Особенности цензуры журналистики белого движения

 

 

Организация аппарата управления журналистикой и контроля за нею. Идеологическая интервенция союзников «Отеческая опека» прессы цензурой. «Осважий дух» печатной пропаганда белых. П.Н. Врангель и цензура.

 

 

 

Сложный исторический период в жизни России первых двух десятилетий вобрал в себя Великую русскую революцию, трагедию гражданской войны и военной интервенции, первый опыт строительства Советской власти. Российское общество, взорванное революционными событиями, реагировало на происходившие в стране социальные и экономические изменения и во многом определяло состояние журналистики, разнообразие типов изданий. На протяжении 1917–1920 гг. на огромном пространстве бывшей Российской империи существовали и вели бескомпромиссную борьбу два типа журналистики: белая и красная, в советской историографии – буржуазная и социалистическая, партийно-советская печать. Русская (несоветская) журналистика этого периода (это сотни изданий, распространявшихся в разных регионах страны) совершенно не изучена и до сих пор даже не имеет общепринятого определения. В существующих же названиях – белая пресса, белогвардейская печать, журналистика белого движения и т.п. – заложено ее противопоставление красной, советской периодике. На наш взгляд, оно не убедительно. Ведь после революции продолжала функционировать традиционная русская журналистика, хотя, конечно, и претерпевшая определенные изменения.

 

Сторонники белого движения, имея опытные журналистские кадры, денежные средства из разных источников, типографии, смогли наладить мощную сеть периодики. В 1919 г. у А.И. Деникина было более 100 газет и журналов. В феврале того же года в Сибири и на Дальнем Востоке выходило, по данным «Правительственного вестника» (Омск, 1919, 12 февраля), 157 периодических изданий, из них (см. Таблицу № 9):

 

 

 

Таблица № 9.

 

Печать белого движения. Сибирь. 1919 г.

Регион	Газет	Журналов
Западная Сибирь Восточная Сибирь Приморье Маньчжурия Итого:	39 33 20 4 96	32 22 6 1 61

 

В Крыму в 1920 г. издавалось более 20 газет, почти в каждом городке по газете. С помощью европейских союзников по войне на территориях белого движения было развернуто более 100 радиостанций. Радио также использовалось в информационно-пропагандистских целях.

 

Необходимо отдать должное главным организаторам белого движения. Хорошо понимая необходимость гласности, ведения пропаганды, они создавали разнообразные учреждения управления белой прессой и вообще пропагандой: на Севере – Северное бюро печати (Арбур – Архангельское бюро), имевшее отделения на местах и издававшее газету «За свободу России»; особые комиссии при отделе внутренних дел Временного правительства Северной области; отделение агитации и пропаганды при штабе Главнокомандующего войсками Северной области генерала Е.К. Миллера. На Северо-Западе – отделы пропаганды при Министерстве внутренних дел Северозападного правительства и Северозападного правительства генерала Н.Н. Юденича, армейские политорганы у генерала А.П. Родзянки и атамана С.Н. Булак-Балаховича. В белогвардейской Добровольческой армии летом 1918 г. было создано гражданское учреждение – осведомительное агитационное отделение дипломатического отдела, его организатором был С.С. Чахотин, известный общественный деятель и публицист. Затем вскоре это отделение было преобразовано в Осведомительное агентство (Осваг) с центральным управлением и осведомительно-агитационными пунктами в городах и крупных селах, а также заграничными осведомительными пунктами. На первом же заседании Особого Совещания – высшего органа гражданского управления, созданного еще при генерале М.В. Алексееве, 28 сентября 1918 г. Осваг был взят им под опеку и подчинен председателю Особого Совещания.

 

С января 1919 г. генерал А.И. Деникин, ставший после смерти М.В. Алексеева главным организатором белого движения, начал проводить реорганизацию пропаганды. «В частности, с очевидно пропагандистскими целями и, по словам К.Н. Соколова, в значительной степени по совету иностранцев, собирались усовершенствовать деятельность Освага, организовать “настоящее телеграфное агентство”». Дело кончилось созданием 16 января 1919 г. Отдела пропаганды. Его управляющим был назначен Н.Е. Парамонов. 18 января он представил Особому Совещанию проект учреждения и смету отдела. Управление Отдела пропаганды сначала располагалось в Ростове-на-Дону, затем – в Екатеринодаре. Осваг влился в отдел, но не растворился в новой структуре, а стал как бы «средостением между главою ведомства и руководителями частей», что привело к дублированию дела и несогласованности в работе, к залеживанию бумаг и пр. 4 марта 1919 г. управляющим Отделом пропаганды был назначен К.Н. Соколов, который занялся перестройкой его работы. Он провел чистку кадров, расстался с С.С. Чахотиным, подобрал себе новых помощников: полковника Генерального штаба Б.А. Энгельгардта, бывшего члена Государственной думы, коменданта Таврического дворца, имевшего опыт агитационно-пропагандистской работы (он заменит на посту управляющего отдела К.Н. Соколова 22 декабря); ректора Петроградского университета, известного историка, профессора Э.Д. Гримма, который стал заведовать газетным делом, литературной и художественной частями. К.Н. Соколов пишет: «Между фронтом и нами стояла глухая стена штабного высокомерия и равнодушия». Чтобы преодолеть эти настроения военных, в июне 1919 г. при штабе Главнокомандующего была образована Особая часть Отдела пропаганды со своими местными отделениями, быстро превратившаяся в самостоятельное от Отдела пропаганды учреждение. Наконец, при отделе была Гражданская часть государственной стражи – секретное подразделение, своеобразный департамент полиции. Кроме того, в него входили части: информационная (ею заведовал энергичный приват-доцент Ленский), литературная (полковник Житков и писатель Е.Н. Чириков), художественная (барон Рауш), агитационная и канцелярская. «Все эти части дробились на более мелкие ячейки, – пишет А. Дроздов, работавший некоторое время в Отделе пропаганды, – причем в основу полагался принцип: чем больше людей, тем успешней работа. Некоторые подотделы придумывались теми людьми, которые хотели быть зачисленными в пропаганду. Из журналистов в Осваге работал один С. Чазов, но и тот почему-то в телеграфном Пресс-бюро, из писателей Е.Н. Чириков, Вл. Эльснер, а впоследствии И. Ломакин, И. Сургучев, Е. Венский. Остальные были люди чернил, люди «исходящей и входящей» корреспонденции, обильный, так называемый уклоненческий элемент». В 1919 г. в Осваге насчитывалось более 10 тысяч сотрудников.

