Итак, поехали. Утром я решительно набрала номер телефона своей обидчицы. Голос у нее был жалкий и простуженный. «Я всю ночь глаз не сомкнула, – пожаловалась она. – Все думала, что вы были правы. Хотите, приезжайте ко мне сегодня – у меня блинчики с вишнями… Заодно и поболтаем, решим все проблемы за чашечкой чая…» И мой хищно‑кошачий настрой моментально улетучился: нормальная тетка оказалась! Хотя, конечно, и стерва…
Господин С. отозвался сам и был настолько трогателен, что разыгрывать перед ним сцену из мыльной оперы было бы, по меньшей мере, глупо. Он пришел на встречу с замечательным букетом алых роз. «Я вообще‑то предпочитаю желтые…» – невзначай заметила я. И он пошел покупать желтые. «Ах, какая женщина!» – сказал он, протягивая новый букет. Но в его взгляде ясно читалось кое‑что еще…
«Я С ТЕМ БЫЛА, ТОГО, УВЫ, ЛЮБИЛА, А ЭТОГО МНЕ БОЛЬНО ВСПОМИНАТЬ…»
У меня есть мой любимый человек, мой самый дорогой, мой самый важный, он всегда во мне, и имя его растворилось в моей крови. Я вижу его перед собой почти всегда, потому что его фотография стоит на моем рабочем столе рядом с первой фотографией моей дочери уже несколько лет. Еще в моей жизни был и остается сейчас на уровне телефонного общения тот, кого я невероятно, дико, страстно, необузданно любила, из‑за кого плевать хотела на собственную репутацию и катящуюся под откос карьеру и от кого родила дочь. Еще, как уже говорила, десять лет в моей жизни присутствует мой муж. Эти трое – разные люди, это не одно и то же лицо. О юноше‑химике, теперешнем моем любовнике, звонков которого я с нетерпением жду и который копается в Интернете, отыскивая для меня нужные мне книги, предварительно уложив меня вздремнуть на полчасика на диван, я не говорю. Он прекрасен, он украшает мою жизнь своим чудным телом и своим искренним обожанием моей скромной персоны, и еще тем, что осознает, хотя и с некоторой печалью, что в его жизни я останусь… ну если и не эпизодом, то человеком, о котором, наверное, он будет думать с таким же неизменным ровным теплом и заботой, как я о моем дорогом Саше, человеке, чья фотография стоит сейчас передо мной.
Я очень хорошо помню, как мы встретились впервые. Это произошло за две недели до моей свадьбы. Схематически‑образно это как раз тот случай, когда он входит в гостиную, она видит его, в забытьи поднимается с кресла, делает шаг к нему, протягивает руки, на глаза ее опускается пелена, и она идет, спотыкаясь и падая, идет, обливаясь счастливыми слезами, за ним на край земли, и будет идти, пока не рухнет в пропасть, с ним или без него.
Я не хотела в пропасть. Тем более, побрести за ним мне никто бы не позволил. И вообще, через три месяца после этого волшебного знакомства его на пять лет посадили в тюрьму за ограбление банка. Сейчас он – советник по идеологии одной нашей политической партии. И я поражаюсь тому, что, оказывается, ни на миллионную долю не стала любить его меньше. Более того, иногда мне кажется, что когда‑нибудь он ответит мне не хорошим сексом, который, впрочем, для него не является особенной ценностью, а тем, что покажется ему отдаленно напоминающим любовь. Мы уже семь лет друг другу «кто‑то», и я вижу, как теплеют его электронные письма…
Однажды муж во время разговора на повышенных тонах стал утверждать, что он не может постичь разницы между моими возлюбленными, это был один‑единственный раз, когда он возмутился фактом всепроникновения образа Александра в мою повседневную жизнь. Впрочем, с моим мужем, тоже, кстати, Александром, у них вполне приятельственные отношения, замешанные на добрых воспоминаниях о встречах в той самой досвадебной моей жизни, и, встречаясь, хотя это и происходит раз в двести лет, они потягивают коньяк на нашей кухне и говорят о политике. Да, мой муж тогда сказал, что он не понимает разницы, «потому что ты и о Яше (отце моего ребенка) говорила то же скупое «Я его люблю», как теперь говоришь о Саше». Помню, я закурила и сказала, что отец моего ребенка, Яша – это было то, что называется любовь в чистом виде, любовь, освободившая меня от необходимости ходить на работу, с которой меня чуть было не попросили, встречаться с подругами, которые посчитали, что мне пора в клинику, общаться с родителями и мыть посуду… от необходимости быть самой собой, просто существовать как человек с именем и фамилией. Это продолжалось три года и поэтому, наверное, я и ушла, взяв от этого человека лучшее, что он мог мне дать – моего ребенка. А Саша… Саша – это жизнь. Это просто жизнь, та самая ее внутренняя основа, которую можно называть еще человеческим стержнем и которая делает нас сильнее, давая силы выстоять в любой беде. Наверное, Сашин незаконный арест и его тюремное заключение в течение пяти лет и научили меня жить не во времени, а в каком‑то другом, более раздвинутом измерении, в котором всегда есть место надежде на завтра. Ведь надеяться на то, что мы еще когда‑нибудь увидимся, я могла лишь в проекции на завтра. Пока же все эти пять лет я могла лишь два раза в год приезжать в его город – Саша гражданин другого государства – и подолгу гулять по улицам с его другом, выспрашивая о Саше все‑все. Писем ему писать я по определению не могла – мы виделись всего три раза, это были мимолетные встречи, и у него уже тогда были жена и ребенок. Да и, я полагаю, тогда он меня помнил как нечто очень странное, потому что во вторую с ним встречу, а происходила она в квартире моей подруги, где он собирался остановиться на ночь, приехав на такси из аэропорта, я сделала то, что потом долго шокировало меня саму, да и подруга наутро, когда он ушел, закатила страшный скандал, крича: «Ты вела себя как проститутка, что на тебя нашло?!» Он разулся, прошел на кухню, я молча вышла из комнаты в халате (я осталась ночевать в тот раз у подруги по некой предопределенной свыше случайности), скользнула к нему на колени, обхватила его шею и все последующее время даже не шевельнулась, пока он не отнес меня на мой диван и не постелил себе на полу. Потом была еще одна, последняя перед тюрьмой встреча уже в его городе, где я оказалась на студенческой конференции и, позвонив, попала на попойку в мужской компании. Он трогательно опекал меня (а я была для него «маленькой девочкой»), и потом, выпив для храбрости рюмку водки, я утащила его в соседнюю комнату и там, что называется, – единственный раз в жизни – в меня вселился бес Эммануэль.
Теперь, когда он уже три года на свободе и говорит всем, что я – один из ближайших его друзей, я догадываюсь, что свое место в его жизни я заслужила этими поездками к его друзьям, этим броском к нему навстречу после пяти лет молчания, этими электронными письмами в критический период его жизни, когда я почти агрессивно задекларировала свое желание помогать ему, в том числе материально. Хотя по‑настоящему близкими людьми мы стали в месяц, прожитый нами вместе – единственный раз, когда я сказала мужу, требуя его срочного отъезда на месяц к родителям: «По‑моему или никак!» Я сказала ему, что после пяти лет тишины хочу с Сашей говорить. Хотя муж, мне кажется, до сих пор скептически относится к моим словам о том, что все эти годы, живя в довольно успешном браке, я думала о Саше непрестанно, так же как и после, уйдя жить к будущему отцу моего ребенка, посчитав, что служение последнему есть более притягательная для меня роль, чем работа женским психологом.
Но… Но с Сашей мы, тем не менее, до сих пор вместе. Не рядом, а именно вместе. Смешно звучит, но это очень напоминает духовное взаимопроникновение. Я знаю, я хорошо знаю, о, как я хорошо знаю, что женщина никогда не будет для него ценностью, смыслом и краеугольным камнем его бытия. Он – мужчина до кончиков пальцев, и, случись даже так, что он невероятно сильно полюбил бы какую‑нибудь женщину, он бы немедленно изменил свою жизнь и исчез из ее поля зрения, оставив отношения разве только в электронном формате.
