Реформы, происходившие в обществе, мало затронули православную церковь и ее журналистику. Между тем издательская деятельность церкви успешно развивалась. С 1860 г. повсеместно был налажен выход епархиальных ведомостей, органов духовной печати при епархиальных кафедрах. К концу XIX в. в России выходило несколько десятков журналов церкви: «Богословский вестник», «Братское слово», «Вера в разум», «Вестник военного духовенства», «Воскресный день», «Друг истины», «Душеполезное чтение», «Истина», «Кормчий», «Православный собеседник», «Православное обозрение», «Радость христианина», «Русский псаломник», «Церковно-приходская школа» и др. Издавались «труды» духовных академий. Церковь выпускала разнообразную непериодическую литературу. Только в одной синодальной типографии в 1886 г. вышло 3.647.000 экз. книг и брошюр, 3.887.150 экз. листовок, в 1889 г. соответственно – 6.455.466 и 17.682.526 экз.
Вся эта печатная продукция и публичные выступления церковников проходили жесткую духовную цензуру, имевшую стабильный характер. Из формальных новаций следует отметить введение в 1860 г. особой цензуры епархиальных ведомостей. «Их цензурование Святейший Синод возложил на лиц из местного духовенства по избранию епархиальных преосвященных». Затем 14–16 января 1870 г. при Святейшем Синоде была учреждена комиссия для пересмотра действующих ныне постановлений о духовной цензуре под председательством архиепископа Макария (Булгакова). Духовная цензура по-прежнему руководствовалась уставом духовной цензуры 1828 г. Комиссия считала, что он стеснителен и отстал от потребностей общества. Она провела работу по сравнению Временных правил 6 апреля 1865 г. и практики духовной цензуры и пришла к заключению, что духовная цензура должна основываться «на тех же самых началах, на которых существует светская». В связи с этим комиссия предлагала Святейшему Синоду подвести духовную цензуру под закон 6 апреля, соединив в государстве всю цензуру в одну – общую – при Министерстве внутренних дел под руководством Главного управления по делам печати.
Святейший Синод слушал свою комиссию и вопрос о духовной цензуре 20 и 30 января 1871 г. Он отметил, что законом 6 апреля в светской цензуре произведены «коренные преобразования», при этом «отношения между духовной и светской цензурами стали еще неопределеннее», между обеими типами цензуры «границ провести нельзя», поэтому действительно стоит «вопрос о слиянии специальной духовной цензуры с общею». Синод принял свое «определение», в котором в целом признавались соображения и предположения Комиссии правильными. Однако, как отмечает «Церковно-общественный вестник» (7 мая 1880 г.), «вопрос заглох». И в дальнейшем с некоторыми модернизациями в 1884 и 1892 гг. устав духовной цензуры 1828 г. фактически оставался в силе до начала XX в.
Духовная цензура всегда отличалась крайним субъективизмом. Вместе с появлением массовой церковной периодики расширился круг цензоров, субъективизм цензуры усилился. Большинство епархиальных ведомостей подпадали под двойной контроль. «Церковно-общественный вестник» пишет 21 мая 1880 г. о том, что «некоторые епархиальные преосвященные предварительно самолично просматривают каждую статью и каждую перепечатку», а цензор остается «лишней спицей в колеснице епархиального издания». В провинции духовная цензура страдала порой самодурством. Так, приходский священник представил в местную цензуру объемом около 300 страниц кропотливое исследование о народных суевериях. Духовный цензор, глумясь над автором, начертал на рукописи: «Cie море – очень пространное, обилующее многочисленными гадами». О характере цензуры говорит и письмо «Первого высокоученого иерарха», который замечает про свое сочинение: «Напечатать его здесь не смею. Сам должен быть и цензором своего произведения. Напуган и боюсь». Самолюбивый и чувствительный автор боится того, что цензоры «изобретают особые формулы» (вроде вышеназванной). Историк А. Котович так подводит итоги анализа практики духовной цензуры: «Духовная цензура выступила в качестве механического средства пресечения, острие которого в состоянии был обращать в желательную сторону всякий, кто умел изобретать софизмы».