 

А. Дроздов так передает первые впечатления от Освага, подразумевая под этими словами и Отдел пропаганды: «Сам Осваг, многолюдный, трудовой, чиновничий, расположился на Садовой, 60 (Ростов. – Г. Ж), в помещении гостиницы, заняв 4 этажа громадного здания, где можно было бы с успехом оборудовать большой и светлый лазарет для раненых. Право, он поразил меня великолепием своим и широтой бюрократического размаха. Солдаты внизу ворочали тяжелые тюки с литературой, сопя и покряхтывая, и могучие их спины взмокали от пота; офицеры, одетые в щеголеватые френчи, присланные тогда еще расточительным Ллойд-Джорджем, ласково звенели шпорами, порхая из этажа в этаж, ибо это занятие им нравилось больше, нежели схватки с коммунистическими батальонами на полях порабощенного отечества. Оглушительный треск машинок наполнял размашистые коридоры».

 

На Юге России, помимо деникинского Отдела пропаганды, возникли Донской отдел осведомления во главе с писателем Ф.Д. Крюковым, на Кубани – Кубанский отдел пропаганды.

 

В Сибири Омское правительство при своей канцелярии имело Отдел печати, состоявший из Российского телеграфного агентства, Пресс-бюро и Бюро иностранной информации. 21 февраля 1919 г. приказом по управлению делами Верховного Правителя и Совета министров директором Пресс-бюро Отдела печати был назначен Н.В. Устрялов, ученый и известный публицист. При Пресс-бюро был налажен выпуск газеты «Русское дело» (с октября 1919 г.). В мае этого года Отдел печати был передан частному акционерному «Русскому обществу печатного дела». При Главном штабе адмирала А.В. Колчака был образован Осведомительный отдел (Освед-верх), руководивший осведомительными органами колчаковских армий и выпускавший бюллетень для военных газет.

 

В Крыму еще в марте 1920 г. происходит новая реорганизация пропагандистской деятельности, о чем свидетельствует приказ начальника крымского отделения Отдела пропаганды:

 

«С согласия и одобрения Главноначальствующего и командующего войсками генерала Шеллинга приказываю:

 

 

 

1. Крымское отделение Отдела пропаганды (Осваг) в его существующем виде, со всеми пунктами и подпунктами, расформировать. <...>

 

4. Немедленно образовать в г. Симферополе Крымское пресс-бюро, которому сосредоточить в своем ведении всю печатную пропаганду на территории Крыма вместе с информацией».

 

 

 

Став правителем Юга России, генерал П.Н. Врангель заявил на встрече с журналистами о том, что он «всегда был другом печати». Он стремился усовершенствовать управление пропагандистской деятельностью, поручив ее Политическому отделу Генерального штаба во главе со 2-м генерал-квартирмейстером полковником Дорманом. Политические отделения возникли в каждом крупном городе полуострова, а также в армейских корпусах. Участник событий А.А. Валентинов пишет в статье «Крымская эпопея»: «Был упразднен знаменитый «Осваг», составивший эпоху в период политики Особого совещания, но вместо одного «Освага» расплодилась чуть ли не дюжина маленьких «осважнят», представлявших в подавляющем большинстве случаев скверную креатуру своего родоначальника. Умер Осваг, но вместо него в Севастополе и на местах работали: а) Пресс-бюро, в) Редаготы, с) Инфоты, д) Осоготы, е) Политотделы и т.д., и т.д., а на свет Божий из куч проектов выглядывали тройками и пятернями «телеграфные агентства», какие-то секретные отделы под литерами (были и такие), журналы тощие, газеты – ежедневные, еженедельные, понедельничные, воскресные, народные, казачьи, рабочие, какие хотите. Почти весь осважий персонал перекочевал в «новые» учреждения и органы осведомления».

 

П.Н. Врангель, как показывают его мемуары, хорошо понимал сложившуюся ситуацию в пропаганде. Об этом говорит его приказ от 26 июня 1920 г., содержавший такие категоричные строки: «Правительственная политика не нуждается в особых мерах искусственного влияния на общественное мнение и настроение народной мысли, редко достигающих своей цели. Пусть судят власть по ее действиям. Ввиду сего нахожу излишним существование специальных военных и гражданских организаций политической пропаганды и осведомления, все же дела о печати нахожу своевременным сосредоточить в ведении начальника гражданского управления». По приказу П.Н. Врангеля Отдел печати и местные политические отделения были переданы в ведение начальника гражданского управления, центральное управление политической части и политические отделения при штабах корпусов были упразднены; телеграфное агентство «ЮРТА» было передано в ведение начальника управления иностранными делами; другие отделения, издательство «Военный голос», его типография оставались в ведении обер-квартирмейстера отдела Генерального штаба военного управления. 18 июля последовал дополнительный приказ за подписью первого помощника П.Н. Врангеля А.В. Кривошеина, по которому упразднялись все местные политические отделения, на местах создавались представительства Южно-Русского телеграфного агентства, подчиненные Отделу печати Гражданского управления, а при нем было создано культурно-просветительное отделение со службой связи. Итогом всей этой перестройки пропагандистско-информационной деятельности была передача ее в распоряжение гражданской власти в лице Отдела печати, который возглавлял сначала Г.В. Немирович-Данченко, затем – профессор Г.В. Вернадский. 27 июля по новому приказу ведение политической работы было возложено на начальника отдела Генерального штаба через обер-квартирмейстера. В документе говорилось: «В целях единства в работе считаю необходимым зарубежную пропаганду, в том числе и пропаганду среди красных войск, как один из видов политической работы, возложить также на обер-квартирмейстера». При штабах групп корпусов и дивизий «вводились специальные лица для ведения такой работы». Предлагалось организовать курсы подготовки агентов-пропагандистов.