Наверное, благодаря ему я стала хорошим психологом, потому что, глядя на него, я по‑настоящему захотела постичь человека. Я демонстрировала чудеса рабочего рвения для того, чтобы раз в два‑три месяца иметь возможность летать в его город. Я выучила язык его страны. Я стала уважаемым специалистом, который приезжает в его город «по делам», хотя я знаю, что сведу до минимума все дела, чтобы у нас были эти сутки в гостинице без каких бы то ни было забот, эти прогулки с вином в пакетиках… И я стала человеком, раздвинув рамки женщины, – для того, чтобы он мог говорить со мной так, как говорил бы с мужчиной, к которому испытывает максимальное доверие.
А что до легкомыслия и флирта, так его ближайший друг, 27‑летний военный, изволил влюбиться в меня с первого взгляда, и теперь в мои приезды с радостью развлекает меня… а иногда вытирает слезы, когда я говорю ему, что его Сашка и есть, судя по всему, то самое мое небо в алмазах, о котором говорил мне когда‑то мой школьный учитель.
Я очень подробно рассказываю вам эту историю, потому что должен ведь существовать какой‑то рецепт борьбы с безответной любовью, которая превращает в ад и мученическое существование жизнь огромного количества женщин. Что поделать, иногда, а точнее часто, чаще, чем хотелось бы, это не совпадает. Просто он меня не любит. И, кажется, я должна уважать себя за то, что умудрилась занять такое значительное место в его жизни. Впрочем, вряд ли бы я смотрела на вещи так оптимистично, если бы не допускала вероятность того, что однажды, может быть, все‑таки… По‑моему, я нарисовала вам не самую худшую панацею от неразделенного чувства.
Похожая, а может и совсем непохожая история приключилась с моей подругой, с той, которую «насиловал» на моем дне рождения мой приятель. Однажды в студенческой компании она тоже встретила своего Человека. Этой любви не суждено было осуществиться и, наверное, не будет суждено уже никогда. Он почти не обратил на Эллу внимания в той большой компании, да и зачем – это ведь были проводы, он улетал в Германию на постоянное место жительства. Более того, он гомосексуалист, не так давно официально оформил отношения со своим другом, с которым живет уже с десяток лет. А она – она уверена в том, что с этим человеком они созданы друг для друга и… ждет. Ей уже 32 года. У нее никогда не было парня, и теперь даже мысль о том, что с кем‑то иным может быть у нее мимолетный флирт, приводит ее в злобное неистовство. Она уже начинает ненавидеть всех женщин моложе тридцати, она говорит, что дождется своего возлюбленного, что хотя бы в глубокой старости Бог соединит их сердца. Она хранит ему верность, и я опасаюсь того, что однажды ей понадобится помощь уже психиатра, а не подружки‑психолога. Она становится желчной и раздражительной, она просто внутренне психует, когда видит у меня дома мужское сборище, ей становятся ненавистными мужские запахи пота и сигарет. Когда‑то очень добрая и отзывчивая, она едко и неприятно ехидничает относительно «нудной и ханжеской» семейной жизни наших общих подруг. И она тихо ненавидит моего юного химика, потому что он живой и реальный. Она часто говорит абсурдную вещь – уверяет меня, что, если бы я развелась с мужем и сказала Александру, что сделала это ради того, чтобы принадлежать лишь ему, то он немедленно предложил бы мне брак (забывая о том, что, давно игнорируя свою жену в чувственном плане, он все же не собирается с ней разводиться, так как говорит, что она не мешает его жизни).
Я не думаю, что мне стоит на нее походить. Потому я вышла замуж за своего нынешнего мужа, не помышляя идти за Александром к той самой пропасти, понимая, что его это лишь раздражит.
Кстати, снова о сексе. Допустим, вы смогли справиться со своим невостребованным, к несчастью, чувством и между вами существуют красивые, трогательные отношения. Между вами есть и сексуальные отношения, причем, чего греха таить, инициатором их в ваши редкие встречи выступаете вы. Но все же вы осознаете, что они важны для вашего кумира лишь в тот момент, когда он видит вас перед собой и вы обольстительны как никогда. Как быть с этим? Увы, это тот случай, когда вы танцуете с ним бесконечное танго и каждый раз вам приходится все начинать с нуля, проявляя невиданную сноровку для того, чтобы он вас захотел. Не нужно рассчитывать на то, что секс обязан быть в каждую вашу встречу, даже если вам этого очень хочется. Вы отвратите его от себя тем, что дадите ему понять, будто ради вас он обязан выполнять своего рода альтернативные супружеские обязанности. Нет. Это ваша вечная война за его сердце и душу, напоминающая, как я уже сказала, зажигательное аргентинское танго.
Итак, любовь – это одно, а жизнь – совсем другое. Кстати, если вы вышли замуж по огромной любви, это утверждение относится и к вам тоже. Все равно через какое‑то количество лет любовь‑страсть сменится просто жизнью в любви (в лучшем случае), в любви к своему дому, к его уютному укладу и к тому чувству тыла, покоя и защищенности, которое дает вам ваш супруг.
Думаю, что мой выбор мужа тоже в некой степени был предопределен случайностями, хотя расчет, мой собственный расчет, конечно же, присутствовал. Я точно знала, что я получу от этого человека в браке. Начнем с того, что замуж я вышла за своего бывшего любовника. Еще точнее, за своего первого настоящего, серьезного любовника, с которым у меня были именно «взрослые» отношения, в отличие от полудетских романов с Тарасом и Вячеславом, призванных быть, скорее, моими первыми экспериментами на ниве гармонии отношений полов.
Мой муж тоже психолог. Он старше меня на шесть лет. Мы понравились друг другу сразу, на первой же секунде знакомства. В его рабочий кабинет я попала поздно вечером после рок‑концерта, где мы были с ребятами из клиники, в которой он был одним из ведущих специалистов. Ребята предложили еще выпить пива, но, поскольку на улице было сыро и зябко, они пригласили нас в свой рабочий корпус и наглым образом захватили кабинет своего шефа. Шеф возник на пороге минут двадцать спустя. Он зашел, чтобы оставить в кабинете увесистый сверток, подарок жене – до замечательного праздника 8 Марта оставались считанные дни.
Шеф выпил с нами нашего пива и угостил нас своим коньяком из запирающейся тумбочки. Это были очень долгие посиделки, я так и не решилась слезть со стола, на которым сидела в кожаной юбке и деловом пиджаке – испугалась порвать колготки и показаться еще более неуклюжей. Он подробно расспрашивал меня о моих университетских занятиях, жизни в общежитии и пригласил на следующий вечер прийти к нему на работу. Я выждала еще несколько дней и в клинику зашла – к девочке‑приятельнице, вместе с которой мы были на концерте. Я и думать не думала о серьезном романе, но уже через несколько дней, когда поняла, что желание видеться каждый день наличествует у обоих сторон, просто отдалась новому общению. Будущий муж меня покорил прежде всего как самый занимательный и яркий собеседник в моей жизни, и таковым он остается по сей день. Но тогда, разумеется, я не могла думать о нем, как о будущем муже – он был женат, о жене говорил с неподдельной любовью, однако не считал себя обязанным торопиться домой из вечера в вечер. Скорее, наоборот, он, похоже, радовался любой возможности провести вечер где‑то вне дома.
