уровней регуляции» [Общая психодиагностика, с. 114].

Таким образом, по происхождению (уровню регуляции) и сфере приложения выделяются три уровня черт:

– конституциональные (организмические) обусловлены свойствами организма; сфера приложения – максимально широкий класс ситуаций;

– социально-нормативные (индивидные) – обусловлены опытом жизнедеятельности; сфера приложения – в определенных относительно широких социально-нормативных ситуациях;

– личностные – обусловлены внутренней «работой» личности по анализу и проектированию собственного поведения. Это рефлексивно-ситуационные черты личности.

Стоит отметить, что приведенное здесь выделение уровней регуляции весьма условно, и носит скорее аналитический характер, поскольку «их следует изучать раздельно в качестве объекта науки, но вместе в качестве системы, существующей как целое, где эти объекты не могут быть оторваны, изолированы друг от друга» [Забродин, Лебедев, с. 11—12].

Введенное В.В. Столиным понятие о трех уровнях психической регуляции личности принципиально важно для нашего обсуждения критериев эффективности субъектной регуляции. И вот в каком аспекте: «можно ли, используя понятия «субъективной» и «объективной» эффективности субъектной регуляции, определить содержательные критерии, по которым будут различаться эти уровни психической регуляции?».

Для того чтобы ответить на поставленный вопрос, рассмотрим два наиболее релевантных контексту «осознанной» субъектной регуляции уровня: социальный и личностный. На каждом из них исследованы и описаны (Бобнева, 1978; Машин, 1994; Шорохова, Бобнева 1976; Ядов, 1979) регуляторные процессы, однако (за исключением, пожалуй, конституционального уровня), они описаны скорее как некоторые регулирующие факторы, а не как системы регуляции. Это же относится и к термину «личностная регуляция», который употребляется достаточно произвольно, без объяснения механизмов его обеспечивающих. Например, В.А. Машин, вводя понятие «личностный тип психической регуляции», называет его «вторым уровнем психической регуляции», для которого «наиболее органична ломка старых форм деятельности, устоявшихся отношений, активное движение к качественно новым задачам» [с. 146].

Как отмечалось выше, в качестве базовой модели «субъектной регуляции» нами была выбрана модель «Осо­знанной психической саморегуляции произвольной деятельности» О.А. Конопкина, которая «конструировалась» как система, инвариантная к любому виду (проявления) активности субъекта. Поэтому можно предположить, что ее структура по компонентному составу будет одинаковой (изоморфной) на всех уровнях проявления личности, а различия должны проявляться в связях между компонентами, уровне их сформированности и в их содержательной «наполненности» (качественные различия). На наш взгляд, наиболее существенные качественные различия должны проявляться в содержательном «наполнении» таких компонентов, как «субъективные критерии успешности» и «субъективно принятая цель деятельности». В контексте рассматриваемой проблемы, наибольший интерес для нас представляют «субъективные критерии успешности».

Согласно М.И. Бобневой, на уровне социального взаимодействия основными факторами, регулирующими активность субъекта, является так называемая нормативная регуляция, которая означает, что «индивиду или группе в целом предписывается, «задается» определенный – должный – вид поведения, его форма, тот или иной способ достижения цели, реализации намерений и т.д., «задаются» должная форма и характер отношений и взаимодействий людей в обществе, а реальное поведение людей и отношения членов общества и различных социальных групп программируются в соответствии с этими предписаниями, «заданными» – стандартами – нормами» [1978, с. 3].

По-видимому, эти социальные нормы и должны составлять основное содержание «субъективных критериев успешности», вследствие этого можно считать, что на этом уровне эффективность субъектной регуляции можно оценивать – как соответствие поведения определенным социальным нормативам. Именно на этом уровне проявления активности личности со всей очевидностью становится понятным, к каким серьезным противоречиям могут привести различия в оценке субъективной и объективной эффективности субъектной регуляции.

Логика рассуждений приводит нас к другому вопросу: подходят ли указанные выше критерии эффективности (т.е. социальные нормативы) к оценке деятельности, осуществляемой субъектом на личностном уровне, например, к познавательной деятельности?

