LV. О почестях и славе

Завоевание почестей есть лишь обнаружение -- без помех -- достоинств идобродетелей человека. Некоторые во всех своих деяниях стремятся к почестями известности. О таких обычно говорят много, но втайне думают дурно. Другие,напротив, не умеют показать своих достоинств, так что им не воздаютдолжного. Если человек совершит что-либо, что до него не предпринималось, илибыло начато и оставлено, или же выполнено не столь удачно, ему достанетсябольше чести, чем за более трудное дело, где он явится лишь последователем.Кто сумеет так повести себя, чтобы угодить всем партиям и группировкам, тогобудут славить всего громче. Кто предпримет что-либо, что грозит большимпозором в случае неудачи, нежели обещает почестей при свершении, тот плохозаботится о своей славе. Слава, отнятая у соперника, сверкает всего ярче,как граненый алмаз. Старайтесь же превзойти всех соперников, поразить их,так сказать, собственным их оружием. Много содействуют доброй славе слуги и приближенные, если они неболтают лишнего. "Omnis fama a domesticis emanat"^[230]. Чтобыизбежать зависти, пагубной для доброй славы, лучше всего заявлять, что цельюваших стремлений является не слава, но единственно лишь служение, иприписывать ваши успехи более божественному промыслу и удаче, нежелисобственным вашим достоинствам или образу действий. Лиц, облеченных верховной властью, я разместил бы на лестнице славы вследующем порядке. На первом месте -- "conditores imperiorum", основателигосударств и содружеств, как Ромул, Кир, Цезарь, Осман,Исмаил^[231]. На втором -- "legislatores", законодатели, называемыетакже "вторыми основателями" или "perpetui principes", потому что они ипосле смерти управляют посредством своих законов; таковы Ликург, Солон,Юстиниан, Эдгар, Альфонсо Кастильский Мудрый, создатель "Sietepartidas"^[232]. На третьем месте стоят "liberatores", или"salvatores", которые кладут конец долгим бедствиям гражданской войны илиосвобождают отечество от чужеземного ига или тирана; таковы Цезарь Август,Веспасиан, Аврелиан, Теодорих, Генрих VII Английский, Генрих IVФранцузский^[233]. На четвертом месте стоят "propagatores", или"propugnatores imperii"^[234], -- те, кто в почетной войнераздвигает границы своих государств или доблестно защищается отзавоевателей. На последнем месте стоят "patres patriae"^[235] -- те,кто правит по справедливости, составляя счастье своих подданных. Последниедве категории не нуждаются в примерах, столь они многочисленны. Подданные заслуживают почестей в следующем порядке. Вначале --"participes curarum", те, на кого государи возлагают главное бремя правленияи кого называют обычно их правой рукой. Далее следуют "duces belli" --великие полководцы, помощники государей в делах войны. На третьем местестоят "gratiosi", фавориты, но только те из них, кто умеет держаться вграницах и, служа утехой государю, не причиняют вреда народу. На четвертомместе стоят "negotiis pares" -- те, кто занимает высокие должности вгосударстве и добросовестно их отправляет. Есть и еще род славы, из числавеличайших, но редко кому выпадающий, -- это честь пожертвовать собой наблаго родины, как это сделали М. Регул и оба Деция^[236]. LVI. О правосудии ^[237] Судьям надлежит помнить, что их дело "jus dicere", а не "jus dare" --толковать законы, а не создавать и издавать их. Иначе будет похоже на тувласть, какую присваивает себе римская церковь, которая под предлогомтолкования Писания не останавливается перед добавлениями и изменениями,находит там то, чего нет, и под видом охраны старого вводитновое^[23][8]. Судьям подобает более учености, чемостроумия, более почтительности, чем искусности в доказательствах, болееосмотрительности, чем самоуверенности. Но главной их добродетелью являетсянеподкупность. "Проклят нарушающий межи ближнего своего"^[239], --гласит Писание. Кто сдвинет межевой знак, достоин осуждения. Но никто несмещает столько межевых знаков, сколько неправедный судья, неверно межующийземли и владения. Один дурной приговор пагубнее множества дурных примеров,ибо последние оскверняют поток, первые же -- самый родник. Так говорит иСоломон: "Fons turbatus et vena corrupta est justus cadens in causa suacoram adversario"^[2][40]. В отправлении своей должностисудьи имеют дело с тяжущимися сторонами, с защищающими их адвокатами, сподчиненными им судейскими писцами и чиновниками и с государем илиправительством, которому они сами подвластны. Скажем сперва об отношении судей к тяжущимся сторонам. "Есть такие, --говорит Писание, -- которые суд превращают вотраву"^[2][41], а есть и такие, что превращают правосудиев уксус, ибо оно становится горьким от несправедливости и кислым отпроволочек. Главная обязанность судьи состоит в обуздании насилия иплутовства, причем насилие пагубнее, когда оно явно, а плутовство -- когдаоно тайно. Добавьте к этому спорные дела, которые судам следовало быизрыгать, не обременяя своего чрева. Судья должен готовить справедливыйприговор, как Бог прокладывает свой путь, "наполняя всякий дол и понижаявсякий холм"^[2][42]. Если с какой-либо стороны окажутсяпроизвол, насилие, хитрость, сговор, сильная заручка, искусный защитник, воттогда-то и должен праведный судья уравнять неравенство и как бы уравновеситьвесы правосудия. "Qui fortiter emungit, elicitsangninem"^[2][43], и где винный пресс жмет чересчурсильно, вино получается терпким и отзывается косточками. Пусть судьиостерегаются толкований в дурную сторону и натянутых выводов, ибо нет пыткихуже, нежели пытка законом. Особенно в части уголовных законов они должныстараться, чтобы острастка не превратилась в жестокость; и чтобы не обрушитьна народ того бедствия, о котором говорит Писание: "Pluet super eoslaqueos"^[2][4][4]; ведь суровые уголовные законыдля народа не что иное, как тенета и ловушки. А потому пусть те уголовныезаконы, кои пребывали в долгой спячке или стали непригодны для новых времен,мудрыми судьями применяются ограниченно: "Judicis officium est, ut res, itatempora rerum, etc."