 

Таким образом, белой журналистикой управляла и контролировала ее целая сеть разных по характеру и объему деятельности управленческих структур, установивших довольно жесткий цензурный режим на подвластных территориях. Особенностью этого режима и его составной частью было активное участие в его установлении европейских союзников по войне с Германией. С самого начала революции шла острая борьба за влияние на массы с помощью печати. Она сопровождалась идеологической интервенцией. В официальном отчете «Оверменской комиссии» сената США (февраль – март 1919 г.) есть показания человека (фамилия его не раскрыта), который вел в России по поручению союзных правительств печатную пропаганду. «Мы предполагали, – говорится в показаниях, – захватить в свои руки бумажный рынок в России и уничтожить большевистскую прессу. На фронте печаталось очень много листков, которые мы хотели задушить, чтобы создать вместо них ряд газет для солдат и поставить на ноги несколько боевых печатных органов со здоровой идеологией. Это дело мы хотели проводить через комитет, известный под названием Брешковской». К этому времени у американских деятелей установились тесные связи с партией эсеров, которую они поддерживали материально. Американскому посольству в России удалось организовать издание 17 газет. В конце 1917 г. в Петрограде было создано Американское бюро печати, развернувшее бурную деятельность по всей стране. Оно активно использовало не только прессу, листки, листовки, но и кино. С декабря 1917 г. еженедельно выпускало «Американские бюллетени», с 1 ноября 1918 г. по март 1919 г. во Владивостоке – еженедельный журнал «Дружеское слово» тиражом более 40 тысяч экземпляров. Союзники покупали русские газеты, субсидировали белую прессу, а главное – снабжали ее своим информационным материалом. Руководитель общественной информации США говорил: «Наша пресс-служба охватывает более 150 газет Сибири и Дальнего Востока». Информационный материал, подготовленный американскими информационными службами, публиковался практически в большинстве белых изданий, при этом нередко по рекомендации управленческих структур. «Вестник Временного правительства Северной области» подчеркивал, что Американское бюро печати «старается посвятить» читателей «в интересы своего государства, представителем которого оно является в России»: «Мы должны помочь им сгладить существующие во взаимоотношениях шероховатости, которые возможны при непонимании друг друга. Печать помогает в этом».

 

На Дальнем Востоке появились своеобразные типы изданий с рубриками и даже публикациями на английском языке. Так, газета «Эхо» имела подзаголовок «Echo, Editor English section G. Highfield». Этот отдел на английском языке занимал целую полосу (6-я страница).

 

Когда же в печати стали раздаваться критические нотки в адрес союзников, поведения иностранцев в России, по поводу их хозяйничанья в том или ином регионе страны, то, чтобы остановить поток критики, применялась сила. 15 марта 1919 г. на заседании кадетского бюро в Омске управляющий делами Верховного Правителя и Совета министров Г.Г. Тельберг «категорически заявил, что каждый общественный, газетный выпад против Америки до крайности тягостно отражается на отношениях последнего к омскому правительству». Командующий американским экспедиционным корпусом генерал У. Грэвс потребовал от наместника А.В Колчака в Приморье «надавить на газеты для прекращения неприятных фельетонов». А вот американский полковник Джонсон просто избил редактора газеты «Голос Приморья» за публикацию статьи с разоблачением произвола американцев по отношению к местному населению. Кадетская газета, «вполне выдержанная и почти всегда объективно отражавшая взаимоотношения с союзниками» (характеристика газеты «Уссурийский край», 1919 г., 6 сент.), была закрыта.

 

Такого же рода конфликт возник между сибирской печатью и чувствовавшими себя хозяевами положения чехами, потребовавшими прекратить критику в их адрес. Состоялись переговоры с руководителем корпуса чехов Р. Гайдой. В них вызвался участвовать старый журналист, кадет, редактор газеты «Отечественные ведомости» (Екатеринбург) А.С. Белоруссов (псевдоним Белевского, 1859–1919), искренне возмущавшийся поведением союзников и печатавший об этом в газете критические статьи. Переговоры проходили на таком «дипломатическом» уровне, что разволновавшийся Белоруссов скончался от разрыва сердца.

 

Иностранные союзники и интервенты держали под достаточно прочным идеологическим колпаком почти всю белую прессу. На Севере страны уже в августе 1918 г. генерал Ф. Пуль якобы «в полном согласии с гражданскими властями» отдал приказ, дававший союзникам-интервентам возможность расправляться по малейшему подозрению с неугодными лицами: «Всякое лицо, уличенное в распространении в Архангельске и прилежащих районах ложных известий (могущих вызвать тревогу или смущение среди дружественных союзникам войск или населения), карается, в силу существующего ныне осадного положения, со всею строгостью законов, то есть смертной казнью». В сентябре 1918 г. союзники «в целях обеспечения общественного порядка» ввели «предварительную цензуру на все печатные произведения, в том числе на периодическую прессу». 17 сентября на заседании Верховного управления Северной области слушался специальный доклад о политической цензуре, установленной союзным командованием. Верховное управление во главе с председателем Н.В. Чайковским заявило «старшине дипломатического корпуса послу САСШ (старая аббревиатура США. – Г.Ж.) сэру Фрэнсису протест против действий военного союзного командования, установившего в г. Архангельске политическую цензуру». Но такого рода протесты не имели практических последствий. В ноябре 1918 г. была введена военная цензура на Дальнем Востоке. «Цензуру всей корреспонденции, – свидетельствуют местные газеты, – на английском языке приняли на себя американцы, на русском – чехи и на восточных языках – японцы».

 

Кроме того, надо иметь в виду, что часть русской периодики издавалась на территории, ранее входившей в состав России, где были образованы независимые от нее государства – Финляндия, Польша, Эстония и др. Естественно, что эта пресса находилась под контролем местных национальных властей и подвергалась их цензуре.

 

Северозападное правительство решило издавать свою газету. Целую неделю велись переговоры с эстонскими властями. Газета «Свободная Россия», наконец, вышла как полуофициальный орган, так как на чужой территории она не могла иметь правительственного штампа и «подлежала надзору эстонских властей». Местная цензура постоянно держала в поле зрения и этот русский правительственный орган. Один из последних номеров газеты, например, вышел 26 ноября с большим белым пятном на месте военных сводок русского штаба, которые цензура просто выбросила, чтобы не волновать аудиторию неприятными известиями.