Цена реформ
Рост административного вмешательства в творческий процесс журналистов и попытки управлять прессой. Газета как основной тип периодики. Утверждение статуса печати в государстве. Экономическая цензура.
Царствование Александра III (1881–1894) проходило в новых условиях, бывших следствием реформ 60-х годов, когда постепенно набирал темпы процесс капитализации России с его не только хищническими, но и демократическими проявлениями: происходит развитие производственной базы, расширение производительных сил общества, сопровождающееся миграцией сельского населения в города, повышением грамотности народа, усилением его участия в культурной и социальной жизни общества, появлением в нем новых влиятельных групп (предпринимателей, инженеров, техников, рабочих). По сути дела, основным итогом ушедшего в прошлое периода было пробуждение к активной деятельности новых более широких слоев общества, бурное развитие общественной мысли. В этом состояла цена реформ. Но в стране росло противостояние сил, защищающих интересы самодержавия и пытающихся модернизировать политический режим и моральную атмосферу общества. Все это определило особенности цензурного режима нового правления. Александр III, придя к власти при личных трагических обстоятельствах, последовательно проводил курс по стабилизации ситуации в государстве, при этом он не испытывал колебаний и сомнений, сопровождавших всю деятельность его отца. Для них в успешном управлении страной тех лет не могло быть места.
В России складывалась новая социально-политическая атмосфера, характеризовавшаяся процессом поляризации политических сил. Развитие революционного движения, его взаимосвязь с польским освободительным движением, тактика террора организаций радикалов, неоднократные покушения на императоров и сановников самодержавия – все это выдвигало на первый план консолидацию сил, защищающих основы государства. Их программой становится уже известная уваровская формула: православие, самодержавие, народность. Она снова служит опорой сил, противостоящих левым группам и стремившихся к укреплению государственности, национального самосознания. И, как ни странно, во многом соответствует веянием нового времени, в частности мощной тяге к просвещению, что отразилось в деятельности как левых, так и правых общественных сил: от похода части интеллигенции в народ, возникновения рабочих школ, бесплатных читален до организации сети церковно-приходских школ, создаваемых церковью и властью (при Александре II насчитывалось 273 таких учебных заведения с 13035 учениками, к концу правления Александра III – соответственно 31835 с 981076); в выпуске массовой печатной продукции: от лубка, народной азбуки к дешевым изданиям классиков литературы, журналов и газет, осуществляемым российскими предпринимателями, в первую очередь А.С. Сувориным, А.Ф. Марксом, И.Д. Сытиным и др., с участием великого русского писателя Л.Н. Толстого и его окружения, к многочисленным общедоступным изданиям религиозно-нравственного содержания, печатаемым в преобразованных Петербургской и Московской синодальных типографиях: в 1887 г. в стране вышло 697 названий духовно-богословских книг (2.703.482 экз.), в 1895 г. – 933 (5.396.134), в 1901 г. – 1222 (16.483.597). Эта литература выросла по названиям книг почти в 2 раза, по экземплярам – в 6 раз.
Лев Толстой замечал в 1885 г.: «Миллионы русских грамотных людей стоят перед нами, как голодные галчата, с раскрытыми ртами, и говорят нам: господа, родные писатели, бросьте нам в эти рты достойный вас и нас умственной пищи, пишите для нас, жаждущих живого, литературного слова: избавьте нас от все тех же лубочных Ерусланов Лазаревичей, Милордов Георгов и прочей рыночной пищи». В этот же период, заботясь о народной нравственности и в борьбе за влияние на народ, обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев подчеркивал, что «церковь есть источник истинного народного просвещения». Это внешне разрозненное, а внутренне единое стремление разных интеллектуальных сил страны к просвещению народа способствовало развитию его культуры и грамотности. Оно шло навстречу процессу демократизации общества в будущем.