Отношения его с женой, а я воссоздавала их для себя по крупицам, так как эту тему он всегда замалчивал, были конфликтными потому, что сказалась разница образовательного и социального статуса. Он уже тогда был перспективным психологом‑исследователем, она окончила торговый техникум и работать не спешила, считая, что денег мужа на жизнь в достатке хватает. Кроме того, в той же степени, в какой он был и остается человеком, интересующимся всем на свете, ей не было дела ни до чего, кроме кухонно‑бытовых хлопот. «Как тебя угораздило!» – периодически хотелось мне ему сказать, но я молчала, понимая, что жену свою он любит. Но постоянные их ссоры (ее раздражали его друзья, его стремление всюду успеть, все увидеть, кроме того, он не оставлял попыток и ее увлечь в свой мир, чему она яростно противодействовала) выливались в то, что она жила между Москвой и Петербургом, так как после каждой размолвки с ним демонстративно уезжала домой к своим родителям. На месяц, на два. Так я и попала впервые в его квартиру. И сразу поняла, что приводить в дом девушек в дни ее отсутствия ему не впервой – чувствовалась определенная традиционность моего приглашения.
Тогда мы впервые поссорились. Дело в том, что о сексе с ним я пока не помышляла, мы просто как‑то сразу невероятно сдружились. И к нему в тот вечер мы приехали с подругой, которая, честно говоря, от скуки просто увязалась за нами. Но когда он разобрал диван для нас с ним, а для нее постелил раскладное кресло… Я попыталась в шутку дать ему понять, что на этой мебели нынче все мы будем просто спать. Однако он считал по‑иному, и закончилось тем, что я, возмутившись, ночью пешком пошагала вместе с подругой в свое общежитие. И каким потрясением для меня было то, что назавтра он разыскал меня в университетской библиотеке, где не бывал со дня получения диплома! Он положил рядом со мной букет полевых цветков и сказал, что просит прощения, потому что осознает… в общем, он безропотно согласился даже и на то, что теперь ему надо идти просить прощения еще и у моей подруги.
Интимная близость произошла банально, без «антуража», потому что отношения постепенно стали такими, что было бы странным подразумевать, что мы обойдемся без нее. Мы вели почти полусемейный образ жизни, вместе покупали продукты в магазине по списку, составленному его женой, потом медленно шли к остановке, потом он провожал меня до общежития, потом снова я затевала проводить его к его остановке. Мы встречались два года. Летом, во время студенческой практики, он просто убил меня тем, что, соскучившись, видите ли, приехал к нам домой в наш райцентр. Снять обручальное кольцо он не потрудился. Мама на все это посмотрела косо, но вроде поверила в то, что мы просто друзья. Потом он еще приезжал осенью к нам в колхоз, мы лазили по всяким сеновалам… А потом отношения пресеклись сами собой, потому что его вздорная, а вовсе не покладистая, как я уже узнала, супруга, настояла на переезде в Петербург. Было очень тоскливо, первое время я просто никак не могла избавиться от пустоты, и где‑то года два дальше флирта с мальчиками моя личная жизнь не продвигалась. Я просто не могла обнаружить среди них кого‑то, с кем мне было бы столь же интересно.
Но потом был мой следующий и очень кратковременный роман с женатым мужчиной, точнее, с мужчиной, находившимся в состоянии развода. Знаете, обычная такая история, когда лысеющий тридцатилетний журналист, живущий в бомондном кругу, начинает общаться с «чистой девушкой», выгодно отличающейся от «гадюки‑жены», (которая, кстати, на момент развода должна была вот‑вот родить второго ребенка, что моего нового возлюбленного не останавливало), рассказывает ей, как погиб его ум и талант из‑за неудачной женитьбы… в общем, см. главу об интимофобии. Мне этот человек все же очень нравился… по крайней мере, нравился, когда он меня завоевывал, и наши отношения были трогательными, как в индийских фильмах. Нравился, пока на одном из, так сказать, светских раутов, он не увидел очень красивую блондинку‑телеведущую, после чего сказки об отвращении к людям шоу‑бизнеса были забыты, и в течение нескольких дней он мне даже не позвонил. Тогда я сказала себе: «Хватит. Пора замуж!» И для начала легла в больницу подлечить хронический бронхит.
А выйдя из больницы, отправилась в Питер. О нет, не для того, чтобы в одиночестве побродить по влажным мостовым. Мне предложили интересную работу, связанную, скорее, с историей, чем с психологией, и я решила подработать и развеяться одновременно. Телефонный номер моего теперешнего мужа я набрала, слегка выпив домашнего вина в гостях у тетки подруги, куда та меня отрядила ночевать. Диалог был краткий: «Ты где? Не ориентируешься в городе? Хорошо, я за тобой еду. Что? Жена? Ничего, ничего не скажет. Мы разведены. Да. Полтора года. Да, я помню, я помню все. Да, может быть, может быть и друг для друга. Но ведь я это только теперь понимаю…» Он вез меня к себе в такси в потоках дождя, а я, счастливая и обиженная одновременно, думала о том, что, не приедь я вот так спонтанно в Питер, вряд ли он стал бы меня искать. (Потом он скажет, что посчитал, будто я давно замужем.) И когда, приведя меня в комнату, он попытался вместе с плащом и свитером снять все остальное, я решительно сказала: «Нет». И добавила: «Только после загса. Теперь – так». Он мягко посмотрел на меня: «Что ж… Хорошо». Так что мой брак является типичным браком по расчету.
Когда много позже я лежала в больнице во время беременности, – ну вы знаете, что лежащие на сохранении женщины просто вынуждены проводить все время в откровениях о своей жизни, – одна молодая дама страшно поразила меня. Она рассказывала о своих прожитых с мужем днях, о его недостатках и достоинствах, ради которых она эти недостатки терпит (по моим подсчетам, вторых получалось много меньше, чем первых). Она сказала: «Знаете, девчонки, вот он, конечно, да, и ударить может, но он ведь про меня такое узнал, за что другой на его месте убил бы. Он узнал, что я совсем другого человека люблю».
Как можно выйти замуж без любви?» – вопрошают чопорные старые девы. «Да особой любви, оно, конечно, у нас и не было», – вздыхают подчас пожилые пары, прожившие жизнь в счастье и гармонии. «Вот так ждала, ждала я принца, и дождалась, что на старости стакан воды никто не подаст», – плачет моя старенькая одинокая тетя. А моя Элка демонстративно подписывает свои мне электронные письма «Ассоль» и нянчится едва ли не со слезами с моей дочкой.
Как трудно бывает иногда сочетать в себе смирение и отвагу для того, чтобы по‑настоящему осознать истину, кажущуюся такой неприятной и фальшивой, – ведь жизнь и любовь действительно немножко разные вещи.
НУ И ВОТ. ВОТ Я И ЗАМУЖЕМ
«ЛЮБОВЬПО ИМЕНИ ВОЙНА…»
И все же вы его выбрали – или вам только кажется, что выбрали. Что ж, давайте посмотрим, каким он может стать лет этак через – надцать. Попробуем составить фоторобот. Это просто необходимо, иначе… вот моя подружка Ирка рассказывает, что через год после свадьбы как у нее, так и у супруга начисто отбилось желание заниматься сексом. Вообще. Почему – она не знает. С мужем не интересно, с кем‑нибудь другим – нет сил. Опять все начинать по‑новому. Флирт, стрельба глазами, поцелуи украдкой – надоело. И потом, опять же, зачем? Муж есть, в сексе нет необходимости. К чему все эти лишние телодвижения… У другой подруги есть муж, есть секс, но куда‑то исчезла любовь. Была. Долго была, почти три года, а теперь испарилась. «Как я могла не замечать, что он хлюпает, когда пьет, чавкает, когда ест, храпит, когда спит, журчит, когда… и так далее». Еще у одной есть все: и муж, и секс, и любовь, и даже еще пара любовников в нагрузку. Казалось бы, чего желать? Только счастья нет.
Дело не в наличии проблем после замужества, дело в том, что у алтаря каждая невеста свято верит, что все будет как в киноромане. Страстные объятия посреди зеленого бескрайнего поля и музыка на заднем плане…
Но тут оказывается, что он любит ковырять в носу. Лежит утром в воскресенье на диване, смотрит ненавистный вам «Городок» и целиком и полностью предается этому занятию. Вам все еще хочется умыться, сделать утренний макияж и эротично подать ему кофе в постель. Но он‑исступленно чистит нос и кидает козявки на ваш египетский ковер. Это такая проза! Вы молча встаете, надеваете халат и берете в руки пылесос.