 

О характере этой цензуры говорит достаточно ярко следующий эпизод. 16 сентября 1919 г. эстонская пресса опубликовала заметку «Закрытие русской газеты»: «Министр внутренних дел Геллат предлагает немедленно арестовать редактора «Свободной России» А.Н. Троицкого, а газету «Свободная Россия» закрыть навсегда за помещение сообщения в 19-м номере под заглавием “Валюты”». Эта информация «Свободной России» не содержала ни клеветы, ни порочащих кого-либо сведений. Она касалась курса валют. Приведем ее текст: «Вследствие предполагавшегося со среды 17 сентября установления твердых курсов со стороны Эстонского Правительства, валютные сделки банками более не производятся. Коммерческий мир также воздерживается от оборотов. Эстонские марки вследствие этого, а также вследствие слухов о посылке мирной делегации к большевикам, понизились на 10–15 процентов. Нововыпущенные казначейские знаки Северо-Западного фронта, печатаемые в Швеции (петроградки), постоянно крепнут».

 

После продолжительных объяснений редакции с эстонскими властями газета через несколько дней появилась вновь, но под измененным заглавием, ее редактор Троицкий был выслан в Гдов (территория России). При этом эстонские газеты – «поборники демократических свобод», кроме одной, тут же закрытой, замолчали факты репрессий по отношению к русской печати.

 

Наиболее действенной и губительной цензурой была политика военных властей, военачальников по отношению к журналистике. Создавшийся цензурный режим в итоге формировал сам характер печати. Во многих воспоминаниях политиков, военачальников, литераторов и публицистов говорится о том, что деятельность белой пропаганды и прессы была даже вредной для белого дела. Конечно, в этом можно увидеть отчасти отражение настроений в связи с поражением белой армии, но, вероятно, только отчасти. Генерал А.С. Лукомский пишет: «Надо откровенно признать, что с делом постановки «пропаганды» и правильного осведомления населения мы совсем не справились и наша «пропаганда» никакой пользы не принесла. Состав же сотрудников на местах был так слаб и так не подготовлен к работе, что их деятельность часто была явно вредна».

 

Барон П.Н. Врангель замечает, что «после смерти пресловутого Освага» новые информационные органы, «пополненные прежними сотрудниками Освага, вели почти безответственную и в большинстве случаев явно вредную работу». Объяснительная записка полковника Генерального штаба Я.М. Лисового к докладу о положении дел на Западном фронте и в армии полковника Бермонта Авалова от 10 ноября 1919 г. содержит такие горькие слова признания: «Но несравненно более страшным и опасным для дела борьбы является советский отдел пропаганды, организованный и поставленный ими в мировом масштабе. В сравнении с советской пропагандой наш отдел пропаганды является жалкой детской игрушкой кустарного производства». В числе причин военных неудач адмирала А.В. Колчака Я.М. Лисовой называет первой «отлично поставленную советскую пропаганду и отсутствие таковой в рядах Сибирских войск и населения».

 

В секретной сводке Харьковского Освага начальник разведпункта Штаба Главнокомандующего Вооруженными Силами на Юге России 28 октября 1919 г., подробно анализируя кризисную ситуацию в пропаганде, делал вывод:

 

«Результаты всего этого получаются поистине ужасные. «Осваг» с каждым днем все больше и больше отходит от населения, наша пропаганда виснет в воздухе. Наш Отдел пропаганды, копируя в постановке дела пропаганды большевиков, не перенял у них самого главного и самого важного: большевики своей пропагандой сумели подойти к населению вплотную. Значение этого обстоятельства – невероятно большое: только благодаря ему большевики теперь сводят наши стратегические усилия насмарку».

 

 

И.В. Гессен, депутат Государственной думы, один из лидеров партии Народной свободы, редактор ее партийных изданий, замечает:

 

«Одним из пятен деникинского режима считался пресловутый Осваг (Осведомительное агентство), во главе которого стоял член ЦК партии «кадетов», умный и талантливый К.Н. Соколов, бывший член редакции “Речи”».

 

Наиболее подробная и негативная характеристика деятельности Освага и белой журналистики дана в статье «Крымская эпопея» А.А. Валентинова. Он называет

 

«бессмертный Осваг» «роковым творцом внутренней политики на территориях «ВСЮРА» и считает, что «осважная политическая идеология в до-Новороссийский период гражданской войны» сыграла «фатальную роль». Этот «осважий микроб, самый страшный, и, как показала практика, смертельный, не оставил южно-русские вооруженные силы» и при Врангеле. Он поражал в первую очередь содержание журналистики, «отравляя только что, как будто, начавшийся процесс оздоровления ядом все той же неизменной лести, прислужничества, не допуская даже мысли о возможности свободной критики действий власти, одурманивая здравый рассудок явно бессовестными измышлениями о соотношении и положении сил своих и противника. На этой-то благодатной почве и расцвела махровым цветом пагубная чебышевщина [производное слово от фамилии одного из ведущих публицистов газеты “Великая Россия”, на которую ориентировалось Особое Совещание, – Н.Н. Чебышева. – Г.Ж.], считавшая своим верноподданнейшим долгом петь только дифирамбы, смотреть только сквозь розовые очки, говорить только об обреченности противника, видеть только первоклассные позиции там, где люди знаний и опыта не видели ничего, кроме скверных канав, и т.д., и т.д... Надо было по примеру противника выкинуть решительные лозунги вплоть до призыва “Все на постройку укреплений Перекопа!” Надо было криком кричать о сотнях замороженных трупов, которые доставлялись с фронта в санитарных “теплушках”... казенные оптимисты продолжали извечное чуть ли не “шапками закидаем”».

 

 

Попытки показать реальное положение дел чаще всего пресекались. Генерала П. Залесского, редактора официоза ставки «Военного голоса» называли красным за то, что его газета постоянно выступала с критическими статьями. 28 июня 1920 г. «Военный голос» писал: «Надо неустанно и настойчиво продолжать работу анализа прошлого для выявления его ошибок и для сопоставления их с текущей жизнью. В этом наш насущный интерес, наш долг. Ни на минуту нельзя забывать прошлого: надо постоянно помнить, какие причины привели нас к катастрофе 1919 года с Новороссийским позором в финале. Не прятать ошибки, не затушевывать и не замалчивать их надо, а раскрывать». В «Письмах из ставки» газета затронула два больных вопроса: реквизицию у крестьян лошадей и раздевание пленных. В ответ газета «Великая Россия» назвала «письма» клеветническим наветом большевиков на русскую армию, другая часть изданий посчитала, что их тон оскорбляет белую армию и т.п. В одном из «Писем из ставки» А.А. Валентинов описал гибель роты от тяжелого снаряда, цензура статьи не пропустила. В конце концов, П. Залесского освободили от редакторства под предлогом «формального почетного повышения» по должности.