Консолидация защитников самодержавия привела к выдвижению новых политических фигур. В управлении государством большую роль стал играть «триумвират» из К.П. Победоносцева, министра народного просвещения графа Д.А. Толстого и издателя, публициста М.Н. Каткова. Их деятельность еще не получила в исторической литературе ни должной глубокой оценки, ни адекватного ее понимания, ни сколько-нибудь объективного раскрытия, так же как деятельность самого императора Александра III. Если взглянуть в ретроспективе на итоги его правления, то становится понятным, почему его называли одни «солдафоном», «мопсом» и т.п., а другие – миротворцем. В течение 1881–1894 гг., 14 лет Россия могла стабильно развиваться, накапливать силы, которые получат блистательное воплощение на практике в начале XX столетия, когда в экономическом и культурном отношении страна шагнула в ряды наиболее развитых стран мира.
Свое правление Александр III в ответ на убийство отца ознаменовал отказом от ряда либеральных проектов, получивших поддержку Александра II. Полное драматизма заседание Совета министров 8 марта 1881 г. положило этому начало. Александр III поддержал выступление своего наставника в прошлом К.П. Победоносцева, который, по свидетельству госсекретаря Е.А. Перетца, «бледный, как полотно, и очевидно взволнованный», произнес эмоциональную речь, названную его оппонентом министром финансов А.А. Абазой «обвинительным актом против царствования» Александра II. Победоносцев считал, что Россия не готова к демократии, конституции, свободе слова и печати. Он же стал фактически автором манифеста нового царя о незыблемости самодержавных начал России, обнародованного 29 апреля 1881 г.
В ходе заседания Совета министров 8 марта сановники С.Г. Строганов, П.А. Валуев, К.П. Победоносцев призывали к ограничению свободы журналистики. Граф П.А. Валуев, например, считал, что «злоупотребления печатным словом могут иметь гибельные последствия для государства». Победоносцев назвал журналистику «самой ужасной говорильней, которая во все концы необъятной русской земли, на тысячи и десятки тысяч верст, разносит хулу и порицание на власть, посевает между людьми мирными и честными семена раздора и неудовольствия, разжигает страсти, побуждает только к самым вопиющим беззакониям». Такое мнение о прессе тогда получило широкое распространение, о чем свидетельствует записка одного из основных теоретиков русского либерализма, профессора Московского университета Б.Н. Чичерина, направленная им Победоносцеву, – «Задачи нового царствования». В ней Чичерин рассматривает свободу печати «по собственному 20-летнему опыту» как предрассудок: «Свобода печати, главным образом, периодической, которая одна имеет политическое значение, необходима там, где есть политическая жизнь: без последней она превращается в пустую болтовню, которая умственно развращает общество... В России периодическая печать в огромном большинстве своих представителей явилась элементом разлагающим; она принесла русскому обществу не свет, а тьму». Вывод автора записки сводился к необходимости обуздать такую журналистику.
Еще министр внутренних дел граф Н.П. Игнатьев, сменивший на этом посту в мае 1881 г. графа М.Т. Лорис-Меликова, учел эти мнения о прессе и разработал проект нового закона о печати. Его преемник с 31 мая 1882 г. граф Д.А. Толстой в августе 1882 г. представил в Комитет министров Временные правила о печати, в основе которых лежал этот проект. 27 августа император утвердил их. Эти «правила» внесли существенные изменения в цензурный режим страны. По ним было образовано Совещание министров внутренних дел, народного просвещения, юстиции и обер-прокурора Синода. Этому Совещанию были переданы изъятые из компетенции Сената дела об окончательном запрещении периодических изданий или их приостановке «без определения срока ее, с воспрещением редакторам и издателям оных быть впоследствии редакторами или издателями» новых печатных органов. Работа Совещания четырех министров во многом зависела от авторитетности высших чинов бюрократии. Поскольку в течение 1880–1905 гг. 25 лет на посту обер-прокурора Святейшего Синода был К.П. Победоносцев, ближайший помощник царя, публицист и борец за самодержавие, постольку деятельность Совещания проходила под его давлением.
По другому параграфу нового закона редакции изданий, выходивших без предварительной цензуры, обязаны были сообщать по требованию министра внутренних дел фамилии авторов публикаций.
Таким образом, роль административного вмешательства в дела журналистики значительно возросла. Совещание четырех министров подменяло функции судебных инстанций.