Очевидно, что социально значимые критерии применимы к этому уровню психической регуляции далеко не всегда. Однако, поскольку субъективную эффективность мы определили как такую, когда полученный в процессе деятельности искомый результат соответствует субъективному критерию успешности, то, прежде всего, именно с этих позиций следует оценивать эффективность регуляции на личностном уровне (где в качестве субъективных критериев успешности может существовать бесконечное множество качеств и свойств, присущих объектам, субъектам и явлениям, атрибутируемым в качестве достигаемого результата).

В то же время, как было показано выше, на уровне социального взаимодействия следует, прежде всего, принимать во внимание «внешнюю» (объективную) эффективность системы субъектной регуляции, поскольку речь идет о социально-нормативной активности субъекта, которая подчинена соответствующим определенным критериям. Именно в этом случае можно говорить о том, что система субъектной регуляции «проявляет» себя на социальном уровне регуляции, и именно на этом уровне целесообразно говорить о «подборе» профессиональной деятельности к личностным особенностям субъекта. Очевидно, например, что разные виды деятельности требуют различной степени регламентации ее выполнения и в этом аспекте предъявляют к субъекту деятельности разные ролевые и функциональные требования. Другими словами, под каждый вид деятельности можно «подобрать» исполнителя с наиболее подходящим типом и стилем субъектной регуляции. При этом эффективность субъектной регуляции на социальном уровне практически можно диагностировать (оценивать), например, с помощью огромного числа критериально-ориентированных тестов, которые, как известно, оценивают соответствие поведения субъекта социально значимым критериям.

Как было подчеркнуто выше, именно на этих двух уровнях регуляции система субъектной регуляции носит более или менее (в зависимости от новизны и сложности выполняемой деятельности) «развернутый», осознанный характер.

В связи с этим можно сделать следующие выводы:

– когда эффективность субъектной регуляции деятельности оценивается какими-либо социальным нормативам, следует говорить о социальном уровне регуляции (и употреблять термин «социальная регуляция»);

– когда эффективность субъектной регуляции рассматривается как соответствие полученного результата субъективному критерию успешности, следует говорить о личностном уровне регуляции (и употреблять термин «личностная регуляция»);

– можно предположить, что регуляция на конституциональном уровне – это «вырождение» системы субъектной регуляции в физиологическую функциональную систему Анохина (хотя эта гипотеза требует отдельной теоретической и экспериментальной проверки).

Таким образом, содержательное «наполнение» субъективных критериев успешности (как компонента субъектной регуляции) может служить основанием для различения социальной и личностной регуляции. С нашей точки зрения, социальная и личностная регуляция относятся к «нормативным» видам субъектной регуляции, в отличие, например, от психофизиологической регуляции и регуляции психических состояний.

В связи с рассматриваемой проблемой эффективности субъектной регуляции и высказанной ранее гипотезой о системе субъектной регуляции – как одном из универсальных механизмов согласования активности личности с требованиями деятельности можно выдвинуть гипотезу о субъектной регуляции как об одном из важнейших механизмов формирования социальных и личностных черт (Прыгин, 1999). (Высказанное предположение для нас актуально тем, что ниже речь пойдет о личностно-типологических особенностях субъектной регуляции.)

Если значение регуляции в осуществлении деятельности субъектом получило достаточное отражение в научной психологической литературе, то роль субъектной регуляции, как механизма формирования социальных и личностных качеств, практически не исследована.

Прежде чем сформулировать гипотезу о субъектной регуляции как одном из важнейших механизмов формирования черт личности, изложим основные исходные тезисы. Напомним, что под чертой личности мы понимаем переменную, фиксирующую интегральную диспозиционную стратегию поведения человека, складывающуюся под действием системы трех уровней регуляции, а за основу наших рассуждений принимаем континуально-иерархическую концепцию модели черт личности В.В. Столина (1983). Суть данной модели черт можно свести к следующим положениям:

– черты не представляют собой дискретные образования, т.е. возможен непрерывный переход из одной черты в другую (например, в результате плавной перестройки функциональной системы на новый класс ситуаций или изменения направленности оценок);

– выделенные выше три подсистемы можно представить как сосуществующие подпространства, входящие в отношения гибкой иерархии, что обусловливает переход «ведущего уровнями управления из одной подсистемы в другую» (Бернштейн, 1947).