 

Независимая печать, не получавшая субсидий, была немногочисленна. На Юге России, по мнению Валентинова, – это «Крымский вестник», «Юг России» и «в течение короткого промежутка времени несколько других газет». Этой печати «был предоставлен один лишь удел – бесконечная борьба с глупой, злобной цензурой. Деятельность крымских цензоров – сплошной сборник веселых анекдотов. Последнее время убеждать в чем-либо цензоров никто не пытался. Газеты просто «ловчили», стараясь как-нибудь провести приставленных к ним церберов». Литературной частью Освага заведовал полковник Житков, про которого рассказывали, что он однажды якобы уверенным крепким росчерком написал на обложке «Ревизора»: «Ознакомившись с комедией Н.В. Гоголя, нахожу ее к постановке в пропагандных театрах недопустимой».

 

Сам барон П.Н. Врангель признавал: «Цензура была поставлена совершенно неудовлетворительно. Места цензоров занимались в большинстве случаев строевыми офицерами, не обладавшими ни необходимыми сведениями, ни достаточным кругозором. Сплошь и рядом статьи невинного характера, почему-либо казавшиеся цензору подозрительными или просто ему непонятные, не пропускались, зато подчас, по недомыслию, на столбцы газет попадали заметки определенно провокационного характера; то сообщалось «по сведениям из осведомленного источника» о «предстоящем назначении на ответственный пост» какого-либо лица, успевшего предыдущей своей деятельностью вызвать общее неудовольствие, то появлялось известие о намеченной «реформе в армии – снятии с офицеров погон» и т.д. В нервной, напряженной обстановке тех дней подобные известия встречались весьма болезненно».

 

Журналист А. Дроздов предъявлял определенный счет в связи с этим военной бюрократии: она «топила и потопила всякий патриотический пыл, всякое озарение духа, которое освещало хотя бы на миг тусклые и скучные коридоры ее бездушных канцелярий. Она писателя Чирикова заставляла становиться в строй, ибо винтовка в его старческих руках казалась внушительнее, нежели испытанное перо, которого она боялась. Она таскала по допросам писателя И. Ломакина за то, что тот, изнывая под игом красного Царицына и чтобы спасти отца, заподозренного в буржуйстве, написал две-три хроникерские заметки в каком-то унылом совдеповском листке; журналиста Г. Алексеева она гнала приблизительно за то же».

 

Военная диктатура А.В. Колчака сопровождалась более откровенной цензурной политикой. Уже на другой день после переворота 19 ноября 1918 г. в органе Информационного отдела Штаба Верховного Главнокомандующего газете «Русская армия» появилось сообщение «Введение предварительной цензуры»: «В целях правильной информации населения о происшедших государственной важности событиях на всей территории России устанавливается предварительная цензура. Все сведения будут поступать только из официального источника – Штаба Верховного Главнокомандующего».

 

Цензурные ведомства сразу же стали наводить соответствующий порядок. Переворот в Омске не получил единодушной поддержки всех кругов общества и журналистики. Кадетская газета «Свободный край» (Иркутск) 22 ноября в передовой статье приветствовала приход к власти адмирала А.В. Колчака. «Новости жизни» (Харбин) 26 ноября поместили телеграммы съезда судовладельцев Западной Сибири, Всероссийского совета съездов торговли и промышленности с положительной оценкой произошедшего события. Но вот когда газета «Власть народа» (Челябинск) выступила 22 ноября с передовой «Преступное покушение», где это событие рассматривалось как «тяжелый удар» по возрождению России, то редактор ее социал-демократ и антибольшевик Евгений Маевский был арестован военной властью, а через месяц без суда и следствия расстрелян. В этот же день вместе с другими членами Учредительного собрания погибли редакторы газет Девятов (Саратов) и Георгий Седов (Уфа).

 

29 ноября «Власть народа» опубликовала заявление: «Наша газета, непрестанно отстаивающая единение всех прогрессивно-демократических элементов страны, сторонникам гражданской войны, как слева, так и справа, не дает покоя. Для первых мы – контрреволюционеры, для вторых мы большевики и с нами поступают, как в старое время поступали вообще со всеми честными, не торгующими своими убеждениями лицами, действуя по принципу “тащить и не пущать”».

 

Против переворота выступили «Новый Алтайский луч», «Народная газета» (Томск), которая писала, что «реакция свила прочное гнездо в Сибири», а также газета «Армия и народ» (Уфа) и др. Газета «Новости жизни» (Харбин) 11 декабря в обзоре «Пресса об Омских событиях», говоря о единодушном неприятии их левой печатью, замечала: «Единодушие это выразилось в полном молчании или же в белых пятнах на столбцах заполненных, в силу требований, теми или иными наспех набранными объявлениями или краткими воззваниями о пожертвованиях в пользу беженцев. В томском «Голосе народа» от всей передовой осталась лишь надпись «Да здравствует Учредительное собрание!» В Чите и столь узкая ленточка оказалась роскошью: на месте передовой «Нашего пути» “хоть шаром покати”».

 

Другая харбинская газета «Маньчжурия» в обзоре печати «О перевороте» 13 декабря подчеркивала: «Сибирская печать находится теперь в загоне. Ни одной почти левой газеты нет без белых полос», и даже «социалистическая “Заря” вышла на днях с двумя лысинами в тексте»; «всей честной сибирской печати» «наброшена теперь узда молчания под страхом военных, полевых и прочих угроз».