Затем было усилено наказание тех органов периодики, которые после трех предостережений были временно приостановлены. Редакторы их после истечения срока приостановки должны были представлять свое издание в цензурный комитет накануне выхода в свет в 11 часов вечера. Этим для них фактически восстанавливалась предварительная цензура. Особый удар наносился в этом случае по газетам, которые не могли выдержать конкуренцию других изданий, печатавших более оперативную информацию. Кроме того, цензор по своему усмотрению мог сам, без возбуждения следствия, приостановить такое издание. Этот параграф закона дополнял административное воздействие экономическим.
Временные правила о печати предоставили большие возможности управлению журналистикой, позволили уменьшить поток разнообразных циркуляров, вырабатываемых в недрах цензурного ведомства. Историк Б.П. Балуев насчитал более 50 таких документов, принятых в 1881 г. После 1882 г. подобного изобилия цензурных бумаг не наблюдается, хотя Главное управление по делам печати по-прежнему рассылает запретительные циркуляры, регулирующие информацию в прессе по основным проблемам, событиям международной и внутренней жизни. Так, в 1882 г. появляются указание редакторам о том, что публикация «статей против правительственных учреждений может вызвать применение к виновным изданиям строжайших административных карательных мер»; два циркуляра, запрещающих печатать «всякие тенденциозные или агитационные сведения о неприязненных отношениях крестьян к землевладельцам», «известия о переделах, равнении земли, справедливости изменения поземельного положения крестьян»; 4 документа, касающихся характера освещения в журналистике студенческой жизни, «беспорядков в университетах» (19 марта, например, было запрещено публиковать «ложные и тенденциозные известия» о внутренней жизни учебных заведений, как светских, так и духовных).
Исследователь Н.М. Лисовский в статистическом обозрении русской прессы показывает, что число циркуляров, запрещающих помещать на страницах газет и журналов определенную информацию, постепенно снова возрастает от 9 в 1889 г. до 25 в 1894 г. Они касаются сообщений о земстве, голоде, эпидемиях, волнениях рабочих, ведомственной и международной информации.
Однако главным последствием нового закона о печати были широкие возможности, полученные властью для чистки журналистики от неугодных ей изданий. К этому она стремилась подойти во всеоружии, о чем говорит «Записка о направлении периодической печати в связи с общественным движением в России», специально подготовленная департаментом полиции с целью изучить, как замечает граф Д.А. Толстой, «связи журналистики с нигилистическою партией». С 1 января 1883 г. начальником Главного управления по делам печати по представлению графа Д.А. Толстого стал Е.М. Феоктистов, пробывший на этом посту до 1896 г. Этим назначением триумвират получил, можно сказать, дополнительное мощное подкрепление. Феоктистов был близок и к обер-прокурору Святейшего Синода К.П. Победоносцеву, и к министру народного просвещения графу Д.А. Толстому, и к Каткову. Будучи профессионалом и как журналист, и как управленец, гибкий, умный, со своим мнением бюрократ умело проводил цензурную политику более 13 лет. Довольно быстро он избавился от лидеров либеральной и демократической мысли: в 1883 г. от газет «Голос», одна из наиболее тогда влиятельных и распространенных – тираж более 20 тысяч экземпляров, и «Страна»; в 1884 г. от журнала «Отечественные записки», удостоившегося 20 апреля в «Правительственном вестнике» специального правительственного сообщения о закрытии этого популярного в обществе издания. Оно прозвучало как предупреждение всей периодике. «Отечественные записки» обвинялись в том, что вокруг них «группировались лица, состоявшие в близкой связи с революционной организацией». Имелись в виду публицисты Н.К. Михайловский и С.Н. Кривенко. Ответственному редактору журнала М.Е. Салтыкову-Щедрину инкриминировалось то, что его статьи, не пропущенные цензурой, «появлялись в подпольных изданиях у нас и в изданиях, принадлежащих эмиграции».