Мужчины! Милые наши мужчины! Наши кормильцы, поильцы и защитники! Наши надежные опоры и утешители! Вы – лучшая половина (а может уже треть?) человечества. Вас создал Бог в первую очередь, человекоподобные гориллы‑самцы первыми взяли в свои кривые лапы нечто похожее не орудие труда. Для вас создан этот мир, его прелести и развлечения, для вас изобретались блага цивилизации, для вас вращается Земля.
Этот монолог мне хочется привести полностью. Подумайте, не хочется ли вам подписаться под ним?
«Мужчины! Вы любите женщин, вы убеждены, что красивые, женщины созданы для услаждения вашего взора, для поддержания вашего самолюбия. Обычные женщины – для обеспечения вам надлежащего комфорта, а некрасивые – таких просто нет. Их не существует, они ниже порога вашего внимания.
Мои милые, себялюбивые мужчины! Как же я вас ненавижу! Это чувство долго созревало в моей голове, но оно вызрело. В конце концов, я ничуть не меньше вас наделена интеллектом. Вы часто смеетесь, что ребро, из которого Бог создал женщину, – это единственная кость без мозга. Согласна. Но женщине полной мерой было отпущено Божьего дара – бессмертной души. Женщина мудреет с годами, потому как душа – вместилище мудрости. Женское сердце до сих пор не подвластно вашему разуму, и вас это ох как раздражает!
Вы, мужчины, наша защита и опора в этом жестоком мире, в ходе эволюции не приобрели накопленной мудрости поколений. Вы растратили себя на удовольствия и мужские забавы. В век технического прогресса вы пересели с коней из плоти и крови на бездушные железные колымаги, а так как всепроходимостъ этого транспортного средства сильно преувеличена, вы используете в качестве подспорья слабые женские плечи. Кормильцы семей, вы считаете ниже мужского достоинства работать на малопрестижных работах, вы не желаете нагружать себя двойной нагрузкой, потому как вам необходимо время для созерцания несовершенств этого мира. И женщина – это еще одно несовершенное творение.
О, нет, вы совсем не против того, чтобы ваша женщина хорошо зарабатывала, но вы будете ее упрекать этим, уплетая за обе щеки деликатесы, приготовленные для вашей услады. Вы будете сидеть перед любимым достижением современного мира и переживать по поводу пропущенного гола в ворота «Спартака», а встретив любимую жену фразой: «Ты опять припозднилась!», добавите сакраментальное: «Хочу есть!» Для вас уничижительно разогреть ужин, даже если он стоит на плите, еще бы, вы ведь просто не хотите есть в одиночестве, предпочитая подождать любимую половину. Приготовление еды или уборку дома своими руками, вы возводите в ранг подвига, за который положен орден и как минимум трехнедельный отпуск. Для женщины – это лишь каждодневная работа.
Как же я ненавижу вас, мужчины, за то, что, выйдя из средневековья, вы не забыли прихватить оттуда свои привычки! В каменном веке самец, притащив в пещеру убитого им на охоте (рискуя жизнью) зверя, имел право на встречу добытчика с парадными барабанами, ведь добыча означала еще один день жизни для всего племени. И женщина, успевшая к его приходу убрать пещеру, заботливо укладывала своего кормильца на ложе из густого меха животного, убитого этим же мужчиной неделю назад. Времена изменились, и женщина, проведя весь день в такой же борьбе за выживание, несется сломя голову домой. Мясо куплено в ближайшем супермаркете, одежда и одеяло там же. И что же видит она, бессильно приваливаясь к косякув прихожей? Конечно же, своего мужчину, возлежащего на ложе с таким видом, будто в шестиметровой кухоньке хозяйку ждет собственноручно добытый им мамонт!
Мужчина! Ты обещал мне, слабой женщине, защиту от этого мира, поддержку и заботу. И каждый день ты повторяешь мне, что я ничтожна, что без тебя я не способна к жизни. И каждый день ты срываешь на мне свое плохое настроение, свое плохое самочувствие, свои конфликты с другими мужчинами. Я ненавижу тебя за то, что для тебя моя работа – это веселое щебетание, а твоя – тяжкий труд. Я ненавижу тебя за то, что твои друзья – это деловые переговоры, а мои совещания – развлечения на стороне. Твои поздние приходы домой – производственная необходимость, а мои – непонятное шляние по ночам. Я ненавижу твои подвиги в домашнем хозяйстве, которые для меня – обычное времяпрепровождение.
Я ненавижу тебя за то, что я – плохая мать, а ты – прекрасный отец, даже если забыл, когда у твоего ребенка день рождения. Я ненавижу тебя за то, что ты считаешь себя профессором педагогики и неустанно шпыняешь меня и ребенка за то, что мы не имеем ученой степени в школе жизни. Я ненавижу тебя за то, что ты можешь в любой момент хлопнуть дверью, не вдаваясь в подробности куда и зачем ты пойдешь, но если я позволю себе такую выходку, то могу быть уверена, что к моему приходу замки в доме будут сменены. Я ненавижу тебя за то, что из нашего ребенка ты сделал заложника моего хорошего поведения. Я ненавижу тебя за то, что постоянно слышу: «Дорогая, я решу все твои проблемы!» А через некоторое время: «Я занят, мне некогда, но это ведь твои проблемы!»
Я ненавижу тебя за то, что мри вещи – это общее совместно нажитое хозяйство, твои – неприкосновенная частная собственность. Я ненавижу тебя за то, что ты считаешь себя вправе контролировать моихдрузей и подруг, безжалостно отсекая от общения со мной не угодивших тебе. Я ненавижу тебя за то, что ты хочешь видеть меня слабой, но то и дело проверяешь на выживание. Тебя бесит моя беспомощность. Тебя вгоняет в бешенство моя сила и выносливость. Я ненавижу тебя за то, что, считая себя сильнее, ты постоянно унижаешь меня. Нападки на слабого – признак трусости.
Я ненавижу тебя за то, что тебя раздражает моя разговорчивость и ты готов придушить меня за молчание. Я ненавижу тебя за то, что ты желаешь, чтобы твоя женщина была самой красивой и ухоженной, но считаешь каждую копейку, которую из своей зарплаты я потратила на себя. За каждый визит к красоте тебе приходится платить непомерную цену одинокой скуки на любимом диване.
Я ненавижу тебя за то, что ты требуешь от меня быть интересным собеседником, вникать в суть твоей работы и деловых переговоров, быть интеллигентной и начитанной, но впадаешь в ярость, когда минута, проведенная в обществе книги, отрывает меня от восторженного порхания вокруг тебя в роли влюбленной бабочки.
Я ненавижу тебя за то, что, когда тебя одолевает похоть, ты перестаешь быть человеком. Твое физическое желание важнее Вселенной на данном отрезке времени. Я ненавижу тебя за то, что любовь в твоих руках стала орудием шантажа. Я ненавижу тебя за то, что, если я уйду, я буду дурной бабой с ужасным характером, не понявшей, какого счастья она лишилась. Я ненавижу тебя за то, что, если ты уйдешь, ты будешь непонятым гением, вырвавшимся из оков мещанской жизни. Я ненавижу…
Из того оке средневековья вы принесли четкое убеждение: «Женщина без мужчины – не человек». И эти недочеловеки злят вас, человеков, больше всего. Феминизм для вас – грязное ругательство. Феминизм утрирует? Но может быть только утрирование способно наконецпровести разумную черту по грани человеческих взаимоотношений?