 

В результате цензурных усилий и в Сибири стала задавать тон излишне лояльная по отношению к диктатуре пресса. Особо одиозную роль в этом играл известный публицист, антибольшевик, кадет В.А. Жардецкий. Хорошо знавший его журналист Л.А. Кроль вспоминает, что Жардецкий с Восточным отделом ЦК партии кадетов были в то время самыми ярыми проводниками реакции в Сибири. Они активно использовали прессу, особенно газету «Сибирская речь». В связи с этим в одной из омских газет появилось сатирическое стихотворение «Кадетский парус»:

 

 

 

О, парус корабля кадетского,

 

Тобою правит мелкий бес

 

От Милюкова – до Жардецкого,

 

Какой разительный регресс!

 

 

 

От Петрункевича – к лабазникам!

 

Внемли, читатель (да и верь),

 

«Сибирской речи» безобразникам

 

«Речь» указала бы на дверь.

 

 

 

Институт цензуры делал свое дело в этом плане и на Юге России. Генерал П.Н. Врангель не строил иллюзий. Так, в крымской прессе развернулись дебаты о свободе слова и печати, критика репрессий со стороны цензуры. Газета «Юг» 13 февраля 1920 г. поместила передовую статью С. Варшавского, где подчеркивалось: «всякая цензура – мы не говорим о специальной военной цензуре – есть отрицание самого принципа свободы печати, самого права общества на выражение своего мнения». Разговор о цензуре газета продолжила в статьях «Опять о том же», «Сенаторская ревизия» и др. Таврический союз журналистов «в связи с новым курсом внутренней политики и заявлениями о необходимости наладить отношения с обществом» «возбудил ходатайство об отмене цензуры». Ответ военного руководства был лаконичным и не оставляющим сомнений: «На вашу телеграмму о снятии цензуры сообщаю, что крымские газеты за последнее время поместили ряд статей и сообщений с фронта, совершенно ложных и недопустимых с точки зрения сохранения порядка в тылу, в виду чего снятие цензуры в настоящее время является невозможным». Комментируя этот ответ, газета «Юг» справедливо спрашивала: если цензура пропустила такого рода статьи и сообщения, то зачем она вообще? Она дает лишь повод большевикам обвинять белую журналистику в несвободе.

 

Такого рода статьи появились и в других крымских изданиях. П.Н. Врангель посчитал, что «шумиха принимала недопустимые размеры», и пригласил к себе для беседы редакторов трех севастопольских газет, дававших, по его замечанию, камертон остальной прессе: А. Аверченко («Юг России» – новое название «Юга», газеты «умеренного направления», по характеристике Врангеля), А. Бурнакина («Вечернее слово» – «листок монархического оттенка») и И.Я. Неймана («Крымский вестник» – «либеральничавший еврейский орган», Врангель не называет фамилии редактора). В беседе с ними он фактически обосновал необходимость цензуры в тех условиях, которые тогда сложились. В первую очередь он отметил, что в условиях, когда вся Россия, весь народ «не могут оставаться в стороне от событий, переживаемых родиной», он придает «исключительное значение печатному слову». Общая декларируемая им платформа: не стеснять печать «независимо от ее направления, конечно, при условии, если это направление не будет дружественно нашим врагам».

 

Сравнив положение в Крыму с осажденной неприятелем крепостью, Врангель сказал прямо: «При этих условиях мы не можем обойтись без цензуры. В самых либеральных государствах на театре военных действий, а тем более в осажденных врагом крепостях, самая строгая цензура неизбежна. Эта цензура не может исключительно распространяться на военные вопросы, ибо во время войны, а тем более войны гражданской, где орудием борьбы являются не только пушки и ружья, но и идеи, отделить военную цензуру от общей невозможно». С одной стороны, Врангель не сомневался в патриотизме журналистов белого движения и хотел бы избавить их от тех стеснений, которые мешают их работе. Но, с другой стороны, как ответственный за исход борьбы, он «вынужден принять меры для ограждения армии и населения, под защитой армии находящегося, от всего того, что могло бы им угрожать». Правитель Юга России предложил редакторам два выхода: во-первых, «сохранить существующий ныне порядок», т.е. цензуру, которую он обещал «упорядочить», «подобрать соответствующий состав цензоров»; во-вторых, «освободить печать от цензуры, возложить всю ответственность на редакторов». «В этом случае, – разъяснял генерал, – последние являются ответственными перед судебными властями. В случае появления статей или заметок, наносящих вред делу нашей борьбы, они будут отвечать по законам военного времени как за преступления военного характера».

 

После такого разъяснения редактор «Крымского вестника» сказал, что отмена цензуры в Крыму несвоевременна. Его поддержал А. Аверченко. Лишь А. Бурнакин, пользовавшийся поддержкой военной бюрократии, согласился взять на себя ответственность за свой орган.

 

Беседа Врангеля с редакторами внесла ясность в ситуацию со свободой печати. Обсуждение этого вопроса в газетах прекратилось, как и нападки на цензуру. Однако и самому Правителю Юга России, и руководителям пропаганды неоднократно приходилось напоминать о необходимости цензуры и применять репрессивные меры к прессе. Первый начальник Отдела печати Г.В. Немирович-Данченко, молодой публицист с юридическим образованием, попавший на эту должность по рекомендации С.Д. Терского, одного из помощников Врангеля, считал, что цензоры не должны допускать «разглашения военной тайны, пропаганды кощунства, порнографии и классовой борьбы. В остальном же крымская печать могла иметь полную свободу обмена мнениями по всем волновавшим общество вопросам, касавшимся как действий должностных лиц, так равно их выступлений по вопросам внутренней и внешней политики». Он считал, что П.Н. Врангель подходил к журналистике «немного слишком по-военному». Г.В. Немирович-Данченко пробыл на своем посту недолго, так как в разных газетах часто выступал с погромными статьями под псевдонимами «Смиренный Пимен», «Розовый мускат» и т.п. Руководителя печати обвинили его в «натравливании фронта на тыл» и отправили в отставку.

 

Сменивший его Г.В. Вернадский, профессор, ученый, историк, точно придерживался указаний Правителя Юга России, о чем свидетельствует совпадение основных положений его выступления перед съездом редакторов и беседы Врангеля с тремя редакторами севастопольских газет: «В обстановке гражданской войны, а в нынешнем положении в особенности, общество должно согласиться с тем, что власть имеет право применять все меры борьбы не только на фронте, но и в сфере гражданских отношений. В настоящий момент, когда интересы армии требуют к себе самого бережного отношения, приходится мириться со всякого рода лишениями, как материального, так и культурного свойства. Поэтому совершенно не представляется возможным отказаться от аппарата военной цензуры, которая при этом находится в расширенном виде, включая и политическую». При этом, как считал Вернадский, журналисты «понимали трудность положения и соответственно сами себя ограничивали в своих газетных писаниях в отношении острых и военных вопросов».