Всего за период царствования Александра III в результате цензурных репрессий прекратили выход 15 газет и журналов. Как пишет Е.М. Феоктистов в своем отчете, он внес изменение в цензурную политику тем, что Главным управлением по делам печати «сравнительно с прежним временем разрешения новых повременных изданий за отчетные 10 лет выдавались с большей осмотрительностью лишь лицам, на благонадежность которых можно было более или менее положиться». В итоге число вновь появлявшихся изданий сокращалось: в 1882 г. их рост составил 7,9%, а в 1891 г. – 5,5%.
Особенностью административного воздействия на литературу и журналистику конца XIX в. является, во-первых, преемственность в цензурной политике Министерства внутренних дел, обеспечившая стабильность ее направления, ее эффективность; во-вторых, совместная целеустремленная деятельность различных ведомств по усилению контроля за прессой. Если в прежние годы наблюдалось порой противостояние министерств внутренних дел и юстиции или народного просвещения, то Совещание четырех министров как коллективный орган управления журналистикой исключал такую практику. Как свидетельствует переписка высших сановников цензуры, деятельность министерств и руководителей Главного управления по делам печати проходила в постоянных контактах, взаимоинформировании, подсказке друг другу, что не охвачено их вниманием, что требует усиленного контроля и т.д. Вот почему не столь ощутимо вмешательство в дела печати со стороны монарха, который, как правило, ограничивался короткими ремарками, комментирующими принятое решение помощниками: «Жаль, что разрешена была снова эта дрянная газета» (о «Московском телеграфе», 1882 г.); «Совершенно одобряю. Желательно было бы совершенно прекратить издание этой поганой газеты» (о «Русском курьере», 1889 г.); «Действительно, дрянная газета» (о «Русском деле», 1889 г.) и т.п.
Александру III не было необходимости постоянно вмешиваться в дела цензурного аппарата, как это практиковалось императорами ранее. К этому периоду цензурный аппарат был отлажен. Причем в нем работали в основном цензоры-профессионалы. По данным Главного управления по делам печати, в 1882 г. число его сотрудников составляло 26 человек, в цензурных комитетах в провинции – 75, всего 101; в 1892 г. эта цифра несколько увеличилась до 114. 30 сентября 1881 г. был изменен порядок цензурования местных изданий там, где не было цензурных комитетов. Губернаторы до этого поручали их цензуру чиновникам за определенное вознаграждение из сумм цензурного ведомства. Но, по словам официального историка МВД, вследствие увеличения числа изданий в провинции это вознаграждение за цензуру стало обременительным для бюджета министерства. Кроме того, многие чиновники не обладали необходимыми для цензурования печати знаниями.
По закону от 30 сентября 1881 г. обязанности цензоров были возложены непосредственно на вице-губернаторов. В это же время «все цензурные учреждения империи были полностью объединены в МВД». 26 апреля 1883 г. Кавказский цензурный комитет, находившийся в подчинении Главного управления Наместника Кавказского, был передан Главному управлению по делам печати, а вся периодика, выходившая на Кавказе, перешла под «высшее наблюдение Министерства внутренних дел».
В контроле над журналистикой и литературой страны особую роль стал играть обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев (1827–1907). Интеллектуал, юрист и ученый. Курс гражданского права, разработанный им, многие десятилетия считался классическим трудом. Уже в 60-е годы Победоносцев активно участвует в жизни государства. Он выступает как публицист, историк и переводчик. Большую известность получила его книга «Московский сборник», вышедшая в свет в 1896 г. и выдержавшая при жизни автора 5 изданий. В ней обобщены общественно-политические, философские взгляды Победоносцева, значительное место отведено и проблемам печати. Обер-прокурор считает, что пресса не выражает общественного мнения. С его точки зрения, «это великая ложь, и пресса есть одно из самых лживых учреждений нашего времени», хотя «значение печати громадное и служит самым характерным признаком нашего времени, более характерным, нежели все изумительные открытия и изобретения в области техники. Нет правительства, нет закона, нет обычая, которые могли бы противостоять разрушительному действию печати в государстве, когда все газетные листы его изо дня в день, в течение годов повторяют и распространяют в массе одну и ту же мысль, направленную против того или другого учреждения». К.П. Победоносцев анализирует проблему «так называемой свободы печати», взаимоотношения власти и журналистики, роль газет в обществе и др.