Любой мужчина, прочитавший написанное выше; скажет: «Эта взбалмошная баба страшна как смертный грех! Мужика у нее не было! И нет! Да и не будет! Она злится только из‑за того, что на нее мало обращали внимания». Вы ошибетесь, дорогие мужчины! Я, пишущая эти строчки, очень недурна собой и недостатка в претендентах на мою любовь никогда не испытывала. Самые достойные во всех отношениях мужчины искали моего общества. Может быть, это меня избаловало? В каждом новом лице я искала того, что для меня важнее всего на свете – права на равноправие, права на взаимность. Но всегда оказывалось, что я – должна, а вы – соизволяете…
Поэтому я нахожусь рядом с одним человеком. С человеком, к которому привыкла за многие годы. Память о любви к которому еще жива. Зачем менять одно платье на другое? Чтобы пощеголять в обновке? Или надеяться на то, что новое будет другого фасона? Но ведь и оно станет старым,, вышедшим из моды и изношенным… Я прошла слишком долгий путь от любви до ненависти. Я много потеряла, но еще больше приобрела. Вас должно страшить только одно – научась ненавидеть, я разучилась любить.
Я пишу это не для того, чтобы показать вам свое презрение. Я прошу вас: остановитесь и подумайте. Прошли века с рыцарских времен, пробежали столетия от эпохи Людовиков, а вы не пересмотрели свое отношение к женской части населения нашей планеты. Прошу прощения, пересмотрели. Обязанности своих слуг и рабов, которых вас лишила глобальная демократизация, вы поспешно переложили на плечики своих подруг. Мы должны сказать вам за это спасибо? Задумайтесь, мужики! Ведь нам, женщинам, вы доверяете воспитание молодых мужчин, добровольно самоустранившись от пеленок, распашонок, памперсов, бутылочек и бессонных ночей, таких обременительных для ваших творческих натур! Кого же мы вырастим с нашей ненавистью к вам и безумной любовью к ним?
Господи, как же я вас ненавижу, но пока нахожу в себе силы не выкрикнуть это вам в лицо. Ведь от красивой, уверенной в себе женщины вы абсолютно не ожидаете услышать такое заявление! Вот и множатся на нашей земле гадюки, змеи подколодные и прочая нежить. Я хочу плакать, Господи, я хочу реветь оттого, что перестала любить. Ненависть рождает разрушение. Я хочу уничтожить вас. Я хочу, чтобыхоть один из вас оглянулся и увидел слезы в женских глазах. Я хочу, чтобы вы перестали спрашивать: «Что у тебя болит, что ты ревешь, как корова?» Болит душа, накапливая мудрость совершенной злобы. Так замените же ее Созидающей Энергией Любви!»
Иногда меня обвиняют в том, что я защищаю права женщин, но при этом совсем не жалею мужчин. Хотя, казалось бы, чего их жалеть? В политике и во власти их подавляющее большинство, в тюрьме они забили себе 95 % мест, а в синоде их заседания и вовсе проходят за закрытыми дверями с большой буквой «М». Им не страшны морщинки под глазами, они не могут забеременеть, они редко страдают из‑за того, что их партнер не хочет официально оформить отношения. При приеме на работу, если только они не стриптизеры, никому в голову не придет оценивать их задницы. Не говоря уже о том, что в их туалет никогда не бывает очереди. Чего, спрашивается, их жалеть‑то?
Но в этом‑то и вся проблема. Представители иного пола привыкли считать, что у мужчин нет проблем в принципе. Они, мол, не живут, а в масле катаются. Безусловно, доля истины в этом есть – мужчинам в нашей стране позволено гораздо больше, чем женщинам. Но за все, как известно, надо платить. И хотя зачастую мужчины не видят по отношению к себе никакой дискриминации (особенно, когда все их мысли заняты предстоящим чемпионатом мира по футболу), она все же есть.
«БЕРЕГИТЕ, ЖЕНЩИНЫ, МУЖЧИН!..»
Именно у мужчин, этой «господствующей расы», чаще случаются инфаркты. Именно они взрослеют позже и умирают раньше. Именно они должны воевать. И стойко держаться во время кризиса. И не плакать. Господи, они все еще не могут занять первыми места в спасательных шлюпках и выяснить, имеет ли размер значение!
А самое главное: им запрещено жаловаться. Каждому мужчине с рождения вбивают в голову стереотип: у тебя ничего не болит, ты не слабак, ты не устаешь, тебе не может быть плохо. Это ли не дискриминация? Человек может быть потенциально сильным или слабым, активным или пассивным независимо от пола. Но наше общество дискриминирует мужчину в тот самый момент, когда делает вид, что он железный рыцарь, у которого отсутствуют слезные железы и никогда не бывает простатита. И мне очень жаль, что среднестатистический россиянин изо всех сил поддерживает этот бессмысленный патриархальный миф, предпочитая быть раздавленным под его гнетом, чем признать себя обычным человеком, а не высшим существом.
Но легко ли быть богом? Какому мужчине не нравится, когда на него, повелителя и господина, смотрят снизу вверх восхищенными глазами! Какой мужчина не мечтает, поправляя галстук, невозмутимо произнести: «Джавдет мой… Встретишь – не трогай его!..» Какому мужчине не приятно стукнуть по столу кулаком и рявкнуть: «Я сказал!»
Между тем, по словам социолога Майкла Месснера, «за узкие определения маскулинности, обещающие им высокий статус и привилегии, мужчины расплачиваются поверхностными межличностными отношениями, плохим здоровьем и преждевременной смертью». Доказывать всем и каждому, что ты самый сильный, самый умный и самый главный, – далеко не манна небесная. Чтобы убедиться в этом, достаточно изучить хит‑парад самых типичных причин мужской смертности в России, которая, к слову, самая высокая из всех стран, обнародующих такого рода статистику.
Первая причина, конечно же, водка. Около пятидесяти тысяч российских мужчин в год умирают оттого, что употребляют некачественный алкоголь. Сколько их умирают оттого, что употребляют качественный, – никто не считал… Почему же русский мужик (даже язык не поворачивается сказать – мужчина) пьет? Вопрос старый и почти риторический. Однако ответ лежит на поверхности. Говорят, выпивка помогает снять стресс. Почему тогда, спрашивается, наши женщины не спиваются в массовом порядке? У них что, проблем в жизни меньше? Нет, не меньше. Но если на меня накричит начальник, или я поссорюсь с мужем, или меня выгонят с работы, то я тут же побегу жаловаться коллегам, подругам, родственникам и прочим психоаналитикам. А мужчина не побежит. Ему нельзя, он сильный. И если надо мной общество будет причитать: «Ай, бедняжечка», то мужчину в такой же сложной ситуации оно будет одергивать: «Чего разнюнился? Чай, не баба».
Поэтому, опасаясь быть похожим на женщину, «настоящий» мужчина бежит со своими проблемами не к близким людям, а в ларек. Ведь выпивка позволит ему хотя бы на время избавиться от ответственности и обязанности быть Железным Феликсом – с пьяного какой спрос? К тому же есть шанс, что тогда его тоже пожалеют. Разрешат поплакать и посетовать на жизнь. Его, масика, уложат в кроватку и, может быть, даже снимут с него ботиночки…
Отсюда вывод: сильный пол пьет, потому что на трезвую голову не может позволить себе даже минутку слабости. А от тех вчерашних бессильных слез и ботиночек малодушно открещивается: «Не помню, пьяный был».
Вторая причина высокой мужской смертности – необходимость всю жизнь сдавать тест на жесткость. Как и во всех патриархальных отсталых странах, наши общественные стереотипы довольно примитивны: баба должна уметь варить борщ, а мужик должен уметь дать в морду. Отсюда и пляшем. Агрессивная маскулинность активно насаждается в прессе. На телеэкранах идут боевики, прославляющие мужскую силу, решительность и воинские навыки героев бесконечных «Ментов», «Блокпостов» и «Бригад», причем принципиальных различий между этими самыми героями практически не делается. На самом высшем уровне звучит чисто конкретное обещание кого‑нибудь замочить в сортире. А проправительственный блок «Медведь», возглавляемый двумя генералами и одним борцом, и вовсе выступает на выборах в Думу под скромным лозунгом «Кто в лесу хозяин?».