 

Однако цензурная практика даже руководителей, судя по приведенным из архива П.Н. Врангеля историком Н. Россом документам, свидетельствует, что это понимание приходилось довольно часто втолковывать с помощью репрессий. Одним из самых болезненных вопросов, который никак не смогли разрешить организаторы белого движения, был национальный. Почти все белогвардейские части дислоцировались на казачьих землях – Дон, Кубань, Урал, Сибирь. Среди казаков довольно сильны были сепаратистские настроения. Выступая в январе 1920 г. на заседании Верховного круга, А.И. Деникин высказался против создания казачьего государства и даже пригрозил в случае его образования увести Добровольческую армию. Врангель в корне пресекал сепаратизм. Редактор «Донского вестника», официального органа Донского командования, начальник политотдела Донского корпуса граф Дю-Шайля поместил в своей газете ряд статей, где обосновывал необходимость создания казачьего государства и критиковал политику Правителя Юга России как недемократическую и великодержавную, противопоставляя ей идеи Февральской революции.

 

«Донской вестник» как официоз не цензуровался. И Врангель, как только узнал об этих публикациях, сразу же 7 апреля издал приказ: «Бьет двенадцатый час нашего бытия. Мы – в осажденной крепости – Крыму. Успех обороны крепости требует полного единения ее защитников». А между тем издание штаба «Донской вестник» сеет рознь, «восстанавливает казаков против прочих неказачьих частей Юга России, разжигает классовую рознь в населении и призывает казаков к измене России». «Предать военно-полевому суду начальника политотдела, редактора газеты сотника графа Дю-Шайля, газету закрыть. Впредь буду взыскивать беспощадно со всех тех, кто забыл, что в единении наш долг перед Родиной». Дю-Шайля, пытаясь покончить с собой после этого приказа, тяжело ранил себя. Два сотрудника газеты были приговорены к каторжным работам, замененным затем исключением со службы. Приказ Врангеля способствовал в известной степени росту антиказачьих настроений в печати, которая резко критиковала казачьи правительства, особенно кубанцев, цензуровались даже приказы Донского атамана. Пришлось уже правительству П.Н. Врангеля дать указание прекратить «помещение статей, вносящих рознь и взаимное раздражение».

 

Не менее острой проблемой был антисемитизм, с которым безуспешно боролся Врангель. Так, газета «Русская правда» 29 июня опубликовала две статьи антисемитского характера, пропущенные военным цензором. К Врангелю в связи с этим пришли представители союзников. На другой день вышел следующий приказ Правителя Юга России: «Мною неоднократно указывалось, что в настоящий грозный час лишь в единении всех русских граждан спасение Родины. Всякая национальная, классовая или партийная вражда, исключающая возможность деловой работы, недопустима. Между тем натравливание одной части населения на другую все еще не прекращается и чины правительственных учреждений в отдельных случаях не принимают должных мер для пресечения этого зла в корне. Передо мной номер газеты «Русская правда» с рядом статей погромного характера... Объявляю выговор начальнику военно-цензурного отделения полковнику Игнатьеву. Старшего цензора Власьяка отрешаю от должности. Газету закрыть».

 

Как ни старалась цензура оградить бюрократический аппарат от критики, тем не менее, в печати появлялись статьи против произвола и злоупотреблений чиновников. В «Крестьянской газете» была помещена статья «Довольно бесчинств», в которой цензура увидела «тенденциозное освещение распоряжений агентов власти, дискредитацию ее». Газета была закрыта, редактор предупрежден и выслан из Крыма. Чтобы уменьшить поток критической информации в прессу, Врангель учредил Комиссию высшего правительственного надзора, куда любой человек мог жаловаться на власть. 27 сентября генерал отдал приказ, направленный на защиту своего аппарата: «Огульную критику в печати, а равно тенденциозный подбор отдельных проступков того или иного агента власти объясняю не стремлением мне помочь, а желанием дискредитировать власть в глазах населения. За такие статьи буду беспощадно взыскивать как с цензоров, распустивших их, так и редакторов газет».

 

Такая постоянная «отеческая опека» Правителя Юга России над журналистикой в целом не сказалась на ней позитивно и не смогла скорректировать «осважий» дух пропаганды. Цензура, естественно, все время была начеку, подвергая преследованиям даже вполне благонамеренные издания, лишая их субсидий, накладывая штрафы и т.д. (например, «Юг России», «Крымский вестник», «Наш путь» (Ялта), «Южные ведомости» (Симферополь), «Вечернее время» (Феодосия) и др.). В этих условиях безнаказанно чувствовала себя сверхпатриотическая пресса, закрывавшая глаза на недостатки, промахи, поражения, негативные стороны белого движения. Газеты наполнялись победными реляциями, неточной, искаженной, неполной информацией, просто ложными сообщениями, которые якобы были нужны для поддержания духа оптимизма у аудитории. Генерал Врангель замечает в своих мемуарах, что «субсидируемые правительственные органы, а их было большинство, льстили власти самым недостойным образом, но в проведении общих руководящих мыслей государственного значения помочь правительству не могли. Исключение составляла “Великая Россия”».