^[2][4][5]. Там же, где делоидет о жизни и смерти, судьям надлежит (поскольку дозволяет закон), вершаправосудие, помнить о милосердии и взирать суровым оком на дурной пример, номилосердным -- на самого виновника. Скажем, далее, об отношении судей к адвокатам, защищающим дело. Умениевыслушивать терпеливо и невозмутимо составляет важную часть судейскихобязанностей; многоречивый судья не есть "кимвал бряцающий". Судье неподобает первому высказывать то, что он может своевременно услышать отадвокатов, щеголять своей сметливостью, прерывая на полуслове свидетеля илизащитника, и прерывать показания вопросами, хотя бы и уместными. Обязанностисудьи при слушании дела могут быть сведены к четырем: направлять показания;умерять многословие, повторения и неуместные речи; отобрать и свести воединонаиболее существенное из сказанного и вынести решение или приговор. Все, чтосверх этого, излишне и проистекает из тщеславия и словоохотливости, или отнетерпения, или от беспамятности, или от неумения сосредоточить своевнимание. Странно видеть, как может влиять на судью бессовестный адвокат;тогда как судье надлежит, подобно Богу, чьим наместником он является,"гордым противиться, а смиренным даватьблагодать"^[2][4][6]. Но еще более странно, что усудей бывают любимцы. Ведь это неизбежно влечет за собой повышение платыадвокатам и подозрения в лихоимстве. Когда дело защищалось правильно и почести, судья обязан выразить адвокату известное поощрение, в особенности жеадвокату проигравшей стороны, ибо это внушает тяжущемуся доверие к адвокатуи колеблет его убеждение, что дело его и без того верное. С другой стороны,когда имеются налицо плутни, грубое небрежение, неосведомленность, давлениеили наглость, судья обязан публично вынести адвокату порицание. И пустьадвокат на суде не пререкается с судьей и после вынесения приговора непытается вновь вмешаться в дело; но пусть и судья со своей стороны не спешитс решением и не дает какой-либо из сторон повод жаловаться, что его защитникили свидетели не были выслушаны. Скажем, далее, о судейских писцах и чиновниках. Суд есть местосвященное, а потому не только судейское кресло, но и подножье его и всеподступы к нему должны быть охраняемы от соблазнов и худой славы. "Нельзя,-- гласит Писание, -- собирать виноград стерновника"^[2][4][7]. Так и правосудие не можетдать своего сладостного плода среди шипов и терниев, какими являются алчныеи корыстные писцы и чиновники. Крючкотворы эти встречаются в четырехразновидностях. Первые из них -- мастера плодить тяжбы, от которых жиреютсудьи и беднеет народ. Вторые -- это те, кто вовлекает суды в столкновенияпо поводу границ их юрисдикции, а на деле является не "amici curiae", но"parasiti curiae"^[2][4][8], ибо ради собственныхвыгод подстрекают суды к превышению их полномочий. Третьи -- это те, когоможно назвать левой рукой правосудия: люди, имеющие в запасе всевозможныеловкие и темные плутни и ухищрения, которые мешают прямому ходу правосудия иведут его кривыми и запутанными путями. Четвертые -- это вымогатели, из-закоторых суд часто сравнивают с терновым кустом, где овцы, ищущие убежища отнепогоды, непременно оставляют часть своей шерсти. И напротив, старыйчиновник, сведущий в прецедентах, осмотрительный в судопроизводстве иопытный во всех делах, является превосходным руководителем и нередко можетуказать путь самому судье. Что касается государя и государства, то здесь судьям надлежит преждевсего помнить заключительные слова римских Двенадцати Таблиц: "Salus populisuprema lex"^[2][49] -- и знать, что законы, если они неслужат этой цели, суть лишь вздорные и ложные прорицания. Благо томугосударству, где король и правители часто совещаются с судьями, а судьичасто совещаются с правителями и королем; первые -- когда в государственныедела замешаны вопросы права, вторые -- когда вопросы права сталкиваются сполитическими соображениями. Ибо нередко дело по видимости сводится кпонятиям "meum" и "tuum"^[2][50], тогда как последствия егомогут затрагивать интересы государства. Делом государственным я называю нетолько права верховной власти, но все, что влечет за собой важные перемены,или создает опасный прецедент, или касается большой части населения. И пустьникто не думает, что справедливые законы и разумная политика враждебны другдругу, ведь они подобны нервам и мускулам: одно без другого не действует.Пусть судьи памятуют также, что трон Соломонов поддерживаем был с обеихсторон львами. И пусть они будут львами, но львами у подножия трона, и неставят никаких препон верховной власти. Вместе с тем пусть судьи достаточнознают свои права, чтобы понимать, что мудрое применение законов остается ихглавнейшей прерогативой. Ибо им, наверное, ведомо, что сказал апостол одругом, высшем законе: "Nos scimus quia lex bona est, modo quis ea utaturlegitime"^[2][5][1].