В общем, страна живет по понятиям: культ физической силы, повальная популярность блатных песен, пренебрежение к ценности человеческой жизни и готовность к применению насилия. И при этом как‑то не берется в расчет, что распространение подобных нравов настоящей «мужской жизни» среди, например, молодежи увеличивает количество смертей подростков и угрожает самим устоям правового цивилизованного общества. Я уже не говорю о том, что сейчас, приехав за границу и сообщив свою национальность, наш турист вынужден поспешно добавлять: «Но я не мафиози!»
Неудивительно, что при таком положении вещей российский мужчина с самого юного возраста и всю жизнь вынужден косить под «мачо» и набирать очки на звание Самого Крутого Парня. Он должен доказывать, что не плетется в задних рядах, что у него крепкие кулаки, он умеет постоять за себя, умеет зарабатывать, у него все получается если не в бизнесе, то хотя бы в организованной преступности. И достаточно зайти на любое наше кладбище, чтобы увидеть, как много тех, у кого это действительно получилось, кто заслужил право на проникновенную надпись на памятнике: «Вовану от скорбящей братвы».
Третья причина мужской смертности – гусарство. На производстве погибают в десять раз больше мужчин, чем женщин. Лихо подкрутив усы, мужчины камнем валятся с лесов, столбов и крыш («Хороший ты парень, но не орел»). Они во много раз чаще, чем женщины, нарушают Правила дорожного движения, чаще превышают скорость, садятся за руль в нетрезвом состоянии и лихачат на дороге. Даже в сексе мужчины абсолютно бесшабашны. Ведь не зря защищенные половые контакты у нас презрительно называются «сексом в противогазе». Что, спрашивается, вынуждает мужчин поступать столь бездумно? Наверное, ими движет то же, что заставляет маленьких детей запихивать себе в ноздри пуговицы: если тебя предупреждают, что лучше этого не делать, значит, что‑то в этом есть.
Причина четвертая: пренебрежение к собственному здоровью. Психика мужчин менее устойчива – мужчин‑самоубийц в три раза больше, чем женщин, которые не справились с трудностями этой жизни. Казалось бы, ну сходи ты вовремя к специалисту! Ан нет. Мальчики не плачут.
Далее. Мужчины часто бывают невоздержанны не только в алкоголе, курении и сексе, но и в еде.
А во время мужского климакса, от 40 до 47 лет, у нас идет такая инфарктно‑инсультная полоса, какой нет нигде в Европе. Каждый год в России от болезней сердца и сосудов умирают миллион двести тысяч человек, и 80 % из них – мужчины. Если в США производится триста тысяч коронарных шунтирований на сердце, то в России – всего пять тысяч. Наши не хотят лечиться! Наверное, опять боятся показаться слабыми – вдруг конкуренты, воспользовавшись их немощью, проберутся в дом и займут место вожака? И в ситуации, когда гормональные железы начинают ослабевать, когда в первую очередь надо следить за здоровьем, мужчина занимается тем, что доказывает, что он моложе, сильнее и круче собственного сына. Не обращая внимания на стресс и неприятные ощущения в груди, он либо бежит к юной любовнице, либо надрывается в бизнесе, либо попросту пьет. А то и все сразу, и побольше.
С теми самыми мальчиками, которые боялись уколов и плакали, когда разбивали коленки, при достижении половозрелого возраста происходит нечто странное и необъяснимое. Они начинают играть такую роль и действовать так, как будто они забыли, что они люди. Они надевают мантию «стопроцентных мужчин» и стараются вести себя таким образом, как, они думают, должны вести себя парни с достойным уровнем тестостерона: грубить, скрывать свои чувства, называть девушек «телками» и выкрикивать на стадионе вегетарианские лозунги: «Долой мясо!»
Психологи говорят, что обычно это происходит с детьми, выросшими при дефиците отцовского внимания. Оно и неудивительно, если учесть, что отцы‑воины уже проинструктированы обществом, что это не мужское дело – с детишками тетешкаться. Максимум, что такой папаша может сделать для сына, – это пригрозить ремнем, научить давать сдачи и дать наказ: «Не плачь, ты же мальчик!» В итоге предоставленные самим себе мальчики создают свои коалиции, команды, товарищества и, пардон, банды. Они как бы компенсируют свою слабость и несостоятельность в качестве отдельной личности: каким бы слабым я ни был сам по себе, но «мы, мужики», вместе сильны и непобедимы! Замечательно сказал об этом Виктор Ерофеев: «Русский мужчина‑конь скачет, скачет, его несет, он сам не понимает, куда он скачет, зачем и сколько времени он скачет. Он просто скачет себе, и все, он в табуне, у него алиби: все скачут, и он тоже скачет».
Но это лишь симуляция образа «крутого парня». В сложных ситуациях этот тщательно выстроенный имидж трещит по швам. И из‑за витрины супермена, обожающего кровь, трупы и власть, выглядывает все тот же испуганный мальчик, тоненьким голоском зовущий… маму. И будьте уверены – его писк не останется без ответа. Мама прилетит, прибежит, вытащит его из любой криминальной группировки, заплатит любые откупные, соберет деньги на кодирование от алкоголя и лечение в клинике Маршака, штурмом возьмет милицейское отделение и воинскую часть. К женщине‑матери всегда существовало особое почтение, тогда как отцы и мужья часто выглядят какими‑то антисоциальными типами: бесшабашными удальцами, проводящими дни в пьянках, драках и выяснениях, кто дальше плюнет. Этакая семейка Василисы Премудрой и Ивана‑дурака. С одной стороны, патриархат улучшил мужское положение, а с другой – испаскудил его жутким образом.
Но… союз солдата, не знающего слов любви, и женщины, открывающей душу только маме или подруге, неестественен. Людям нужны отношения, основанные на взаимопонимании, эмоциональной близости, доверии, поддержке и уважении.
Женщине нравится иметь дело с мужчиной. С человеком, у которого есть разум. И сердце. И который может и хочет изменить «социализацию будущего поколения россиян», образно говоря – позволить своему сыну плакать.
Примерно такого мужчину, любителя, если что, и поплакать, я сознательно выбрала себе в мужья.
В не меньшей степени, чем женщина, мужчина ждет понимания и поддержки.
Физическое превосходство мужчин вовсе не означает, что дух их непоколебим. Давно замечено, что юноши гораздо болезненнее, чем девушки, переживают разлуку с родителями. Даже с возрастом мужчины чаще срываются в случае конфликтов. Переживают одиночество глубже и менее конструктивно: столкнувшись с психологической проблемой, мужчины склонны скорее имитировать решение, чем начать ее решать на самом деле, что женщинам менее свойственно. Мужчины более чувствительны к боли и менее приспособлены к преодолению сложных психологических препятствий. Возможно, это связано с тем, что с раннего детства их учат не разбираться в чувствах и эмоциях, а просто терпеть и не плакать. Быть может, это и правильно, когда речь идет о синяках или «двойках». А вот во взрослой жизни в гораздо более сложных ситуациях, видимо, недостаточно «просто терпеть».
Поэтому мужчины сознательно и еще чаще подсознательно ждут от женщин понимания и ласки как формы поддержки. Обладая особой привычкой самообманываться («обмануть меня не сложно, я сам обманываться рад»), большинство мужчин искренне считают женщин ласковыми, заботливыми, добродетельными… И награждают женщин еще множеством иных достоинств, почему‑то полагая, что женщины обладают ими изначально, по факту рождения.