Следовательно, выделяемые черты не распределены по указанным уровням строго однозначно. Многие черты сочетают в себе в определенных пропорциях большую или меньшую долю конституционального, социального и (или) личностного компонента.

Тогда в нашем контексте личность (в широком смысле слова) может быть определена как метасистема, включающая в себя взаимосодействия систем регуляции конституционального, личностного и социального уровней, что согласуется с работами Ананьева (1968, 1980, 1996) и (в более узком плане) Асмолова, 1983, 1984, 2001.

Рассмотрим, далее, две наиболее существенные характеристики личности: ее (относительную) устойчивость и направленность, значимость которых признается практически любой теорией личности.

Как отмечают Л. Хьелл, Д. Зиглер (1999), в большинстве определений личность представлена теми характеристиками, которые «отвечают» за устойчивые формы поведения. При этом подчеркивается, что личность относительно неизменна и постоянна во времени и меняющихся ситуациях (это обеспечивает индивиду чувство преемственности и непрерывности). Какие же механизмы могут обеспечить такую устойчивость? Одним из таких механизмов, с нашей точки зрения, является универсальный механизм субъектной регуляции, который способен придать любой сложной системе (относительную!) устойчивость, а личность, бесспорно, является такой сложной (если не архисложной) системой.

Второй аспект рассматриваемой проблемы состоит в том, что практически все психологи, исследующие личность, подчеркивают важность изучения личности во взаимосвязи с жизненным опытом индивидуума и перспективами развития. Общепринятая точка зрения состоит в том, что перспективы развития личности (лучше сказать, генеральное направление развития) определяются ее общей направленностью, т.е. потребностно-мотивационной сферой личности. Таким образом, генеральное направление развития личности задается направленностью личности, а ее временная стабильность, преемственность обеспечивается системой субъектной регуляции.

Если допустить, что регуляцию на конституциональном уровне можно принять (условно) за константу (поскольку это в большей степени психофизиологический процесс), а понятие «личность» описывается в основном социальными и личностными чертами, то можно выдвинуть гипотезу о том, что механизм образования социальных и личностных черт в своей основе идентичен, и что одним из таких механизмов может быть система субъектной регуляции. (Кстати, вышесказанное не противоречит основной идеи
П.К. Анохина «об универсальности» функциональной систем.)

Особенности же формирования личности как таковой (в содержательном аспекте) будут, в частности, зависеть от взаимодействия особенностей социальной ситуации развития личности и особенностей функционирования системы субъектной регуляции. Через их взаимодействие возможно формирование черт личности, которые могут быть отнесены к уровню «социальных» или «личностных», в зависимости, прежде всего, от того, каким содержанием будут наполняться такие компоненты субъектной регуляции, как «принятая субъектом цель деятельности» и «субъективные критерии успешности».

Иначе говоря, весьма вероятно, что наибольшее влияние на формирование той или иной «модальности» черты личности (т.е. сформируется ли социальная или личностная черта) будут оказывать особенности функционирования таких компонентов регуляции, как «субъективно принятая цель» (через действующий мотив, определяющий направленность личности) и «субъективные критерии успешности деятельности» (поскольку в качестве критериев могут выступать и социальные, и личностные нормы).

Таким образом, концепция субъектной регуляции (в рассматриваемом нами аспекте) может быть положена в основу нового взгляда на еще один важный механизм формирования черт личности, нового подхода к разработке возрастной периодизации личности с регуляторных позиций, поскольку, уже в силу своей функциональной и структурной универсальности, система субъектной регуляции находится в постоянном диалектическом взаимодействии с формируемыми в онтогенезе качествам и свойствам личности (хотя эта гипотеза, возможно, требует отдельной экспериментальной проверки).

2.1.1. Феноменология «автономности», «эффективной самостоятельности»

Теоретические модели, в которых исследуемые параметры вписываются в более общую, динамичную и зависящую от личности как субъекта (ее выборов, предпочтений, решений) систему деятельности, неразрывно связаны с типологическим исследованием личности и построением реальных типологий. Согласно К.А. Абульхановой-Славской (1997), типологические исследования можно разделить на два основных направления, которые в итоге оказываются взаимосвязанными. Одно из них имеет целью построение типологии по некоторым теоретическим основаниям; другое – теоретико-феноменологическое выявление и обобщение существующих в реальности типов.