 

Отдадим должное Врангелю, его пониманию обшей ситуации в журналистике. Что касается «Великой России» – и она не являлась исключением. Ее главным редактором и создателем был В.В. Шульгин, член Особого Совещания при Главнокомандующем ВСЮРа, член Русского совета, один из идеологов белого движения. Ее издателем был Н.Н. Львов, член ЦК партии кадетов, бывший депутат I, II и III Государственных дум, один из организаторов Добровольческой армии. Газета редактировалась В.М. Левитским. Видное место в редакции занимал бывший министр Особого Совещания Н.Н. Чебышев. Газета выходила как «орган русской государственной национальной мысли» с 1918 г. под названием «Россия», затем – «Великая Россия» в Екатеринодаре, Одессе, Ростове, Севастополе и др. Она имела монархическое направление, считалась официальным изданием Правителя Юга России, его администрации. Именно в ней 5 июля 1920 г. была опубликована беседа Н.Н. Чебышева с генералом П.Н. Врангелем, в которой шла речь об основных проблемах белого движения: его платформе, характере власти, о взаимоотношениях России с Европой, о еврейском вопросе. «История когда-нибудь оценит, – сказал Врангель, – самоотречение и труды горстки русских людей в Крыму, которые в полном одиночестве на последнем клочке русской земли боролись за устои счастья человеческого, за отдаленные очаги европейской культуры. Дело Русской армии в Крыму – великое освободительное движение. Это священная война за свободу и право». Н.Н. Львов заявлял со страниц газеты: «Мы были и останемся убежденными монархистами, хотя мы никогда не позволим себе навязывать наши убеждения другим». В программе газеты была и «борьба с жидо-масонским социализмом».

 

«Великая Россия», ставшая рупором власти, задавала тон всей крымской прессе, как иронизирует А.А. Валентинов, в «доброхотном чебышевском строительстве Перекопской твердыни»: «Апофеозом этой мудрой страусовой политики явилось изделие г. Чебышева в «Великой России», повидавшегося где-то с генералом Врангелем и сообщавшего от его имени, что все на Кубани окончилось, слава Богу, благополучно, что десант увеличился вдвое (на 3/4 камышевым элементом!). И что теперь-то, собственно говоря, наступило как раз время приступить к самой, что ни на есть, настоящей операции – «протянуть руку на запад». Кому (полякам? петлюровцам?) – сказано не было. В ставке обработка г. Чебышевым кубанской операции заставила одних густо краснеть, других негодовать. Упомянутое выше интервью г. Чебышева было поднесено и Европе».

 

И действительно, журналистика, закрыв глаза на потери войск и их неудачи, до самых последних дней белого Крыма уверяла читателей в победах Русской армии. Газета «Время» (Симферополь, редактор Б. Суворин) 21 октября даже напечатала очерк «Накануне победы», заканчивавшийся словами: «Возможно, что завтра симферопольцы будут обрадованы новой победой нашей героической армии». В этот же день «Таврический голос» писал: «Мы во всяком случае спокойно можем смотреть на свое будущее. Испытанная, закаленная в боях армия генерала Врангеля не знает поражения. Стратегические таланты ее вождей вызывают изумление всей Европы». 22 октября «Вечернее слово» сообщало: «Красные в ближайшие дни попытаются штурмовать перекопские позиции, чтобы скорее добиться своей конечной цели. Со своей стороны, мы могли бы только порадоваться подобным попыткам красных. Пусть себе лезут и разбивают головы о перекопские твердыни. Перекопа им не видать, но чем больше при этом погибнет лучших красноармейских полков, тем скорее деморализация охватит остальную часть красной армии. Для защиты перекопских позиций наша армия даже слишком велика. Поэтому армия наша получит возможность отдохнуть. Нет, большевизм падет, и ждать теперь этого счастья долго не придется». За 4 дня до падения Перекопа Н.Н. Чебышев со страниц «Великой России» заверял: «Можно быть уверенным, что мы не только отсидимся, но и создадим противнику достаточно беспокойное существование». Даже 31 октября газета «Курьер» (Севастополь) вышла с аншлагом «Тревоги не должно быть места!». Между тем 29 октября уже шла эвакуация. Генерал П. Залесский пишет: «Даже 26 октября газеты пели дифирамбы Врангелю и уверяли, что “Крым крепок, как никогда”».

 

На самом правом краю этой сверхпатриотической прессы стояла газета А. Бурнакина «Вечернее слово», кредо которого было выражено редактором следующими словами: для защиты государственности надо оградить ее частоколом, «сплошь утыканным головами» непокорных; власть при этом «может быть с метлой, с песьей головой, но пусть это будет власть». Журналисты этой газеты прославились своими «сенсациями» и скандалами. Они так отпраздновали в тех условиях выход сотого номера «Вечернего слова», потратили на «юбилей» такие суммы, что когда «Военный голос» предал их гласности (например, «выступление г. Бурнакина в качестве оратора обошлось в 40000 рублей, а угощение «ораторов» в 245000 рублей»), то это вызвало всеобщее возмущение. «Военный голос» с гневом спрашивал: «Неужели же все это нормально и допустимо – все эти и подобные благотворительно-патриотические безобразия?» «Надо положить предел почтенной деятельности некоторых «патриотов» и «благотворителей», и пора, давно пора, расшифровать этих людей». Только после всего этого престиж «патриотов» Бурнакина и К° был несколько подорван у военной бюрократии.

 

Следует подчеркнуть, что крымская журналистика не составляла исключения из общего правила. Вспоминая начальный этап белого движения, генерал П. Залесский приходит к выводу: «Газеты того времени не разоблачали, не указывали грядущих бед за легкомыслие и эгоизм. Газеты лгали вместе с «властью» и вместе с нею держали обывателя в приятном неведении (истинного положения вещей на фронте и в тылу)». А вот свидетельство 3.Ю. Арбатова, редактора газеты «Вечерние новости» (Екатеринослав) о более раннем периоде: «Осваг, получавший сводки из уездов, располагал страшным материалом, открыто показывающим полную гибель всех начинаний Добровольческой армии. Но в самом Осваге сидели чиновники, спокойно подшивающие бумажки к делу. Ни стоявший во главе Освага полковник Островский, ни заведовавший каким-то общественным отделом полковник Авчинников – совершенно не понимали значения попадавших к ним в руки донесений, рапортов и докладов, написанных в уездах сухим полицейским языком. Главное же внимание обращалось на издание каких-то разжигающих национальную ненависть брошюр и безграмотных, бездарных писем красноармейцу».

 

В заключение можно сказать, что цензурный режим на территориях, занятых белой армией, был жестким, что отчасти оправдывалось условиями военного времени; подавлялось всякое инакомыслие, вытравливался критический дух. Управленческое звено журналистского творческого процесса (субъективный фактор) так фильтровало информацию, что лишь усугубляло положение дел, способствовало распространению сообщений, угодных власти. Все это сводило на нет эффект пропагандистских усилий и вызывало недоверие и к власти, и к журналистике.