Не разубеждайте в этом своего мужчину, если вы действительно хотите крепко эмоционально привязать его к себе. Я точно знаю, что, как ни старались ученые, они не нашли никаких подтверждений того, что женщины по своей природе больше склонны заботиться о больных и слабых, о животных и растениях. Это – благоприобретенная добродетель, плод воспитания. Пресловутая чувствительность женщин также преувеличена. Об этом вы отлично знаете. Но оставьте своего мужчину в искреннем заблуждении о реальной сути женской натуры. Тем более, что мужчина не требует для поддержки слишком многого. Просто иногда спрашивайте его о делах на работе. Даже если в ответ он пробурчит что‑то невразумительное, через несколько дней повторите вопрос: ваш мужчина ждет этого, чтобы похвастаться успехами или просто убедиться в том, что эта часть его жизни вам хотя бы немного интересна. Знайте, что невозможно переоценить значение для мужчин похвалы и признания. Они нуждаются в них гораздо больше, чем вы можете себе представить. И это не легкая форма мании мужского величия, а просто самая примитивная и потому самая понятная для мужчины форма поддержки и понимания.
«Я ПОБЕЖДАЛА СВОИ ИСТЕРИКИ, А ТЫ БЕЗЗЛОБНЫЕ КОРЧИЛ РОЖИ…»
Недавно мой хороший знакомый, переживающий страшной силы разлад с женой (милая интеллигентная Таня пыталась даже его отравить, предварительно попросив вытащить из Интернета информацию о ядах, нужную ей якобы для работы) и потому невольно вынужденный подолгу гулять со мной из вечера в вечер и выговариваться, впервые за много лет сказал удивительную фразу: «Знаешь, милая, я понял – люди не меняются». Я чуть было не расхохоталась до неприличия громко, но, удержавшись, лишь сдержанно спросила: «А что… ты действительно это только сейчас понял?»
Люди не меняются. Измениться для человека равнозначно тому, что он снова окажется в утробе матери и снова покинет ее. Но это невозможно. Тем не менее, это именно тот постулат, который люди меньше всего склонны принимать на веру. «Стань таким, как я хочу» – прежде всего такой смысл вкладывают, сами того не осознавая, многие молодые женщины в свое желание жить вместе со своим парнем или женихом. Трудно придумать что‑то более абсурдное, однако эта мина замедленного действия срабатывает практически во всех разводах, которые мне довелось наблюдать. Я часто спрашиваю женщин, которые жалуются на то, что муж бьет и унижает их, или на то, что его хроническое пьянство превратило дом в арену постоянного мученичества жены и детей: «Неужели до брака, когда вы встречались, ничего‑ничего не смущало вас, ничего не беспокоило?» Оказывается, некоторые симптомы женщины могут припомнить, однако в большинстве своем все они надеялись на то, что их избранник ради любви к ним и под влиянием их правильного во всех отношениях мировоззрения изменит свой образ жизни и откажется от прежних «ценностей».
Я сама впала в это грустное заблуждение, влюбившись в отца своей дочери. Когда мы только начали встречаться и я оказалась в сложной и новой для меня ситуации, когда пришлось врать мужу, выдумывая такие невероятные оправдания ежедневному позднему возвращению домой, а то и невозвращению вовсе, мой новый возлюбленный, видя мои мучения, однажды завел серьезный разговор о том, что «может, не стоит…» Он честно, как я теперь понимаю, рассказал мне обо всем, что делало для него до сих пор невозможным совместное проживание с какой‑либо женщиной. Когда мы сошлись, а он старше меня на шестнадцать лет, я была его первым опытом полноценного романа (я мгновенно стала не приходящей любовницей, а, скорее, приходящей домохозяйкой и впервые лет, наверное, за семь произвела в его квартире генеральную уборку), а потом – гражданского брака. Это очень известный в литературных кругах человек, всю свою жизнь он посвятил поэтическому творчеству, а ему посвятить свою жизнь возжелала я. Мне казалось, что наконец‑то, методом проб и ошибок, я нашла свой истинный путь и теперь никакая публичная огласка, никакие бурные сочувствия всех наших знакомых моему мужу не заставят меня отступиться от новообретенного смысла жизни. Помните, я ведь именно об этом мечтала в семнадцать‑восемнадцать – раствориться в таланте своего любимого, отказаться от себя (с тайной мыслью о том, что когда‑нибудь в какой‑нибудь толстой биографической книге поместят мое фото с подписью «вдохновительница и опора музыканта» или космонавта, какая разница). Но я не учла одного весьма важного обстоятельства – этот человек встретился мне, увы, не в мои семнадцать. Наверное, встреть я его тогда, я прожила бы очень счастливую жизнь, подобную жизни тех счастливых домохозяек, которые знают, что сегодня борщ им удался и что их супруг, вернувшись с охоты (из бани, из офиса), оценит его как никогда восторженно. Но с тех пор прошли годы. Я успела стать классным специалистом, защитить кандидатскую, пережить несколько эмоционально перетряхнувших меня любовных историй… и очень четко уяснить себе, что же я на самом деле люблю.
Так вот, тогда у нас состоялся разговор, в ходе которого он рассказал о том, что в быту от него толку мало. Что мне придется каждый день мыть пол в квартире, потому что у него болезненное восприятие любой пылинки‑соринки (это достаточно распространенный «заскок», и относиться к нему следует, как к хроническому заболеванию), что он не столь однозначно, как все остальные, воспринимает действительность (повторяю, это известный поэт), что он очень вспыльчив и возбудим, что спорить с ним не стоит, это может довести его до нервного срыва… Что его проблемы с психикой – последствия стресса, пережитого в юности, когда его оставила его возлюбленная, с тех пор он никогда больше не сходился с женщинами, а упоминание о той женщине и о том периоде жизни запрещены в кругу его родственников. Кроме того, я заприметила нездоровую зависимость от родителей (и это в 47 лет!) и потом действительно убедилась, что он без их соизволения не возьмет даже кофе – так оно и было летом, когда мы ездили отдыхать в его родную деревню. Кроме того, гладя его руки, целуя глаза и повторяя: «Милый, ну это же все такие мелочи, мы ведь любим друг друга», я не обратила внимания на несколько фраз, которые потом догнали меня уже в период, когда я призналась себе в том, что желанный рай вдвоем превращается, мягко говоря, в чистилище. Например, он говорил: «Ты должна быть моей куклой, моей забавой и отдушиной», «Ты ведь так любишь меня, что готова спать на коврике возле моей постели, не так ли?». В телефонных разговорах со мной он называл себя «твой заюшка», «твое солнышко». Я не догадалась вовремя убежать от него, прихватив томик его стихов, которые я безумно люблю… Муж мой, кстати, сказал недавно: «Ты родила дочь не от мужчины, а от его стихов». Я снисходительно подумала, что бывает и на старуху проруха, и посоветовала ему немедленно возобновить работу над докторской по психоанализу, которую он забросил с тех пор, как хлопоты и заботы о дочери заняли в нашей жизни изрядное место.
Каюсь, мне казалось, что все эти драконовские выкладки моего Яши – часть изысканной сексуальной игры. Мне понравились все эти странности, так отличающиеся от моего прежнего рационализма и прагматизма. Кроме того, я искренне верила в то, во что верят бедные молодые женщины, приходящие ко мне побеседовать, – в то, что сила моей невиданной любви изменит этого человека и он откажется от своих глупых и диких выходок – так я теперь называю его «странности».
Период «любовничества» длился недолго, мужу все это надоело, он устроил мне скандал и в сердцах вернулся в Питер. Облегченно вздохнув, я впустила в квартиру за символическую плату подругу и ушла жить к любимому. И, Боже, как же я была счастлива первые дней пять!