Для того чтобы лучше понять феноменологию «автономности», опишем реальный психический феномен, который каждый может наблюдать в практический деятельности, и доказывающий, что «личности с разным типом активности (здесь и далее выделено нами.— Г.П.) предрасположены к разному способу включения в деятельность и организации ее пространства» [Абульханова-Славская, 2001, с. 40].

Представим себе человека, которому Вы (будь Вы начальник, например, или родитель) даете поручение что-то сделать, объясняете, какого результата он должен достигнуть и когда; выясняете, правильно ли поняли Ваше поручение. После этого, человек приступает к выполнению деятельности.

Далее можно наблюдать два типа поведения людей, которые будут отличаться характером выполнения деятельности. Рассмотрим их: люди первого типа выполнят поручение самостоятельно и сообщат о полученном результате; люди второго типа с первых моментов выполнения деятельности (и, практически, до получения конечного результата) будут обращаться к Вам с различного рода просьбами и вопросами, например с вопросами типа: «Правильно ли я это сделал?», «Как исправить что-то?», «Что делать дальше?» и т.п. Фактически они тоже получат искомый результат, но только совместно с Вами, с Вашей помощью. Естественно, что людей второго типа трудно отнести к «самостоятельным» личностям.

Достаточно часто наблюдая феномен такого поведения в реальной жизни, мы задались вопросом: «Какие психологические механизмы определяют подобные типы поведения?». Рассмотрим, далее, логику наших рассуждений.

Поскольку становление субъектной регуля­ции деятельности происходит уже на ранних стадиях процесса онтогенеза личности и связано с формирующейся произвольностью, становлением самосознания и появлением качественно новой формы активности – самостоятельного поведения (см. гл. 4), постольку и формирование личностных особенностей регуляции также будет зависеть от психических свойств, процессов, способностей личности, конституциональных особенностей и т.д., формирующихся в той со­циальной среде, в которой происходит ее развитие.

По-видимо­му, данные регуляторные особенности должны быть связаны с определенными комплексами личностных качеств, которые формируются в реальной (жизне)деятельности личности и которые достаточно яр­ко проявляются в процессе осуществления деятельности, т.е. эти комплексы должны содержать, прежде всего, такие качест­ва личности, которые наиболее важны для достижения цели деятельности. Как отмечал Б.Г. Ананьев, «…сформировавшиеся и ставшие устойчивыми образованиями комплексы личностных свойств регулируют объем и меру активности (выделено нами.— Г.П.) социальных контактов личности, оказывают влияние на образование собственной среды развития» [1966, с. 261].

Например, в практической деятельности можно наблюдать, как некоторые субъекты на всех этапах выпол­нения деятельности (от постановки цели, до получения результата) об­наруживают следующий комплекс качеств личности, наиболее важных для достижения принятой цели: склонность к самостоятельной работе, без контроля со стороны; настойчивость в достижении поставленных целей; адекватная самооценка; уверенность в себе и результатах выполненной работы; чувство ответственности; склонность к систематическому планированию свой деятельности; умение заставить себя сосредоточиться на выполнении задания; в случае необходимости, легкость переключения с одной работы на выполнение другой; внутренняя потребность всегда доводить порученную работу до конца; развитый самоконтроль и рефлексия; развитая способность к антиципации; умение использовать как внешнюю, так и внутреннюю информацию для достижения поставленной цели; способность критически оценивать свой успех (или неудачу) в деятельности и правильно проанализировать их причины, – т.е. такой комплекс личностных качеств, который поз­воляет им достигать результатов деятельности, соответствующих субъективным критериям успешности, не прибегая к по­мощи других лиц. Этот комплекс качеств можно охарактеризовать как комплекс «эффективной самостоятельности» в выполнении деятельности. Описание этого личностного типа в общих чертах феноменологически совпадает с описанием К.А. Абульхановой-Славской «самостоятельного типа» личности, который «…имеет мотивацию к самостоятельной организации контура деятельности, ее задач и порядка, он берет ответственность за сроки, качество, уровень компетентности при ее осуществлении» [2001, с. 40].

