И Батюшка Николай

Однажды во время тихого созерцания и молитвен­ной возвышенности дорогого Батюшки Николая, по­чувствовала особенную минуту расположенности его к беседе и простому разговору. Имея милость Божию бывать рядом, видела, как Старец часто в молитвах об­ращается к Преподобному Серафиму, и решила спро­сить: «Отче, простите, если вопрос мой покажется Вам странным: кого Вы больше почитаете, Святителя Ни­колая или Батюшку Серафима?» Старец принял во­прос серьезно и ответил дословно так: «Матушка, хотя я крещен с именем Святителя Николая и чту его, и мо­люсь ему, и он слышит мои недостойные просьбы, но Батюшка Серафим мне ближе, мы. с ним родные. Знаете, как-то часто с Батюшкой Серафимом о Рос­сии говорим»... Разговор наш состоялся давно, лет две­надцать назад. Потом Господь сподобил еще несколько раз почувствовать молитвенную связь двух русских святых.

К Батюшке Николаю приехал на исповедь отец игумен, он служил в то время во Псковской Епархии. По каким-то причинам он очень спешил, его ждала лодка на берегу и духовные чада, с которыми он прие­хал; отец игумен даже поторапливал Батюшку, извиня­ясь отсутствием времени. Старец, приняв его в келлии, поспешил в Храм, дабы исповедовать в Алтаре, как это было в чину у Батюшки. Одеваясь, он попросил меня взять очки со стола и подать ему. Поскольку все почти летели до Храма, а мне еще нужно было закрыть келлию, я отстала от бегущих и догнала лишь через какое-то время. Старец стремительно вошел в Храм, а отец игумен остановил меня на паперти и не благословил войти в церковь. Я осталась у входа с очками Батюшки в руках. Немного переживала, так как последнее время Старец без очков хуже видел, а молитвы в требнике были напечатаны маленькими буквами. Размышляла, войти или нет, потом не решилась, «связанная неблаго­словением» отца игумена; села на ступеньки и стала ждать.

Окрест царствовали мир и покой, была летняя, ти­хая пора, все смиренно и благодатно; возле Храма игра­ли дети, ворковали голуби, крутом томилась скошен­ная трава, которую на лодках привозили с противопо­ложного берега; деревца шелестели листвой и играли с облаками, задерживая их бег своими зелеными верши­нами. От озера веяло прохладой и странствиями, душа стремилась то ввысь, к Небесам, то в покойную при­стань тихих вод: где-то рядом вскрикивали чайки и бе­лыми всполохами проносились в синеве неба, почти за­девая мягко сияющие кресты церкви... Ласточки нот­ками расселись на проводах и умиляли своими звуками... Тогда Батюшка служил один, все на Острове было мирно и спокойно. Никто никого не обижал, а если и случались искушения, то Батюшка покрывал все мудрой любовию. Не было вражды... Нам думалось, что так будет всегда...

Через некоторое время Батюшка вышел из Храма и спросил, почему я не вошла... За Старцем следовал смущенный игумен. Он подозвал меня, попросил про­щения и рассказал, что когда Батюшка Николай в Ал­таре не обнаружил в карманах своего подрясника оч­ков, то строго посмотрел на него, а затем протянул ру­ку и сказал: «Батюшка Серафим, дай мне очки, они ведь спешат очень». Вдруг на ладони у Старца неиз­вестно откуда появились очки.

Другой чудесный случай поведали паломники с Кавказа, два Николая...

Это было тем же летом. Старец отдыхал, он благо­словил закрыть его на замочек, которым прикрывали маленькую дверь в зеленую обитель Батюшки. Тогда его часто закрывала матушка Анастасия, прислуживав­шая Батюшке в Алтаре и бывшая в течение двадцати шести лет его помощницей. Жила она подле Храма в маленькой вросшей в землю сторожке. Все местные жители и те, кто бывали не раз у Старца, знали этот обычай: раз на дверях замок, то Батюшка или «физиче­ски» отдыхает, или молитвенно. Редко кто дерзал сту­чать в двери и окна; проходило время, в назначенный Батюшкой час, его открывали, и жизнь продолжалась; наша Никольская обитель жила по послушанию... В тот день дверь закрывала матушка Анастасия. Она уже сильно болела и очень тихо и медленно передвига­лась: у нее был туберкулез почек, боли она не очень ощущала за молитвы угодника Божия Батюшки Нико­лая. Мы, не спеша, приближались к домику Старца, на улице были зной и духота. Анастасия все время оста­навливалась и подвязывала большой теплый платок, при взгляде на который становилось еще жарче.