Несколько наших ссор, в том числе самую первую, я помню очень хорошо. И вам о них сейчас подробно расскажу, потому что, как я успела установить, у слишком многих знакомых дам, ждущих от меня совета, происходит в семьях то же самое, и они приходят спросить – как с этим бороться, и есть ли смысл бороться вообще, что это – срыв плохого настроения или… срыв не очень хорошего человека? Первая наша ссора последовала… из‑за запаха. Он утром сказал мне, что женщина после проведенной с мужем ночи пахнет не лучшим образом, потому он припас для меня свой дезодорант. Меня это очень покоробило и возмутило. Ни от кого еще я не слышала таких изысканных утренних «комплиментов», состоялся напряженный обмен ничего не значащими словами, после чего я выразила желание покурить на балконе ввиду крайней своей расстроенности. Да, я забыла сказать: у нас был накануне уговор о некурении в квартире. Сам он человек курящий, даже сильно курящий, но курит только на работе, по часам. Дома – нет. Мне он курить разрешил, но, опять‑таки, лишь за пределами квартиры. Кроме того, у него была привычка, провожая меня до дверей вынимать из моей пачки все сигареты, за исключением трех‑четырех и, глядя в глаза особенным «предсмертным» взглядом, спрашивать: «Ты ведь можешь мне поклясться моим здоровьем, что не выкуришь больше того, что здесь есть?» Он вообще был и остается помешанным на своем здоровье, с которым, как мне кажется, у него не все в порядке именно потому, что он слишком много печется о нем, творя культ из своих болезней. Так вот, ответом на мое робко высказанное намерение пойти покурить на балкон стала истерика столь бурная, что она не могла не вызвать слез с моей стороны. Это Яшу окончательно привело в ярость, мы долго ссорились, мирились, он сказал, что я сорвала его на несколько дней, теперь он не знает, как выйти из этого состояния, потому отправляет меня из квартиры ровно до четырех часов вечера, но вернуться я должна ни минутой позже, ни минутой раньше. Я удалилась в слезах, грызя холодный и сочный киви. Скажете – садо‑мазо, скажете – надо было не киви давиться, а рюкзак побыстрее собирать? Да, наверное. Но, во‑первых, как женщина с очень высокой самооценкой и до сих пор достаточно успешная, я не могла на шестой день совместного проживания признать, что этот крепкий орешек оказался мне не по зубам. И потом, я так долго встречалась с этим человеком и так гордилось тем, что мне удалось невозможное – затеять личную жизнь с подчеркнуто монашески существующей «трагической фигурой современности»… Ну не могла я вот так мигом взять и отменить свой «брэнд». И потом – у меня не было бы сейчас моей очаровательной Маргариты, которую я назвала так в честь своего обожаемого свихнувшегося Мастера. И я молча шла по улице, хлюпала носом (взрослая тетка!) и жевала киви.
Правда, Яша, сам того не ведая, сделал мне доброе дело, которое оказалось, опять же, миной замедленного действия для него самого. Я шла по улице, понимая, что сейчас мне впервые самой впору обратиться к психологу. Ну где я могла найти другого психолога, как не своего бывшего мужа (на тот момент бывшего, потому что со скоростью бешеной идиотки я умудрилась с ним развестись в течение трех недель)! Я приехала к себе домой. Подруга еще не вселилась, муж еще не уехал, он паковал вещи, готовясь к переезду в Питер. Конечно, он сразу понял, что я «вся в слезах и в губной помаде», но в подробности я вдаваться не стала. Мы поговорили. Он рассказывал, что уже договорился о новом месте работы, снова втолковывал мне, что я совершаю не самую прибыльную в своей жизни сделку, и, главное, сказал мне, что меня очень любит, и попросил, чтобы я не забыла вовремя предупредить его о том, что уже надумала вернуться к нему. Также он сказал мне, что я не настолько занята, чтобы не навещать его в Питере (он – ненавистник поездок, это его личная, фирменная фобия), что мы сможем там чудно проводить время. Я кивала и хлюпала носом. Я уже кивала… Потом приехал наш друг, они сели в машину и уехали. А я поехала к новому мужу. И все‑таки я даже не помышляла о том, чтобы пресечь это все немедленно. Наверное, потому, что я все‑таки стерва.
Мы прожили вместе еще долгое время. Были праздники, были обиды… но все это уже было нехорошо. У нас были ссоры, о которых даже и подругам рассказывать было как‑то экзотично, они этого просто не понимали. Ну, например, прихожу я с работы и начинаю готовить ужин. Со вчерашнего дня в холодильнике лежит одинокая замерзшая котлетка, которую я машинально отправляю себе в рот, благо на сковородке вот‑вот зарумянятся сочные бифштексы. Но… Яша устраивает грандиозный скандал из‑за этой котлетки. Оказывается, все что есть у нас, мы должны делить пополам. Он призывает меня представить, что эта котлетка могла бы быть последней в период блокады и голода, и его совсем не отрезвляет моя шутка о том, что, будь эта котлетка последней, я бы уступила ее ему и не покусилась ни на крошечку. Но – снова слезы (мои), снова валидол (его).
Я говорила себе, что терпение и труд все перетрут. – Я говорила себе, что человек просто одичал от своего сознательного уединения и аскетизма и что со временем он научится ценить жизнь в мире со своей «половиной». Но вот незадача, я не учла главного – он вовсе не считал меня своей «половиной», то есть человеком, самостоятельно мыслящим. Я призвана была быть его тенью, его верным псом. Он любил говорить, что тратит на меня много сил и слов, тогда как женщина, любящая его так, как я об этом говорю, должна была бы понимать его по движению бровей. И для него не представляло никакой ценности то, что является главной моей ценностью – то, что я просто дышу и хожу по земле. Наверное то, что я принимаю жизнь, откликаюсь ей и к ней тянусь, было для него во мне наиболее убийственно. Он‑то сам считает, что удел поэта – страдание. Но я хотела быть не поэтом, а лишь служанкой поэта. И потом, он же сам постоянно требовал от меня, чтобы я всегда улыбалась.
По формальным вопросам, связанным с дочерью, мы общаемся и теперь, хотя очень редко. Я вижу, что в нем не изменилось ничего не только после нашего романа, но и после нашего разрыва. По‑прежнему я для него лишь маленькая песчинка, не оценившая своего счастья находиться в тени гения. Я смотрю на его лицо, вспоминаю, как любила каждую его морщиночку, и понимаю, что да, формально он прав, я не оказалась способной стать песком под его ногами. Почему – я расскажу вам попозже, когда мы подойдем к обсуждению еще одной проблемы.
Но ко мне по‑прежнему приходят девочки, верившие некогда, что ради счастья быть с ними их ужасные звероватые возлюбленные станут милыми и воздушными. Моя подруга, у которой без отца растет одиннадцатилетний мальчик, как‑то, прогуливаясь со мной по городу, попросила зайти вместе с ней на минутку по делу в семейное общежитие, в котором она когда‑то жила. В коридоре нас обхамило какое‑то лохматое страшилище, от которого воняло чесноком и несвежим бельем. Я поняла лишь, что оно пристает к моей Инне. Потом оно попыталось догнать нас и о чем‑то с ней поговорить более мирно. На улице она сказала, что это и был ее бывший муж, о котором я раньше только слышала, отец моего любимца Димки, ребенка психически не вполне здорового. Я видела ее свадебные фото и сразу отметила, что неплохие внешние данные – • единственное, пожалуй, достоинство лица ее избранника, да и то рассчитанное на представительниц «низшего класса», потому что стеклянные пустые глаза сразу расставляли все на свои места. «Как тебя угораздило?!» – спросила я ее. «Понимаешь, – ответила она, – мы встречались всего три недели и сразу подали заявление в загс, как за это время я могла разобраться в человеке?» Впрочем, в первой части книги мы рассуждали о том, что наша задавленная средой и стереотипами девушка боится не успеть. Но еще раньше Инна рассказывала частенько, что в общежитие они были вынуждены перейти потому, что семью Инны ее молодой муж просто шокировал. Например, когда вся семья смотрела телевизор, спокойно улыбаясь в ответ на смешные либо забавные моменты, он вдруг в тишине заливался истеричным хохотом с таким повизгиванием, что все вздрагивали. Особенно это удивляло, когда дикий смех нового члена семьи озвучивал эпизоды с эротическими сценами.