В то же время у других субъектов подобный комплекс «эффективной самостоятельности» развит слабо, вследствие че­го для сколько-нибудь успешного осуществления деятельности им приходится прибегать к посторонней помощи; так, например, часто можно наблюдать, как человек не может сам определить правильность выбранного им способа действий или оценить зна­чимость того или иного фактора, влияющего на успешность дея­тельности, не умеет сам критически проанализировать получен­ные результаты и т.д. – в результате ему приходится часто обращаться за помощью к более компетентным лицам. Если к пер­вой группе лиц вполне применимо выражение «САМО-регулирование» своей деятельности, то для второй группы это, скорее, «регулирование их деятельности ИЗВНЕ».

Все вышесказанное относится к наблюдаемым (феноменологическим) типологическим особенностям осуществления деятельности субъектом (к личностям с разными типами активности ), что же касается собственно типологических особенностейсубъектнойрегуляции, характеризующих представленные выше группы, то, на наш взгляд, они должны проявляться (непосредственно при осуществлении деятельности) через названный выше типологический симптомокомп­лекс качеств личности (как субъекта деятельности).

Как отмечает А.В. Либин: «По определенным законам, лежащим в основе механизмов компенсации и оптимизации личностных структур, ярко выраженные у данного человека свойства образуют кластеры, связки, сцепления, синдромы, становясь устойчивыми симптомокомплексами, дающими возможность исследователям говорить о типах и типологиях (выделено нами.— Г.П.)» [с. 357].

Исходя из этого, было выдвинуто предположение о том, что в основе указанных устойчивых типологических раз­личий осуществления деятельности лежат:

— с одной стороны, определенные типологические особенно­сти функционирования системы субъектной регуляции;

— с другой стороны, уровень сформированности симптомокомплекса качеств личности (как субъекта деятельности).

При этом последний может стать основой для типологизации субъектов по признаку «эффективной самостоятельно­сти» в осуществлении ими деятельности: лица, обладающие сформированным симптомокомплексом качеств личности, позволяющим при выполнении деятельности опираться, главным образом, на собственные знания, суждения, личные качества и т.д., могут быть охарактеризованы как «автономные» субъекты.Другая (полярная) группа субъектов, у которой данный симптомокомплекс качеств личности сформирован слабо, может быть охарактеризована, как «зависимые» в осуществлении деятельности.

Таким образом, каждому из указанных типов соответствует, с одной стороны, характерный уровень сформированности симптомокомплекса качеств личности, а с другой – определенная структурная и функциональная сформированность системы субъектной регуляции.

Итак, индивидуальные особенности симптомокомплекса качеств личности наиболее важных для эффективной деятельности, диалектически взаимодействуя с индивидуальными особенностями ее системы субъектной регуляции, порождают определенный характерный для личности тип осуществления деятельности.

В связи с вышеизложенным возникает очень важный вопрос: «автономность и зависимость – это: типы регуляции, типы личности или типы осуществления деятельности?». Ответ на этот вопрос не так очевиден, как кажется, поскольку требует анализа контекста исследования, и с этой точки зрения «автономность» можно рассматривать как тип личности, если, например, изучается содержательная характеристика личности как субъекта деятельности. «Автономность» можно рассматривать и как тип осуществления деятельности, если анализировать этот процесс с точки зрения характера выполнения деятельности. «Автономность» можно рассматривать и как тип регуляции, если подходить к нему с позиции исследования особенностей регуляторных процессов.

Для того чтобы определиться с ответом на поставленный вопрос, продолжим наши логические рассуждения. Прежде всего, еще раз подчеркнем, что субъектная регуляция «вплетена» в деятельность, т.е. составляет неотъемлемую процессуальную сторону деятельности (в широком смысле, активности), ее атрибут. Следовательно, во-первых, никакая реальная, практическая деятельность субъекта не может существовать без регуляции. Во-вторых, поскольку мы рассматриваем регуляторные аспекты личности, постольку в дальнейшем нашем изложении мы будем говорить об «автономности» как о типе субъектной регуляции (имплицитно полагая, что это, в определенной степени, и тип личности по характеру осуществления деятельности).