Значение деятельности К.П. Победоносцева в жизни страны конца XIX в. можно выразить словами его современника «государево око», не преувеличивая его воздействия на императора, но и прекрасно понимая определяющее влияние его во многих сферах жизни России тех лет. Велики заслуги Победоносцева в просвещении народа, повышении авторитета церкви и богословской науки. Его неординарная личность, неукротимая энергия на посту обер-прокурора имела порой неожиданный для него самого эффект, в оживлении общественного внимания к духовной жизни, вопросам религии, в том числе и через полемику с Победоносцевым, его взглядами, его позицией и практикой. Недаром на рубеже веков возникают Религиозно-философские собрания с их целью «обновления русского православия», оживляется и активизируется духовная журналистика. Конечно, немалое значение в этом, в просвещении народа имела деятельность и его великих современников Л.Н. Толстого и о. Иоанна Кронштадтского. Если Победоносцев фигурировал на верхних этажах власти, то о. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой больше обращались к новым просыпавшимся к социальной и культурной жизни общества широким слоям народа. Противостояние Победоносцева и Толстого, Кронштадтского и Толстого будило религиозно-философскую мысль, что в конечном итоге выльется в тот ее расцвет, который она, находясь уже в эмиграции, переживает в 20–30-е годы XX столетия.
Одновременно это противостояние отражает еще одну существенную тенденцию в развитии России, а именно внутреннее движение народных масс к более активной социально-политической и культурной жизни, что осознанно понималось и Верховной властью страны, и многими деятелями культуры, художниками слова. Естественно, российская бюрократия продолжала бдительно следить за литературой и периодикой, обращенной к народу. Главное управление по делам печати постоянно напоминало цензорам о необходимости быть внимательными в этом отношении. Так, в 1874 г. оно указывало им на то, что надо «подвергать самой строгой цензуре все вообще издания, предназначенные для народа». В 1875 г. оно фактически повторило это указание, предлагая цензорам «не ограничиваться исключением одних резких мест, а воспрещать их к печатанию целиком». В 1878 г. для ограждения народа «от влияния злонамеренной пропаганды» особым совещанием в составе министров внутренних дел, юстиции, народного просвещения, государственных имуществ и шефа жандармов был поставлен вопрос об издании дешевых книг для народа, которые, внешне не имея официального характера, должны были укреплять верноподданнические и религиозные чувства. Наконец, в 1881 г. Министерство внутренних дел предпринимает такого же рода издание газеты «Сельский вестник».
Таким образом, власть находит новый поворот в борьбе со «злонамеренной пропагандой»: она прибегает к фабрикации информации и литературы для массовой аудитории. Инспирированная властями литература была плодом цензурных усилий, стремления оградить народ от правдивой информации и влияния оппозиционной журналистики и литературы. Одновременно в связи с этим цензурный аппарат поощрял или не обращал внимание на развитие той литературы и журналистики, независимо от ее оттенков (желтая, бульварная, черносотенная и т.п.), которая противостояла оппозиции. Правда, надо отдать цензурному ведомству должное, и в этом случае оно, как показывает его практика, было сдерживающим фактором и преследовало крайние проявления.
В конце XIX в. цензуре приходилось действовать и в этом плане в новых условиях, о чем свидетельствует секретное письмо 1894 г. министра внутренних дел И.Н. Дурново министру народного просвещения графу И.Д. Делянову: «В ряду общественных явлений, особенно выдвинувшихся в минувшем году, следует отметить резко проявившееся в различных слоях интеллигентных классов стремление содействовать поднятию уровня народного образования путем организации народных чтений, открытия библиотек и читален для фабричного и сельского населения и, наконец, безвозмездного распространения в народе дешевых изданий, книг и брошюр научного, нравственного и литературного содержания». Дурново подчеркивает, что имеющиеся в его ведомстве данные позволяют сделать вывод о «систематичности осуществляемой программы» воздействия на молодежь «в борьбе с правительством» «на легальной почве противоправительственных элементов». Но и капитализация журналистики вела к появлению дешевой печатной продукции, бульварной, рекламной прессы, рассчитанной на самые низкие вкусы и низменные инстинкты. В 1892 г. журнал «Наблюдатель» (№ 7, с. 237) писал: «Возникли маленькие газетки, бойкие, «общедоступные» и очень интересные, потому что открывали перед взорами пораженного жителя тайны всех петербургских кабаков и вертепов».