Во дворике у Старца стояли трое: двое высоких мужчин с длинными бородами, в черных под горло за­стегнутых рубахах, и сапогах. С ними ребенок, мальчик лет восьми. Они были изумленными и радостными, чувствовалось, что произошло что-то особенное. Мы поздоровались, матушка, открывая дверь, сказала, что сейчас она спросит Батюшку, сможет ли он их при­нять. Паломники загадочно улыбались и ничего не от­ветили. Алтарница вошла в келлию, а я осталась во дво­ре, на скамеечке. Это любимое место всех Батюшки­ных чад: там легко и тихо молится, мысли как-то собираются, внутренней собранности способствует са­ма намоленность келлии Старца и его благодатного, как он говорил, райского, дворика. Скамейка всегда мне представлялась ладьей, на которой наши души пе­реправлялись из житейского мира в иные обители — духовные... Эта скамья была подобна притвору в хра­ме, где проходит исповедь. Здесь мы ждали, примет ли Старец, молились, иногда сидели рядом с ним. Мы по­знакомились с ожидавшими Старца.

Оба Николая, так звали паломников, приехали с Кавказа. У них там большое Братство Царя-Мученика Николая, которое выпускало монархическую газету «За Веру, Царя и Отечество», печатало и распространя­ло иконы Царственных Мучеников, они же проводили крестные ходы и молебны в местах боевых действий. Отцы рассказали, как по молитвам к Батюшке Царю Николаю спасалось русское население. Глубокое почи­тание Царской Семьи и упование на Их небесное за­ступничество сроднило нас. Родные сердца и души! Николаи поведали о случаях благодатных исцелений от икон Царственных угодников Божиих. Братство благословил Батюшка Николай, и они уже не первый раз были у него. Мы вспомнили, как Старец говорил, что молитва к Царю Николаю — это духовный щит России. Радостно было видеть плоды трудов Батюшки в горах Кавказа, которые охранялись святыми молитва­ми пустынников, исихастов, ушедших от мира и очи­щавших его своим покаянным плачем. Искренность и открытость свойственна русскому человеку, и Нико­лаи, после малого совета между собой, поведали мне о произошедшем чуде.

Когда они подошли к келлии Старца и увидели, что она на замочке, конечно же, не стали стучать ни в дверь, ни в окна, а тихо расположились на скамеечке напротив. Сколько времени прошло, они не заметили, один из Николаев читал Акафист Царю Искупителю, а второй тянул четку, готовясь к беседе с Батюшкой. Вдруг занавеска на оконце приоткрылась — и все трое увидели яркий ослепительный свет, исходивший из келлии Старца. В глубине этого сияния они ясно узре­ли Преподобного Серафима Саровского, который бла­гословил их через окно. Это видение длилось несколь­ко минут, они осознавали, что пред ними угодник Бо­жий Серафим, оба Николая чувствовали, как по лицу потекли слезы, сердца умилились, в душе воцарились тишина и покой. Лик богоносного Серафима запечат­лелся в их памяти навсегда и стал неотделим от Ба­тюшки Николая.

Мы не дерзали размышлять вслух, но каждый из нас с этого момента испытывал еще большую теплоту к родному отцу духовному, служившему страждущему миру своей любовию и состраданием. Батюшка Нико­лай был истинный пастырь, ведший путников в Веч­ность. Не только в наших сердцах, но и в благодатном дворике Старца, ощущалась такая тишина и покой, что выразить словами было невозможно.

И действительно, в духовной жизни все сверхъес­тественно, и неразумно нам размышлять над состоя­ниями святых или же стараться описать их чувства. Святой Симеон Богослов говорит, что святых могут по­нять только святые, мы же лишь можем несколько приблизиться к пониманию, да и то — с благоговени­ем и страхам Божиим.

Через некоторое время случилось спросить Старца об этом необыкновенном дне. Батюшка ответил не сразу, после долгого молчания... Он сказал: «Это был Преподобный Серафим, мы ведь родственники, он на­вещал меня, вот и благословил странников. Только прежде моей кончины не рассказывай никому, а тогда воля Божия откроет, когда сказать». На этом мы и окон­чим воспоминания, предоставив все Господу и молит­венной тишине...