Анализируя работы В.Н. Небылицына, К.А. Абульханова-Славская (1997) отмечает, что «…Небылицын…. радикально преобразовал сам присущий дифференциальной психологии принцип построения типологии. От характеристик типов через набор присущих каждому качеств, он обратился к функциональным возможностям (и ограничениям) каждого типа. Идея рассмотреть личность не только как набор качеств, «черт», но и как функциональную систему (выделено нами.— Г.П.), свойства которой развиваются илиатрофируются именно в процессе ее функционирования, была высказана Рубинштейном еще в 40-х годах в «Основах общей психологии», но до работ Небылицына не только не была реализована, но даже не была понята…. Построение же Небылицыным функциональной типологии позволило распространить типологический подход за пределы психофизиологии в область психологии личности» [с. 327].

Приведенная цитата достаточно убедительно подтверждает правомерность предложенной нами типологии, поскольку каждому из выделенных характерных личностных типов осуществления деятельности («автономному» и «зависимому») соответствует, с одной стороны, характерный симптомокомплекс «деятельностных» качеств личности, а с другой – определенная структурная и функциональная сформированность системы субъектной регуляции.

Необходимо особо подчеркнуть, что мы постулируем существование именно типов регуляции, а не стилей, придерживаясь той точки зрения в их различии, что «тип» регуляции позволяет раскрыть содержательные характеристики системы субъектной регуляции. В то время как «стиль» – позволяет раскрыть операциональные аспекты процессов регуляции и описать процессуальные особенности регуляции у данных типов (что и будет сделано нами ниже), в том числе и особенности функционирования системы субъектной регуляции в целом. Таким образом, вслед за А.В. Либиным, под стилем здесь и далее мы будем понимать «… устойчивую систему способов, или приемов (выделено нами. - Г.П.), осуществления субъектом разных форм актив­ности …» [с. 87].

Описанную нами типологию можно сравнить с рядом других аналогичных типологий, например, с типологией Г. Айзенка. Р. Мейли, анализируя его работы, пишет, что для Айзенка «фактор «невротизм» … представляет собой параметр, в соответствии с которым всех индивидов можно расположить в ряд, на одном полюсе которого находится тип личности (выделено нами.— Г.П.), характеризующийся чрезвычайной устойчивостью, зрелостью и прекрасной адаптированностью, а на другом – чрезвычайно нервозный, неустойчивый и плохо адаптированный тип; нормальные люди располагаются в интервале между этими типами (выделено нами.— Г.П.)» [с. 241].

С этой точки зрения, мы также можем говорить о степени выраженности «автономности» как системного качества, которое положено в основу типологизации. С теоретических позиций «автономность» можно рассматривать и как континуальное качество, которое изменяется от своего максимального значения – до минимального. Причем именно континуальный, а не типологический подход иногда позволяет более глубоко исследовать феномен «автономности» и, например, объяснить эмпирически установленный факт наличия «оптимальной автономности», суть которого в том, что субъекты с максимально выраженной «автономностью», как правило, оказываются не очень эффективными в деятельности.

Вообще большинство типологий вводится всего лишь для удобства практического применения, а также для удобства объяснения и интерпретации данных, поэтому нами и были выделены две полярные типологические группы «автономных» и «зависимых» субъектов. (Примечание: третья, серединная группа – субъекты со «смешанным» типом субъектной регуляции, в силу ее особого статуса, будет специально рассмотрена нами в главе 3.)

Принимая во внимание методологический аспект нашего исследования, не­обходимо отметить, что как раз в понятии «автономность » реа­лизуется единство и взаимосвязь внешних и внутренних факто­ров, детерминирующих регуляторные процессы. Это единство, формируясь в онтогенезе личности, и определяет те личностно-типологические особенности, которые опосредуют про­цессы субъектной регуляции.

Рассматривая «включенность» субъекта в процессы психической регуляции деятельности, Л.М. Веккер говорит о том, что все теории, касающиеся в той или иной мере вопросов психической регуляции, «вынуждены включать в свой концептуальный аппарат категории, которые в различной форме и на разных уровнях описывают и интерпретируют внутреннюю структуру субъекта – носителя функций и актов психической регуляции» [1981, с. 164].