Духовная цензура во главе с К.П. Победоносцевым довольно сурово встретила это новое веяние в культуре. Так, обер-прокурор справедливо замечал, что «новая газета тогда только приобретает силу, когда пошла в ход на рынке, т.е. распространена в публике». С этой целью издателями и журналистами используются слухи, сплетни, пасквили и т.п. Подобная газета становится орудием «гнусного промысла, шантажа». Даже критики деятельности Победоносцева признавали его негативное отношение к такого рода прессе. И цензурный аппарат требовал от цензоров ограждения народа от порнографической литературы. В 1896 г. был распространен циркуляр, где цензурным учреждениям предлагалось относиться «с особенною строгостью ко всем поступающим на их рассмотрение популярным брошюрам и книгам с разного рода гигиеническими советами, касающимися половой сферы, так как большинство из них заключает в себе неприличные описания сцен кутежа, разврата и всякого рода излишеств и злоупотреблений половыми отправлениями. Подобного рода издания служат лишь источником неблаговидной наживы издателей, не имеют ничего общего с медицинской наукой и читаются по преимуществу юношеством и вообще учащейся молодежью, ради заключающихся в них порнографических подробностей; в Медицинский же совет должны представляться на разрешение только те из них, которые не заключают в себе порнографических подробностей».
Процесс поляризации интеллектуальных сил проявлялся не только в политической, но и нравственной сфере российского общества, когда в качестве невольных цензоров выступали деятели культуры, что естественно накладывало субъективный отпечаток на борьбу в обществе с проявлением безнравственности в журналистике и литературе. В этом отношении большой интерес имеет деятельность духовного пастыря и мыслителя о. Иоанна Кронштадтского (И.И. Сергиев, 1829–1908). Им было написано около 4,5 тысячи печатных страниц: 3 тома бесед, слов и речей, 13 книг проповедей, трехтомная книга-дневник «Моя жизнь во Христе», переведенная на английский язык. Отец Иоанн активно выступал в печати. Сама его жизнь была подвигом нравственности, так как он жил для других, вел огромную благотворительную работу, его инициатива по созданию Домов трудолюбия получила распространение по всей стране. Он был целителем душевных травм и тяжких болезней. Все это находило живейший отклик в народной душе. Каждый день «на его адрес приходило более тысячи писем и денежных переводов». «Санкт-Петербургские ведомости», «Кронштадтский вестник», «Петербургский листок», «Странник», «Душеполезное чтение» и многие другие газеты и журналы «помещали тысячи описаний пастырской деятельности отца Иоанна», – говорится в житии, принятом Поместным Собором Русской православной церкви 7–8 июня 1990 г. Вместе с тем о. Иоанн вел яростную борьбу с вероотступниками, иноверцами, сектантами. В этом в своей публицистической и проповеднической деятельности он был антиподом Л.Н. Толстого.
В 1886 г. Общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви решило «помимо проповедей и философских разборов», как сообщали 2 марта «Московские ведомости», вступить «на стезю газетной полемики» против «еретика». В 1896 г. «Церковные ведомости» в качестве приложения разослали книгу «Плоды учения гр. Толстого» с резкой критикой толстовства. Церковная печать упрекала официальную цензуру за либерализм к сочинениям Толстого. Одним из вдохновителей борьбы с Толстым был Иоанн Кронштадтский, неоднократно выступавший против него в печати, опубликовавший свое сочинение «Против Толстого, еретиков и сектантов нашего времени и раскольников». Он расценил обличительное «Обращение к духовенству» Л.Н. Толстого как «гнусную клевету на Россию, на ее правительство».