В концепции В.Н. Мясищева это категория отношений, воплощая в себе целостную структуру личности как субъекта, выполняет вместе с тем функцию регуляторов деятельности (см. Мясищев, 1960; 1995). В концепции В.С. Мерлина (1968; 1986) мотивы и воплощенные в них отношения также выступают в качестве регуляторов деятельности. Подобный же регуляционный аспект включен и в категорию установки Д.Н. Узнадзе (1966), поскольку установка явным образом обращена к деятельности, выражая вместе с тем внутреннюю структуру субъекта. Категорию установки использует также и А.Г. Асмолов (1979). Он анализировал феномен установочной регуляции в контексте общепсихологической теории деятельности. Функциональное значение диспозиционных образований в регуляции предметной деятельности он видит в том, что установка стабилизирует движение деятельности, обеспечивая тем самым сохранение данного движения. В этом же концептуальном ряду располагается и разработанная В.А. Ядовым (1979) теория психических диспозиций личности и диспозиционной регуляции деятельности.

В нашей концепции таким регулятором выступает симптомокомплекс характерных качеств личности, поскольку именно он является одним из тех существеннейших системных атрибутов, которые позволяют оптимизировать работу системы субъектной регуляции в том плане, что дают возможность более адекватно учитывать как личностные особенности субъекта деятельности, так и параметры среды, значимые для достижения цели.

Симптомокомплекс качеств личности (СККЛ), составляющий суть понятия «автономность», детерминирует работу всей системы субъектной регуляции, затрагивая работу каждого ее структурного компонента (именно поэтому он и является системным качеством). Составляя «типаж» личности, он влияет на работу всех структурных компонентов субъектной регуляции. В целеполагании он определяет степень сложности цели и ее временные параметры. В «модели субъективно значимых условий» этот симптомокомплекс присутствует, в частности, в виде метакогнитивных параметров индивидуального опыта; в «субъективной программе исполнительных действий» – позволяет выбрать оптимальные способы достижения цели с учетом рефлексии своих возможностей и способностей, поведенческих установок и пр.* Особенно сильное влияние симптомокомплекс личностных качеств оказывает на формирование «субъективных критериев успешности достижения цели». По сути, качество выполненной работы, качество реализованной цели (полученный результат), будет зависеть именно от этого компонента субъектной регуляции. Следовательно, СККЛ – один из главнейших факторов, опосредующих формирование системы субъектной регуляции на личностном и социальном уровнях.

*В связи с тем, что в качестве базовой модели «субъектной регуляции поведения и деятельности» нами была выбрана модель «Осо­знанной психической саморегуляции произвольной деятельности» О.А. Конопкина, будем полагать необходимым, по мере дальнейшего изложения:

— «С убъективную модель значимых условий деятельности» обозначать как «Модель субъективно значимых условий» для того, чтобы подчеркнуть тот факт, что при оценке множества условий выполнения деятельности, степень их значимости субъективна;

— «Субъективную программу исполнительных действий» обозначать, для краткости, как «Субъективная программа».

 

Следует особо подчеркнуть, что понятия «автономность», «эффективная самостоятельность» являются атрибутивными для субъекта деятельности, так как наиболее точно характеризуют субъекта деятельности именно в его классическом понимании (С.Л. Рубинштейн, К.А. Абульханова-Славская, А.В. Брушлинский и др.), как активного «деятеля». Забегая вперед, можно сказать, что все эти теоретические предположения получили эмпирическое и экспериментальное подтверждение в проведенных нами исследованиях.

Таким образом,анализ концептуальных предпосылок проявления «автономности» и «зависимости» в субъектной регуляции деятельности показал, что «автономность-зависимость» настолько же регуляторный, насколько и личностный феномен. Поэтому его можно исследовать как с позиции субъектной регуляции, так и с позиции типологии личности.

Из нашего предположения вытекает первая цель и последующие задачи ис­следования, состоящие в том, чтобы экспериментально доказать существование «автономного» и «зависи­мого» типов субъектной регуляции деятельности как закономерных яв­лений. Определить соответствующие этим типам уровни сформированности симптомокомплекса качеств личности, особенности структуры и функционирования системы субъектной регуляции, обуславливающие указанные типологические различия.

Исходя из цели исследования был с